ГЛАВА СЕДЬМАЯ ЗАТИШЬЕ
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ЗАТИШЬЕ
…Чем заняты люди на передовой, когда нет активных боевых действий? Работают, несут боевую службу, вспоминают прошлое, говорят о будущем. Чаще всего это высказанные вслух думы о былой мирной жизни, заботы о доме, родных и близких. Вспоминают и героические эпизоды из прошлых боев, обстоятельства гибели товарищей и командиров. Говорят и о более простых вещах — погоде, харчах, куреве, прохудившейся обуви и обмундировании. Иногда, за обедом, ужином, или во время отдыха рассказывают забавные истории и поют песни. Этот раздел моих записей помечен заголовком «Рассказывают гвардейцы».
Вторая половина ноября. Ночь. Холодно и темно. Снег. Изредка с переднего края противника поднимается ввысь осветительная ракета, высвечивая контуры нашей обороны, дежурных у орудий, наблюдателей…
Уже четвертый месяц удерживают гвардейцы 25-й дивизии Сторожевский плацдарм. На нем появились приметы фронтового уюта — землянки для отдыха и обогрева, чай, горячая пища по расписанию, баня. Даже стрелковые ячейки стали чем-то похожи на старую мебель давно ушедшего домашнего быта. В землянке первого взвода тепло. При свете «гильзы» люди ужинают.
— Я вот все думаю, — раздается голос Павлова, — далеко все-таки зашел немец!
Разговор поддерживает помкомвзвода Болтушкин.
— Так ведь на войне за все, что не успеешь да не сумеешь, платить приходится. Я вот с белофиннами воевал. А там ни дорог, ни троп. Кругом лес, глубокий снег, мины, а на деревьях «кукушки». Откуда бьют, не видно, а люди падают. Потом с фланга налетят лыжники — обстреляли и ушли. Пока разобрались что к чему, многих людей потеряли. Зато после через какие «доты» прошли!
— Ничего, придет черед и фашиста…
И опять в землянке тихо.
— Расскажи що-нэбудь, Сашко, из своей молодой жизни! — обращается сержант Вернигоренко к бойцу Торопову. — Не всэ ж про войну говорыты.
— Да уже все рассказал, — смеется Саша, — жизни-то той сколько? — Немного помолчав, он начинает рассказ: — Из запасного полка на плацдарм мы шли маршем. Днем идем, ночуем в селах. Принимают хорошо — на фронт ведь идем! Но чем ближе к передовой, тем скучней. В селах ногой ступить негде. Никогда не думал, что в тылах людей столько. И авиация стала беспокоить… Подходим мы как-то к вечеру к большому селу. Притомились — переход был большой. Командир нашей роты капитан из запасников сейчас же команду подает: «Подтянуться!» И еще ножку дать требует. Он нашим ротным и в запасном полку был. На занятиях, бывало, только и слышишь: «Боец Павлов! Вы плохо ведете наблюдение».
Остановил капитан роту на улице под посадкой, а сам пошел к коменданту договориться о ночевке. Бойцы, конечно, разминаются, закуривают, некоторые прилегли под деревьями, ноги вытянули. А мы с Павловым переговариваемся, вокруг смотрим. Против нас у раскрытого окна хаты сидит старый-престарый дед. Длинная белая борода, давно не стриженная голова — видны только глаза и нос. Он курит трубку и с интересом поглядывает на нас.
Смотрю, с кошелкой в руке прямо к нам идет красивая молодка. Я встал, заправился и говорю Павлову:
— Учись, братец, как надо с молодыми дамами знакомиться…
— Можно вас, гражданочка, по одному вопросу спросить? — говорю я, приложив руку к головному убору.
— А чего ж нельзя! Можно, — отвечает молодка и во все глаза смотрит на меня.
— Вы не подскажете, где можно нашей роте переночевать? Отдохнуть с дороги в приятном обществе…
— Ну, всей роте приятного общества не найти, — смеется молодка, — а переночевать можно у нас на Выселках.
— Где же они, эти Выселки?
— С километр за селом. Идти по этой улице, а там увидите. У нас пока никто не стоит. Всего пять хат.
От такого оборота дела я страшно обрадовался. Щелкнул каблуками и говорю:
— Разрешите представиться! Красной Армии боец Торопов Александр Федорович!
— Будем знакомы! — протягивает руку молодка, — Катерина Ивановна!
— Ну, спасибо вам! Сейчас доложим капитану. А ваша хата где?
— В конце Выселок. Крайняя справа…
— Может, еще увидимся?
— А почему не увидеться? Размещаться у меня негде. Хата маленькая, а живут мои старики да эвакуированные. А чаем напою. Приходите…
— Живем, ребята! — говорю я, подойдя ближе к взводу…
…Разместились мы в четырех хатах. Люди моются, чистятся. Хозяева готовят самовары.
— Получил приглашение прийти вечерком на чай, — рассказываю я Павлову.
— Когда это ты успел?
— Еще в селе… С первого взгляда…
— Кто ж это там одарил тебя первым взглядом? — смеется Павлов. — Уж не дед ли с той хаты, где мы сидели, ожидая командира.
— Боец Павлов! — говорю я голосом нашего капитана, — вы плохо ведете наблюдение! Вы не заметили симпатичной молодки, что направила нас сюда, на Выселки…
— Не горюй, Саша! Всей ротой заметили и оценили твои таланты. Ведь как хорошо разместились на ночевку, да еще с чаем. Смотри! — во всех хатах дымят самовары…
— Чай это еще не все, важно, с кем ты его пьешь, тогда и настроение будет соответствующим…
Подошел я к старшине роты сержанту Сухину и, получив разрешение, отправился через дорогу в хату, где живет молодка.
Захожу. Чистая горница освещена керосиновой лампой. За столом сидят дедушка и бабушка молодки. И еще одна пара стариков — по одежде видать, эвакуированные. Все очень пожилые. Здесь же и Катерина Ивановна. На столе, накрытом белой скатертью, весело шумит самовар. В плетеной хлебнице нарезанный крупными ломтями хлеб. В небольшой миске мед. Кувшин с молоком. Общество пьет чай.
— Добрый вечер! — сказал я, поклонившись всем, и снял шапку.
— Добрый вечер! — отвечают хором.
— Раздевайтесь! — приглашает Катерина Ивановна. — Садитесь вот сюда, — показывает она на свое место.
— Вот хорошо, что пришли. А то у всех постой, а у нас никого. Хоть напоим вас чаем с медом, да новости послушаем…
— Спасибо!
— Бабушка! Налейте гостю чай, — просит Катерина Ивановна и выходит из горницы…
— Не беспокойтесь, бабушка, — говорю я, — успеем еще…
Мне наливают чай, накладывают мед, подвигают хлеб.
— На фронт, сынок? — спрашивает один из стариков.
— На фронт! Воевал под Москвой, там меня ранило. Выздоровел, а теперь опять на фронт.
— А немцы, они небось страшные? — спрашивает бабушка помоложе.
— Техники у них много, бабушка, — отвечаю я. — Танков, орудий, самолетов — вот они и прут.
— А мы с бабкой эвакуированные, — говорит второй старик. — Из-под Бобруйска. Может слышали про такой город?
— Как же, знаю.
— Что делают изверги с нашим народом! Я вот еще под началом генерала Куропаткина с японцем воевал. Но такого не было…
— Одно слово — антихристы, прости господи, — говорит бабка постарше и мелко крестится.
— Бають люди, будто у них и рога на голове?
— Нет, бабушка, — засмеялся я, — это у них на касках выступы такие сделаны. Рогов у них нет. Но фашисты хуже всякой скотины и даже зверя!
— Думаете вы, солдаты, все-таки одолеть немца или как? — опять спрашивает первый старик.
— Обязательно одолеем, дедушка! Такого еще не было, чтобы немец над русскими верх брал. Поднатужимся и одолеем…
— Далеко зашел немец, — говорит другой старик. — Это ж сколько его обратно гнать придется!
— А что, сынок, — наливая мне очередную чашку, спрашивает бабка помоложе, — и девушки с вами воюют?
— Воюют. Врачи, сестры, санитарки, связистки. Есть и снайперы и разведчики. Хорошо воюют!
— И как они, бедные, среди вашего брата все время толкутся! — говорит бабка постарше, — я б, наверное, не выдержала.
— Молодые, выдерживают. Надо ведь, — отвечаю. — А где это Катерина Ивановна?
— Да с мужиком своим. По ранению попал в госпиталь, что в нашем селе. Узнала она и выпросила долечиваться к себе. Вот и возится с ним, как с дитем. Из постели не выпускает.
— Спасибо за угощение, — говорю я им и встаю. — Очень приятно с вами время провел.
— Да посидите еще, успеете, — просят старики.
— Спасибо. Не могу. На один час отпросился. — Попрощавшись со всеми за руку, я вышел.
А у ворот меня встретил Павлов.
— Что, Саша, так быстро?
— Да старики там одни, — засмеялся я, — а молодка со своим мужиком в горнице сидит. Однако чаю с медом попил…
— Хороший ты хлопец, Сашко, — улыбаясь заключает Вернигоренко, — и откровенный, и самокритичный.
О приезде Р. Я. Малиновского на Сторожевский плацдарм я уже писал в книге «На разных фронтах». В ней освещены главным образом вопросы боевой готовности, которых мы тогда в ходе работы касались. Просматривая свои записи сейчас, я подумал о том, что у современного читателя вызовет, наверное, интерес и личность Родиона Яковлевича. Ведь для командира любого ранга умение найти путь к сердцу солдата не менее значимо, чем его воинский талант. С этими, мыслями я и решил вернуться к встрече с Малиновским в ноябре 1942 года.
…Вместе с Родионом Яковлевичем продолжаем наш путь по ходу сообщения. Тихо. Впереди встретивший нас командир 8-й роты 78-го полка старший лейтенант И. И. Ленский. У стыка с траншеей переднего края он останавливается и снимает фанерную указку, на которой чернильным карандашом написано — «Осторожно! Вражеский снайпер!»
— Что случилось? — спрашивает Малиновский. — Снайпер в отпуск уехал?
— Так точно, — отвечает Ленский, — в бессрочный! Вчера Голосов и Серовикова постарались, а то прямо прохода не стало. Чуть зазеваешься и готов, или убит, или ранен…
— Вы в курсе дела, как это им удалось? — заинтересовался Малиновский.
— Да! Голосов рассказывал… Все очень просто. Видите бугорок, — показывает он рукой на небольшую высотку перед вражеской траншеей, — за ним и устроился снайпер. У него там две позиции. С фронта их не увидишь. Сделает с одной позиции выстрел и сразу на другую. Голосов и Серовикова следили за ним несколько суток. Вчера они еще затемно устроились против позиций снайпера и стали ждать. Он появился на рассвете. Серовикова выстрелила, но, видимо, не попала. Снайпер скрылся и вскоре показался на второй позиции. Там его Голосов и прикончил. Буквально через 15 минут, в отместку, гитлеровцы открыли по нашему району сильный минометный и пулеметный огонь. «Чего это немец разозлился?» — недоумевали гвардейцы. А когда узнали, в чем дело, сразу определили: «Салют устраивают по своему снайперу. Что ж, мы не против — пересидим».
Мы заходим в хорошо замаскированный дзот. В нем станковый пулемет «максим» со стрелковой карточкой на щитке. Ведет наблюдение молодой командир. Три пожилых гвардейца поднимаются и четко принимают строевую стойку.
— Первый расчет первой пулеметной роты. Командир расчета сержант Малиновский!
— Смотри! Не родственник ли мне? — с удивлением спрашивает Родион Яковлевич. — Откуда родом?
— Из Новосибирска!
— Нет. Значит однофамилец… Ну покажи мне, тезка, ориентиры и какое до них расстояние? Проверю бой пулемета…
— Ориентир-1 — куст — 300 метров.
— Ориентир-2 — валун — 500 метров.
— Ориентир-3 — сломанное дерево — 1000 метров.
— Понял!
Р. Я. Малиновский подходит к пулемету, поднимает крышку короба, вынимает из приемника ленту и проверяет работу частей пулемета.
— Будешь вторым номером, — говорит он командиру расчета и сразу открывает огонь по ориентирам. Пулемет работает бесперебойно.
— Пулемет в отличном состоянии! Ничего не скажешь… Благодарю за службу!
— Служим Советскому Союзу, — с подъемом отвечает расчет.
— Разрешите спросить! Гвардии красноармеец Дерунов! Вы, наверное, в солдатах долго служили? Уж больно здорово с пулеметом управляетесь…
— Служил немало, — подтверждает Родион Яковлевич. — Давно это было — еще в первую мировую… Но что хорошо знаешь — не забывается…
Он пожимает руку командиру расчета.
— Будь здоров, сержант! Останемся живыми, напиши мне, встретимся!
Отдав честь расчету, выходим и продолжаем наш путь.
Начинается минометный налет, невдалеке от нас взрываются мины, запахло пороховой гарью, со свистом пролетают осколки.
— Надо бы переждать, — говорит командир роты, обращаясь к Малиновскому.
— Пожалуй, — поддерживает его Родион Яковлевич, и мы опускаемся на дно траншеи. — На рожон лезть не надо. — Потом немного помолчав, Малиновский продолжает:
— Смерти, конечно, боятся все. Но опасность видят по-разному, в зависимости от боевого опыта. Там, где старый солдат идет не дрогнув, новичок теряется от страха…
Когда налет кончился, мы двинулись дальше. Оглядываясь вокруг, Родион Яковлевич одобрительно замечает:
— Весь плацдарм изрезан траншеями и ходами сообщения. Вот где видно, что такое солдатский труд! Когда вы их успели отрыть?
— Начали работать с начала августа, как только захватили плацдарм…
— Траншеи, товарищ комдив, не вражеское изобретение. Я помню, как еще в первой мировой они применялись обеими сторонами. Немцы остались верны им и поныне. А мы, перейдя на «ячеечную» систему обороны, видимо, просчитались…
— Без траншей вряд ли удалось бы нам удержать плацдарм…
Мы заходим в землянку.
— Первый взвод восьмой стрелковой роты! — докладывает помкомвзвода старший сержант Болтушкин.
— Здравствуйте, гвардейцы! — приветствует взвод Родион Яковлевич.
— Здравия желаем, товарищ генерал!
Малиновский улыбается. На нем шапка-ушанка и плащ-накидка.
— Что ж у меня на лбу написано, что я генерал?
Представляется командир отделения Вернигоренко.
— Так наш комдив за полковником ходыть не будуть, бо вин и сам уже генерал…
Гвардейцы смеются.
— Правильно определили, гвардейцы! А теперь садитесь и расскажите, как воюется, только не оглядывайтесь на своего ротного…
Встает Вернигоренко.
— Та як вам сказать, товарищ генерал! Ежели ранят, то вынесут, а убьют — похоронят. Одеты, обуты хорошо, не то што хортисты. И кормят неплохо… Воно якбы ще й не стрилялы, так зовсим гарно було б…
Бойцы улыбаются.
— Бачитэ, на нашу думку, мабуть, пора наступать и нам… Кругом снигы, мы на лыжах, а ворог пиший — не уйты йому вид нас…
— Это что ж, — с интересом спрашивает Малиновский, — все так думают или только сержант Вернигоренко?
— Все! Давно уже обсудили, что к чему, — дружно отвечает первый взвод.
Беседой с гвардейцами Родион Яковлевич остался доволен. Люди выглядели опрятно, были тепло одеты, здоровы и по-боевому настроены. Много раз наблюдал я, как положительно сказывается на воинах подразделений посещение их старшими начальниками.
Мы возвращаемся на командный пункт.
— Садитесь ко мне, — приглашает Малиновский, — поговорим. — Он протягивает мои любимые папиросы «Герцеговина Флор», которых я давно уже не видел. Мы закуриваем…
— Как дамоклов меч все это время висит над сталинградскими коммуникациями врага Сторожевский плацдарм. Он привлек к себе крупную вражескую группировку, которая при других условиях могла бы принять участие в Сталинградской битве…
— Да, здесь было очень трудно…
И всю дорогу я рассказываю Родиону Яковлевичу о контрударе гитлеровцев и хортистов на Сторожевском плацдарме…
19 ноября 1942 года под Сталинградом наши войска перешли в контрнаступление. Через четыре дня оно закончилось окружением 6-й и 4-й танковой армий врага. Это известие потрясло нас и вызвало небывалый боевой подъем…