«Москва моя»

«Москва моя»

Взрослые и дети поют любимую «Катюшу», «Летят самолёты, сидят в них пилоты» и, разумеется, одну из самых любимых песен львовян, особенно привившуюся в городе, — «Песню про Москву». Узники, быть может, самой страшной тюрьмы на свете поют разными голосами тихо и взволнованно: «Москва моя, страна моя, ты самая любимая!» Песня трогает всех до слёз, потому что любое её слово переплетено с единственной надеждой на Москву. Откуда же больше ждать помощи? Родные, близкие, знакомые, те, что когда-то жили наверху, убиты.

Беглецы, загнанные в темноту, перебирают в памяти всех дальних родственников, которые живут в Америке, в Палестине, в Англии. В самом лучшем положении Галина — дочь часового мастера из местечка Турки. Её родной брат живёт в Америке. Он хорошо учился когда-то во Львовском университете, но вынужден был покинуть Львов в ноябре 1938 года после того, как польские студенты — «эндеки» зверски избили его в одной из аудиторий старинного университета. Галина Винд отлично помнит адрес американского брата.

Но Галина не могла знать тогда, что брат не сможет помочь сестре оттуда, из далёкой заокеанской страны, где уже зреют семена нового американского фашизма!

…Течение времени почти незаметно. Люди потеряли бы счёт дням, если бы не вести с воли, которые приносили Буженяк, Колендра и Коваль. Изредка, чтобы побаловать детей, Буженяк приносит им в портфеле то землянику, то черешни. Надо было видеть, какую радость доставляли ребятишкам эти вестники лета, занесённые в мрачный и тёмный мир.

Однажды хладнокровие Коваля спасает всех беглецов от неминуемого провала. На улице Романовича — очень, удобный спуск в подземелья Львова. И до Бернардинского монастыря оттуда недалеко. Вот почему несколько раз Коваль именно здесь опускал под землю Буженяка и Колендру, нагруженных припасами. Коваль не знал, что агент гестапо, ведущий наблюдение за улицей, сквозь жалюзи из квартиры углового дома, заметил набитые портфели в руках у канализаторов. В следующий раз, не успел Коваль закрыть крышку люка за ними, как агент выскочил на улицу, показал свой значок и опросил: «Что они понесли туда, в канал?»

Коваль спокойно улыбнулся и сказал:

— Спустись и посмотри!

Такое предложение не очень улыбнулось гестаповскому шпику. Он повертелся, повертелся и скрылся. Чтобы сбить его с толку, Коваль вскочил в проходивший по улице трамвай, проехал несколько остановок, затем пересел на следующий, пока, наконец, не убедился, что за ним не следят. Он пробрался в канал через другой люк и предупредил товарищей, что отныне спуск и выход на улице Романовича для них должны быть закрыты.

Ещё тяжелее стало доставлять продукты беглецам.

Нагрузив дома портфели едой, канализаторы проникали под землю поодиночке из разных районов города.

Прежде чем собраться вместе под монастырём Бернардинов, им приходилось проползти под землёй не один километр. Они чувствуют за собой слежку гестапо. Надо теперь продумывать заранее любой свой шаг, надо проявлять как можно больше осторожности. Часто то один, то другой из них, переодетый дома в чистое, уходя в город, не может миновать монастырь Бернардинов. Там, внизу, на глубине четырёх метров сидят скорчившись в темноте, в сырости их подопечные.

Канализаторы, проходя тротуарами по Бернардинской площади, косят глазами на сливающуюся с булыжниками квадратную чугунную решётку сточного люка. Через её пазы вниз поступает вода и воздух. Но сквозь эту же решётку могут вырваться на волю и голоса беглецов. Их спасители не замечают ни уличного шума, не слышат звонков пробегающих трамваев. Их слух направлен в сторону чугунных решёток, заделанных в мостовую вокруг монастырской площади. Канализаторы втягивают в себя новом воздух, стараясь определить, не доносятся ли на улицу из старинного канала запахи пищи…