III. Народный комиссар Петровский
III. Народный комиссар Петровский
Петровский находился в Никитовке, когда телеграфная лента отстукала известие о вооруженном перевороте в столице. Временное правительство было низложено. Пролетарская социалистическая революция, к которой партия настойчиво вела рабочий класс России, свершилась.
Вслед за этим сообщением в Никитовку, как и в другие города страны, полетели из Питера первые декреты великой революции — о земле и мире. По всей стране шумели митинги; трудовой люд — рабочие, крестьяне, солдаты — громогласно заявлял о поддержке нового, советского строя.
В Никитовке, как уже говорилось, большевистские Советы взяли власть еще раньше, до Октябрьских событий в Питере. На срочно созванной партийной конференции выступил Петровский. Поздравив делегатов с долгожданной пролетарской революцией, он разъяснил затем, что и как должны делать на местах, в частности в Донбассе, органы советской власти; говорил о том, как провести раздел земли между крестьянами; особо подчеркнул огромное значение декрета Ленина о прекращении войны и заключении мира. Партийная конференция поддержала предложение Петровского — собрать и отправить в Петроград голодающим рабочим несколько вагонов хлеба.
Вскоре после этого Петровский срочно выехал в Петроград, чтобы по поручению рабочих доложить Совету Народных Комиссаров и Ленину о тяжелом положении в Донбассе, о том, что владельцы нарочно разрушают шахты, устраивают саботаж и, если советская власть не хочет остаться без угля и металла, нужно немедленно национализировать промышленность Донбасса.
Петровский задержался проездом в Харькове: большевики Артем (Сергеев) и Рухимович попросили его выступить на съезде горнозаводчиков, которые отказывались подчиняться декретам пролетарского правительства. Тогда уже был опубликован в газетах декрет о введении восьмичасового рабочего дня. Но хозяева предприятий не желали и слышать о нем, заявляя, что, дескать, Совнарком — это не правительство, а его законы не законы.
Петровскому пришлось круто поговорить с этими господами, возомнившими, будто после народной революции они могут эксплуатировать рабочих так же, как при царе. Петровский заявил от имени советской власти, что с революцией не шутят, и если хозяева посмеют не выполнять декреты пролетарского правительства, то они все будут расстреляны. Эти слова насмерть перепугали капиталистов, а меньшевики послали в большевистский комитет Харькова протест, обвиняя Петровского в бестактности и грубости.
Перед отъездом из Харькова Григорий Иванович провел вместе с Артемом и Рухимовичем совещание в городском Совете, обсуждая, как спасти промышленность Украины от разрушения, до которого доводит ее саботаж капиталистов. Харьковские большевики велели Григорию Ивановичу передать Ленину, что Харьков очень нуждается в опытных организаторах-партийцах и они просят ЦК партии прислать в подкрепление группу товарищей.
Петровский по приглашению Артема (Сергеева) и Рухимовича принял участие и в работе Харьковской общегородской конференции (10–11 ноября 1917 года). Этой конференции придавали большое значение, так как в общей цепи событий на пути к победе пролетарской революции на Украине харьковская организация большевиков играла немалую роль. Важно было поддержать на конференции правильную ленинскую линию, которую отстаивал в своем докладе товарищ Артем, — борьба украинских большевиков против нытиков и маловеров, считавших, что для победы пролетарской революции на Украине еще не созрели условия, и против националистических и других уклонов от генеральной линии партии. Страстная речь Петровского была горячо принята участниками конференции. Он рассказал о положении в Донбассе, привел много примеров самоотверженной борьбы шахтеров с капиталистами, разъяснил ленинскую национальную политику партии и призвал конференцию отбросить все сомнения и колебания и энергично взяться за подготовку к съезду Советов, чтобы на нем провозгласить советскую власть на Украине.
Сразу после конференции Петровский отправился в Петроград. С вокзала он поспешил в Смольный, к Ленину. Петровский рассказал Владимиру Ильичу о положении в Донбассе и Харькове, передал просьбы товарищей прислать опытных организаторов. Ленин сказал, что все это ЦК непременно учтет.
В ноябре, спустя несколько дней после II съезда Советов, Петровский был назначен народным комиссаром. О том, как это произошло, рассказал сам Григорий Иванович.
«…Каменев, Зиновьев, Рыков, Ногин и Милютин, — вспоминал Петровский, — подали заявление о своем выходе из ЦК в знак несогласия с политикой ЦК партии в вопросе создания правительства…
Вскоре после этого в приемной Совнаркома я встретился с Владимиром Ильичей. Взявши меня за плечи, он сказал:
— Как раз вовремя! Сейчас мы вас назначим наркомом внутренних дел. У нас Рыков сбежал с этого поста.
Я попросил:
— Владимир Ильич! Назначьте другого товарища, а я буду его помощником.
Но Ленин заметил:
— Во время революции от назначений не отказываются, — и шутя, весело усмехнувшись, добавил: — Дать Петровскому двух выборгских рабочих с винтовками, они отведут его в помещение Министерства внутренних дел, пускай тогда попробует отказаться!
Разумеется, после такого разговора я уже не решался отказываться. 30 ноября был издан декрет о назначении меня наркомом внутренних дел, и я взялся за работу…
Все рубежи приходилось брать с боем… Много чего мы тогда не знали. Нам казалось, что достаточно сломать старый аппарат и вместо него создать новую систему организации власти. Однако мы не знали, как это сделать, а жизнь настойчиво требовала ответов на многие вопросы…. Вспоминаю, — это было уже после переезда правительства в Москву, — как я очень просто «решил» судьбу таких учреждений, как сенат, синод и некоторые другие — дворянские: повесили на дверях замки… и все.
Ленин рассмеялся, когда услыхал о таком «решении», и сказал мне, что перед тем, как закрыть эти учреждения, надо было изучить их деятельность, лучше ознакомиться с людьми, которые там работали, а честных, тех, которые желают работать, привлечь к работе…»
На первых порах многое ставило Петровского в тупик, и тогда он обращался за советом и помощью к Ленину или Свердлову.
Перестройка государственного учрежденческого аппарата проходила мучительно трудно. Старые чиновники саботировали советскую власть, их приходилось нередко приводить на службу под конвоем. А своих надежных рабочих кадров, которые могли бы разобраться в огромных архивах, составить нужную бумагу, отпечатать ее и т. д., — таких людей у Совнаркома было наперечет. Интеллигенция, за небольшим исключением, тоже не желала служить «революционному зверю», наводившему на нее панический ужас.
В таких тяжелых условиях практическая помощь Ленина была для Петровского особенно дорога. ЦК партии направил в помощь Петровскому опытных большевиков-подпольщиков: Муранова, Уншлихта, Дзержинского, Лациса, Урицкого, Лазимира, Правдина, Антонова-Саратовского, которые вошли в созданную Петровским коллегию наркомата.
А работы у НКВД в те дни было поистине невпроворот. Нужно было бороться с контрреволюцией, налаживать продовольственное снабжение столицы и других больших городов, которым грозил голод, создавать рабоче-крестьянскую милицию, разрабатывать структуру органов советской власти снизу доверху и т. д. Трудно даже перечислить все, чем занимался Наркомат внутренних дел. В его состав, например, входили медицинское управление, которое стало потом Наркомздравом, ветеринарное управление, иностранный отдел, ведавший всеми делами иностранцев в стране; контрольно-ревизионная комиссия наркомата была зародышем Рабоче-крестьянской инспекции.
И этой уймой сложнейших дел и забот Петровскому и его помощникам пришлось заниматься без нужных знаний и опыта и почти без кадров. Нетрудно представить, каких отчаянных усилий требовала эта работа от Петровского и всех сотрудников наркомата.
Особенно остро обстояло в эти дни положение с продовольствием. Запасов хлеба в Петрограде и Москве оставалось всего на несколько дней. Каждый день на заседаниях Совнаркома обсуждался вопрос о борьбе с голодом; думали, спорили, решали, в каких губерниях и как взять хлеб, как лучше перевезти его к городам.
«…Борьба за хлеб, — вспоминал Петровский, — становилась одной из важнейших проблем дня. Мы, наркомы, как и все, получали восьмушку хлеба, к тому же очень плохого, и, согласно декрету Совнаркома от 6 декабря 1917 года, зарплату — максимум 500 рублей в месяц, плюс 100 рублей на каждого нетрудоспособного члена семьи.
Я был свидетелем того, как Ленин принимал сибирских крестьян, привезших несколько эшелонов хлеба в Питер… В. И. Ленин тепло встретил крестьян, рассказал им о положении в стране, о трудностях советской власти, о том, какую помощь могут оказать крестьяне, если будут обеспечивать рабочих хлебом.
Помню, что Владимир Ильич был очень доволен беседой, он глубоко верил, что крестьяне осознают, что только советская власть может дать им счастье, и пойдут за ней…»
Большие трудности со снабжением вызвали в Петрограде вспышки анархического разгула толпы. В эти декабрьские дни город почти не освещался — не хватало топлива. Рабочая милиция не в состоянии была контролировать порядок на всех темных улицах. Этим воспользовались уголовники и анархиствующие личности. В Питере начались массовые грабежи, вооруженные налеты, разгромы винных и гастрономических магазинов, причем в разгромах участвовали солдаты и матросы, которых подбили на это анархисты. Дело дошло до разгрома винных складов Зимнего дворца.
Беспорядки в городе были на руку контрреволюционным элементам, затаившимся в подполье в ожидании своего счастливого часа. По-видимому, они-то и обстреляли на полутемной улице машину Ленина и ранили ехавшего вместе с Владимиром Ильичей швейцарского социал-демократа Платтена. Спустя несколько дней вооруженные бандиты остановили машину, в которой ехали Петровский и еще несколько товарищей. Налетчики обыскали всех, нашли пистолет у члена коллегии НКВД Правдина и мотели расстрелять его. Едва отбились — помог появившийся в эту минуту рабочий патруль.
Нужно было срочно принимать беспощадные меры против бандитизма, который мог при определенных обстоятельствах перерасти в контрреволюционный террор.
19 декабря в Питере было введено военное положение. По поручению Совнаркома Петровский создал специальные отряды из рабочих и солдат, и в несколько дней этим отрядам удалось прекратить погромы и грабежи в городе.
Для борьбы с контрреволюцией, бандитизмом и саботажем Совет Народных Комиссаров решил организовать Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию (ВЧК). 20 декабря Ленин составил проект декрета. «Надо поставить во главе ВЧК хорошего «якобинца», — сказал Владимир Ильич. Председателем ВЧК был назначен Феликс Эдмундович Дзержинский — «железный Феликс», как звали его товарищи.
В стране специальным декретом вводилась всеобщая трудовая повинность.
Наряду с другими спешными и важными делами, которыми ежедневно занимались ЦК партии и Совнарком, была одна особая забота — сохранить воинские части, возвращающиеся с фронта, не допустить их разложения под воздействием агитации анархистов, эсеров и меньшевиков, вдохнуть в уставших от боев солдат веру в себя и в силы пролетарской революции.
Совнарком предложил Центральной украинской раде беспрепятственно пропускать армейские эшелоны в глубь страны. Но вскоре стало известно, что Центральная рада разрешает свободный проезд по Украине только тем частям, которые идут на Дон, к контрреволюционному генералу Каледину, а полки и дивизии, поддерживающие пролетарский Питер, разоружает и распускает по домам.
Совнарком немедленно потребовал, чтобы рада прекратила самочинство, так как это могло привести к пагубным последствиям. За переговоры взялся сам Владимир Ильич.
«Я присутствовал при разговоре В. И. Ленина с Центральной радой по телефону, — вспоминал Григорий Иванович Петровский. — Ленин горячо настаивал на том, чтобы Центральная рада выполнила свои обязательства перед Советским правительством, иначе, — предупреждал Владимир Ильич, — придется объявить Центральной раде войну… После того как Владимир Ильич поставил Центральной раде ультиматум о пропуске войск без всяких препятствий, состоялось заседание Совнаркома, на котором присутствовали и представители левых эсеров. Они резко выступали против ультиматума, заявив, что в Центральной раде собрались их товарищи, с которыми следует договориться по-хорошему.
Ленин терпеливо убеждал левых эсеров в необходимости в такой суровый момент действовать быстро и решительно. Он говорил, что если бы не послали ультиматум, Центральная рада разоружила бы все воинские части, а так некоторые части, узнав о распоряжении Совнаркома, сами окажут сопротивление попыткам Центральной рады разоружить их. Владимир Ильич повторял слова Дантона: «Смелость, смелость и еще раз смелость», — иначе, говорил он, в период революции действовать нельзя, надо учиться у великих французских революционеров… После такого заявления Ленина левые эсеры не решались больше говорить о неконституционности действий Совнаркома…»
Но эсеры не сложили оружия. Они всеми правдами и неправдами стремились запутать массы крикливыми лозунгами и повернуть ход русской революции на свой лад.
Достоверные свидетельства об этих днях сохранились в воспоминаниях Петровского.
«В Петроград съехались члены Учредительного собрания, — писал Григорий Иванович. — Эсеры решили в день открытия Учредительного собрания организовать демонстрацию в столице. Чтобы предупредить возможные эксцессы, большевики организовали штаб, в который вошли Свердлов, Подвойский, Бонч-Бруевич, Урицкий и другие. Для охраны порядка в Таврическом дворце, где должно было состояться собрание, и вокруг него расположились моряки с крейсера «Аврора» и броненосца «Республика».
Эсерам не удалось продемонстрировать свое «могущество». Их обывательскую демонстрацию, которая вышла под лозунгом «Вся власть Учредительному собранию», оттеснила рабочая демонстрация, показавшая свою горячую преданность советской власти.
5 января 1918 года делегаты Учредительного собрания сошлись в Таврическом дворце. Большевистская фракция расположилась в левом секторе.
Открытие затягивалось.
Ко мне подошел левый эсер Лесновский и заявил, что если мы не откроем собрания, то его откроют учредиловцы. И в самом деле, через несколько минут вышел старейший по летам член Учредительного собрания эсер Швецов.
Я побежал сказать В. И. Ленину о том, что происходит в зале. Послали за Я. М. Свердловым, а я вернулся в зал и принял участие в обструкции, устроенной большевиками самозванному председателю-эсеру.
Вскоре пришел Свердлов, стал рядом со Швецовым и, легко покрывая своим басом шум в зале, сказал, что ЦИК Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов поручил ему открыть Учредительное собрание. Потом Яков Михайлович от имени ВЦИК зачитал «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», написанную Лениным. Декларация объявляла: «Россия провозглашается республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов».
Учредительному собранию предлагалось утвердить декреты Совнаркома. Правые эсеры и меньшевики были разочарованы и сбиты с толку. Они надеялись, что Учредительному собранию удастся взять власть в свои руки. Большинство в Учредительном собрании принадлежало правым эсерам, поэтому, когда Свердлов предложил избрать председателя, была проведена кандидатура эсера Чернова.
Вся процедура выборов сопровождалась криками и шумом. Когда в конце концов стало тише, объявили порядок дня. Тут же началось постатейное чтение Закона о земле. Занятие это было долгим и нудным.
Да и вся обстановка на собрании была для нас чужой, даже внешний вид делегатов эсеров и меньшевиков. В последнее время мы привыкли к шинелям, косовороткам, а на Чернове был элегантный сюртук, накрахмаленный воротник подпирал его подбородок, белоснежная сорочка слепила глаза. Чернова же эсеры и меньшевики называли «вождем крестьянства».
Весь этот парад раздражал простых людей, казалось, что здесь собрались выходцы с того света.
Владимир Ильич был на первом заседании. Он подошел ко мне и сказал:
— А и на самом деле нудно — будто что-то старое витает здесь!
Ленин еще немного постоял возле нас, поговорил с товарищами и ушел, иронически посмеиваясь. Больше Ильич на заседания не приходил…»
6 января 1918 года ВЦИК постановил распустить Учредительное собрание. Никакого авторитета в пролетарских массах собрание не имело, и поэтому его закрытие было встречено всеми с одобрением, кроме, разумеется, эсеров и меньшевиков, которые затаили злобу на Ленина и ЦК большевиков и спустя немного начали подло мстить.
10 января собрался III Всероссийский съезд Советов. На нем была единодушно утверждена «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Ленин на съезде докладывал о деятельности Совета Народных Комиссаров за время, минувшее со дня созыва II съезда Советов. Делегаты бурной овацией подхватили слова, сказанные Лениным: «Теперь мы, на расчищенном от исторического хлама пути, будем строить мощное, светлое здание социалистического общества, создается новый, невиданный в истории, тип государственной власти, волей революции призванной очистить землю от всякой эксплуатации, насилия и рабства».
Съезд утвердил все декреты Советского правительства, изданные после II съезда Советов.
Как нарком внутренних дел, Григорий Иванович Петровский внес на рассмотрение съезда проект организационной структуры органов власти на местах, с тем чтобы делегаты обсудили потом его у себя в губерниях, внесли свои поправки и предложения. После съезда присланные с мест замечания были внесены в проект, и в таком дополненном виде проект был утвержден на заседании ВЦИК. Так, на основе широкой демократии, чутко ловя настроения и мысли, какими жил народ, первое Советское правительство во главе с Лениным приступило к строительству нового, революционного государства.
Тяжелое экономическое положение в стране, хозяйственная разруха, голод были следствием затянувшейся войны с Германией и Австрией, которую начал царь и которую после его свержения продолжало вести вопреки здравому смыслу Временное правительство. Взяв власть, большевики сразу же предложили правительствам воюющих государств прекратить человеческую бойню. Это было жизненно необходимо и для революционной России и для трудящихся капиталистических стран.
Но добиться заключения мира было делом чрезвычайно сложным.
Вот что писал об этих драматических для революции днях Григорий Иванович Петровский в скупых, но достоверных строках своих воспоминаний:
«Я был на заседании в Смольном, когда Владимир Ильич горячо доказывал всем, как настоятельно необходим Советской стране немедленный мир. Ленин говорил, что отказаться от мира — значит стать перед катастрофой, потому что солдаты утомлены войной, армия не боеспособна, а новой, Красной Армии еще нет.
Многие не соглашались с ним. Им казалось позорным идти на уступки империалистам. Тяжелое это было время для нашей родины, для партии, для Ильича…
Сначала немцы заявили о своем согласии заключить мир без аннексий и контрибуций, если на это пойдут правительства Англии и Франции.
Однако с января 1918 года характер переговоров изменился. В Германии верх взяла клика империалистов, и теперь уже немецкая делегация начала ставить ультиматумы. Она требовала оккупированных ими русских земель и контрибуции под видом уплаты за содержание русских военнопленных.
В этих условиях, когда дороги были каждый день и час, Троцкий, возглавлявший нашу делегацию в Бресте, стал, как говорил Ленин, в «шляхетскую» позу: ни унизительного мира, ни продолжения войны. Это был авантюристический лозунг, развязывавший немцам руки.
Ленин настаивал на мире, не переставал говорить горькую правду о тяжелом положении молодой, еще не окрепшей Советской республики. Но за ним пошло большинство только тогда, когда сама жизнь убедила всех, насколько он был прав…
При мне передавалось по радио сообщение, что мы принимаем тяжелые условия Брестского мира. Через некоторое время наша мирная делегация, в состав которой был введен и я, выехала в Брест…
Мы чувствовали себя страшно: ведь подписан грабительский, страшный мир. Однако никто из нас не выдал своего тяжелого состояния. Каждый из нас снова и снова вспоминал слова Владимира Ильича: «Даже когда нас отодвинут и за Урал, мы и там создадим свое Советское государство и, в конце концов, победим!..»
Тогда же в Брест-Литовске находилась и делегация Центральной рады из Киева, которая где-то в другом помещении договаривалась и подписывала с австро-немецким командованием мир.
Наша делегация требовала прекращения военных действий и вывода немецких войск из России. Делегация же Центральной рады, наоборот, просила прислать немецкие войска на Украину для защиты… от большевиков».
Ленинская точка зрения о заключении немедленного мира все-таки взяла верх и завоевала поддержку большинства членов партии. На экстренном VII съезде РКП (б) в марте 1918 года почти все делегаты проголосовали за резолюцию, одобряющую Брестский договор с Германией. По решению съезда Советское правительство во главе с Лениным переехало в Москву, которая и стала с тех пор столицей нового, социалистического государства.
На этом же съезде Григорий Иванович Петровский, который мужественно подписал вместе с другими членами советской правительственной делегации тяжкие условия Брестского договора, был избран, как верный ленинец, кандидатом в члены Центрального Комитета партии.
Работа с Лениным в Совнаркоме и ЦК партии была для Петровского, по его собственным словам, величайшей школой управления государством.
Заседания Совнаркома устраивались один или два раза в неделю.
«…На каждом заседании Совнаркома, которым руководил Ленин, — вспоминал Петровский, — происходила величайшая творческая работа. Особенно много внимания уделял Владимир Ильич деятельности ВСНХ. Порядок дня заседания всегда включал в первую очередь вопросы восстановления промышленности, роста угледобычи, развития черной металлургии, добычи нефти. По каждому из этих вопросов разрабатывалась определенная система мероприятий. Много внимания уделялось строительству советской власти на местах, несколько заседаний было посвящено специально земельному закону. В. И. Ленин очень просил наркомов как можно глубже ознакомиться с земельным законом и внести свои предложения к нему. Ведь речь шла о взаимоотношениях с крестьянством, а оно тогда составляло 75 процентов населения страны.
…В связи с гражданской войной значительное место занимали военные вопросы, изучению которых В. И. Ленин уделял много внимания. Зорко присматривался Владимир Ильич к окружавшим его людям, умел отбирать наиболее энергичных, способных, творчески мыслящих.
Заседания Совнаркома под председательством В. И. Ленина проходили всегда с большим подъемом. Наркомы вносили много предложений. Обстановка была деловая, рабочая, все знали, что Ленин не терпел пустой говорильни. Каждый стремился внести ценное предложение и целесообразно использовать те три минуты, которые Владимир Ильич скупо отмерял на выступления.
На заседаниях все говорили обдуманно, стремясь изложить самую суть вопроса. Каждый чувствовал себя ответственным не только за свой участок работы, но и за общее дело, чувствовал себя творцом нового.
Исключительно товарищеская обстановка господствовала на этих заседаниях, ее умел создавать и поддерживать Владимир Ильич. Хотя В. И. Ленин был для нас наивысшим авторитетом, однако все считали своей обязанностью отстаивать свою точку зрения, спорить, когда было необходимо, и каждый знал, что Ленин всегда внимательно выслушает товарища, всегда признает его правоту, если тот даст обоснование своей точке зрения вескими аргументами.
Ленин всегда поощрял инициативу каждого наркома, каждого работника».
В 1918 году на революцию надвинулась новая угроза. На фронтах рабочие, матросы, крестьяне отбивали атаки белогвардейских армий, а в тылу классовый враг пытался схватить революцию за горло рукой голода. Кулаки в деревне и спекулянты в городе прятали хлеб от советских властей. Борьба за хлеб стала одной из самых насущных забот Совета Народных Комиссаров.
В июне был обнародован декрет о создании комитетов деревенской бедноты, об организации продовольственных отрядов. Лучшие сыны рабочего класса и коммунисты отправились в поход за хлебом по всей России, чтобы накормить и рабочих и сражающуюся Красную Армию.
Еще в мае нарком внутренних дел Петровский обратился через журнал «Вестник НКВД» с воззванием к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Он призывал их оказывать на местах всемерную помощь продовольственным отрядам в изъятии излишков хлеба у кулачества. Петровский постоянно проверял, как выполняют Советы на местах чрезвычайное постановление Совнаркома о хлебе, ибо речь шла о жизни и смерти самой революции.
Много сил отдавал в это время Петровский кропотливой работе по укреплению органов советской власти в губерниях. Он организовал созыв съезда председателей губернских Советов и заведующих отделами управления исполкомов, что было горячо поддержано Лениным и председателем ВЦИК Свердловым.
В работе съезда принял участие Ленин. Делал доклад Петровский. Он рассказал о работе Наркомата внутренних дел с октября 1917 года, подчеркнул необходимость повышения революционной бдительности, особое внимание делегатов обратил на проявление местничества, когда Советы, заботясь о нуждах своей губернии, забывают о стране в целом. Поэтому крайне важно, сказал Петровский, создать единую систему управления Россией на основе демократического централизма — организационной идеи, выдвинутой Лениным.
Ленин в своей речи на съезде говорил о том, что главный недостаток в советском строительстве — робость, неумение некоторых работников в Советах взять все дело в крепкие руки. Для укрепления местных органов власти Владимир Ильич предлагал привлечь к работе в Советах как можно больше рабочих и крестьян, отдать под контроль масс всю деятельность губернских властей. Ленин призвал делегатов съезда поднять все силы на местах на борьбу за хлеб, непрерывно работать над формированием и укреплением Красной Армии, которая защищает молодую республику от международного империализма.
Кроме большевиков, в состав Совета Народных Комиссаров входили левые эсеры. ЦК партии с доверием относился к ним, хотел втянуть в живую организаторскую работу на пользу революции, надеясь, что со временем они изменят свои ошибочные политические взгляды. По предложению Ленина несколько левых эсеров получило ответственные правительственные должности. Но они не умели да и по воззрениям своим не могли работать в Совнаркоме так, как требовали чрезвычайная обстановка в стране и интересы пролетарской революции.
В деятельность Совнаркома, которая нуждалась в особой оперативности, четкости, дисциплине, глубоком знании жизни народа, эсеры вносили дезорганизованность, дух мелкобуржуазного парламентского соперничества.
Ленин терпеливо приглядывался к работе эсеров в правительстве, ожидая, что они, наконец, поймут, чего ждет от них народ, русская революция, и перестанут тянуть большевиков к соглашательству и сотрудничеству с предательскими мелкобуржуазными партиями. И на одном из заседаний Совнаркома Ленин, не выдержав, резко выступил против эсеров.
— Для нас, — жестко говорил Владимир Ильич, обращаясь к наркомам-эсерам, — могут быть примером якобинцы. Комиссары периода якобинской диктатуры действовали смело и решительно. Так должны действовать и мы. Отставание от революции опасно, им может воспользоваться классовый враг и уничтожить все завоевания революции.
После этого заседания наркомы-эсеры стали один за другим уходить из Совнаркома.
В июле 1918 года в Москве собрался V Всероссийский съезд Советов. Заседания проходили в Большом театре. Среди делегатов, съехавшихся из всех губерний России, были и члены партии левых эсеров. Их лидеры также выступали на съезде с речами. Доклад делал Ленин. Это был отчет перед делегатами о деятельности Советского правительства за время, истекшее после IV съезда Советов.
«На V съезде Советов, — вспоминал Г. И. Петровский, — левые эсеры решили дать бой большевикам — закончился период их лояльной работы в Советах и Совнаркоме. Они устроили обструкцию Ленину во время отчетного доклада, начали вызывающе обвинять большевиков в том, что они, дескать, продали немецким империалистам интересы родины, заключив мирный договор в Бресте.
Лидеры левых эсеров выступали истерично. Камков открыто заявил, что эсеры призовут народ к восстанию.
Мне никогда не забыть величайшей взволнованности Ленина, когда он в до крайности напряженной атмосфере съезда начал свою речь. Сначала он еще пытался навести на ум левых эсеров, но, убедившись, что они явно ведут дело к восстанию, твердо заявил:
— Не хотите с нами работать — скатертью дорога!
В это время поступило сообщение, что один из левых эсеров, командовавший отрядом ВЧК, поднял восстание и уже захватил несколько учреждений.
Было принято решение арестовать всех левых эсеров, присутствующих на съезде. Сгоряча Дзержинский с кем-то помчался в казармы, где размещались эсеровские повстанцы, но там его самого задержали бунтовщики.
Арестованным на съезде эсерам объявили, что они являются заложниками и будут расстреляны, если кто-нибудь из задержанных эсерами коммунистов погибнет.
…Я пошел проверять посты. Зашел в ВЧК. Оттуда с группой чекистов двинулся на ликвидацию бунта. Отдельными отрядами, состоящими из коммунистов и беспартийных рабочих, мы окружили левоэсеровские очаги восстания и ликвидировали их».
Вскоре поступили сведения о левоэсеровских восстаниях в ряде мест. Требовалось немало мужества, решительности, оперативности, чтобы ликвидировать эти бунты.
Борьба с левыми эсерами, меньшевиками, правыми эсерами была долгой и очень тяжелой. Провокационное убийство левым эсером Блюмкиным немецкого посла Мирбаха вызвало большое международное осложнение. Под видом охраны посольства немецкие империалисты хотели ввести в Москву свою воинскую часть.
Бессильные повернуть историю вспять, эсеры перешли к организации террористических актов…»
Особенно крупный, со множеством жертв, вооруженный мятеж был поднят левыми эсерами в Ярославле. Он длился с 6 по 21 июля 1918 года. Сотни большевиков и беспартийных людей, поддерживающих революцию, были расстреляны или утоплены в Волге. Контрреволюционное восстание было подавлено военными частями и отрядами ВЧК.
Несмотря на полный разгром в открытой вооруженной схватке, левые эсеры продолжали свое гнусное дело против революции. Они начали террор против вождей пролетариата и партии. Из-за угла были убиты товарищи Володарский и Урицкий.
30 августа 1918 года после митинга на заводе Михельсона эсерка Каплан тяжело ранила Владимира Ильича Ленина.
В первые же дни после ранения Ленина по поручению Свердлова, который тогда выполнял обязанности и секретаря ЦК партии и председателя ВЦИК, Петровский вместе со своим заместителем Тихомирновым и наркомом юстиции Курским допрашивали эсерку Каплан, стрелявшую во Владимира Ильича.
По словам Петровского, «…Каплан заявила, что считает Ленина врагом революции, который будто губит революцию. Это была обычная фраза эсеров и меньшевиков, которой они прикрывали свое стремление задушить революцию. Я подписал приговор Каплан…»
Вспоминая эти трудные дни, Петровский писал: «Во время болезни Владимира Ильича Совнарком собирался на короткие заседания, которыми руководил Я. М. Свердлов. Но все наши важнейшие вопросы откладывались до выздоровления Ленина. С величайшей радостью приветствовали мы Ильича, когда он вернулся к работе. Он пришел с подвязанной рукой. Все присутствующие встали. У всех лица сияли радостно, всех охватило волнение. Владимир Ильич с обычной своей аккуратностью посмотрел на нас и… объявил заседание открытым. Порядок дня был заранее составлен так, чтобы не утомлять Ильича».
В стране создавалась серьезная угроза внутренней контрреволюции. В Финляндии и на Украине расстреливали коммунистов, восстал против Советов чехословацкий корпус — из тех чехов, которые были захвачены в плен в годы войны с Германией. В Москве и Петрограде чекисты Дзержинского раскрывали один за другим тайные заговоры против Советской республики. У заговорщиков находили целые склады оружия и боеприпасов.
В эти опасные для революции дни, когда молодая неокрепшая республика была опоясана огненным кольцом фронтов, а в тылу Советов готовились новые и новые мятежи, заговоры, убийства, Советское правительство во главе с Лениным проявило спасительную решимость и твердость в борьбе с врагами.
Народный комиссар внутренних дел Петровский писал в «Вестнике НКВД»: «Расхлябанности и миндальничанью должен быть положен конец. Все известные местным Советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты заложники…»
Нужно было как можно скорее, немедля раздавить змеиную голову контрреволюции, обезопасить тыл от возможных новых мятежей. Совнарком 5 сентября 1918 года принял решение: ответить на белый террор беспощадным красным террором против врагов революции. 10 сентября 1918 года в газете «Известия» было обнародовано правительственное постановление. Вот его полный текст:
«Постановление Совета Народных Комиссаров
О красном терроре
Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад председателя Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью; что для усиления деятельности Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности и внесения в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях; что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры. Подписали:
Народный Комиссар юстиции Д. Курский,
Народный Комиссар по внутренним делам Г. Петровский и
Управляющий Делами Совета Народных Комиссаров Вл. Бонч-Бруевич. 5 сентября 1918 года».
Петровский, не колеблясь ни минуты, поставил свою подпись под этим документом, ибо сознавал, что такие жесткие меры вызваны чрезвычайными обстоятельствами — борьбой не на жизнь, а на смерть, которую навязали русской революции черные силы старого мира. Более мягкими действиями, как показывал опыт истории, спасти революцию было невозможно.
И вместе с тем при решении других вопросов Григорий Иванович требовал от работников местных Советов осмотрительности, тактичности. Это касалось таких мероприятий, как сбор чрезвычайного налога прежде всего с крестьян-середняков, конфискация имущества, отделение церкви от государства и т. д.
На трудном посту наркома внутренних дел РСФСР Григорий Иванович Петровский работал до апреля 1919 года.