Глава IX ВОЙНА

Глава IX

ВОЙНА

В 1917 году Деникин, работая в штабе главнокомандующего Алексеева в Могилеве, будет иметь доступ к секретным документам. Позднее, в 1946 году он дополнит эту информацию из архивов США. Это еще больше укрепит его в убеждении: ответственность за начало I мировой войны падает на Австро-Венгрию и на Германию.

В течение 1911–1912 годов разговоры в русской столице и провинции велись только об обострении дел на Балканском полуострове, то есть о борьбе славянских народов, угнетаемых турками и Австро-Венгрией. Офицеров очень беспокоило перевооружение Австрии и ее союзницы Германии. Рейхстаг проголосовал за исключительные ассигнования на вооружение, численность армии в мирное время увеличилась в 1913 году до 200.000 человек. В свою очередь начальник генерального штаба Австро-Венгрии Конрад фон Гетцендорф с 1908 года усиливал военные приготовления и направил в 1912 году шесть армейских корпусов к сербской границе и три — к русской границе.

В октябре 1912 года Болгария, объявившая в 1908 году свою независимость и присоединившаяся к Сербии и Черногории, выступила против Турции, которая еще оккупировала часть ее территории. Это первая балканская война кончилась турецким поражением, но болгары, недовольные договором, в июне 1913 года повернули против своих бывших союзников — сербов и черногорцев. Исход этой второй балканской войны, где болгары потерпели поражение, бросил их в лагерь Германии и Австрии, в то время как Сербия, усиленная после заключения Бухарестского мира, по которому ей отдавалась часть Македонии, стала думать теперь только о пятидесяти двух тысячах квадратных километрах в Боснии и Герцеговине населенных славянами и аннексированных Австрией в 1908 году.

Конечно, симпатии русских были на стороне славянских народов. Создавались комитеты поддержки, благотворительные общества организовывали сбор пожертвований, устраивались собрания, которые подчас выливались в настоящие анти-австрийские манифестации. Чтобы успокоить умы и избежать всего, что могло бы омрачить дипломатические отношения с Австро-Венгрией, русское правительство не нашло ничего лучшего, как запретить все разговоры, публикации, обсуждения балканского вопроса. Панславянские манифестации находились под наблюдением полиции, а к национальным гимнам «братских стран» часто относились как к бунтарским песням. В штабы поступил приказ: запретить разговоры о пангерманизме, о событиях на Балканах. Это было уже слишком, Деникина это возмущало. Поскольку соседи, как ему казалось, открыто готовили войну, зачем было так демобилизовывать российское общественное мнение? Цензура, обычно очень суровая, пропустила его статью в «Разведчике».

«Русская дипломатия в секретных лабораториях, с наглухо закрытыми от взоров русского общества ставнями, варит политическое месиво, которое будет расхлебывать армия… Армия имеет основание с некоторым недоверием относиться к тому ведомству, которое систематически на протяжении веков ставило стратегию в невыносимые условия и обесценивало затем результаты побед… Не надо шовинизма, не надо бряцания оружием. Но необходимо твердое и ясное понимание обществом направления русской государственной политики и подъема духа в народе и армии. Духа не угашайте!»

В июне 1913 года Вена, желая воспользоваться ситуацией, складывающейся после балканских войн, решает начать войну с Сербией и уведомляет об этом Берлин. Ответ министра иностранных дел Германии свидетельствует о том, что Германия не рекомендует этого делать.

«Попытка лишения Сербии ее завоеваний, — сообщало германское министерство иностранных дел австрийскому послу Сечени, — означала бы европейскую войну. И потому Австро-Венгрия, из-за волнующего ее неосновательно кошмара великой Сербии, не должна играть судьбами Германии».

Вена в течение нескольких месяцев продолжает грызть удила, но в то время, как дипломаты лавируют и увиливают от ответов, военные высказываются решительнее и откровеннее. В конце мая 1914 года (за месяц до инцидента в Сараево) два руководителя генеральных штабов, Мольтке и Конрад, проводят совещание в Карлсбаде. В протоколе одного из заседаний есть следующая фраза: «Всякое промедление ослабляет шансы союзников (Германии и Австрии) на успех».

Мольтке уточняет: «Мы надеемся покончить с Францией в течение шести недель после открытия военных действий или, во всяком случае, преуспеть за это время настолько, чтобы перебросить большую часть наших сил на Восток».

28 июня австрийский канцлер Берхтольд уведомляет премьер-министра Венгрии о «своем намерении воспользоваться преступлением в Сараево для того, чтобы свести счеты с Сербией». В тот же день император Франц-Иосиф посылает Вильгельму II меморандум и письмо, в котором объявляет: «Нужно, чтобы Сербия, которая является ныне главным двигателем панславянской политики, была уничтожена как политический фактор на Балканах».

5 июля Вильгельм II дал ответ австрийскому послу — графу Сечени: «Если бы дело дошло даже до войны Австро-Венгрии с Россией, вы можете быть уверены, что Германия с обычной союзнической верностью станет на вашу сторону… Если в Австрии признается необходимость военных действий, было бы жалко упустить столь благоприятный случай».

11 июля Вена послала на апробацию в Берлин проект ультиматума Сербии. Берлин дал свое согласие.

Поскольку президент Франции в это время находился с визитом в России, Австрия решила отложить на время свой ультиматум Сербии, что вызвало раздражение Германии. Посол Франца-Иосифа телеграфирует своему правительству из Берлина: «Министр иностранных дел крайне сожалеет об этой отсрочке и опасается, что сочувственное отношение и интерес к этому шагу в Германии могут ослабеть».

23 июля ультиматум был наконец отправлен в Белград. Его содержание и форма возмутили почти все страны, которые с ним ознакомились. Однако Сербия высказала готовность подчиниться большинству требований и выдвинула робкие встречные предложения, отказавшись только согласиться с оккупацией Белграда. Крайняя осторожность и умеренность Сербии побудила Вильгельма II написать на полях полученного доклада: «Большой моральный успех Вены. Но он исключает всякий повод к войне».

Австрия отвергает встречные сербские предложения.

Англия при посредничестве Франции и Италии предлагает Берлину и Вене уладить конфликт, созвав конференцию великих держав. Следует отказ. Из Берлина посол Австрии телеграфирует в Вену: «Нам советуют выступить немедленно, чтобы поставить мир перед совершившимся фактом».

Сербский царевич Александр (царь Петр в это время был серьезно болен) обращается к Николаю II, прося помощи. Царь ему отвечает: «…Пока остается хоть малейшая надежда на избежание кровопролития, все мои усилия будут направлены к этой цели. Если же… мы ее не достигнем, Ваше Высочество, можете быть уверены, что Россия ни в коем случае не останется равнодушной к участи Сербии».

25 июля Николай II подписывает приказ о предварительной мобилизации, обязывающий все части и всех резервистов возвратиться из лагерей на постоянные квартиры, а всех ответственных лиц — проверить и привести в порядок склады и базы. Рассматривается необходимость частичной мобилизации (с участием только четырех военных округов: Казанского, Киевского, Московского, Одесского).

27 июля Англия снова предлагает созвать конференцию и просит Германию ходатайствовать об этом перед Веной. Германский канцлер Бетман-Гольвег телеграфирует своему австрийскому коллеге, сообщает ему об английском предложении и добавляет: «Отказываясь от всякого мирного предложения, мы станем в глазах внешнего мира виновниками войны. Это сделает невозможным наше положение и внутри страны, где мы должны считаться противниками войны».

Эту составленную в очень официальном тоне депешу дополняет телеграмма посла Австрии, где уточняется: «Германское правительство категорически утверждает о своем несогласии с этим предложением и напоминает о нем только с целью информации».

28 июля Австро-Венгрия объявляет войну Сербии.

29 июля Николай II подписывает приказ о всеобщей мобилизации. Не зная еще об этом факте, граф Пурталес, посол Германии в Санкт-Петербурге, передает министру иностранных дел Сазонову ноту, в которой говорится, что продолжение военных мероприятий со стороны России вынудит Германию предпринять мобилизацию и что в этом случае вряд ли удастся избежать большой общеевропейской войны. Сазонов извещает об этом царя, и тот в 9 часов вечера отменяет приказ об общей мобилизации, заменив его приказом о частичной мобилизации четырех вышеуказанных военных округов.

В тот же день Лондон предупредил Берлин, что, если Германия и Франция будут втянуты в войну, Англия не останется нейтральной. На этот раз немцы заволновались.

В ночь с 30 на 31 июля Бетман-Гольвег посылает в Вену не менее шести телеграмм, содержание которых было противоречиво, но во всех была одна и та же фраза: «Если Вена откажется от всех предложений мирного урегулирования, то будет трудно обвинить в развязывании войны одну только Россию».

Николай II предлагает кузену Вильгельму II созвать конференцию в Гааге и умоляет его подумать. Кузен не поддерживает этого предложения, намекает в своем ответе на «тяжелые последствия мобилизации в России» и заключает: «Теперь вся тяжесть решения ложится на твои плечи, и ты несешь ответственность за войну или мир».

30 июля министр Сазонов по своей собственной инициативе, не уведомив об этом царя, делает немецкому послу следующее предложение: «Если Австрия, признав, что австро-сербский конфликт приобретает общеевропейский характер, согласится исключить из своего ультиматума пункты, посягающие на суверенные права Сербии, то Россия обязуется прекратить военные приготовления».

Министр и посол впоследствии уточнят, что они воспринимали свои переговоры следующим образом: Россия в обмен на отказ от мобилизации не требует ни немедленного прекращения австро-сербских военных действий, ни даже отвода австрийских войск от своих собственных границ. Сазонов объявил своему собеседнику, что он дошел, если только даже не перешел, до пределов всякого возможного компромисса и что ни одно из правительств не смогло бы сделать больше. Через несколько часов из Германии последовал ответ о прекращении переговоров.

31 июля Николай II подписал приказ о всеобщей мобилизации.

Одновременно с монархами, министрами и дипломатами посланиями обменивались и военные. 30 июля Мольтке телеграфировал из Берлина в Вену Конраду: «Каждая минута промедления усиливает опасность и дает преимущество России… Отвергните мирные предложения Великобритании. Европейская война — последний шанс спасти Австро-Венгрию. Немедленно в ответ на действия России объявите мобилизацию. Германия приступает к мобилизации».

В протоколе чрезвычайного заседания австрийского правительства от 31 июля мы читаем: «Его Величество… заявил, что остановка военных действий против Сербии невозможна… Его Величество одобрил предложение — старательно избегать принятия английского предложения, но формой ответа засвидетельствовать наши примирительные настроения».

В тот же вечер Франц-Иосиф подписал приказ о всеобщей мобилизации. К русской границе подтягиваются новые войска.

1 августа Германия объявляет войну России, а 3 августа — Франции. 4 августа германские войска вторгаются в Бельгию. Лондон информирует Берлин, что Великобритания примет все меры для защиты нейтралитета Бельгии.

Австро-Венгрия объявляет войну России только 6 августа.

В августе 1914 года Деникин покидает Житомир. В Киеве еще 23 марта издан приказ о его назначении исполняющим обязанности генерала для поручений, и 21 июня он произведен в генерал-майоры. Поскольку начальник штаба Киевского военного округа генерал Драгомиров находился в отпуске и не мог прибыть на место, вся ответственность за принятие решений легла на Деникина. От этих дней у него осталось ощущение полного кошмара, когда из Санкт-Петербурга, как из рога, сыпались противоречащие друг другу приказы и распоряжения, когда абсурд и бездарность могли быть остановлены только в результате какого-нибудь решительного действия.

На основе Киевского военного округа формировались две армии, 3-я и 8-я, которые вместе с 4-й и 5-й образовывали Юго-Западный фронт, противостоящий Австрии. Северо-Западный фронт, направленный против Пруссии, состоял в основном из 1-й и 2-й армий, которыми командовали, соответственно, Ренненкампф и Самсонов.

Между Россией и Парижем существовало соглашение, по которому в случае нападения Германии на Францию русский Северо-Западный фронт переходит к действиям на четырнадцатый день после мобилизации, а Юго-Западный фронт — через девятнадцать дней. Из-за растянутости территории России и недостаточно развитой сети железнодорожных сообщений мобилизация могла быть эффективно проведена только на тридцатый день. Таким образом, Ренненкампф перешел границу Пруссии в назначенный день, имея не полностью укомплектованные войска и совершенно недостаточные запасы боеприпасов и продовольствия. Ренненкампф одержал блестящую победу 20 августа над Притвицем при Гумбинене, но 29 августа заменивший Притвица Гинденбург нанес Самсонову страшное поражение, после чего русский генерал покончил жизнь самоубийством.

Ренненкампф впоследствии по причине своей отдаленной германской генеалогии будет обвинен в предательстве. Весной 1915 года его отзовут с фронта, подвергнут допросу, но затем оправдают. Однако клеветнические домыслы будут сопровождать его до 1917 года, когда он погибнет, растерзанный солдатами-дезертирами.

Жертвы, принесенные русскими солдатами и офицерами Северо-Западного фронта, спасли Францию, так как после сражения при Гумбинене немцы были вынуждены снять с Западного фронта два армейских корпуса и один кавалерийский дивизион, чтобы направить их на Восточный фронт. Сам маршал Фош признавал: «Если Франция в 1914 году не была стерта с карты Европы, то благодарить за это она должна только Россию».

В то время как 1-я и 2-я русские армии отступали к Неману, армии Юго-Западного фронта шли от победы к победе, они занимают Галицию, переходят Карпаты и готовятся к походу на Будапешт.

Деникин был назначен генерал-квартирмейстером 8-й армии, которой командовал Брусилов и которая шла на Львов. Брусилов занял столицу австрийской Галиции 2 сентября.

Административная и канцелярская работа не могла удовлетворить Антона, и, когда он узнает, что командир 4-й стрелковой бригады получает новое назначение, он немедленно подает рапорт о переводе на эту должность, и 3 сентября 1914 года на его просьбу приходит удовлетворительный ответ.

Эта бригада особо отличилась во время русско-турецкой войны, заслужила название «Железная бригада» и старалась сохранить эту славу. Подобная репутация была причиной того, что Брусилов бросал ее в самые горячие точки сражений. Стрелки шутили: «Нас зовут на помощь, как пожарную команду». Приняв командование бригадой, Деникин получил приказ идти форсированным маршем вдоль Днестра, чтобы выровнять левое крыло войсковых соединений, находящихся в соприкосновении с тремя армиями австрийского генерала Конрада. Едва прибыв, он узнает, что противник окружает 8-ю армию. «На помощь, пожарные!» Железная бригада сразу вступает в бой. С девятого по двенадцатое сентября он сдерживает противника, ему удается его остановить. 12 сентября Деникин пишет карандашом несколько строк своей матери, оставшейся в Киеве:

«Дорогая мама. До сих пор не получил за все время войны ни одной строчки […] С места же выдержали тяжелый поход и бригада (Железная) приняла участие, весьма важное, в четырехдневном тяжелом бою на реке Щереки, южнее Львова. Австрийцы, в полтора раза превосходящие силою мой отряд, разбиты и сейчас, когда я пишу эти строки, в беспорядке отступают.

Вот когда я поистине удовлетворен и своим положением, и, позвольте мне похвастаться, собой.

Николай (денщик) с обозом сидит в 8-ми верстах за местом нашего расположения; три дня его не вижу и сплю 3–4 часа на позиции.

Теперь пойдет все еще лучше. Пользуюсь оказией и посылаю это письмо до русской станции через возвращающегося в Россию вольноопределяющегося.

Целую. Обнимаю. Пишите по адресу:

Командующему 4-й стрелковой бригадой

генералу Деникину.

Всем нашим приятелям поклон.

Антон».

Несколько дней спустя он находит время несколько уточнить положение дел на фронте: «Нам доверяют, на нас надеются, и не раз бригада искупала своей инициативой чужие промахи и ошибки. Был случай, когда я два раза получал приказание отойти на покой, в резерв, но приказания того по долгу совести не исполнил и, атаковав противника, четыре дня вел бой, защищая тем самым единственную дорогу для подвоза двум соседним дивизиям хлеба и патронов, без которых им в горах было бы совсем скверно.

Противник потерял 226.000 человек, мы взяли в плен 100.000 человек, и нам досталось 400 пушек».

Чтобы не огорчать мать, сын умалчивает о потерях русской армии: 230.000 убитых, раненых и взятых в плен и 94 пушки.

4 октября австрийцы предприняли контратаку. Русские едва удержались на своих позициях. Железная бригада ждала решающего боя и от нетерпения «грызла удила». Траншеи противника находились на расстоянии только пятисот метров. Деникину, который наблюдал за ними в бинокль, показалось, что там происходит какое-то движение. Он скомандовал:

— В атаку!

Предварительная артиллерийская стрельба только бы выдала его намерения, поэтому стрелки рванулись вперед в тишине. Растерянность противника была такой, что началась паника. Солдаты бежали к городку, где находился штаб. Этот городок носил живописное название: Горный Лужек. Русские заняли его, преследуя австрийцев буквально по пятам. Первые пленные указали на здание, где размещалось командование во главе с эрцгерцогом Иосифом. Деникин не нашел там никого. На столе стоял кофе в фарфоровых чашках, украшенных вензелем эрцгерцога. Австрийский кофе еще был теплым, и русские с удовольствием его отведали.

В 1924 году мы были в Будапеште. У меня болело горло, и обеспокоенные этим родители вызвали доктора. Мне вспоминается его карманный электрический фонарь и немного слишком резкое касание спинкой ложки задней части языка напротив зубов.

Яне жаловалась на здоровье, следующий раз заболела ангиной только 12 лет спустя. Мы жили тогда (без телефона) на Севрском холме. Моя мать отправилась за доктором. Вспоминая Будапешт, я сказала отцу:

— Я надеюсь, что этот доктор не причинит мне боли и не бросится тебе на шею.

Вскоре я получила объяснение этого инцидента: доктор из Будапешта служил врачом в штабе эрцгерцога Иосифа. Расположившись в городке Горный Лужек, он собирался пить кофе, когда русские начали атаку. Ему удалось вовремя бежать. Он был рад встретить в Будапеште того генерала, которого чуть не «встретил» в городке Горный Лужек. Мама сделала черный кофе, и два бывших врага выпили за встречу, вспомнив прошлое.

1 октября 1914 года Деникин пишет своей матери: «Дела бригады получили известность. Из штаба получил телеграмму: «Командующий армией (Брусилов) благодарит генерала Деникина за молодецкие действия». За обход моей бригадой у деревни Лужка Верховный главнокомандующий (Великий князь Николай Николаевич) в телеграмме своей выражался так: «Обрадован молодецким делом у Лужка». Я раньше не писал Вам, но теперь уже можно немножко похвастаться: еще за августовское сражение представлен к ордену св. Георгия 4-й степени. Уверен, что скоро, очень скоро, подымем голову выше и вычеркнем надолго из памяти неприятный осадок маньчжурской кампании.

Пишите чаще и побольше, дорогая моя старушечка. И берегите себя. Крепко целую».

Следующее письмо датировано «28 ноября. Венгрия».

20 ноября Брусилов решил идти на Будапешт. 23 ноября двум дивизиям, сорок восьмой и сорок девятой, удалось выбить австрийцев со склонов и ущелий Карпат и выйти к венгерской равнине. Восьмой корпус и Железная бригада должны были взять город Лупков, затем пересечь горную цепь через перевал, который носил то же имя.

Начальник штаба Деникина заболел, его эвакуировали, ожидали заместителя. Он наконец появился, представился — худой молодой человек назвал свое имя и звание: полковник Сергей Леонидович Марков. Генерал слышал о Маркове, преподавателе русской истории в военных школах и специалисте по Петру Великому. Он разъярился, что ему послали «преподавателя», тогда как ему нужен был «солдат». Более того! Этот желторотый (ему было только 35 лет) оказался неспособным сесть на лошадь, ему мешал какой-то вскочивший на неудобном месте фурункул. Так как кипел бой, Деникин отложил на вечер составление текста телеграммы, где требовал отозвать вновь посланного. Два часа спустя от холма, где располагался его наблюдательный пункт, Деникин увидел, как по направлению к нему трясется старая телега; едущий на ней, казалось, не обращал внимания на стрельбу, для которой представлял столь удобную цель. Он прибыл здоров и невредим, это бы Марков.

— Извините за транспорт, Ваше превосходительство. Я не нашел ничего другого, а мне надо было очень поспешить.

Генерал не стал посылать телеграмму. До самой своей смерти во время гражданской войны Марков останется самым верным другом Деникина.

После двух дней сражения город Лупков наконец заняли, но на перевал не вело никакой дороги. Расположенные высоко в горах деревушки и небольшие городки соединялись тропинками, которые, как только выпадал снег, становились непроходимыми для артиллерии и лошадей: сапоги солдат и подковы лошадей скользили по оледеневшему склону. Было 15 градусов ниже нуля. Подъем в колоннах на виду у противника, закрепившегося в деревнях на склоне, был бы настоящим самоубийством. К черту тропинки и деревни! — решает Деникин. — Мы полезем направо, минуем ущелье, затем спустимся, отрезав противнику дорогу к отступлению, и ему останется только сдаться. Но как быть с артиллерией и лошадьми? Пусть они остаются в Лупкове, их будет охранять один батальон, австрийцы подумают, что в городе вся бригада.

Распрягли лошадей, нагрузили их мешками с продовольствием и патронами, повели с собой под уздцы. 4000 стрелков перешли Карпаты и соединились со своими товарищами, которые, опередив их, вошли в Венгрию.

Дорога на Будапешт, казалось, была открыта, но противник предпринял контратаку. Все приготовились к сражению, однако Брусилов отдал приказ об отступлении. Все неохотно отошли к перевалу. 10 декабря командующий 8-й армией, преодолев наконец непонятные пораженческие настроения, остановил отступление и начал готовиться к предстоящим сражениям. Железная бригада расположилась вблизи Лутовиско. Австрийцы преследовали отступающие с боями русские войска по пятам. Мертвые не могли падать, оставаясь больше чем по колено в снегу; замерзшие, скрюченные руки невозможно было оторвать от оружия.

10 мая командование вновь заговорило о наступлении на Будапешт, но потом отказалось от него, так как не хватало боеприпасов и продовольствия.

В то время как путем чрезвычайных усилий промышленность западных стран справлялась с этой задачей, военный министр Сухомлинов по некомпетентности пытался сократить военное производство. Только лишь к весне 1916 года оно начало удовлетворять нуждам фронта.

В начале апреля 1915 года начальник Деникина объявил, что собирается доверить ему командование дивизией. Генерал отказался от продвижения по службе:

— Оставьте мне Железную бригаду. Я чувствую себя гораздо более способным побеждать с ней, чем проявлять героизм с любой дивизией.

Его желание удовлетворили, но по службе все-таки продвинули, так как в начале мая его бригада была переименована в Железную дивизию. Деникин писал своей матери: «Нас развернули в дивизию, и я, не разлучаясь с родными мне полками, волей судьбы получил неожиданное повышение: назначен командующим 4-й стрелковой дивизией.

Вообще счастье улыбается мне. За январские бои под Лутовиско представлен к ордену св. Георгия 3-й степени (ожидается на днях Высочайший приказ). Это самая высокая боевая награда, которую может получить генерал, не командующий армией. Мои скромные заслуги награждены чрезмерно, и я, несомненно, приложу все усилия, чтобы оправдать доверие, которое мне оказывают.

Одна только забота — одно горе, это Ваше беспомощное положение, дорогая моя старушка…»

Уже две или три недели Елисавета Деникина страдает гнойным плевритом и прикована к постели. Так как верная Аполлония скончалась в Житомире, то за «дорогой старушкой», как ее нежно называл сын, ухаживала только прислуга, которой помогали сочувствующие соседки. К беспокойству за мать с 24 мая добавилось разочарование в том, какой поворот приобретали события на фронте. Немецкий генерал Макензен, придя на помощь своим австрийским союзникам, атаковал русскую 8-я армию, взял Перемышль, находящийся в 100 километрах от Львова, и закрепился на правом берегу Саны. Конечно, Железная дивизия сейчас же направилась туда. Не хватало снарядов, немецкая артиллерия производила опустошения в рядах русских. 22 июня русские оставили Львов, отступили за Буг. Не лучше дела складывались и на Северо-Восточном фронте.

5 сентября царь, изводимый своей женой, всецело подчиняющейся Распутину, сместил своего кузена, великого князя Николая, отправив его на Кавказский фронт, и объявил себя главнокомандующим. Беспокойство, которое вызывала в военных кругах очевидная некомпетентность государя в военных вопросах, улеглось, когда стало известно, что начальником штаба он назначил генерала Алексеева.

В середине сентября Брусилов отдал приказ 8-й армии переходить в контрнаступление. Железная дивизия пошла на Луцк, но так как не хватало снарядов, то взять город не удалось. На подмогу прибыли войска генерала Зайончковского, подчиненным которому оказался Деникин. Он поручил Деникину расчистить ему дорогу с помощью «тактической ночной артиллерийской подготовки». Скрепя сердце, зная, что этим он раскроет противнику свои позиции, Деникин израсходовал свои последние снаряды. На рассвете разведка донесла ему: «Мы окружены». Оставалось одно: взять Луцк.

В «Воспоминаниях» Брусилова, вышедших в свет в советской России, где он остался после гражданской войны, командующий 8-й армией рассказывает: «Деникин, не отговариваясь никакими трудностями, бросился на Луцк одним махом, взял его, во время боя въехал сам на автомобиле в город и оттуда прислал мне телеграмму, что 4-я стрелковая дивизия взяла Луцк».

Вслед засим Зайончковский донес о взятии им Луцка. Но на его телеграмму Брусилов сделал шутливую приметку: «… и взял там в плен генерала Деникина».

Через несколько недель русские войска оставят Луцк, и с середины ноября для 8-й армии начнется позиционная война.

Для Антанты, куда с начала войны кроме России, Франции и Великобритании входили также Япония (с августа 1914 года) и Италия (с 23 мая 1915 года), 1915 год не был счастливым. Конечно, франко-британские войска заставили немцев отступить при Артуа, а турки, присоединившиеся к Германии 3 ноября 1914 года, были основательно потрепаны русской армией на границах с Кавказом. Но проводимая под руководством Черчилля Галлиполийская операция окончилась катастрофой, под Багдадом турки разбили англичан, а франко-британским войскам, усиленным четырьмя русскими бригадами, высадившимся в Салониках как только Болгария приняла сторону Германии, не удалось справиться с противостоящими им немецкой армией и двумя болгарскими. Итальянцы не добились никаких успехов. Что касается одиннадцати сербских дивизий, они растаяли в сражениях с двадцатью девятью дивизиями Германии, Австрии и Болгарии. Пятьдесят пять тысяч уцелевших солдат и офицеров отправили, как и королевскую семью, на остров Корфу. Россия потеряла убитыми около миллиона человек. Офицерский корпус понес тяжелые потери, моральный дух армии был очень низким.

Деникин писал своей матери: «Газетные телеграммы мало вносят успокоения в Вашу жизнь — и нам не очень легко. Но невзирая на все наши невзгоды, на все временные неудачи — неотвратим и неизбежен, как судьба, один конец: полный разгром Германии.

Дивизия моя, хотя и переменившая несколько раз свой состав, все еще держится на высоте, созданной ее кровью и ее подвигами. Растаем в грозном бою и вновь возродимся…

Условия нашей домашней жизни вполне благоприятны (режим, жилье, питание), и здоровье мое едва ли не лучше, чем до войны. Только седина — результат всех наших волнений и переживаний — окончательно покрывает мою голову. Но это не беда.

Достаточно ли Вам содержания при теперешней дороговизне? Крепитесь, дорогая моя, не падайте духом и ждите спокойно конца наших злоключений.

От Вас около трех недель не имею ни строчки. Прошу Вас сейчас же телеграфировать, как только получите это письмо. Обнимаю».