Михаил Фонотов АРТЕЛЬ Очерк
Михаил Фонотов
АРТЕЛЬ
Очерк
В треугольном скверике у развилки дорог, под тополями, среди кустов пыльной сирени, — длинный планчатый щит: «Ими гордится объединение «Южуралзолото». В те дни, когда я приезжал в Пласт, щит был чист. Видимо, наглядная агитация обновлялась. Теперь, надо полагать, появились фамилии, портреты, проценты. Но я уверен: среди тех, кем гордится объединение «Южуралзолото», нет артели «Нагорная». Не то чтобы выставить на щит достижения артели — даже упоминать о ней объединение, как ни странно, стесняется.
Почему же?
То, что говорят про артель в округе, напоминает легенды.
Говорят: старатели в артели зарабатывают по тысяче рублей в месяц.
Говорят: старатели работают по 14 часов в день, а попасть в артель почти невозможно.
Говорят: производительность труда в артели в три-четыре раза выше, чем на других предприятиях объединения.
Говорят: для своих столовых артель нанимает ресторанных поваров.
Так говорят. И все это верно. Есть даже и повар из ресторана. Но почему в объединении стесняются причислить артель к передовикам? И вообще, что это такое артель «Нагорная»?
Я провел в артели три дня. Расскажу о том, что видел.
Знакомство. Общая структура. Усадьба с теплицей. Корни «Нагорной»
Работа началась с визита к первому секретарю горкома партии Рудольфу Георгиевичу Воробьеву. Рудольф Георгиевич в Пласте недавно, но с артелью познакомиться успел. Он подтвердил: производительность труда, действительно, высокая. Что любопытно: при расчете производительности труда в целом по объединению показатели артели исключаются — слишком высокий выводится процент, из ряда вон.
— Артель на всем экономит, — продолжал Рудольф Георгиевич. — Она строит у нас в городе два дома. В конце дня я иногда заглядываю на эти объекты. Работают артельщики хорошо. Не совсем привычно то, что мастера, прорабы не только организуют работу, но строят наравне с рабочими. И ничего у старателей не пропадает зря. Всякий обрезок доски идет в дело. Качество работы — безукоризненное. Скажу прямо. Строительство старателям не очень выгодно по нашей вине — мы их плохо обеспечиваем материалами. Поэтому они многое берут на себя. Был у нас кирзавод, давал 700 тысяч кирпичей в год, отдали его старателям — они берут два миллиона кирпичей. Но… — Рудольф Георгиевич сделал паузу, — они работают только за деньги. У них нет работы с человеком, все построено на штрафах. Это неприемлемо. Все-таки у них — капитализм…
Странно было узнать, что в Пласте обнаружено нечто вроде осколка капитализма… Что ж, тем более любопытно выяснить, как, почему и зачем. Мы условились закончить разговор после того, как я вернусь из артели.
Следуя по инстанциям, через несколько минут я оказался в старинном здании объединения «Южуралзолото», в кабинете директора Алексея Петровича Бокова.
Он попросил минутку подождать — беседа за длинным столом заканчивалась. Я присел поодаль. Осмотрелся. Кто здесь председатель артели Александр Викторович Немцов (в приемной сказали, что он у директора)? Не этот ли грузный мужчина — взгляд твердый, голос басовитый, вид независимый? Больше, вроде, некому.
Я ошибся. Алексей Петрович представил мне высокого сухощавого мужчину, который минутой раньше сидел за столом несколько отстраненно. Лицо его было таким озабоченным и усталым, что казалось мрачноватым.
Нет, я не осмелюсь «рисовать портрет» Александра Викторовича. Потом у нас было время поговорить (в дороге), и лед официальности в наших отношениях, кажется, подтаял, но все равно… Вообще не думаю, что в трехдневной командировке можно раскрыть личность, тем более такую, безусловно, сложную, глубокую и замкнутую, как Немцов.
Скажу несколько фраз — и довольно. Тактичен. Деловит. Скуп на слово. Аналитик. Организатор. Но воздействует не внешними данными. Его не волнует, достаточно ли начальственно выглядит. Люди чувствуют в нем силу скрытую, подспудную…
Не теряя времени, мы поехали на усадьбу артели.
Однако надо прерваться для кое-каких пояснений.
Речь идет об артели старателей. В Челябинской области она одна, а всего по стране, говорят, их 240.
Артель «Нагорная» была организована летом 1980 года. Тогда она объединила 120 старателей, теперь — значительно больше.
Структура. В демократию артель не играет. Собрания собираются редко, раз в квартал. Только для того, чтобы сверить курс, взятый правлением, с мнением коллектива. А между собраниями — беспрекословное единоначалие.
Артель заключает договор с объединением «Южуралзолото» на год. Причем объединение отводит артели те земли, на которых для него добыча оказывается убыточной: овчинка выделки не стоит. Артель нанимает специалистов, рабочих. (Только со стороны. Местных брать запрещено, чтобы не обострять проблему кадров.) Арендует все, что необходимо для работы: здания, сооружения, технику, оборудование. Открывает счет в банке. И приступает к делу.
В конце сезона артель подводит итоги: чем меньше расходы, тем выше прибыль, а, значит, и заработок.
Оплата по трудодню. Трудодень ставится, если старатель старательно проработал не менее 12 часов в день. Без выходных. Изредка дается отпуск на неделю, на две.
Кроме трудодня, есть тариф — десять рублей в день. Перевод на тариф — наказание. Наказывает артель редко. Один, два раза. На третий — выпроваживает.
Карьер «Куросан» — участок, с которого артель начиналась. Теперь у артели еще карьер «Светлый» и Андрее-Юльевский участок. Кроме того, разворачивается строительный участок.
Такова структура.
А теперь в черной «Волге» едем на усадьбу артели. Пока Александр Викторович распоряжается, знакомлюсь с двумя специалистами. Главный энергетик артели Владимир Константинович Рудь и начальник производственного отдела Амир Шаязамович Бекселеев. Рудь из Магнитогорска, работал там на фабрике «Пианино», а Бекселеев из Свердловска.
Тут, в конторе, подчиненных у них, собственно, нет. Они на участках.
— Мы все в одном числе, — объяснил Бекселеев, имея в виду главных специалистов.
Кабинет невелик. Дверь в смежную комнату. Там — койки.
— Тут — работаем, там — отдыхаем. Круглые сутки на рабочем месте. Нагрузка большая. Свободного времени почти нет. Разве что в шахматы партию сыграть.
Наконец Немцов выкроил время, чтобы показать производственную базу на усадьбе. Кабинет председателя я успел осмотреть. Он просторен. Как принято, два стола буквой «Т», стулья вдоль стен. Паркет. Светлые обои. Красные телефоны на столе председателя. На стене за его спиной — большой портрет В. И. Ленина, тонкая инкрустация по дереву. Из окна виден копер шахты.
Шахте и принадлежало это здание. Было оно запущено, выглядело мрачно. Артель на глазах его преобразила.
Спускаемся во двор. С явным удовольствием, шагая широко и нетерпеливо, Александр Викторович показывает мне гараж (тут же и мастерская будет), камнерезный цех — задумали мрамор пустить в дело. Теплицы — свои овощи. И даже свинарник поодаль — свое подсобное хозяйство.
Прежде у артели в Пласте своей базы не было. Теперь вот обосновались. Усадьба только-только приведена в мало-мальский порядок. Тут есть где еще приложить руки.
Словом, артель укореняется.
Беседы в черной «Волге». Карьер «Светлый». Три старателя. О технике
А теперь — в дорогу. В дороге и поговорить лучше — никто не отвлекает. И я сразу приступаю:
— Александр Викторович, что такое артель?
— Это — коллективный подряд. Оплата за конечный продукт. На все сто процентов.
— В наше время подрядом никого не удивишь. Однако у вас не такой подряд, как везде.
— Да. Не такой. Какие тут различия? Мы работаем по 12, а летом и по 14 часов в сутки. Работа, еда и сон — такая у старателей жизнь. По существу, мы работаем круглосуточно. Коэффициент сменности близок к трем.
Прикиньте, как работают водители КрАЗов. С карьера «Куросан» они отвозят горную массу за сто километров. За сутки вдвоем делают три рейса. Значит, один проедет 400 километров, а второй — двести. На КрАЗе, по нашим дорогам… Что и говорить, после смены у ребят сил остается только на то, чтобы умыться, поесть и добраться до постели.
А возьмем поваров. У нас один повар готовит на 70, на 100 человек.
Словом, мы работаем. Работаем! И лишних людей не держим.
— Не держите. А другие держат. Почему?
— Очень просто. В совхозе, тут, рядом, крановщик живет. Совхоз дал ему новый кран, трехкомнатную квартиру. Все у него есть, а работать не хочет: то у него что-то потекло, то что-то полетело. «Так выгоните вы его!» — говорю директору. А он руками разводит: «Не можем». А мы можем! Решили — и до свидания. Вот в чем разница.
(Уточню, если из артели кого-то выпроваживают досрочно, до окончания сезона, до получения конечного результата, то его рассчитывают по тарифу, а это в три раза меньше, чем у всех остальных).
— Еще вопрос. Артель старателей создается для добычи золота. А вы дома строите.
— Вынуждены. В Пласте много лет жилье не строили. Некому. Теперь вот мы строим два больших дома. И не только дома. И промобъекты. Сгуститель и цех известкового молока для золотоизвлекательной фабрики — ЗИФ. Газоочистку для обжигового завода, рудоподъемник для шахты. Профилакторий. Стадион. Всего почти на два миллиона рублей. Строителей набрали сто человек… Оно бы ничего, обошлось бы без убытков, но снабжают нас плохо. И платят скупо, по самым низким ставкам. А вообще работу мы ищем. Охотно заключаем договора с совхозом — силосную траншею проложить или еще что, с автодором — строим дорогу на Степной.
— Артель не загружена?
— Да. Сейчас мы приедем на карьер «Светлый» и я вам объясню почему.
— В чем еще разница?
— В чем? А в том, что у нас настоящий хозрасчет. На предприятии как? Сэкономил, скажем, бензина на сто рублей — на тебе десять рублей премии. То, что мы экономим, все нам и достается. Но зато нам никто ничего не простит, не спишет, не скорректирует. Мы получаем только то, что зарабатываем: доходы минус расходы.
Карьер «Светлый». Он светлый и есть. Борта его выложены белыми породами. Местами попадаются залежи мрамора, не очень, однако, пригодного, не успевшего «созреть».
Дан артели план вскрыши, план вывозки горно-рудной массы, но цифры эти ее мало интересуют. То, что планировалось на год, артель могла бы выдать и за полугодие; но только развернулась, пришлось попридержать себя: фабрика не успевает переработать руду, новый ЗИФ в Пласте строится еле-еле.
То же — и на карьере «Куросан».
А людей занять надо, они нанимались работать на полную катушку. Вот и ищет артель работу на стороне.
На карьере «Светлый» я познакомился с тремя старателями. Перепишу из блокнота беседу с ними.
Виктор Бирянов. Из Свердловска, где в управлении «Строймеханизация» зарабатывал примерно 250 рублей в месяц. Семья: двое детей, жена-учительница, теща. Квартира хорошая — четыре комнаты. В артели второй сезон. Экскаваторщик.
— Одного сезона мало?
— Да. Мебель купил. Часть заработка положил на книжку.
— А теперь?
— А теперь машину бы купить.
— И хватит?
— Я бы и третий сезон поработал в артели, но жена не отпустит.
— Чем привлекает работа в артели?
— Тут можно заработать. А на производстве чуть что — наряды не закрывают.
Слесарь Владимир Падалка только что из отпуска. В Учалы ездил, к родителям. Неделю отдохнул и заскучал: «Чего-то не хватает». Вернулся. Теперь все нормально. В артели он тоже второй год. Нравится ли здесь? Нравится. Правда, нынче его наказали — трудодни сняли. Но претензий нет, за дело: баллон уронил товарищу на ногу. Технику безопасности нарушил.
Сергей Мясоедов, водитель КрАЗа. 23 года, холост. Мать живет в Магнитке.
— Этот сезон и еще один отработаю.
— Зачем?
— Квартира нужна. Обстановка. Ну, и приодеться.
Возвращаемся. Заезжаем к геологам: у Немцова к ним важное дело. Долго его ждем. Солнце палит, душно.
Как я понял, председатель артели не уйдет, пока не добьется своего. Какой иначе от него прок, от председателя?
Воспользуемся свободным часом, побеседуем с шофером, с Вячеславом Степановичем Скорыниным. Черная «Волга», на которой разъезжает председатель артели, принадлежит шоферу. На покупку машины затрачены заработки прежних лет. Теперь и сама «Волга» как бы принята в артель. Условия проще простого: в любое время дня и ночи машина должна быть на ходу. За это водитель получает трудодень. Расходы на бензин артель взяла на себя.
Участки артели разбросаны, а кроме того, председатель, если того требуют интересы производства, в любое время может махнуть и в Миасс, и в Челябинск, и куда угодно еще. Шоферу же запрещено даже поворчать: никто не неволил, не нравится — уходи.
После обеда (обед был вкусен), по пути заехав на карьер, откуда самосвалы вывозят грунт для засыпки дорожного полотна, мы оказались у бывшей конторы артели. Собственно, это одинокий дом, который издали можно принять за дачный. Извне и изнутри дом обит где планкой, где пластиком. Сейчас он пустует. Александр Викторович показал мне образцы минералов, которые между делом собрал здесь — он страстный коллекционер, но эта коллекция — побочная, для украшения интерьера. О своей же коллекции он сказал, что она «богатая».
Некогда контора стояла у карьера. После рекультивации он превращен в водоем. Это озерко в желтых пологих берегах. Желтизна от грунта, который, впрочем, постепенно зарастает травой. Вода в озерке отстоялась, высветилась. Мы с удовольствием в нем искупались.
Слово «артель» выражает сущность коллектива старателей, но не масштабы его деятельности. Без техники артель — пустое место. Нравственные нормы в артели внушают уважение к физическому труду. Какой бы ты ни был начальник, но не побрезгуй, разок-другой испачкай руки на людях, это только поднимет твой авторитет. Однако в артели все держится не на ручном труде, а на механизации, на инженерном расчете, на рационализации, на четком порядке.
Артель перебрасывает с места на место миллионы тонн грунта. Чтобы начать работу, ей надо к весне запрудить дол, запастись водой, поставить насосные станции, протянуть электролинии и трубопроводы. Кто в артели главные действующие лица? Электрик, сварщик, машинист бульдозера и водитель самосвала. А техника? Достаточно перечислить: 12 экскаваторов, 27 бульдозеров (в том числе ДЭТ-250 и даже один Т-800), 16 БелАЗов, 50 КрАЗов, МАЗов и других самосвалов, 2 гидроэлеватора, 2 скрепера, 3 грейдера.
Может быть, самое трудное — наладить круглосуточную работу этой техники.
— Нам дали не автомобили, а номера от них, — сказал Александр Викторович. — У заборов подбирали мы технику. И я уверен, если вернуть наши машины в объединение, через два-три месяца они опять окажутся у забора.
Артель организовала ремонт (тоже едва ли не круглосуточный) двигателей. Она восстанавливает другие узлы и агрегаты, чтобы, начиная с голой рамы, собирать автомобили.
У нее удивительно высокая выживаемость. Кажется, она творит из ничего.
Гидравлика. Четверо в танкетке. Старатель ближний и дальний. Пилорама из ничего
В чистом поле — лагерь Андрее-Юльевского участка. Общежитие в два этажа. С торца — широкая лестница на второй этаж. Здесь кабинет начальника участка Виктора Васильевича Коваля. Никакой полировки. Два стола, две табуретки, стул, топчан. На столе — два телефона, журнал заданий. Из окна — каре двора как на ладони.
В смежной комнатке Виктор Васильевич ночует. Дальше по коридору — еще комната, в которой у окна моя койка.
Спал плохо. Сначала комары мешали, потом сон пропал.
Вечером, уже на закате, ездили с Немцовым на гидравлический разрез, на гидравлику, как говорят старатели.
Попробую нарисовать картину. Котлован. Струя гидромонитора бьет в его борт, обваливая стену. Чтобы ускорить работу, бульдозеры сверху сбрасывают рыхлый грунт, который струя тут же размывает. Пульпа стекает к землесосу, а от него по трубам поднимается к промприбору, где, собственно, и промывается золотой песок.
Это впечатляет: шесть Т-130, один ДЭТ-250 и один Т-800 как бы утюжат полосу желтой глины, то с ревом нанизывают на лопату кучу грунта, то пятятся обратно. Белая струя с грохотом стегает сброшенный грунт, разбрызгивает его желто-белым облаком, сбрасывает вниз. Склон холма тает на глазах.
В тельняшке, в спортивных брюках с кантом, в сапогах, гидромониторщик Александр Гоголев уступает мне место у монитора. Поводя дышлом, я до дна смываю сброшенную сверху рудную массу и чувствую, как рвется из рук неистовая струя воды. Ничего, работать можно. Александру, однако же, стоять тут до утра.
А тракторы снуют, и рев их в вечерней степи так могуч, что невольно напрашиваются красивые слова о музыке механизации, о симфонии труда. Т-800, конечно, особенно внушителен. В облаке дыма из двух выхлопных труб, напрягаясь до сотрясения земли, он сдвигает целую гору грунта. Не машина, а желтое железное здание. Непривычно.
Т-800 здесь на испытаниях. Конструкторам надо побыстрее набрать моточасы, им и посоветовали отдать технику в артель — там ей отдыхать не дадут.
Однако, отъехав в сторону, Т-800 остановился. Тракторист Игорь Устьянцев спустился вниз. Объясняет: в кабине похлеще, чем в бане, — кондиционер сломался. Днем не дольше четверти часа усидишь в кабине.
Александр Викторович усмотрел погрешность в организации труда трактористов. «Пожалуй, — предположил он, — тракторов тут более, чем требуется». Когда мы приехали на базу, он сказал об этом Ковалю: «Съезди, посмотри».
Потом, уже без Немцова, мы сидели в кабинете Коваля, не зажигая света, разговаривали. Я, естественно, допытывался, как тут живется-работается.
— Приехав, допустим, после отпуска, — тихо рассуждает Коваль, — многие жалуются: дома измотали всякие хлопоты, похудел. Дня три-четыре входишь в наш ритм. Освоишься — и пошло дело. А что до еды… Столовая у нас открыта практически круглые сутки. Ешь, сколько угодно. Хоть три раза в день, хоть шесть. Когда ни придешь — накормят. На еде мы не экономим.
Жить мужику у нас проще, чем дома. Тут у него работа — и больше ничего. Втянулся — и пошло.
О том же говорил мне Немцов. Мужик в артели отвыкает от семьи, «портится». Приедет он домой, в гастроном его не заставишь сходить. Жене по дому помочь отказывается: «Я заработал, обеспечил, не дергай меня по мелочам». Знать только работу и ничего кроме нее — такая жизнь по нынешним временам слишком легкая.
Артель предпочитает принимать тех, кто приехал издалека: они напрочь отрываются от семьи. А если дом близко, артельщик хуже работает. То ребенок заболел, то картошку выкопать отпусти. А бывает, отпрашивается мужик и не говорит зачем. Не говоришь — значит потерпишь. Но утром его койка пуста. Ночью снялся. Дело ясное: заревновал…
Уже за полночь. Я иду спать, а Коваль уезжает на гидравлику — о задании председателя он не забыл. Вернулся он часа через два. Вскоре я уснул. Всю ночь за окном отъезжали и прибывали тяжелые грузовики.
Утром Коваль знакомит меня с Владимиром Даяновичем Сарапиным, который, взяв меня под опеку, привел к танкетке, у которой стояли три парня — Александр Козлов, шофер, Александр Шабунин, тоже шофер, и Владимир Трофимов, горный мастер. Сейчас мы поедем, но сначала — короткая беседа.
Сарапин — секретарь парторганизации артели, в которой 55 коммунистов. Что и говорить, парторганизация эта необычная. Все-таки все здесь чувствуют себя людьми временными — собрались, повкалывали и разъехались. Откровенно говоря, коммунисты предпочли бы оставаться в тени. Может быть, они стесняются того, что подались за «длинным рублем». Вообще неизвестно, хорошо или плохо то, что они оказались в артели, есть ли в том «криминал». Вроде что-то есть «такое». А вроде, если задеть за живое, ничего «такого» и нет.
Ну, поехали. Куда? Значит, так, едем брать золото. Дело это строгое, посторонние при сем присутствовать не должны, но корреспонденту отказать нельзя.
Все забираются внутрь автомобиля, оставляя мне место рядом с водителем. Я закрываю тяжелую железную дверцу и — можно ехать.
Поворачиваюсь к Шабунину.
— Не тяжело?
Мне говорили: в артели не всякий выдюжит, тут только с крепким хребтом выживают. А Саша Шабунин — я на это сразу обратил внимание — невысок и щупловат. Потому и спросил, не тяжело ли ему.
— Нет, нормально, — ответил он.
— Он у нас жилистый, — подмигнул Козлов.
Саша совсем еще молод. 23 года всего-то. Что он может? Оказывается, многое. Шофер, сварщик. «Если надо, поваром могу». Теперь вот — сполощик. (От слова «споласкивать» — сейчас мы это увидим). Саша прошлый год провел в артели. Домой вернулся, женился, оставил молодую жену в Южноуральске, а сам — обратно, в артель. Денежки ушли на музыкальную аппаратуру, на свадьбу опять-таки, теперь Саша хочет накопить на автомобиль.
Нет, не такими я представлял артельщиков. Совсем не такими. Матерый, косая сажень в плечах, скуп на слово, тем более на эмоции, душа на замке, что называется, работяга — таким виделся мне старатель. А тут — молодые ребята. Приветливые, улыбчивые лица. На вид никакие не богатыри. «Конкурс», тем не менее, прошли, артель их приняла. Через час я понял за что. За трудолюбие. Я видел, как они работают. Погонять не надо. Слова не надо и даже взгляда. Сами все делают.
А знают не одно дело, а два-три. На всех четверых наберется специальностей двенадцать, если не больше. И еще там готовы работать, куда пошлют.
— Недавно ездили лес валить, — сообщает Сарапин. — Потом пилораму монтировали.
На пилораму-то и свернули сразу. Да, пилорама. Уже под навесом. И даже что-то вращается.
— Сегодня пустим.
— Зачем? Пригодится в хозяйстве. Допустим, дрова пилить и продавать. Рублики — в общий котел.
Нельзя не заметить: тут все увлечены, буквально-таки глаза горят. Как же — не было пилорамы и есть. Из ничего. Собрали! Сумели! Раму — из лома подняли. Рельсы ржавые — из шахты. Ножи выписали. Что-то выточили. Что-то выпросили. Если захотеть, все можно. А они хотят.
Пилорама — между делом. Заехали посмотреть. Интересно же, как идет дело. Но сегодня им тут не работать. По крайней мере с утра. Сегодня с утра — главная работа. Самая главная — взять золото.
Поехали, время не ждет. Через полчаса мы у промприбора.
Исповедь у гидромонитора. Сколько весит трудодень? База в чистом поле. «Прошу вызвать»
Промывочный прибор, если коротко, — это высоко поднятые на бревнах два наклонных лотка. Лотки застелены резиновыми, ячеистыми ковриками. Почти такими же, какие выставляются на лестничной площадке у порога. Пульпа подается сюда по трубопроводу. Мутная вода стекает, камешки скатываются по лоткам вниз, в отвал, а крупинки драгметалла застревают в ячейках ковриков.
Издали промприбор напоминает «катюшу».
Отключен трубопровод — промприбор успокаивается. Последние капли стекают в отвал. Все поднимаются по лестнице наверх. Сняты пломбы. Открыт кран чистой воды. И пошло — сверху вниз, каждый коврик поднять, прополоскать в струе воды, сложить на борт. Оно бы ничего, особенно летом. А на студеном ветру тут неуютно, все-таки вода вокруг.
Наконец все коврики прополосканы, и на последнем поблескивает амальгама. Шабунин собрал все крупицы, сбросил на ладонь — вот он, конечный результат. Горы земли выворотили ради этой горсти. Драгметалл уложен в круглый стальной контейнер. Коврики разостланы и закреплены в лотках. Дело сделано.
Сарапин, подняв контейнер, обращается ко мне:
— Заметьте, кого ни встретим, все будут спрашивать, сколько взяли сегодня.
И действительно, не успели мы спуститься вниз, шофер самосвала тормознул, высунулся из кабины:
— Ну, как сегодня?
— Нормально.
Часа через два оказываемся у старого отвала. Здесь один гидромониторщик и бульдозер. Что-то застопорило, есть время в будке выпить стакан чаю. И поговорить. Покопаться в психологии старателя, то бишь, в его душе. Это замечаю, интересно не только мне, но и им самим.
— Возьмем меня, — говорит Сарапин. — До артели был начальником цеха на заводе. Работа известная — нервы, свистопляска, ругня. А тут я работаю спокойно. Я в артели с самого начала. Вы думаете, только из-за денег? Нет. Я с ужасом думаю: как же мне возвращаться на завод? После артели я ведь там не смогу!
Тут у нас каждый знает свое дело. Никто никого не принуждает, не стыдит, не уговаривает. Никто, наконец, не орет. Сказано — сделано. Если ты снабженец, где хочешь возьми, откуда хочешь привези, но кровь из носу дай все, что положено для работы. Вот трафареты закончились. Прииск не дает ничего. А забота моя. Делать нечего, еду на завод, договариваюсь — привез трафареты. Все в порядке.
У нас, если гвоздь загнулся, его не выбрасывают. Каждый водопроводный кран бережем, обрезок трубы не выбросим.
У нас работа творческая. Был в артели Курдинок Николай Романович. Вот это ас!.. Сначала электриком значился. Потом видим, на все руки мастер. Причем редкий рационализатор: помозгует и обязательно-найдет выход из любого положения. Тогда решили: пусть занимается всем, чем хочет. Сколько он сэкономил труда, материалов!.. И мы к нему обращались по любому вопросу.
Мы все время ищем, как сократить затраты. Возьмите нас. Вы видели: мы все делаем вместе. А раньше водитель привезет и сидит ждет, пока сполощики работают наверху. Мы доказывали: давайте совместим. Нам отвечали: нельзя, не положено. Однако мы свое доказали.
— Но атмосфера у вас, надо полагать, трудная. Люди съехались из разных мест. Знают, не надолго. Только бы урвать свое. Закон джунглей. Тут уж не до взаимовыручки. Того, кто послабей, могут так зажать, что и не пикнет. А?
— Неправда, — вмешался в разговор Саша Козлов. — Мы живем дружно. Тех, кто «сидел», в артель вообще не принимают. А бичи попадаются, но очень редко. И блатных нет. У нас все равны.
Если я заболею, знаю, что вот он, Саня, за меня отработает. А потом, конечно, я за него. Кому-то срочно надо ехать — соберем ему денег на дорогу.
— Нет, — вздыхает Сарапин, — не только ради денег мы тут работаем.
— И все-таки еще о деньгах. Я понимаю, год повкалывать в артели. Ну два. А ведь вы уже шестой сезон.
— Вы хотите сказать, что у меня слишком много денег? Что, мол, увлекся, зарвался. Что сказать? Первый заработок — обстановку купили, квартиру привели в порядок. Потом машину купил. Потом в отпуск съездили, в Прибалтике отдыхали полтора месяца, несколько тысяч оставили. Не слишком ли шикарно? Соглашаюсь, можно и поскромней. Жена так и говорит. А я? Вдруг взял и купил жене шубу, не искусственную, а натуральную.
Ну, а заработки… Давайте подсчитаем. Мы работаем по 12 часов 30 смен в месяц. Это 360 часов. То есть в два раза больше, чем на государственном предприятии. Заработок наш примерно 900 рублей в месяц. В переводе на восьмичасовой рабочий день — 450 рублей. Согласитесь, не так уж и много. Нормальный заработок горняка. К тому же нет у нас ни уральских, ни полевых, ни премий и других надбавок. А ведь мы живем в полевых условиях, в отрыве от семьи.
Нам разрешено вырабатывать не больше 307 трудодней за сезон. Далеко не все набирают столько трудодней. В общем, десять тысяч рублей за год (это максимум) зарабатывают далеко не все. Получается так: тысячи две за сезон отправляешь семье, около тысячи — за питание и авансы на мелкие расходы, остальное — расчет.
Так что бешеных денег нет. Но сколько бы их ни было, они заработаны честным трудом, без приписок.
На базу мы вернулись к полудню. Обедал я с Виктором Васильевичем. Вкусно. Я сказал об этом Ковалю.
— Работа у повара трудная, — отозвался он.
Я кивнул, но Коваль добавил:
— В моральном плане.
Этого я не понял. И Коваль объяснил:
— Если обед не понравился, это для повара самое трудное.
Теперь ясно. И здесь оценивается прежде всего качество.
Потом обходим базу. Столовая находится в восьмигранном бревенчатом помещении. Все просто. У входа — стол, на котором лежат письма. Тут же телефон.
На крыльце столовой — две лавки и ступени. На этом пятачке три раза в день собираются артельщики, после еды до отправки на работу.
Сегодня здесь главный энергетик. Нет электричества. Вся техника стоит. То ли обрыв, то ли что-то с трансформатором. Электрики в мыле, ищут причину.
Рядом со столовой — бытовой комплекс: умывальник, грязная и чистая раздевалка, баня, красный уголок.
Идем дальше. Моторная. Четыре слесаря ремонтируют двигатели на всю артель. Готовые моторы должны всегда стоять в запасе.
Дальше. Ремплощадка с кран-балкой. Тут всегда кто-то хлопочет. Вечером я ушел спать, а здесь, в свете прожектора, возились шоферы. Столярка. Электромастерская с кузницей. Токарка. Склад. Вечером, часов в десять, мы сюда заходили. Заведующий складом инженер Юрий Иванович Головко еще был здесь.
— Тут практически есть все, что надо для работы, — сказал Коваль. — И завскладом наизусть знает, что, где и сколько лежит. Запчасть можно взять в любое время суток.
— А если ее все же нет?
— Так не бывает. Если заведующий видит, что каких-то деталей осталось мало, он заказывает их снабженцам, а те обязаны сразу же привезти.
— Откуда?
— Это их дело.
Замыкая круг, обходим гараж и возвращаемся к общежитию. За общежитием — стоянка личных автомобилей.
— После работы сел и уехал? — предполагаю я.
— Нет, — отвечает Коваль. — Без спросу никто отлучиться не может.
— А со спросом?
— Часа на два…
— А если задержался? Штраф? Снимут трудодни?
— Возможно.
— Говорят, у вас дисциплина держится на штрафах.
— Дисциплину мы соблюдаем. Чтобы я сказал, а кто-то ослушался? Такого не может быть. У нас не принято возражать, спорить, доказывать свое, тем более возмущаться. Сказано — делай. Что касается штрафов… За пять лет я не снял ни одного трудодня.
— А что, если кто-то увольняется до конца сезона?
— Он много теряет. Его рассчитывают по тарифу, то есть по десять рублей в сутки. Если, допустим, у него сто трудодней, то получит тысячу рублей вместо трех тысяч.
В клетчатой ковбойке, в джинсах, невысокий, но плотный, шевелюра с густой проседью. Виктор Васильевич несуетлив и невозмутим. Старатель он опытный, в любой ситуации разбирается, можно сказать, с закрытыми глазами. Но, узнав, что напряжение все еще не подано, и он заволновался: два часа гидравлики стоят. «Надо было самому съездить», — сказал он. И минут через двадцать не выдержал: сел за руль машины, я — рядом. По пыльной, тряской дороге мы проехали километров семь, пока не заметили монтера на столбе. Внизу, задрав голову, стоял электрик. Оказывается, молнией раскололо два столба. И дождя-то не было, а линия выведена из строя. Только через час был включен рубильник и возобновилась работа на гидравликах.
Перед ужином сижу в кабинете Коваля, привожу в порядок записи в блокноте. Виктор Васильевич накануне упомянул о пачке писем на окне. Поискал, действительно, есть письма. «Прошу принять». «Хотел бы у вас работать». «Прошу дать вызов». Пишут из Прибалтики, Донбасса, Молдавии, Узбекистана, из Ленинграда, Москвы…
У артели большой выбор кадров. Но не сказать, что у нее полный комплект. Толковые специалисты, организаторы ей нужны. И она их ищет.
А вот на столе листок в клетку. Докладная Ковалю. Механик Гудков просит уволить машиниста Иванова, «так как он не умеет работать».
Кажется, участь машиниста Иванова решена. Уж слишком серьезный аргумент: не умеет работать.
Такие, как он, артели не нужны. С ними она расстается без раздумий и без сожаления.
Доходы — расходы. Коэффициент председателя. О снабжении — начистоту
С утра — встреча с главным бухгалтером артели Ниной Николаевной Овчинниковой.
— Бухгалтерия у нас довольно простая, — говорит она. — Меньше, чем обычно, статей баланса. Учет проще. Но объем работы большой. Мы работаем вдвоем. Недавно третьего человека дали.
Следуя разрешению Немцова, Нина Николаевна ответила на все мои вопросы, назвала все цифры.
Итак, расходы артели в прошлом году составили 2 миллиона 500 тысяч рублей. На горные работы ушел 1 миллион 370 тысяч, на строительство — 626 тысяч. За аренду техники артель заплатила 600 тысяч рублей амортизационных отчислений.
Теперь доходы. Всего — 6 миллионов 200 тысяч рублей. В том числе горные работы дали 3 миллиона 575 рублей, прибыль от строительства — почти миллион. Даже капитальный ремонт оборудования выгоден: чуть меньше 500 тысяч рублей дохода. Дорожные работы тоже «с плюсом»: 340 тысяч рублей. Семь процентов прибыли отложено на создание фондов. К распределению: 3 миллиона 463 тысячи рублей. Осталось эту сумму разделить на количество трудодней и получить всех интересующую цифру: 32 рубля 74 копейки за трудодень.
Такой была бухгалтерия в прошлом году. Примерно такой она будет и нынче. Должна быть.
Иначе — провал. Прежде всего председателя артели и его заместителя. Затем — главных специалистов и начальников участков. Затем — всех остальных.
В случае провала «все остальные» могут сетовать на своих начальников. Председателю переложить вину не на кого. Вся иерархия обрывается на нем.
Поэтому главная задача председателя — сделать все, чтобы на один трудодень выпало 32 рубля с копейками. Больше того нельзя, это потолок (разумеется, искусственный). Меньше — тоже нельзя.
Нынче у Немцова впервые случился сердечный приступ. Один. Потом другой. Перенервничал. Из-за стройки. Он видел, что стройка неминуемо разорит артель: расценки мизерные. А объединение уперлось — и ни в какую. Полгода прошло, а договор не подписан. Не может Немцов подписать его. Это же приговор артели подписать. Свое собственное бессилие признать. Свой провал.
А что он может? Что? Пожаловаться на Алексея Петровича Бокова? Кому пожаловаться-то? Кто разбираться станет? Кто у артели защитник? Никто. Только ее собственный авторитет. Ее трудолюбие. Ее производительность труда. Ее гуж. Без артели объединению тоже плохо. Планы-то ему не вытянуть. Без артели никак нельзя.
Они нужны друг другу. На этом все и держится.
Нет, не напрасно председателю и заместителю установлен коэффициент 1,7. Артель проголосует за этот коэффициент, если они обеспечат полноценный трудодень. Начальникам участков могут выставить 1,5. Рядовым строителям — особо отличившимся! — коэффициент 1,3.
Бремя на председателе тяжелое. Не всякому под силу. Не всякий согласится, если и смог бы. Однако и заработки, конечно, не привычные. Шутка ли сказать, дневной заработок Немцова 55 рублей. О таких деньгах мы и не помышляем. А о такой работе?
С вопроса о деньгах и началась наша последняя беседа в том же кабинете со светлыми обоями и красными телефонами на столе. Для этой беседы остались самые щекотливые вопросы.
— Материальный интерес, — сказал Александр Викторович, — теперь у меня не на первом месте.
— А на каком?
— На втором.
— А что на первом?
Через три-четыре года Александру Викторовичу, учитывая подземный стаж, можно выходить на пенсию. Разумеется, он нет-нет да и задумается, чем займется на пенсии. Иногда склоняется к тому, чтобы купить садовый участок и вдали от шума городского уйти в садовники. Земельку неторопливо покапывать. Цветочки усердно выращивать.
Или поработать в музее. Разумеется, в геологическом. Есть у Александра Викторовича любимое дело, даже страсть — минералы. Минералогом он не стал, но всю жизнь был рядом с ними, с камнями.
— Мой отдых — поездить по рудникам, камни поискать. Много рудников я обшарил. В мае вот ездил в Сибирь. Мечтаю побывать на Алтае. Это мне никогда не надоедает. А например, туристом за границу не тянет. Наша страна такая большая — успеть бы ее объездить.
— Александр Викторович, мы говорили о музее. Там не то, что здесь. Работа легкая, спокойная…
— Если работать по-настоящему, и в музее трудно, — не согласился Немцов. — А как оставаться спокойным? Государственный музей, а коллекции минералов какие? Моя личная коллекция в сто раз богаче. А теснота какая? Какая бедность? А зарплата у сотрудников? И в музее, наверное, я бросился бы ездить, доказывать, добиваться средств, искать материалы, пополнять коллекции…
Так-то. Не способен Немцов на тихую жизнь. И на халтуру не способен. Так устроен. Душа не приемлет. Ведь халтура бывает не только, допустим, при кирпичной кладке или сборке двигателя. И отношения между людьми бывают халтурными.
Стоящее дело — вот что у Немцова на первом плане. Трудно сказать, был ли когда на первом плане материальный интерес. Наверное, был. Какое-то время. А теперь?
— Что мне теперь надо? Машину имею. Мебель? «Стенки» нет. В отпуске купил ДВП и ДСП и сам сделал «стенку» для своих минералов.
Конечно, теперь я могу приехать в гости к сестре и привезти ей в подарок сапоги. Раньше, когда работал инженером, этого не мог. Теперь я могу приехать к матери и обеспечить ее всем до следующего приезда. А раньше не мог: денег не было. Наверное, надо мне квартиру расширить. Может быть, все-таки купить садовый участок. А что еще? Так что материальный интерес отступил.
— То есть решен вопрос.
— Да, решен. Можно и так сказать.
Я делаю паузу, чтобы задать самый острый вопрос.
Вокруг артели ходят всякие разговоры. Что особенно многих волнует — это снабжение. Утверждают: снабженец из артели почти никогда не возвращается с пустыми руками. И, прищурясь, задают простой вопросик: почему? Намекают. Понятно на что намекают, на взятку. Артель, мол, любого может купить.
Об этом я и спросил Немцова. Естественно, я не ожидал, что Александр Викторович простодушно все мне выложит начистоту. Однако интересно было, какой ответ он найдет.
Мой вопрос Немцова не смутил. Мне показалось даже, что он хотел, чтобы я его задал.
— Под лежачий камень вода не течет, — сказал он. — Мы добиваемся. Возьмите такой случай. Нам срезали фонды на дизель-топливо. Ни в Пласте, ни в Миассе, ни в Челябинске решить вопрос не удалось. Мы направили ходока в Москву. И все-таки свое доказали, добились. Представитель предприятия или совхоза в этом случае повернулся бы и вышел: нет, так нет. А мы так не можем. Нам надо обязательно решить вопрос.
Думаю, это сказано искренно. И что вне сомнения — убежденно. Артель решает вопросы снабжения прежде всего законными способами. Она завязывает обширные деловые связи. Да, по принципу: ты — мне, я — тебе. Я был свидетелем разговора Немцова с Ковалем. Речь шла о каких-то деталях. Их запас на складе заканчивался. «Через неделю мы встанем». Выясняется, что на заводе, который вытачивает эти детали, нет токаря, станок стоит. А нужен хороший токарь. «Дайте токаря», — сказали на заводе. Этот вопрос и обсуждали Немцов с Ковалем. «Дать?» — «А есть?» — «У нас четыре токаря. Кто-то из них, я думаю, знает эти «карусели». Надо спросить, кто». — «Что ж, делать нечего, отправляй токаря на завод».
Так артель решает вопросы снабжения. В общем-то законно. В основном. Как правило. А если… Допустим, всяко пробовали — впустую. Что тогда? «Санкционирует» ли артель взятку в этом, крайнем случае? Мне кажется, да.
Впрочем, мало ли до последних лет таскали подарки и помимо артели? И те же заводы, и те же совхозы, и те же торги или комбинаты? Причем тратили на подарки не свои личные, заработанные, а государственные деньги. Артели же взять негде, только из общего котла. Это, может быть, и гарантирует ее скупость на подарки.
Ах, было бы четкое снабжение!
— Вообще распределение материалов… — Немцов подыскивает слова и, не найдя, заканчивает фразу: — большой тормоз в работе. У нас в стране все есть, но где взять? А ведь снабжение — основа производства. Вопросы снабжения надо решать в первую очередь. Потом все остальное.
«Вредный» хозрасчет. О формализме. Обстоятельства — условные. Уроки
В беседах с руководителями артели мы часто касались того, что считается наукой управления. Этой наукой они занимаются увлеченно. Артель всегда доискивается: зачем, почему, для чего? На веру ничего не принимает. Она стремится в любом случае из хозяйственной «руды» извлечь драгметалл экономической правды.
Как-то с Виктором Васильевичем шли мы пешком от базы до ближайших гидравлик. Дул сильный, но теплый степной ветер. По дороге туда и обратно мы обсудили многие вещи. В том числе и о хозрасчете поговорили.
Я сказал, что вся артель на хозрасчете — это хорошо. Но логично, наверное, перевести на полный хозрасчет каждый участок, каждую бригаду и гидравлику. Это сразу покажет, кто как ведет свою экономику. Кто-то лучше, кто-то хуже. Можно сопоставить. Тут тебе, пожалуйста, и соревнование. Отстал, хочешь не хочешь, — подтягивайся. Явная польза.
— Явный вред, — тихо, но твердо отрезал Виктор Васильевич. И я понял, что этот вопрос им давно обдуман. — Как сопоставить? На одной гидравлике колесо меняют через двадцать дней, на другой — через восемь. Стоит колесо сто рублей. Плюс потери времени на его замену. А разница объясняется не отношением к делу, а составом горной массы.
Этого было достаточно, чтобы я сам развернул цепь рассуждений. Хорошо: руда в разных карьерах разная. А если учесть и ее состав? Учесть сложно. Кроме того, в производстве так много других постоянно меняющихся параметров, что все учесть, значит, слишком обременить себя. А зачем? Стоит ли игра свеч?
Формально можно и хозрасчет внедрить, и соревнование организовать. Но именно формально: да ладно, сойдет, закроем глаза на кое-что. Часто мы так и поступаем. И получаем в результате цифры, искажающие действительное положение дел, и соревнование, которое порождает то явную, высказанную откровенно, то глубоко скрытую обиду.
Что примечательно: формализм порождает кампании, одна мудренее и запутаннее другой, но все — под благообразной вывеской и с претензией. Вспомним: АСУ — автоматическая система управления, КСУКП — комплексная система управления качеством продукции. СБТ — система бездефектного труда; СЭТ, СВОТ, АСЛУ… Где все это? В бумагах. Чаще всего к этому все и сводилось — не к сути, не к реальному результату, пользе, а к бумаге. Чтобы была под рукой на всякий случай. Вдруг спросят: «АСУ есть?» — «Как же, вот АСУ, вот КСУКП…» — и протянут увесистую папку.
А соревнование? У нас сплошь и рядом швец соревнуется с жнецом. Пусть, мол, соревнуются, вреда не будет. Будет! Уже есть! Сравнимость, сопоставимость результатов — главное условие соревнования. На этом настаивал В. И. Ленин.
Условия соревнования во многих случаях превратились в бюрократические талмуды, в которых не всякий разберется. За что только мы не соревнуемся! За работу без брака. За работу без авралов. За работу без простоев. За работу без прогулов. За охват вечерней школой. За участие в субботниках. За пение в хоре. Наконец, есть даже соревнование за лучшую организацию соревнования. Среди всех этих пунктов и не отыскать главный: кто сколько дал натуральной продукции.
Артель формализм отвергла. И отказалась переводить на хозрасчет все свои ячейки, как это, на первый взгляд, ни соблазнительно и логично.
Комплиментов артели достаточно. Для полной ясности, однако, нельзя обойтись без одной очень существенной поправки.
Согласимся, артель «Нагорная» действует в обстоятельствах условных, как бы и в самом деле на экспериментальном полигоне.
Во-первых, работать по 12 и более часов в сутки можно год, два, десять… Можно наверное, и всю жизнь. Но надо ли?
Во-вторых, жить в полевых условиях, в отрыве от семьи можно год, два, десять… Можно, наверное, и дольше. Но чего ради?
И, в-третьих, самое главное — артель освобождена от социальных забот. Ни детских яслей, ни школ, ни клубов, ни больниц, ни бытовых комбинатов — этого и многого еще чего у нее нет. Значит, нет и затрат на социальные нужды. Все артель берет у государства. В том числе, заметим, и квалифицированную рабочую силу. Даже и от подоходного налога артель освобождена.
Значит, если перевести артель из обстоятельств условных в реальные, обычные, производительность труда артельщиков заметно снизится, соответственно тому и заработки.
Что нам артель?
Давайте поразмышляем. Пусть, следуя ее опыту, мы не сможем поднять производительность труда в три раза. Пусть мы ее поднимем только на 50 процентов. Наверное, и за это надо сказать спасибо.
Поучиться у артели кое-чему не грешно. Например, ее все хвалят за одно: она дает возможность заработать. Вы хотите купить мебель, машину или съездить по путевке за границу. Вы готовы какое-то время работать много, тяжело, с нагрузкой, почти без отдыха. У себя на заводе, на стройке, в лаборатории, в учреждении такой работы не найдете. Вам скажут: «150 рублей заработали — идите, отдыхайте». Вы сердитесь: «Не хочу я отдыхать, на мне семья, мне стыдно жене получку приносить». Но все напрасно. Вы хотите работать, а вам не дают. Парадокс!
Мне рассказывали о церемонии приема в артель. Принимают туда с испытательным сроком. Первый разговор короткий — иди работай, дело покажет. Месяц работы вполне выясняет отношения. Обнаруживается обычно одно из трех. Первое — претендент сам раздумал. Объяснение типично: ни за какие деньги так вкалывать не хочу. Второе — претендент держит себя в руках, но чувствуется, что хватит его ненадолго. От таких артель отказывается на пороге. Третье — стороны приходят к соглашению.
Со всей страны пишут в артель: «Хочу к вам». А она — ноль внимания. Она капризно выбирает. Она, естественно, пользуется тем, что артелей мало, спрос на труд не удовлетворяется.
Наверное, надо дать людям возможность зарабатывать. Не воровать, а зарабатывать. На своем рабочем месте. Или хотя бы у себя в цехе, на заводе.
Пусть это никому не ведомая артель старателей, но если она решила проблемы, которые мы в своем большом хозяйстве решаем очень трудно, то почему нам не снизойти до нее?
В конце командировки, как принято, вторая беседа с директором объединения «Южуралзолото» Алексеем Петровичем Боковым. Признаться, мне почти нечего сказать об этой беседе. Администратор с большим стажем, Алексей Петрович прекрасно владеет искусством вежливо подменять вопросы разговорами на очень общие темы. Два-три вопроса я все-таки ухитрился задать, но так и не понял, какие ответы получил — «за» или «против».