8 Док Голливуд
8
Док Голливуд
Мне не нравится, когда дети сильно избалованы, и мои такими не будут — я не супербогата. Я заработала очень много денег, но личные самолеты не могу себе позволить. Туфли Гуччи… Такое не случится и через миллион лет. Если ребенок получит их в качестве подарка, это будет потрясающе. Но не от меня.
Элизабет Херли[57]
Я выждала несколько недель, прежде чем набралась смелости и спросила Джуди, нельзя ли мне снова взять джип. Даже зная, что они не собираются уезжать на выходные, я не была уверена, смогу ли осуществить свое желание. Однако она сказала «да». Свобода! Но что с ней делать? Друзей, не занятых на работе, с которыми я могла бы куда-то отправиться, у меня не было, я решила развлечь себя другим способом. Покупая детскую обувь в местном торговом центре Брентвуда, я обнаружила симпатичный косметический кабинет. Опыт, приобретенный мной в «салоне» по наращиванию ногтей, был, мягко говоря, разочаровывающим, но я не отказалась от своих фантазий. Я очень хотела посетить настоящий косметический салон. Все утро я только и думала об ожидающем меня там наслаждении. Успокаивающая музыка, фиточай, полный комфорт. Пакет услуг включал даже массаж шеи и стоп, что звучало совсем уж божественно. Я заслужила небольшую релаксацию в Эдеме. И я собиралась провести это время в лучших традициях голливудского стиля жизни; я даже подумала, что после всего могу побаловать себя ленчем в бистро.
Вывеска в окне салона гласила: «Салон Флёр де Лиз. Модные прически, косметология, маникюр, педикюр». Девушка за конторкой немедленно провела меня в заднюю комнату и предложила переодеться в белый халат — он висел на двери. Затем я должна была занять место в большом кресле, обтянутом тканью «Ногахайд»[58].
В течение нескольких минут невысокого роста женщина, одетая во все белое, кружила вокруг меня. Поглаживая рукой свой подбородок, она склонялась к моему лицу и тихонько приговаривала «так, так», словно я была некоей антикварной вещицей, которую она оценивала. Непонятно, какой она была национальности, но ее сильный акцент и очень темные глаза заинтриговали меня. Там, откуда я родом, большого этнического разнообразия не наблюдалось, и для моих ушей ее акцент звучал экзотично. Она представилась как «Са-ми-и-на».
— Здравствуйте, юная леди, — сказала она. — Ми-и должни сделат вам пи-и-илинг.
Я побледнела. Неужели я выгляжу настолько плохо, что она настаивает на необходимости изменений в моей внешности? Я сконфузилась. И уж тем более не протестовала. Я знала, что накладывать макияж, отправляясь на свидание, мне необходимо.
— Да, да, моя дорогая. Пилинг, — повторила она, видя выражение моего лица. — Кислотный косметический пилинг! Солнце си-и-льно повредило твою кожу. И у тебя еще не закончился период полового созревания.
Она не шутила. Я все еще была тинейджером.
— Нам придется усилить обычную процедуру. Ты, наверное, из сельской местности, — прибавила она.
— Ммм… Пожалуй, я действительно из сельской местности.
Должно быть, эта женщина полагала, что я каждый день провожу в прерии под палящими солнечными лучами без солнцезащитного крема. Этакая Лаура Инголлс[59]. Теперь я знаю, почему у Нелли Ольсен[60] бледная кожа. Она из «того города», Уолнат-Грув.
— Вы действительно по моей коже можете определить, где я жила? — спросила я.
— О да, весьма точно. Подожди, ты сама увидишь. Когда я все сделаю, твоя кожа будет как шелк. Как попка бамбино! Я рекомендую нашу самую мощную очистку. Это будет ровно сто девяносто долларов, — сказала она.
Именно столько стоит ленч в бистро! Пожалуй, вместо него мне придется довольствоваться «Карлс джуниор»[61].
Задрапировав меня от шеи до щиколоток большим пластиковым передником, Саймина нанесла на мое лицо очищающую пену и промокнула все горячим полотенцем. Кожа запылала, словно я побывала на солнце. Оставив ненадолго в покое мою физиономию, она натянула резиновые перчатки такого типа, как носят пожарные, до локтей. Далее последовал огнеупорный передник. Осторожно, чтобы не попасть на себя, она начала покрывать мое лицо каким-то химическим желе, оставляя нетронутыми лишь веки и губы. Я старалась не думать о том, почему она обращалась с этим веществом, как с вирусом Эбола.
Почти сразу же я почувствовала приятное легкое покалывание. Может быть, это будет не так уж плохо?
— Не шевелитесь, мисс Сю-за-на. Это займет семь минут, чтобы подействовало. Я вернусь и проверю вас, — сказала она, уходя из комнаты.
Однако скоро легкое покалывание сменилось жжением. Я всерьез забеспокоилась и стала лихорадочно соображать. Действие вещества продлится семь минут? А что, если я умру раньше? За семь минут я могу превратиться в пылающую головешку! Минуты тянулись медленно, жжение становилось все сильнее. Может ли мое лицо расплавиться? Конечно, нет. Ради всего святого, это же лечебно-оздоровительный комплекс! По правой стороне дороги.
Скосив глаза, я попыталась прочитать этикетку на банке с гелем. Там был указан состав снадобья. Длинное слово. Я разобрала «оксид» и «пропилен гликоль».
О Господи! Час от часу не легче! Возможно, я не так хорошо знаю иностранные языки, но в автомагазине мне действительно можно поставить высший балл. Мне знакомы эти слова. Она нанесла на мое лицо антифриз! Я чуть не заорала. Но, вспомнив приказ, сдержалась. Лежать спокойно все равно не могла. Надо срочно что-то предпринять. На моем лице антифриз!
— Су-ми-ин-ха, Су-миин-ха, — ухитрилась я промычать.
Нет ответа.
Неожиданно запищал таймер. Я вздрогнула. Семь минут истекли, и в этот самый момент появилась Саймина, проверила часы и опять начала действовать пропаренным горячим полотенцем, на сей раз смывая ядерные осадки.
Я боялась дотронуться до лица.
— Немножко поболит. День или два. А потом вы увидите. Кожа будет, как у младенца. С вас ровно сто девяносто долларов, пожалуйста, — проговорила она и оставила меня наедине с моими планами.
Итак, лицо осталось на месте. В кармане же — сорок три цента.
Саймина оказалась права. Действительно, появилась легкая боль — едва я добралась до дома. Но не настолько сильная, как я того опасалась. Я еще не знала, что чудодейственный химикат пропитал первые два слоя кожи. Я оптимистично пересмотрела свое прежнее мнение относительно расходов и подумала, что 190 долларов — сущая ерунда для ожидаемого эффекта увлажнения и приобретения дивного цвета лица. Но, конечно, не ожогов второй степени. Мне был выдан с собой специальный лосьон, который надо было наносить один раз утром и один раз вечером перед сном, чтобы ослабить неприятные ощущения. Должно быть, это был чистый новокаин, потому что после того, как я им намазалась, вся моя голова онемела и речь стала нечленораздельной. Я решила использовать его только перед сном.
На следующий день приехала с визитом бабушка Овитц. Она сразу заметила мой розовый румянец и спросила, получила ли я удовольствие от посещения салона. Я ответила «да», это было настоящее событие, и этим ограничилась. На второй день, когда я проснулась и увидела свое лицо в зеркале, я буквально подскочила от ужаса. Кожа на нем облезала, причем гораздо сильнее, чем от самого ужасного солнечного ожога, который когда-либо со мной случался. Я выглядела так, как будто пережила пожар. К вечеру я сбросила целые пласты кожи, как гремучая змея в августе.
Я не могла сдерживаться, чтобы не сдирать ее кусками. Под первым слоем багровел еще один — горячий и зудящий. Он только и ждал, чтобы подсохнуть и начать облезать, как предыдущий. Я ударилась в панику. Делу не помогло, когда Джуди заметила, что я выгляжу так, будто только что сбежала из лепрозория. В ужасе я в тот же день отправилась в салон и разыскала там Саймину.
— О мой Бог! Мисс Сюи-за-на, вы трогали лицо? Вы не должны были трогать его руками! — воскликнула она, как будто я была виновата в том, что мое лицо линяло. Как я могла не обдирать его? Я готова была его расцарапать, и, так или иначе, большей частью оно само собой отпадало. Я лишь хотела, чтобы чешуйки не летели на одежду и мебель. Саймина не смогла мне дать никакого другого совета, кроме как продолжать использовать лосьон и не трогать лицо руками. Ничего не добившись, я крадучись вернулась домой. Как удается живущим в Лос-Анджелесе все время выглядеть такими целенькими?
Пилинг — это настоящая жуть!
Сегодня уже четвертый день, а мое лицо по-прежнему все в пятнах. Очень похоже на воловью кожу «Гернси». Я и представить себе не могла, что облезание будет столь длительным. Леди в салоне могла бы дать мне чуточку больше информации относительно последствий процедуры. Знаю, вы скажете, что ради красоты можно и пострадать. Но степень мучения по отношению к эстетическому улучшению здесь явно высока. Это если не брать в расчет фактор унижения.
В довершение ко всему Джуди сообщила мне доверительно, что она размышляла над косметическими процедурами. Она ни за что не пойдет в этот салон. Ведь не исключена вероятность, что она окажется в таком же положении.
Примечание для себя: собирать больше информации, прежде чем позволять кому бы то ни было раскрашивать себя химикалиями, которые можно купить в любом магазине запчастей и автокомпонентов.
Я пережила достаточно приключений в последнее время, поэтому с облегчением восприняла известие, что в конце следующей недели Майкл и Джуди уезжают. На всякий случай с нами оставались бабушка и дедушка Овитц. В первый же субботний вечер такой случай и представился.
Уже днем стало ясно, что Брэндону нездоровится. К вечеру у него подскочила температура. Испугавшись такого жара, мы решили позвонить в детскую педиатрическую помощь. Дежурный врач посоветовал немедленно везти малыша в отделение неотложной медицинской помощи. Он прибудет туда же. Бабушка осталась с Джошуа и Амандой, а дедушка повез меня и Брэндона в больницу. (Мне было интересно, помнит ли он нашу последнюю поездку в неотложку. Слава Богу, голова моя зажила.) Брэндон весь горел, но, как ни странно, улыбался мне и что-то ворковал. Доктор уже успел приехать, но был занят: усаживал в кресло какую-то женщину, которая, казалось, сошла с обложки издания «Спортс иллюстрейтед», рекламирующего купальники. Доктор был совсем молоденький, и я с трудом сдерживала свой непроизвольный гнев. «Обратите внимание, голубчик! На ребенка, а не на эту модель для демонстрации дамского белья «Тайна Виктории». Смею вас уверить, она строит вам глазки только потому, что думает, будто вы стоите больших денег».
Наконец доктор пригласил нас в кабинет и взял у меня Брэндона. Он пощупал гланды на его шее, лоб, а затем макушку.
— Вот, — сказал он, — чувствуете?
Он взял мою руку и положил ее на «родничок» — он есть у каждого младенца.
— Это нормально? — спросил он меня.
— Конечно, нет! — Родничок пульсировал и буквально выпирал из черепа, хотя Брэндон продолжал улыбаться.
Да что это, в самом деле, внутренне возмутилась я.
Кто из нас враг? Что это за клоунада? Мне нужны ответы, а не вопросы!
Но то, что сказал доктор в следующую секунду, заставило меня перепугаться.
— Вероятно, у него менингит!
Я знала, что это опасная инфекция, которая затрагивает мозг. Мы с дедушкой Овитц с недоверием переглянулись.
«Что делать? Что нам делать?» Я растерялась.
— Мне нужно позвонить, — сказал врач.
Я с облегчением вздохнула. Наверное, он хочет проконсультироваться. Доктор взялся за телефон, а мы с дедушкой обратились в слух. Очевидно, этот молодой врач только начинал практиковать под руководством более опытного коллеги.
— Да, Брэндон Овитц, — ответил он в трубку. — Нет, вам нет необходимости приезжать. Я справлюсь. Хорошо, если вы настаиваете. Ладно, пока.
Увидев приехавшего доктора, я немного успокоилась. Наверняка он уже сталкивался с подобными случаями.
— Этот малыш не болен, — услышали мы. — Посмотрите, каким довольным он выглядит!
«Что? Не может быть!»
Молодой врач тоже выразил свой протест, но в других выражениях, и я почувствовала, что солидарна с ним. «Сколько лет этому старикану? Когда в последний раз он посещал курсы повышения квалификации?»
— Необходимо сделать спинномозговую пункцию, — заявил молодой врач.
— Вы смеетесь? Вы знаете, чей это ребенок? — возразил ему коллега.
— Знаю. И потому хочу, чтобы родителям позвонили и спросили их разрешения.
— Они в отъезде, — вступила я. — Но у меня есть номер для экстренных случаев.
Тут вмешался дедушка Овитц:
— Я сейчас позвоню! Прошу всех быть рядом.
Бегло переговорив с Майклом, он передал трубку доктору.
— Да, мистер Овитц, — сказал тот. — Да, верно. Прежде чем делать пункцию, я должен заручиться вашим согласием.
Секундное молчание. Майкл, должно быть, уловил, насколько молод этот эскулап, собирающийся предпринять нечто серьезное в отношении его сына.
— Ну, гм, да, мистер Овитц. Угу, я лично. Я делал это сотни раз.
И он передал трубку мне. Майкл спросил меня, что я обо всем этом думаю. Но я мало что знала о менингите. Я сказала только, что все, что я вижу, ненормально. Родничок вспух, такого я раньше никогда не видела.
— Мы возвращаемся. Я дал согласие. Постараемся вылететь сегодня же, — ответил Майкл.
С Брэндоном на руках доктор спустился в вестибюль и позвал медсестру.
— Она будет его держать, — объяснил он мне. Я представила себе моего маленького Брэндона, распростертого под яркими лампами, в то время как незнакомая особа сжимает его крохотные ручки и ножки, а доктор вонзает в его позвоночник иглу. Я хотела быть с Брэндоном сама! Но меня не пустили. От отчаяния тошнота подступила к моему горлу.
Потянулись тягостные минуты ожидания. Спустя двадцать минут медсестра вернулась и сказала, что необходимо осмотреть сестру и брата больного ребенка.
— Сделайте так, чтобы они коснулись подбородком своей груди, — сказала она. — Если это будет болезненно или они не смогут согнуться, значит, у них то же самое.
Полумертвая от беспокойства, я набрала номер. Телефонную трубку почти тотчас же сняла Кармен:
— Разбудить? Уже середина ночи! Как ты себе это представляешь?
Мы обе хорошо себе представляли последствия… Аманда… Ее вопли…
— Пожалуйста, Кармен! Все очень серьезно!
Через десять минут я снова набрала номер Овитцев. Сквозь рев Аманды я еле расслышала: поводов для беспокойства нет.
Еще через десять минут появилась медсестра с Брэндоном на руках, и мое сердце опрокинулось. Его мордашка была заревана, он уже не улыбался. Пока его несли через комнату, он тянул ко мне свои ручки, а я давилась слезами…
Я бросилась к нему, но медсестра остановила меня:
— Нет, нет. Еще не все! Он сильно плакал, и я принесла его, чтобы он увидел вас. Он звал вас. Нам нужно сделать еще несколько анализов. Предстоит госпитализация.
С этими словами она повернулась и, сопровождаемая криками Брэндона, скрылась в дверях. Закрыв лицо руками, я пыталась овладеть собой. Дедушка Овитц обнял меня.
Повинуясь необъяснимому порыву — чем она могла мне помочь? — я позвонила моей давней подруге Мэнди. Она работала в штате Монтана, и я, вероятно, разбудила ее, взахлеб рассказав о случившемся. Не важно, какие она нашла для меня слова! Я просто слышала ее голос, уверенные интонации: все будет хорошо…
Снова ожидание. Наконец пришла другая медсестра и проводила нас в детскую палату. Душа моя болела. Одна ножка Брэндона была опутана проводочками, а сам он лежал в какой-то холодной, похожей на клетку, металлической кроватке. Бедный милый малыш! Могу ли я взять его на руки? Да, ответили мне, только осторожно с трубками.
Было уже далеко за полночь. Я предложила дедушке вернуться домой и дождаться Майкла и Джуди; я же останусь здесь. У меня и в мыслях не было оставить тут Брэндона одного — в этом ужасном месте, в этой ужасной кровати, даже если бы он и заснул! Прижав к себе, весь остаток ночи я держала его на руках, сидя на стуле…
Брэндон все еще спал на моих коленях, когда около восьми утра прибыли его родители. Джуди бросилась к моим ногам на пол, забирая у меня свое дитя. Но тут произошло то, от чего жалость вновь пронзила мое сердце — на этот раз к матери: ее сын начал вырываться, плакать и потянулся ручонками ко мне. Джуди взглянула мне в глаза — с таким выражением, какого я у нее никогда раньше не видела, и кротко вернула мне ребенка.
Я чуть не разрыдалась.
— Смотри, он хочет к Сьюзи, — сказала она еле слышно мужу. — Почему бы тебе не пойти домой, Сьюзи? Ты так устала, а мы побудем здесь. — В ее голосе звучала нежность.
Я прижалась щекой к мягким волосикам Брэндона и продолжала покачивать его до тех пор, пока он не перестал всхлипывать. Подняв глаза, я увидела, что Джуди все еще смотрит на нас с нежностью. Волна подлинного страдания и сочувствия заполнила пространство между нами. И шла она в обоих направлениях.
Мне очень не хотелось выпускать из рук Брэндона, но я понимала, что мне нужен отдых. Я отправилась домой и, рухнув в постель, проспала большую часть дня. Джуди предупредила меня, что за детьми присмотрят Кармен и Делма, и я была ей благодарна. Проснувшись, я тут же позвонила в больницу. День клонился к вечеру. Джуди сообщила, что результатов анализов еще нет и что она наняла для Брэндона частную медсестру. Мое сердце снова упало. Он плакал? Да, ведь он еще не привык к новому человеку.
Приехав на следующее утро в больницу, я наконец услышала хорошие новости: результаты анализов показали, что менингита у Брэндона нет и что у него всего лишь бактериальная инфекция. Температура понизилась до 99 градусов[62], и его могут выписать.
Вернувшись домой, на столике в прихожей я нашла большой букет цветов и записку, адресованную мне. Я развернула листок. Записка была от Мэнди.
Дорогая Сьюзи!
Я не перестаю думать о тебе и Брэндоне. Надеюсь, с ним все в порядке, и, надеюсь, ты держишься.
С любовью, Мэнди.
Я разревелась — уже пятый раз за эти два дня. И как раз в этот момент вошел Майкл. Я сидела на нижней ступеньке лестницы с цветами в руках и заливалась слезами.
— От кого цветы? — спросил он бегло.
— От моей подруги Мэнди, — всхлипнула я.
— По какому поводу? — Его лицо не отражало никаких эмоций.
— Просто от души… Я так волновалась… И она… — невразумительно промямлила я. Мне действительно было неловко из-за своих слез. В конце концов, он ведь отец Брэндона!
Майкл безучастно смотрел на меня.
«Я столько пережила!» — хотелось мне крикнуть. Неужели он не понимает этого? Я люблю его сынишку! Не могу поверить, что он так и не понял, как мне было тяжело и как я за него испугалась.
Но, похоже, он действительно не понял. Он платил мне. Платил за то, чтобы я заботилась о его детях. Но не за то, чтобы я их любила.
Это я делала по собственному желанию.