Командировка на войне

Командировка на войне

Апрельский ветер и солнце сделали свое дело. Снег начал быстро таять. Сменявшие нас разведчики пришли к нам в мокрой одежде, с посиневшими губами. Речка, которую переходили по льду, а потом по шаткому мостику, разлилась, снесла мостик. Пришлось раздеваться и переходить ее вброд.

Я хорошо знал местность от НП до огневых позиций. Огневые были недалеко от этой же речки, только располагались ниже по течению. И там тоже был мост. Хороший, только что построенный, я недавно проходил по нему. За ним начинался прочный бревенчатый настил. Он шел по болоту километра два, затем уходил в лес. С нашего НП можно было попасть на огневые позиции как по левому, так и по правому берегу, через настил и новый мост. Но так мы никогда не ходили.

Наступал вечер. Раздумывать было некогда. Судя по карте, в район болота, где находился настил, шла лесная дорога, начинавшаяся невдалеке от нашего НП.

– Собирайтесь! Проведу так, что и пяток не замочите! – сказал я бойцам своей смены.

Но, увы, примерно на четвертом километре мы шли по сплошной воде, покрывшей дорогу.

Вот и болото с настилом. Уже легче! Но что с ним? Он всплыл, и идти по нему совершенно невозможно. Вода стала выше коленей, местами доходила до пояса. Достали из карманов гимнастерок документы, спрятали в шапки: все-таки надежнее.

Впереди слышались шум и дикая ругань. Кто-то, кроме нас, тоже бедствовал в болоте. Приготовили на всякий случай оружие. Тело уже не чувствовало холода. Когда подошли поближе, поняли, что бедствует наша пехота. Солдаты орали на лошадей. Из воды торчали конец ствола и верхняя часть щита полкового орудия.

Мост уцелел, хотя и был целиком под водой. Мы перебрались, ориентируясь на торчащие из воды вехи, и побежали к блиндажам на огневой позиции. На следующий день особых разговоров о нашем ночном "путешествии" не было, сам я помалкивал. Да и о чем говорить, если даже насморка никто не схватил!

Замполит дивизиона капитан Коваленко, увидев меня, завел в свой блиндаж, взял лежащее на столе письмо, сказал:

– Племянница пишет. Просит познакомить с молодым героем. Ты, брат, самая подходящая кандидатура. Адрес на конверте. Бери его и пиши.

Так и втянул меня Павел Васильевич в переписку. Из Иванова от Лелиной подруги Лизы Мышкиной тоже пришло письмо – большое, очень теплое – предлагает переписываться.

Пришло письмо и от отца. Я так ждал его…

"…Сейчас мы переписываемся с Константином Ивановичем Сладковым, единственным, оставшимся в живых из Левиного экипажа. Он сообщил, что Лева похоронен с честью – на могиле памятник. Положен в тужурке, диагоналевых брюках и сапогах. Орден снят…

…О нас не беспокойся! Сколько можно, мы не теряем все же мужества и крепимся в единственной надежде увидеть тебя…"

Когда дочитывал письмо, меня вызвали в штаб полка. Вручили командировку на 4 дня с заданием: объехать прилегающие деревни и села, установить, что с ними. Вместе с одним бойцом ездили от одной сожженной деревни к другой. Жители ютились в шалашах и землянках, в лесу, голодные, без теплой одежды; не всегда удавалось их найти. От одного услышали страшный рассказ, как немцы беспричинно подожгли деревню, а крестьян всех расстреляли, включая женщин и детей. Случайно удалось спастись только нашим рассказчикам – старику и старухе. Рано утром старик ушел в лес за вязанкой сучьев, захватив топор и длинную веревку. Услышав выстрелы и увидев пылающие дома деревни, убежал в лес и вернулся только к вечеру. Дома деревни догорали, безмолвствуя. Только из колодца, временами, слышались слабые стоны. Сколько ни кричал он в темный сруб, ответа не было, только леденящий душу стон. Тогда, обвязав сруб веревкой, он стал спускаться в колодец, но через несколько метров наткнулся на препятствие и с ужасом понял, что стоит на телах односельчан. Сверху лежала женщина, еще живая. Он обвязал ее своим концом веревки и едва вылез из колодца. Когда поднял и всмотрелся в женщину, упал без сознания: это была его жена…

Бесхитростный рассказ старика дополнялся жалким видом убогой землянки. Старуха лежала на чем-то вроде старого матраца у дальней стенки и тихо плакала.

…Партизанские отряды в эти места не заходили, фашисты подняли руку на ни в чем не повинных людей, зверски расправившись с ними только за то, что они советские!

Еще один страшный урок науки ненависти. Сколько их было у солдат, освобождавших родную землю от оккупантов! Праведный гнев, наполнявший солдатские сердца, стал оружием, сильнее которого нет на свете!

Когда мы уходили, старуха, продолжая всхлипывать, сказала:

– Два сыночка у меня воюют… Может, встретятся где? Передавайте, что жива, пусть не печалятся! Сохрани всех вас, господи!

Огромная чужая боль, увиденная за эти дни, отвлекала от своей. Так и не нашлось ни одной целой деревни в районе примерно пятьдесят на пятьдесят километров!

Передав отчет о командировке в штаб полка, я вернулся в дивизион и написал домой о страшной беде побывавшего под игом фашистской оккупации населения.

Вспоминая сейчас напутственные слова старой женщины, свою маму, я думаю о великом подвиге матерей в годы войны.

Это был гражданский, а не военный подвиг. Матери на стреляли по фашистам. Это делали их сыновья, для которых Родина и мать были одинаково дороги. Защищая Родину, они защищали матерей. И рядом с ними, поддерживая в трудную минуту, была материнская любовь. Она была в письмах, в солдатских воспоминаниях о детстве, в бесхитростных посылках на фронт с сухарями, ватниками и варежками, в беспримерном труде матерей на заводах, в поле и дома, в стойкости и мужестве женщин, оказавшихся в оккупации. Она укрепляла руки и дух солдатам. Она вместе с ними разила захватчиков!

Матерей ранило и убивало так же, как солдат, только раны и смерти были еще более мучительными, чем солдатские: ранились и убивались их души, их материнские сердца. С каждым ранением, известием о смерти дорогого сына все больше белели материнские волосы, раньше, наступала старость. И все равно надо было работать, любить оставшихся своих и чужих детей, помогать стране бить врага!

Велика и самоотверженна любовь материнского сердца! И это, как никогда, проявилось во время войны!

"Перед великим разумом я склоняю голову, перед великим сердцем – колени", – сказал Иоганн Вольфганг Гете. На тысячах братских могил стоят в немом молчании фигуры солдат, склонивших колени перед лежащими в земле погибшими товарищами, их великим подвигом. И великим подвигом их матерей!