«Мы уже близко»
«Мы уже близко»
Всё слышнее, особенно по ночам, весенняя капель. Приходит апрель, и в сумерках наступающего весеннего вечера раздаётся предпасхальный благовест колоколов на костёле монастыря Бернардинов, Сегодня — «вельканоц»: Христос должен восстать из мёртвых. Но в этот час не услышат о воскресении Христа верующие львовяне. Ходить по улицам можно до девяти вечера. Все торопятся домой ещё загодя до «полицейского часа». Ведь минутой позже после него любого человека, появившегося на улице без пропуска, расстреливали на месте.
Кригер слышит звуки колоколов, шаги бегущих домой богомольцев и в наступившей тишине ровно в девять — гул самолётов.
Люди в подземелье не могут увидеть повисших над городом осветительных бомб, превративших мгновенно тёмную апрельскую ночь в ясный день.
Будто простуженные собаки, застигнутые нежданным визитом, залаяли немецкие зенитки. В это время в полосатых пижамах мчатся в подвалы важные чины гестапо, проживающие в гостинице «Жорж». Взъерошенные фрау и фрейлин, бежавшие в своё время от бомбёжек английских самолётов из Берлина и Гамбурга во Львов, тоже стараются укрыться как можно глубже под землю. Их лица лоснятся от косметических кремов, они прижимают к себе тяжёлые сумки, набитые драгоценностями и золотом. Завоеватели, назвавшие древний украинский город немецким именем Лемберг, жмутся теперь друг к другу в сырой полутьме подвалов. Они не гнушаются даже сидеть на одних скамьях с украинцами и поляками — с теми, для кого до этого вечера зловещая надпись — «Нур фюр дейтше» делала невозможным пребывание под одной крышей с «арийцами».
…Первая советская бомба падает в двух кварталах от монастыря Бернардинов. Она разбивает излюбленный гитлеровцами ресторан «Пекелко» [2], оправдывая, наконец, название ресторана и превращая его залы, набитые гестаповцами, в настоящий, а не только вымышленный и романтический ад.
…Удар бомбы и её разрыв отдаётся в подземелье ужасным грохотом.
Сыплется земля.
Дети плачут.
Даже крысы, будто в предчувствии дождя, исчезли.
Канун праздника воскресенья Христова как будто бы испорчен, но в грохоте рвущихся бомб, в трескотне зениток, в тяжком гуле взлетающих на воздух немецких эшелонов со снарядами, которые как раз в эту ночь заполнили подъездные пути главного вокзала, в ярком свете медленно плывущих к земле осветительных ракет ожидаемый так давно праздник наступает значительно раньше.
В пронзительном свисте и тяжёлом воздухе разрыва всякой новой советской бомбы притаившийся город снова чувствует силу и мощь Советской Армии, громящей гитлеровцев около Тернополя. В жужжании невидимых самолётов, в звуках рвущихся бомб настойчиво слышна одна и та же, обращённая к друзьям, мелодия: «Ждите нас. Мы уже близко. Мы возвращаемся!»
Пять дней будут очухиваться гитлеровцы от налёта, увозить обратно в Германию истеричных фрау, погружать в составы ворованную мебель, ещё забрызганную кровью убитых фашистами её владельцев. В посленалётные дни утихает на время террор гестапо. Это значит: не будет акций, облав, внезапных проверок документов на улицах. Разве до этого сейчас оккупантам? И, устраивая поспешно семейные дела, отправляя из Львова жён и персидские ковры, фарфор и старинные гравюры, пытаясь даже увезти в Германию чучела мамонта и носорога (найденных в 1909 году в залежах горного воска в Прикарпатье), те оккупанты, кому приказано остаться во Львове, заботятся также, как бы лучше, безопаснее сберечь свою собственную шкуру.