Трагедия перестройки
Трагедия перестройки
Политика — дело сложное, выражающее интересы классов, социальных групп, целых государств. Невозможно перечислить все основные постулаты политики — это задача специального научного труда. Здесь я хочу сказать лишь об одном из них: на сложных перекатах истории совершенно необходимо очень четко и наверняка безошибочно определить главную опасность, стоящую перед страной, обществом.
Понять и четко сформулировать главную опасность — это и значит проявить истинную политическую мудрость. Если преобразователь не видит главной опасности, а увлекается борьбой с угрозой мнимой или второстепенной, это ведет к неверной оценке причин возникающих трудностей, а следовательно, неизбежны ошибки в их преодолении.
Естественно, с течением времени и развитием общественных процессов главная опасность, угрожающая нормальному ходу преобразований, меняется. Прозорливость политика в том и состоит, чтобы заблаговременно предвидеть перемены в умонастроениях людей, смягчая или вовсе предотвращая неблагоприятные тенденции.
Это общие, так сказать, теоретические положения. Но если от них перейти к реалиям жизни, то можно вспомнить, что на первоначальном этапе перестройки характерным было противоборство между перестроечными силами, составляющими большинство народа, и силами, не желавшими перемен в обществе.
Думаю, что этот первоначальный ориентир был верным. Конечно, и сейчас есть люди, которые тоскуют по временам беззакония и массовых репрессий. Есть они, между прочим, не только среди приверженцев былого, но также и среди новоявленных «ультрадемократов», призывающих «вешать коммунистов на фонарных столбах». Но большинство народа с энтузиазмом встретило перестройку. Между тем антисоциалистические, деструктивные силы, которые нарекли себя демократами, «прорабами перестройки», используя преобладание в средствах массовой информации, принялись лепить образ «врага перестройки» из всех, кто был с ними не согласен, кто придерживался принципа постепенности, последовательности и преемственности общественных преобразований.
Этих-то несогласных антисоветская пресса и окрестила консерваторами, попыталась свалить на них вину за неудачи перестройки. Но, отвлекаясь сейчас от смысла политических ярлыков, позволительно спросить: какое отношение консервативно настроенные люди имели к расстройству потребительского рынка и денежного обращения в 1990 — 1991 годах? Разве консервативные силы способствовали развалу СССР, катастрофическому росту спекуляции и преступности, формированию слоя буржуа? Разве они организовали кампанию по глумлению и дискредитации Советской Армии? Разве они организовали вспышки межнациональной розни и волну митинговщины., отвлекавшие людей от дела? Конечно же, нет! Все это дело рук антикоммунистических, национал-сепаратистских сил, ревизионистов всех мастей и оттенков. А те, кого нарекли консерваторами, наоборот, прилагали максимум усилий, чтобы не допустить столь негативного развития событий.
И на поверку вышло, что так называемые консерваторы оказались самыми настоящими реалистами, реформистами. Если бы к их советам прислушались, стране удалось бы избежать многих бед. Реалисты предвидели их и предостерегали от ошибок. За это на них обрушивался град «антиперестроечных» обвинений.
Истинная драма, даже трагедия перестройки заключается в том, что вместо нормальной, здравой полемики с так называемыми консерваторами, увлекшись борьбой с ними, лидеры перестройки не увидели (точнее, не хотели видеть) действительно главную угрозу, которая исподволь набирала силу.
Эта главная, страшная опасность — национализм, сепаратизм.
Потом Горбачев и некоторые другие ведущие политики часто повторяли: мы недооценили опасность националистических движений. Однако пришла пора спокойно спросить: кто это «мы»? Пришла пора по-настоящему разобраться в истоках и носителях национализма. Пришла пора осознать, что увлечение политической борьбой с консерваторами и потворство националистическим движениям, поначалу прикрывавшимся демократическими лозунгами, — это две стороны одной медали, это роковая ошибка перестройки.
Вообще говоря, в процессе перестроечных преобразований опасность нарастания национализма была неизбежной, о чем свидетельствует исторический, мировой опыт. Нетрудно было предвидеть, что первые «неформальные» движения, возникающие в ходе демократизации общественной жизни, используют для своей консолидации именно национальный фактор — самый простой, самый доступный для понимания масс, тем более в прошлые годы тут было допущено немало перекосов, особенно по части развития национальных культур и языков. Все ведущие «неформальные» движения в союзных республиках начинались с использования национальной идеи. Именно национальная идея всегда идет впереди, уступая место идее социальной лишь по мере того, как трудящиеся овладевают политическим опытом.
Лично я не вижу ничего дурного в том, что национальные идеи служат как бы катализатором возрождения политической активности людей. Более того, это прекрасно! Главное, чтобы рост национального самосознания не вырождался в идею национальной исключительности или приоритета одной нации. И применительно к политической ситуации 1988 года, когда повсеместно в республиках активизировались «народные фронты», для меня вопрос стоял так: поощрять политический динамизм людей, однако не допускать его перерождения в националистические, антисоветские движения.
Первым грозным сигналом на этот счет стали события в Нагорном Карабахе. Они показали, насколько взрывоопасны национальные вопросы, по какому гибельному, тупиковому пути может пойти развитие общественных процессов, если вовремя не остановить нарастание национализма. Естественно, в начале 1988 года мы неоднократно обсуждали на заседаниях Политбюро обстановку в Нагорном Карабахе, требования Армении, Азербайджана. И единогласно пришли к единственно верному решению: в настоящее время перекройка национально-территориальных границ недопустима! Тут речь идет о принципе. Если его нарушить хотя бы один раз, это откроет дорогу многочисленным кровавым конфликтам.
Несколько позже, в мае 1988 года, были решены и другие, уже тактические вопросы: в частности, о смене партийного руководства в Азербайджане, Армении. Для того чтобы провести пленумы ЦК, наметили направить в республики членов Политбюро: меня — в Баку, Яковлева — в Ереван.
Собственно говоря, это было предложение Горбачева, которое все поддержали. Помимо того, решили, что вместе со мной в Баку полетит Разумовский, а вместе с Яковлевым в Ереван — Долгих.
В Азербайджане я познакомился с обстановкой и засел за подготовку выступления. Закончил его часов в одиннадцать вечера — эти рукописные листки и сейчас хранятся в моем архиве, такова многолетняя привычка: выступления пишу от руки и сохраняю оригиналы. Но поскольку ситуация в Баку складывалась непростая, несмотря на поздний час, я решил посоветоваться по телефону с Горбачевым:
— Михаил Сергеевич, хочу согласовать стержень выступления на завтрашнем пленуме.
— Давай…
— В основе будет постановление Политбюро по НКАО. Суть в том, что нельзя решать национальные вопросы путем изменения территориальных границ без согласия республик. Надо сохранять статус-кво. Но добиваться, чтобы законные требования всех национальных групп населения, каждого человека, независимо от того какой он национальности, полностью бы удовлетворялись…
— Да, позиция принципиальная, — одобрил Горбачев. — Желаю успеха.
На следующий день я изложил эту позицию перед участниками пленума ЦК КП Азербайджана. И не сомневался, что точно так же поступил Яковлев в Ереване, поскольку речь шла о принципиальном постановлении Политбюро. Однако когда я ознакомился с выступлением Яковлева на пленуме ЦК КП Армении, то с удивлением обнаружил, что он полностью обошел молчанием проблему ИКАО. Яковлев много говорил о засевших в обществе консерваторах и опасности консерватизма, однако ни разу не произнес даже слов «Нагорный Карабах», не упомянул о твердой позиции центра по вопросу о национально-территориальных границах — словно не существовало ни этого важнейшего документа, ни этой жгучей проблемы.
Стоял май 1988 года.
О памятном для меня заседании Политбюро в начале сентября 1988 года, когда Яковлев докладывал о своей поездке в Литву, я уже писал. Именно к осени мои и его оценки намерений прибалтийских националистов окончательно разошлись. Множество фактов указывало, что идет быстрый процесс становления активных националистических, антисоветских движений.
Яковлев со своей стороны призывал не нервничать, утверждая, что в Прибалтике развиваются нормальные процессы демократизации, свойственные перестройке.
Что же происходило в действительности? Кто оказался прав?
Сегодня, когда многое прояснилось, можно с полной достоверностью начертить «график», согласно которому «неформалы» Прибалтики перевоплотились в «радикалов от национализма», прошли путь от вопроса о республиканском хозрасчете до выхода из СССР. Весь этот период на политическом фронте перестройки шла ожесточенная борьба против настоящих коммунистов, им приклеивали ярлыки консерваторов. А в это же самое время «прорабы», ренегаты и ревизионисты срочно перекрашивались из коммунистов в «национал-демократов», вставляли в петлицы цвета национальной символики, чтобы не остаться в стороне от власти и не потерять своих привилегий.
Смотрите, что получилось. В Латвии, в Эстонии лидерами националистических сил стали бывшие высокопоставленные партийные функционеры. А уж что касается Литвы, то здесь особая «заслуга» в расколе компартии и создании всех условий для расцвета национализма принадлежит бывшему первому секретарю ЦК КП Литвы классическому ликвидатору Бразаускасу.
Националистическая волна в прибалтийских республиках стала особенно быстро нарастать в конце 1989 года после второго Съезда народных депутатов СССР. Всем памятны острейшие дебаты вокруг доклада Яковлева о пакте Молотова — Риббентропа и секретных протоколах к нему. Не буду здесь входить в детали того обсуждения, однако напомню о пророческих словах, звучавших с трибуны. Один из депутатов с горечью воскликнул:
— Что вы делаете? Опомнитесь! Вы же даете зеленый свет развалу Советского Союза!
Нет, не прислушались…
Про взвинченную, скандальную обстановку на втором Съезде народных депутатов СССР я уже писал, она стала предвестием грядущего кризиса перестройки. В том политическом угаре, подогреваемом нашими и зарубежными средствами массовой информации, трудно было рассчитывать на принятие мудрых решений. Что же касается меня, то я, конечно, понимал грозящую опасность. Говорю это вовсе не для оправдания меня как члена высшего партийного руководства. История требует точности, конкретности в оценке действий каждого политика.
А сейчас хочу сказать о том, что примерно до конца 1988 года Горбачев, Яковлев и некоторые другие члены Политбюро просто стеснялись произносить слово «национализм», заменяя его понятием «экстремизм», а слова «интернационализм»,«интернациональная солидарность» совсем исчезли из политического лексикона — это находило отражение и в прессе, в официальных сообщениях о массовых беспорядках. В этом проявлялась тенденция приглушить опасность национализма, исподволь уже начавшего разъедать единство Советского Союза. Я же предпочитал называть вещи своими именами, поскольку видел в нарастающей волне сепаратизма главную опасность для перестройки. А потакание, потворство националистическим элементам считал недопустимым, понимая, что оно обернется горем для миллионов людей.
Партия, зараженная национализмом, — это гибнущая партия, тут сомнений не было. Много раз на заседаниях Политбюро поднимался вопрос о тревожных сообщениях из Прибалтики. Впрочем, они тревожили, конечно, не только меня, но и многих членов Политбюро, их ставили коммунисты на Пленумах ЦК. В результате газета «Правда», наконец, начала публиковать материалы, обнажающие националистическую сущность народных фронтов. Но хорошо помню, какая яростная атака пошла за это на «Правду» и ее тогдашнего главного редактора В.Г. Афанасьева со стороны литовских коммунистов — бывших литовских коммунистов, которые на деле оказались ликвидаторами, националистами.
Обстановка в Прибалтике накалялась, и ЦК КПСС выступил со специальным заявлением. Оно было сделано летом 1989 года под давлением сгущавшихся обстоятельств, когда из прибалтийских республик начали потоком приходить дурные вести о дискриминации некоренного населения, о резком нарастании межнациональной напряженности. То заявление одобрительно, с надеждой восприняли все здоровые силы в Прибалтике, да и не только там: оно ведь могло стать поворотным событием в развитии национальных процессов. Речь шла о том, чтобы устранить наслоения прошлого, дать широкий простор для развития национальных культур и языков, обеспечить полную свободу для национальных традиции и обычаев, учесть законные требования коренного населения. Но в то же время Заявление ЦК КПСС напоминало об опасности национализма, защищало интересы всех народов, населявших Прибалтику. По сути дела это была программа оздоровления политической обстановки, причем программа не абстрактная, не кабинетная — она учитывала сложившиеся к тому времени реалии.
Уверен, если бы центр и средства массовой информации начали тогда работать в духе заявления, дальнейшие события развивались бы совершенно иначе и не привели бы к политическому кризису в Прибалтике. Но, увы, судьба Заявления ЦК КПСС была плачевной: по нему открыли мощный огонь лидеры народных фронтов, их поддержали некоторые центральные органы печати. А центр, ЦК КПСС снова проявил непозволительную пассивность. Создавалось впечатление, что кое для кого заявление было просто формальной акцией, а незавидную судьбу для него уготовили для того, чтобы еще более вдохновить прибалтийских сепаратистов.
Понимая, в каком направлении развиваются события, видя крайнюю пассивность центральных органов в борьбе с национализмом, я решил обратиться в Политбюро ЦК КПСС со специальной запиской. Это было уставным правом коммуниста, но любопытно, что члены Политбюро с начала тридцатых годов ни разу не пользовались таким правом. Это и понятно, это было архиопасно. Однако у меня иного выхода не оставалось: все мои попытки в 1988 и 1989 годах поднять серьезный разговор на Пленумах ЦК, заседаниях Политбюро о национализме и сепаратизме, о положении в партии, ее единстве были безуспешными. Это и побудило в письменной форме изложить свои соображения (привожу полный текст письма).
«Центральному Комитету КПСС,
Генеральному секретарю ЦК КПСС
тов. Горбачеву М.С.
В марте текущего года я обратился к вам, Михаил Сергеевич, по вопросу единства партии, политической ситуации в стране, о созыве Пленума ЦК.
Как известно, чтобы не ошибиться в оценке политической обстановки, важно правильно определить тенденцию развития событий, определить, от чего — к чему.
С тех пор, как я направил письмо в ЦК, минуло два месяца. Но за это короткое время положение в обществе стало еще сложнее. Страна находится в расстроенном состоянии. Вопрос стоит так: или все, что достигнуто усилиями многих поколений, будет сохранено и развито, перестроено и обновлено на подлинно социалистической основе, или Советский Союз прекратит свое существование и на его базе образуются десятки государств с иным общественным строем.
В Литве взяли верх буржуазные националисты, республика дрейфует на Запад. В таком же направлении движутся Эстония и Латвия. В некоторых западных областях Украины к руководству Советами пришли ярые националисты. В Закавказье идет братоубийственная война, в ряде районов — двоевластие. Социалистическое содружество в Европе распалось. Страна теряет союзников. Позиции империализма укреплены.
Становится ясным, что в нынешних условиях, в обстановке политической нестабильности в стране невозможно осуществлять глубокое реформирование общества, вести его перестройку. Невозможно.
Межнациональные конфликты и центробежные силы в федерации, забастовки, невыполнение важных указов президента, законов Верховного Совета СССР, падение дисциплины в народном хозяйстве фактически срывают реализацию программы правительства по оздоровлению экономики, делают невозможным проведение экономической реформы. Если судить по реальному положению, то политика обновления в ряде республик по многим позициям под натиском националистических, сепаратистских сил терпит крушение.
Поездки по стране, беседы в трудовых коллективах, встречи с коммунистами показали, что образовался разрыв между «общественным мнением», создаваемым в средствах массовой информации, и действительным настроением трудящихся. Это видно и по почте ЦК. Однако мы это зачастую не замечаем и адекватно не реагируем.
Многие коммунисты, трудящиеся требуют от ЦК КПСС реальной оценки политической обстановки, принятия эффективных мер, так как наше социалистическое Отечество в опасности. Это же факт, что в СССР действуют силы против социализма. Они скоординированны, имеют внешние связи. Сейчас главное — спасение СССР как целостного государства. Вокруг этого КПСС и должна объединить рабочий класс, крестьянство, интеллигенцию — всех, кому дорог наш социалистический Союз.
Считаю необходимым созвать расширенный Пленум ЦК с участием партийного актива страны и обсудить текущий момент, рассмотреть ход предсъездовской дискуссии, подготовки kXXVIII партсъезду, реализации рекомендаций Письма ЦК коммунистам страны.
Созыв Пленума также необходим для того, чтобы рассмотреть меры правительства по переходу к рыночной экономике. На Политбюро ЦК эти вопросы не обсуждались. Таким образом, политическое руководство страны оказалось в стороне от этих программ, которые волнуют все Отечество, затрагивают интересы каждого человека.
Самое важное — выработать на Пленуме ЦК и осуществить конкретные меры по отпору антисоциалистическим, национал-сепаратистским силам, сплочению партийных рядов, укреплению целостности Советского Союза. Многие областные, районные партийные комитеты требуют созыва Пленума ЦК. С этим нельзя не считаться. За созыв Пленума высказывались отдельные члены Политбюро ЦК.
Вчера, в воскресенье, 27 мая, я говорил с вами по поводу этой записки. Сегодня направляю вам ее. Прошу ознакомить с настоящим письмом, а также письмом в ЦК от 27 марта (до сих пор оно не разослано) товарищей, входящих в состав ЦК КПСС, Центральную ревизионную комиссию, первых секретарей ЦК компартий союзных республик, крайкомов, обкомов партии.
С уважением Е.Лигачев. 28.05.90».
Да, это письмо было написано в мае 1990 года. И, перечитывая его сегодня, я с глубокой душевной болью думаю о том, что оно, увы, оказалось пророческим. Между тем содержавшиеся в нем выводы не были ведь частным мнением коммуниста: речь шла об официальном письме, которое член Политбюро направил Генеральному секретарю ЦК КПСС. Проблемы, затронутые в нем, казалось бы, требовали незамедлительного рассмотрения — для этого и предлагалось срочно созвать Пленум ЦК КПСС. На этом, кстати, настаивали многие члены ЦК.
Вот такое письмо я, как член Политбюро, официально направил Горбачеву. Но произошло нечто невероятное, поразительное. Под все более громкие восклицания о плюрализме, гласности и демократизации КПСС на самом деле обстановка в высшем эшелоне партии все более начинала напоминать глухие времена. В нарушение Устава КПСС и явно во вред перестройке, с моими письмами так и не были ознакомлены члены Центрального Комитета КПСС.
Письма легли под сукно.
Позволю себе привести любопытный разговор, который после XXVIII съезда КПСС состоялся у меня с тогдашним первым секретарем ЦК КП Белоруссии Е.Е. Соколовым. Он рассказал мне о совещании в дни съезда, на котором обсуждались кандидатуры в новый состав Центрального Комитета КПСС. Моей фамилии в зачитанном списке не оказалось, и кто-то спросил у Горбачева:
— А почему нет в списке Лигачева? Горбачев ответил:
— Он в последнее время пишет слишком много писем…
Что ж, я действительно писал Горбачеву письма с анализом ситуации в стране, требовал созыва Пленума ЦК для коллективного обсуждения сложившегося положения. Как и многие члены ЦК, я предвидел трагический ход событий и не молчал, а делал все возможное, чтобы предотвратить беду. К сожалению, мои возможности в силу многих причин были ограничены. Чтобы мой голос не был услышан, Горбачеву, вопреки его же обещаниям, пришлось пойти даже на противоречащее Уставу КПСС замалчивание моих писем к членам ЦК. Чтобы я вел себя «спокойнее», чтобы связать мне руки в политической борьбе, мои политические противники не прекращали непрестанные и вздорные нападки на меня.
Что ж, в какой-то мере эти нападки увенчались успехом: я не мог изменить ход событий.
Но кто от этого выиграл и кто пострадал?
Из-за того, что вовремя не была распознана главная опасность для перестройки — набирающий силу национализм, великая держава уже в ту пору оказалась на грани раскола.
Впрочем, коммунистам, всем советским людям, да и нашим сторонникам и противникам за рубежом, надо знать следующее.
В период подготовки к XXVIII съезду партии, когда обсуждались тезисы Отчетного доклада, я настаивал на том, чтобы четко сформулировать главную опасность, угрожающую нормальному ходу перестроечных преобразований. Яковлев, Медведев в качестве главной опасности по-прежнему продолжали выдвигать консерватизм. Это было зафиксировано в варианте Отчетного доклада, который рассматривался в Политбюро. Ознакомившись с ним, я направил Горбачеву свое мнение, в котором указывал, что существует по меньшей мере три главные опасности: консерватизм, национал-сепаратизм и силы, толкающие страну к врастанию в капитализм. Скажу откровенно, консерватизм в моем понимании — а я его изложил выше, — на мой взгляд, не являлся основной опасностью для перестройки. Однако в этом вопросе я пошел на политический компромисс, самым важным для меня было указать на опасность национализма.
К сожалению, в докладе опасность активизации националистических сил представлена лишь как «серьезное осложнение» в реализации задач перестройки. Иными словами, даже в середине 1990 года, когда исподволь начинался процесс разрушения СССР, все еще преуменьшалась главная опасность — национал-сепаратизм.
И все-таки в Отчетном докладе Горбачева XXVIII съезду партии, как известно, упомянуты все три опасности. Но не прошло после съезда и месяца, как Горбачев, выступая на маневрах Одесского военного округа, снова в качестве опасности для перестройки назвал лишь консерватизм.
Только спустя полгода, на декабрьском Пленуме ЦК КПСС 1990 года, Горбачев сделал доклад, в котором говорилось:
«Теперь уже невооруженным взглядом видно: сепаратистов не интересуют подлинные чаяния народов, спекулируя на святых чувствах, они стремятся реализовать свои планы. Нельзя пройти мимо того, что иные националистически настроенные деятели, провозглашая лозунги о „великой“ Литве, Украине, Молдавии и т.д., начинают открыто заявлять претензии на те или иные территории. К чему это может привести и уже приводит, всем нам хорошо известно. Скажу прямо: сейчас в стране нет более серьезной опасности, чем махровый экстремистский национализм, нагнетание межнациональной розни».
Снова запоздали — на сей раз поистине катастрофически! Как горька мне эта моя правота! И главное: почему, почему же все-таки Горбачев и его ближайшее окружение не прислушались к моим и другим подобным предостережениям? Почему замолчали, положили под сукно мои письма, обращенные к членам ЦК, грубо нарушив тем самым принцип коллективного руководства?
Время дает ответы и на эти вопросы.. Со своей стороны могу сказать, что Горбачева умело вовлекли в сугубо политическую борьбу, пугая «правой» опасностью, намекая на судьбу Хрущева. В итоге вместо реальной опасности, угрожавшей перестройке, — махрового национализма, ему подсунули опасность мнимую — в виде консерватизма, причислив к консерваторам политиков, стоящих на позициях реализма, социализма.
И еще. В приведенном письме к членам ЦК и Горбачеву я указывал на то, что межнациональные конфликты и центробежные силы в федерации срывают выполнение экономических программ, ведут страну к хозяйственной катастрофе. Главным я считал спасение СССР как целостного государства.
Но разве не об этом шла речь в докладе Горбачева на четвертом (1991г.) Съезде народных депутатов СССР?..
Да, вопрос о постоянном запаздывании Горбачева — непростой вопрос. Невозможно объяснить его тем, что Михаил Сергеевич не был, мол, по-настоящему информирован о событиях в стране. Нет, это не так, совсем не так.