Глава XVIII ВЕРХОВНЫЙ ПРАВИТЕЛЬ

Глава XVIII

ВЕРХОВНЫЙ ПРАВИТЕЛЬ

«30–10(12–11)-18.

Дорогая моя, ненаглядная! Что я не пишу, это понятно. Тем более что, где я и что делаю, Ты знаешь всегда.

Но Ты? Ни слова как здоровье, самочувствие, Ванька?

Враги выдыхаются! Антон».

Эту короткую записку Деникин нацарапал карандашом в городке, расположенном недалеко от Ставрополя. Красные вновь к концу сентября захватили город, и белые яростно старались их оттуда выбить. Верховный главнокомандующий покинул Екатеринодар для того, чтобы на месте наблюдать за ходом событий, поддерживать у людей веру в победу, которая могла пошатнуться из-за больших потерь. Но противник действительно выдыхался. Через три дня после того, как Антон послал письмо Асе, белые взяли Ставрополь. Героями этого события стали бойцы Ледового похода генералы Боровский и Казанович, Дроздовский, который умер спустя несколько недель после тяжелого ранения, отчаянно дравшиеся казаки Покровского и, в первую очередь, недавно прибывший в армию генерал Врангель.

Кем был Врангель? Жан Бурдье в своей книге «Белая армия» дает такой портрет: «Выходец из семьи военной аристократии, попавший в армию с помощью своих связей, барон Петр Николаевич Врангель, наделенный высокомерием и безграничной храбростью, с первого взгляда производил впечатление лихого кавалерийского офицера. Высокий, худой, он сохранял безукоризненную выправку офицера; внимание сразу же привлекало его худощавое, очень длинное лицо, с тонким носом, небольшими темными усами, пытливым, оценивающим взглядом под аркой надменно поднятых бровей. На его лице лежала печать усталого высокомерия, что сразу же выдавало и другие стороны его характера и темперамента. Врангель обладал характером и свойствами исключительной личности в хорошем и плохом смысле этого слова. Под холодной маской скрывался дух, пребывающий вечно в движении и устремленный к одной цели, которую ставило его самолюбие, разрастающееся при благоприятных обстоятельствах до непомерных размеров.

Помимо самолюбия его отличала необычайная вера в себя — это проявилось немного по-детски в его «Мемуарах». Он никогда не терял убежденности в своей исключительности, в том, что только он может приказывать и отдавать команды. Ко всему прочему он был наделен стремительным и острым умом, часто, однако, оказывающимся несколько изворотливым!»

Полковник Врангель отличился в 1916 году во время сражения в Галиции, командуя бригадой уссурийских казаков. В начале 1917-го он, став генерал-майором, командовал дивизией и тщетно пытался побудить своих казаков встать на сторону Корнилова во время неудавшегося «путча». После большевистского переворота Врангель, убежденный монархист, перебирается в Крым, где его приговаривают к смерти и только слезы и мольбы жены спасают его. После того как немцы «освободили» Украину, он уезжает в Киев, где «царствовал» его старый друг Скоропадский и где ему предложили должность начальника штаба гетмана. Однако Врангель не разделял германофильских настроений Скоропадского и отклонил это предложение, затем вернулся в Крым и в августе 1918 года решил направиться в Екатеринодар. Он сам рассказал о своей встрече с Деникиным, который принял его в начале сентября. Главнокомандующий сразу же обратился к Врангелю с вопросом:

— Как мы могли бы наилучшим образом использовать ваши знания и опыт. Какого назначения хотели бы Вы?

— Вашему превосходительству известно, что в 1917 году я командовал кавалерийским корпусом, но в 1914 году я командовал только эскадроном. Не думаю, что я очень состарился с того времени…

— Нет. Конечно, дело не может идти об эскадроне… Что вы скажете, если мы предложим вам командование бригадой?

— К вашим услугам, Ваше превосходительство!

Такая скромность, которую Деникин не ожидал встретить, понравилась ему. Он собрался послать генерала Эрдели с очень ответственной миссией на Балканы. Почему бы не заменить его этим новым офицером с безукоризненной репутацией и столь почтительным поведением? Известие о взятии Ставрополя только утвердило его в том, что он сделал хороший выбор.

Ася радовалась новостям, поступающим с фронта. Антон должен был прибыть в «столицу». Уже заметная беременность утомляла молодую женщину, делала ее нервной, подверженной частым обморокам. В день, когда пришла весть от мужа, она вышла погулять и упала на улице. Добрые люди довели ее до маленького дома на Соборной улице, где она чувствовала себя такой одинокой в отсутствие Антона, несмотря на присутствие деда и матери, вызвавших докторов. «Одного существа не хватает, и вы совсем одиноки…» Но даже когда муж приезжал в Екатеринодар, Ася видела его редко. Вести об отступлении немцев, о подписанном перемирии, слухи о «национальном правительстве», провозглашенном в Сибири, о флоте союзников, направляющемся к берегам России, — все это ставило много проблем перед главнокомандующим и еще больше отвлекало его от семьи. Но если отбросить самолюбие, то счастье быть женой Деникина, матерью его сына стоило трудностей одиночества…

События развивались стремительно, и надо было поспевать за ними. Россию покидали 38 австро-немецких дивизий, оставляя без защиты от красных 19 русских губерний. Что могли сделать белые, ведь их было так мало? Им приходилось рассчитывать только на помощь союзников! Пусть они защитят от большевиков хотя бы те области, из которых уходят немцы (Деникин полагал, что для этого нужно было 16 союзнических дивизий), а белые возьмут на себя задачу освободить ключевые города юга, запада и востока России, чтобы затем начать победоносный поход на Москву и Петроград!

Все эти планы обсуждались сначала с прибывающими в Новороссийск английскими и французскими офицерами, затем с шефом английской военной миссии генералом Пулом. Иностранцев встречали как спасителей, и их быстро очаровывало славянское гостеприимство. Офицеры и администрация военных миссий давали такие обещания, которые их правительства совсем не жаждало выполнять. Пул категорически стоял на своем: Деникин и его Добровольческая армия получат все, в чем они нуждаются. Будущий французский депутат Эрлих искренне заявлял, завершая банкет:

— Вы можете рассчитывать на помощь Великобритании и свободной Франции! Мы с вами. Вскоре со стен Кремля падет красное знамя, забрызганное кровью невинных жертв, и взовьется трехцветный стяг единой и неделимой России.

Подобные декларации, поддержанные прессой свободных областей, вселяли в людей бодрость и уверенность. А они в этом нуждались, так как, несмотря на щедрые посулы союзников, в это время Белая армия насчитывала не более 40.000 человек и имела в своем распоряжении 193 пушки, 621 пулемет, 29 самолетов, 8 автомобилей и 7 бронепоездов. Им противостояла Красная армия численностью в 90.000 человек с несметным количеством боеприпасов. Конечно, в руках Белой армии находились Новороссийск (на Черном море), Майкоп, Армавир и Ставрополь. Но какой ценной это далось! За июнь месяц белые потеряли тридцать тысяч человек! И красные еще владели предгорьями Кавказа, закрывали выход к Волге, отбросили армию донских казаков, пытавшуюся овладеть Царицыном. Командование Красной армии Северного Кавказа было обезглавлено после бунта, который поднял Сорокин, и казни последнего его собственными подчиненными, но боеспособность красных росла день ото дня. Деникин объяснял это вековым антагонизмом между казаками и «иногородними», большая часть которых вливалась в армии красных с единственной целью — свести счеты с ненавистными казаками, пополнявшими ряды белых. Они посылали бесконечные резолюции, требовали от начальства «немедленной реорганизации фронта», атак и продвижения вперед. «Наша разведка, — писал Деникин, — доставляет самые пессимистические новости, сообщает, что Красная армия Северного Кавказа начинает преодолевать кризис. Кажется, что победа казаков приведет к рабству всех «иногородних», а победа «иногородних» к рабству всех казаков».

Это частное объяснение дополнялось другими, более общими. Военный министр, а вернее, военный комиссар Троцкий, поддерживаемый Лениным, с марта 1918 года ввел воинскую повинность и пытался теперь «расставить нужных людей по нужным местам». Подразделениями красных командовали теперь военспецы, кадровые офицеры бывшей царской армии, привлеченные надежностью службы и перспективой быстрого продвижения или вынужденные сотрудничать с советской властью: в случае отказа или предательства их семьи расстреливали. Чтобы не дать им плести контрреволюционные заговоры, Троцкий издал приказ о назначении к ним политических комиссаров из числа надежных представителей партии большевиков. Система дополнялась тем, что воинские подразделения постоянно пополнялись за счет активистов рабочего движения с предприятий. Они должны были служить ядром армии и вести пропаганду в войсках. Структура Красной армии укреплялась огромной агитационно-пропагандистской работой. Повсеместно внедрялся принцип: «Интересы революции требуют физического уничтожения класса буржуазии». Красные воплощали и совершенствовали этот принцип, пытая пленных белогвардейцев перед тем, как расстрелять их, что, в свою очередь, приводило к тому, что белые тоже не щадили пленных красноармейцев. «Буржуев» уничтожали повсюду, особенно в населенных пунктах, отбитых у противника. Так, объективный свидетель Мишагин-Скрыдлов, не вставший на сторону ни Деникина, ни Ленина, с ужасом описывал ликвидацию «буржуазных заложников», происшедшую в Кисловодске, знаменитом курорте на Кавказе, на какое-то время освобожденном Шкуро, а затем вновь захваченном Красной армией: «Им приказали вырыть себе общую могилу, когда это было сделано, комиссары приблизились к ним с саблями наголо и начали рубить их. Ни одна жертва не имела ни малейшего шанса спастись в этом кровавом месиве, так как их сомкнутыми рядами окружали красноармейцы. Однако когда комиссары приказали солдатам добить их, расстреляв эти полутрупы, то у красноармейцев не хватало духа это сделать. Тогда один из комиссаров с пистолетом в руках приблизился к солдатам и выстрелил в упор. Испугавшись, они открыли огонь по живым, копошащимся обрубкам».

Это свидетельство доказывает, что руководители большевиков, кроме уничтожения «буржуев», ставили задачу установления в Красной армии железной дисциплины. Для достижения этой цели Троцкий, преодолев сопротивление членов своей партии, решил назначить единого командующего всеми частями Красной армии. Им стал И. Вацетис, которого потом заменит С. Каменев, тот и другой — офицеры бывшей царской армии.

Деникин также думал о едином командовании всей Белой армией, но если Москва имела связь почти со всеми своими фронтами, то связь Екатеринодара с остальными фронтами оказывалась случайной и ненадежной.

Северный фронт был создан англичанами. Они вспомнили, что в портах Мурманска и Архангельска находятся важные склады боеприпасов, привезенные союзниками в Россию. Чтобы предотвратить их захват немцами, в Архангельске в августе 1918 года высадился отряд французов, англичан и американцев. Он обнаружил в городе зародыш «национального правительства», которое поддерживала небольшая армия в несколько тысяч человек, отбивающая атаки двадцатитысячного войска пробивающихся к порту красных. Союзники укрепили эту армию и поставили во главе ее двух русских генералов, Марушевского и Миллера, но реальная власть была в руках британского генерала Айронсайда. Все подробности о Северном фронте, этом второстепенном театре военных действий, сообщил Деникину генерал Пул.

Если Северный фронт был создан англичанами, то Северо-Западный фронт оказался делом рук немцев, которые помогли сформировать в сентябре-октябре 1918 года небольшую добровольческую армию под Псковом. После того как немцы оставили Псков, эта армия оказалась выбита красногвардейцами, и одно время судьба ее была неясна. Все изменилось к лучшему через несколько месяцев, когда главнокомандующим стал Юденич. Был даже момент, когда он едва не взял Петроград.

Но в основном внимание Деникина было приковано к Сибири.

Во Владивостоке, так же как и в Архангельске и Мурманске, находились, только в еще большем количестве, склады боеприпасов и вооружения, с опозданием предоставленные союзниками России. Для охраны этих складов французы и англичане оставили два старых крейсера, но американцы и японцы начали перехватывать у них инициативу. Летом 1918 прибыли дополнительные англо-французские подкрепления. Положение большевиков в Сибири было затруднительным. Большие города (за исключением Владивостока, занятого союзниками) официально подчинялись Москве, но каким образом она, будучи не в состоянии усмирить европейскую часть России, могла контролировать двенадцать с половиной миллионов квадратных километров Сибири? По всей ее территории создавались контрреволюционные отряды. Восстание чехов послужило катализатором. В течение нескольких недель существовали два национальных правительства, правое и левое. Затем они слились в Директорию, состоящую из пяти человек. Директория провозгласила себя «Независимым правительством России» и направила напыщенную телеграмму Алексееву и Деникину, сообщая о происшедшем и давая инструкции. Из-за плохой работы телеграфной связи телеграмма прибыла в Екатеринодар с опозданием, когда первого адресата уже не было в живых, в то время как второй только с недоумением поднял брови. Не проявляя интереса к Директории, Деникин внимательно следил за продвижением «национальной» армии, которая вместе с чехами освобождала город за городом и насчитывала уже около 120 тысяч бойцов.

Затем новости последовали одна за другой: адмирал Колчак становится военным министром Директории, через несколько недель разгоняет ее, сосредоточивает в своих руках всю гражданскую и военную власть и провозглашает себя Верховным правителем России! Деникин знал Колчака только понаслышке.

Александру Васильевичу в 1918 году было 45 лет. Бритое лицо, лысый череп, темные глаза, сосредоточенный взгляд, волевой подбородок, невозмутимое выражение лица — все говорило об энергии и прямоте, которую ничто не могло поколебать. Колчак был самым блестящим офицером русского флота. Соединяя исключительные качества ученого и военного, он в 1916 году стал контр-адмиралом, а затем и вице-адмиралом. Керенский, не питая к нему доверия как к человеку слишком непреклонному и принципиальному, отослал Колчака в Соединенные Штаты под предлогом решения какого-то чисто технического вопроса. Получив известие о большевистском перевороте, Колчак решает вернуться на родину, но в Токио меняет свое решение, узнав о переговорах, которые ведут красные с целью заключения сепаратного мира. Он обращается к послу Великобритании в Японии:

— Я считаю долгом русского офицера выполнение обязательства по отношению к союзникам. Я хотел бы, если возможно, принять участие в сражениях на Западном фронте даже в качестве солдата сухопутных войск.

Лондон после проведенных с ним консультаций посчитал это расточительством и стал искать достойное применение способностям адмирала. Около года Колчак провел в бездействии, затем англичане, понимая, что во главе Сибири необходимо поставить компетентного и уважаемого военного руководителя, попросили его отправиться в Омск, где тогда находилась Директория. Обрадованные столь достойным пополнением, члены Директории поспешили сделать Колчака военным министром. «В настоящее время, — писал Колчак Алексееву, которого он очень уважал и о смерти которого еще не знал, — у меня еще не сложилось личного мнения о Директории».

Чтобы его составить, ему понадобилось несколько дней. Мнение это было самым неблагоприятным. Все здесь тонуло в интригах, соперничестве, коррупции, что отражалось на армии, лишенной оружия, патронов, обмундирования. После проведенной инспекции он принял решение: надо брать власть в свои руки. С Директорией все решилось 18 ноября. Офицеры арестовали двух министров-социалистов «независимого правительства», другие сами сложили свои полномочия, передав всю власть адмиралу. В тот же день Колчак провозгласил:

1. Сегодня приказом Совета министров русского правительства я назначаюсь Правителем.

2. Сегодня я принимаю на себя командование всеми наземными и морскими силами России.

Эти новости радовали Деникина, так как он был не самолюбив и его больше всего заботило благо России. Но в его штабе, окружении, в правительстве Екатеринодара задавали вопрос: считает ли возможным Деникин как Верховный руководитель подчиниться новому Верховному правителю? Поскольку двух военачальников и их армии разделяли тысячи километров, вопрос этот был неактуален.

Вынашивая идею о скором соединении с Белой армией Сибири, Деникин продолжал заботиться об усилении своей армии, о присоединении к ней казаков Дона, которые после стремительного рывка к Царицыну все время отступали. Их атаман Краснов выказывал по отношению к Деникину явную враждебность. Долго так продолжаться не могло. Таким было и мнение главы британской миссии. Пул имел зуб на атамана и даже предлагал командующему Добровольческой армией «послать к черту этого проклятого германофила». Питая неприязнь к столь радикальным мерам, сторонник мягкой диктатуры принял только часть предложения Пула. Глава британской миссии встретился с Красновым в его вагоне на нейтральной территории. Поскольку эта встреча «двух самодовольных и рассерженных индюков», по словам самого атамана, не могла привести ни к какому компромиссу, Деникин решил поговорить лично с одним из «индюков». Армия Краснова терпела поражение, и он готов был сложить с себя полномочия. 8 января 1919 года Деникин пишет приказ: «Сегодня я беру на себя командование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами юга России (ВСЮР)».

Вновь созданная армия стала называться Вооруженными силами юга России и состояла из 60.000 человек. Однако необходимо было ее реорганизовать. Добровольческая армия стала отдельным подразделением Вооруженных сил юга России. Деникин поручил командование ею Врангелю. Ветераны Добровольческой армии возмутились этим, но в конце концов подчинились за исключением генерала Казановича, который предпочел отставку.

Испытывая ностальгию по прошлому, Деникин отмечал: «До сего дня я сам вел свою армию, сейчас же я довольствуюсь тем, что командую ею…»

Еще до того, как армия Деникина стала называться Вооруженными силами юга России, она начала серьезно беспокоить Москву. Во время празднования первой годовщины большевистского переворота Троцкий произнес длинную речь. Он говорил о жизненной необходимости для Советской России в угле, нефти и хлопке. Без этого сырья революция захлебнется, а оно, это драгоценное сырье, недоступно, оно в руках белых или их союзников. Первой задачей Троцкий считал выход к Донецкому угольному бассейну.

«Сейчас пульс Советской республики бьется на южном фронте. Мы обратились с призывом к Советам Петрограда и Москвы. В последние дни сотни трудящихся были отправлены на юг. Отправлены машины, карабины, пушки. Нам надо овладеть Доном, Северным Кавказом, Каспийским морем. Именно на Дону нужно разрубить узел контрреволюции!»

Для затянувшего этот узел год тысяча девятьсот девятнадцатый таил, таким образом, много опасностей.

(Далее — даты по новому стилю).