Судороги перестройки

Судороги перестройки

Антисоциалистическая направленность перестройки резко возросла после возведения А. Н. Яковлева на пост второго Секретаря ЦК КПСС. Теперь он стал главным идеологом партии, советником и наставником Горбачева, «архитектором» перестройки.

Отлично понимая роль средств массовой информации в обществе, Яковлев избрал эту сферу деятельности в качестве основного направления. И в первую очередь занялся заменой главных редакторов, которые, по его мнению, не смогли перестроиться, не обеспечивали политический курс, проводимый Горбачевым. Очень скоро станет ясно, что дело идет к созданию «радикальной команды» в средствах массовой информации. Ей отводилась особая роль в обеспечении горбачевско-яковлевской политики, направленной не на совершенствование социализма, а на его разрушение.

Одной из первых кадровых акций, осуществленных Яковлевым, была замена главного редактора журнала «Коммунист» – теоретического органа ЦК КПСС. Его возглавлял тогда доктор философских наук, профессор Ричард Иванович Косолапов.

Спустя немногим более четырех месяцев после XXVII съезда КПСС, 23 июля 1986 года, вопрос о работе редакции журнала «Коммунист» был внесен на заседание Политбюро. Стало ясно, что новый идеолог ЦК решил прибрать журнал к рукам.

Обосновывая это, Горбачев в своей речи на Политбюро резко критиковал редакцию журнала: «Слаба основа теоретического анализа современных процессов. Философские статьи не дают анализа сегодняшнего дня, не раскрывают исторические аспекты развития партии, экономический механизм. Ученые не дают на них ответа. Идеологическому Отделу ЦК и Секретариату необходимо детально вникнуть в работу журнала» (В. И. Воротников. «А это было так…» Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС. М. 2003. с. 125).

Смысл этого шага был очевиден: направить деятельность журнала на теоретическое обеспечение «перестройки» в духе ее понимания и проведения Горбачевым, Яковлевым и их единомышленниками.

Р. И. Косолапов был освобожден от должности главного редактора журнала «Коммунист» и направлен на преподавательскую работу в Московский государственный университет на философский факультет.

Е. К. Лигачев следующим образом освещает в своей книге эту акцию Яковлева:

«Меня не покидало ощущение, что речь шла о каких-то личных счетах, хотя и не только о них. Ричард Иванович был одним из немногих, за кем, как говорится, присматривали и после ухода из журнала. „Присмотр“ заключался в том, чтобы не позволить этому способному человеку вновь продвинуться по служебной и общественной лестнице.

Помню, мне однажды позвонил в этой связи ректор МГУ академик Логунов и сказал:

– Егор Кузьмич, на меня жмут, чтобы я не назначал Косолапова деканом факультета…

Взвесив мнения о Косолапове, которые приходилось слышать, я посоветовал:

– А вы его держите исполняющим обязанности. Главное – пусть в этой должности работает.

Спустя четыре года на втором этапе Учредительного съезда Компартии РСФСР снова возник вопрос о Косолапове. К тому времени Ричард Иванович вновь появился на общественной арене; его статьи и публичные выступления показывали, что он занимает прочные партийные позиции, борется за истинное обновление социализма. Кто-то предложил избрать Косолапова в состав ЦК Компартии РСФСР.

Тут же на трибуну буквально взбежал первый заместитель главного редактора „Коммуниста“ Лацис (впоследствии один из видных политических оборотней, ярый антисоветчик) и принялся клясть Косолапова за якобы былую связь с Черненко. Не знаю, была ли она на самом деле, но даже если и была, то почему ее надо ставить в упрек? И почему только Косолапову? Никто ведь не третирует бывших высокопоставленных работников ЦК КПСС, получивших Ленинскую премию за телефильм о Брежневе, которые и сегодня занимают весьма высокие должности.

Нет, безусловно, в отношении к Косолапову проявилось не только нечто мировоззренческое, но, думаю, и что-то личное.

Вместо Косолапова в „Коммунист“ пришел Фролов, ранее работавший вместе с Яковлевым в аппарате ЦК. Позже Фролов, уже в звании члена-корреспондента, был утвержден помощником Генерального секретаря ЦК КПСС; впоследствии стал академиком Академии наук СССР.

В окружении Горбачева всё чаще стали появляться люди, которые в личном плане замыкались на Яковлева.

Легко просматривалась и другая тенденция: от Генерального секретаря постепенно отдалялись люди, хорошо знающие практическую жизнь страны, а на их место приходили ученые с академическим мышлением.

Безусловно, лидеру необходимы помощники и советники с академическим мышлением, более того, они незаменимы. Однако как в искусстве, так и в политике все дело в пропорциях. Горбачева явно уже осенил ореол „просвещенного монарха“, и он хотел находиться в окружении академиков». (Е. К. Лигачев. «Предостережение». М. 1999, с. 126–127).

…Журнал «Огонек» многие годы был одним из самых популярных советских журналов. Но в горбачевское время он стал ультрарадикальным. Это произошло после назначения по предложению идеологического отдела ЦК главным редактором журнала В. Коротича. В «Огоньке» потоком пошли экстремистские, антикоммунистические публикации, накалявшие общественно-политическую атмосферу, оскорблявшие армию, носившие антипартийную направленность. По свидетельству Е. К. Лигачева, Коротич многократно каялся, но продолжал ту же антисоциалистическую линию. Впоследствии он нашел себе пристанище в Соединенных Штатах Америки…

Тем же курсом пошли газеты «Аргументы и факты», «Московские новости», «Московский комсомолец», «Литературная газета», а впоследствии – «Известия», другие массовые издания.

Становилось очевидным, что под влиянием Яковлева усилился процесс размежевания газет и журналов по идеологическим позициям. У КПСС, сторонников социализма в стране все меньше оставалось СМИ, твердо отстаивавших социалистические позиции. Это произошло тогда, когда Горбачев и Яковлев, по определению Е. К. Лигачева, «взяли прессу на себя».

«Экстремистская пресса, – пишет Е. К. Лигачев, – продолжала свою разрушительную работу, наращивая крен в сторону негативных публикаций, круша всё и вся в отечественной истории…

Отчетливо выявилась определяющая роль СМИ в дестабилизации положения в Прибалтике. В Литве, Латвии и Эстонии народно-фронтовская печать стала тараном, с помощью которого расшатывались устои социализма и союзного государства.

Всё чаще звучали предостережения, что Прибалтика, и, в частности Литва, служат своего рода полигоном, на котором испытывают радикальные, разрушительные модели. К сожалению, Политбюро в целом не прислушалось к этим тревожным предостережениям…» (Е. К. Лигачев. «Предостережение». М. 1999, с. 129–130).

В начале 1986 года в печати стали появляться материалы с критическим разносом ряда партийных организаций и лиц. В них содержался не столько критический анализ, объективный разбор проблем, предложений как исправить положение, сколько стремление «размазать» виновников. Так «демократизировалась» пресса, – замечает В. И. Воротников.

Основой для такой её «демократизации» служили горбачевские «перестроечные» лозунги: «больше демократии – больше социализма», «больше гласности и плюрализма» и т. п.

О том, как быстро набирал силу антикоммунизм внутри советской страны в условиях горбачевско-яковлевского перестроечного курса, хорошо видно на примере съезда кинематографистов, состоявшегося 13–15 мая 1986 года.

В. И. Воротников в своем дневнике записал следующее:

«Начало съезда было довольно спокойным, острым, критичным, но без перехлестов. Но уже вечером в первый день работы съезда и на следующий день разгорелись страсти. Был поставлен вопрос об изменении организационных форм кинематографа, о материальной и творческой самостоятельности киностудий. Ряд представителей так называемой „демократической“ интеллигенции резко выступили против идеологии и практики социализма в Советском Союзе, против руководящей роли КПСС. Это было начало конфронтации деятелей культуры с правящей партией.

Съезд шел три дня. Руководителем союза кинематографистов вместо Л. Кулиджанова избрали Э. Климова. Полностью обновился и весь состав правления. Так „молодые, талантливые, горячие“ одержали победу. Горькой оказалась впоследствии эта победа и для них самих, и для нашей кинематографии. Однако съезд дал толчок, спровоцировал аналогичный подход, оценку положения и выводы на состоявшихся позже съездах и других творческих союзов. Эта „демократическая“, антикоммунистическая волна расколола творческие организации. Мнимая свобода обернулась буквально бедствием для подавляющего большинства актеров, режиссеров, писателей, художников и других деятелей культуры». (В. И. Воротников. «А было это так…» Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС. М. 2003, с. 119).

Росту антикоммунистических, антисоциалистических настроений в советском обществе в решающей мере способствовали горбачевско-яковлевские ориентиры и рекомендации. Достаточно вспомнить «установку», высказанную Горбачевым о рамках демократии, свободы слова и гласности: «разрешено всё, что не запрещено законом».

24 сентября 1986 года на заседании Политбюро ЦК обсуждался вопрос «Об актуальных проблемах перестройки». Горбачев сказал: «Политика ЦК народом поддержана. Она обесценивается на уровне „штабов“, как хозяйственных, так и партийных, советских…» Вся антикоммунистическая рать восприняла это как команду: «бить по штабам!»

Началась омерзительная травля, дискриминация, отвратительное очернительство, погромное шельмование партийных комитетов, в особенности городских и районных, областных и краевых.

Вот еще один пассаж Горбачева с того заседания: «Противники перестройки объединились в крике, чтобы дискредитировать, опорочить наши дела, есть неудовлетворенность в народе. Конечно, дело не в политической оппозиции, ее у нас нет, а дело в консерватизме, косности мышления».

Горбачев видит опасность проводимой перестройки не в разрушительных действиях СМИ, набравших свою силу, всемерно поощряемых и поддерживаемых Яковлевым, а в «консерватизме» людей, забивших тревогу за судьбу КПСС, страны, социализма.

«Настоящий разнос устроил Генеральный секретарь на том заседании Политбюро. Эмоционально, с нажимом, угрозами… Теперь метод накачки стал для него системой», – записал в своем дневнике В. И. Воротников.

Горбачев вдохновлял не только доморощенных антикоммунистов, но и их зарубежных наставников. Уже за повесткой дня он заявил: «О радиопередачах Би-Би-Си, голоса Америки и других. Надо прекратить глушение. Это прямо относится к третьей корзине Хельсинки. Возражений нет» – не спрашивает, а категорически резюмирует генсек. (В. И. Воротников. «А было это так…» Из дневника члена Политбюро ЦК КПСС. М. 2003, с. 129, 130).

Впрочем, можно было бы спокойно отнестись к прекращению глушения антикоммунистических, антисоветских голосов. Ведь «запретный плод слаще». Это подтверждено реальностью многих лет и десятилетий глушения в СССР многоликих зарубежных голосов, которое сопровождалось гулявшей по стране прибауткой: «Есть забава на Руси ночью слушать Би-Би-Си».

Зарубежные голоса сделали свое подлое дело. Они не только взрастили диссидентов, но и посеяли сомнения у многих советских людей, слушавших их: так ли уж хорош социализм и плох капитализм?

Первые стали идеологами «демократической» контрреволюции. Вторые – их митинговыми подголосками.

Суть, однако, в другом: в горбачевские годы, в условиях гласности и плюрализма, свои, доморощенные антикоммунисты, получили возможность в полную силу использовать советское радио, телевидение, печать для антикоммунистической пропаганды, превосходя по размеру все зарубежные голоса вместе взятые, – и злобой, и ложью, и цинизмом. Так что их зарубежным духовным собратьям можно было не беспокоиться. Они свое сделали. И в этих условиях вполне объяснимо прекращение глушения зарубежных голосов на Советский Союз.

Такие «уроки» Горбачева окрыляли всю антикоммунистическую нечисть, вдохновляли её на вседозволенность…

Ближайшие соратники Горбачева – Е. К. Лигачев, Н. И. Рыжков и В. И. Воротников, входившие в первую его команду, в своих оценках делают акцент на то, что первые годы перестройки (1985–1987), при всех имевшихся проблемах, допущенных ошибках, поспешно принятых и не всегда оправданных решениях, были позитивными. Не замалчивая просчетов, негативных проявлений, омрачавших советских людей, вызывавших тревогу за последствия горбачевской перестроечной политики, они выходили на общий «плюс» при оценке положения в стране.

Мне представляется, мягко говоря, что ближайшие соратники Горбачева на первом этапе перестройки, довольно долго и крайне терпимо относились к его «новациям», вызывавшим беспокойство и озабоченность у множества людей, да и у них самих.

Складывалось впечатление, что их, каждодневно общавшихся с Горбачевым, тоже «убаюкивали» его многократно повторяемые и вбиваемые в головы людей циничные заявления, что «осуществление преобразований будем проводить только в рамках социализма».

Традиционно сложилось так, что ближайшее окружение первых лиц в КПСС и в советском государстве слишком долго мирилось с волюнтаризмом и прожектерством Хрущева, затем – с «самодовольным оптимизмом» Брежнева, и, наконец, – со многими спонтанными, необдуманными, необоснованными и неподготовленными, сомнительными лозунгами и действиями Горбачева. Неужели история, предшествующий опыт ничему не научили?

Даже судя по дневнику В. И. Воротникова, весьма откровенному и объективному, видно, какие серьезные раздумья, недоумения, сомнения и тревоги вызывал у него горбачевский курс, его лозунги и действия в 1985 и в 1986 годах, которые омрачали многих в партии и в целом в стране.

Читаем дальше в дневнике В. И. Воротникова: «Процесс перестройки после январского (1987 года) Пленума ЦК в руководстве, в партии, в обществе стал восприниматься неоднозначно. Терпение и выдержка в оценке ими Горбачева и Яковлева, мешали объективно высказать правду, боясь оказаться в числе „консерваторов“. Это была обманчивая тенденция, таившая в себе непредсказуемые последствия».

Вот она истина! Как же можно было несколькими строками выше утверждать, что «в 1987 году стал ускоряться процесс демократизации, люди стали раскованнее».

А ведь и ранее Виталий Иванович с тревогой писал об антисоциалистических настроениях на съезде кинематографистов, о националистических выступлениях в Прибалтике, в Литве в особенности, да и в Эстонии, о множестве омерзительных публикаций в СМИ, и сюжетов в теле– и радиопередачах, поносивших все этапы советской истории, включая Великую Октябрьскую социалистическую революцию, и т. д. Всё это – «плоды» процесса «демократизации» «раскованных людей», действия нового, главного идеолога партии А. Н. Яковлева, который всё чаще подбрасывал Горбачеву праворадикальные идеи, которые тот сразу озвучивал и давал им «зеленую улицу», толкая перестройку в тупик.

Эта противоречивая и непоследовательная критика с оговорками очень часто встречается также у Е. К. Лигачева. Он пишет:

«Обращаю внимание читателя, что А. А. Яковлев в своей книге „Обвал“ утверждает, что он уже в 1987 году понял, что „от марксизма надо отказаться“».

Выходит, А. Н. Яковлев знал, что он делал тогда, практически с первых дней своей работы в ЦК КПСС сначала в должности заведующего идеологическим Отделом ЦК, а затем секретаря ЦК и члена Политбюро. А члены Политбюро, работавшие рядом с ним, не замечали, не видели или не понимали, куда ведет КПСС и советскую страну насаждаемая им идеология? Всё та же необъяснимая терпимость, основательно смахивающая на беспринципность и благодушие.

Размышляя о ситуации, складывающейся с разрушительной антисоциалистической деятельностью СМИ, прикрывавшихся идеями гласности и плюрализма, Е. К. Лигачев пишет:

«Уже тогда было видно, что гласность и демократию радикалы стремятся использовать в целях нагнетания общественной напряженности, дезориентации массового сознания, дестабилизации государства.

Острота радикальных публикаций все чаще переходила в разнузданность. Трудно припомнить такие заседания Политбюро, на которых стихийно не возникали бы вопросы по СМИ. Их поднимали практически все члены Политбюро, особенно Рыжков, Крючков, Лукьянов и секретари ЦК, за исключением Яковлева и Медведева. В ЦК потоком шли письма людей, возмущенных публикациями, оскорблявшими нашу партию, армию, ветеранов…

На такие письма нельзя было не реагировать. Нередко возмущался некоторыми статьями и телепередачами и сам Горбачев. Но каждый раз это была „буря в стакане воды“. Всё кончалось словопрениями – без принятия каких бы то ни было решений. Правда, порой, Политбюро поручало Медведеву „разобраться“, однако судьба этих поручений была неизвестна, никто потом не вспоминал о них. Медведев об исполнении не докладывал. Думаю, более того – не сомневаюсь, что такая политика была хорошо известна „капитанам“ праворадикальной прессы, она их „вдохновляла“.

Очень острая критика СМИ звучала на всех Пленумах ЦК того периода, на всех совещаниях рабочих, крестьян, учителей, промышленников. Но Горбачев либо вообще не замечал этой критики, либо истолковывал ее как чью-то попытку уйти из-под контроля общественности и прессы…

Между тем в стране явно устанавливалась диктатура праворадикальных средств массовой информации. Речь шла о жестоком пропагандистском терроре. Ни о каком разномыслии говорить не приходилось. В один день, словно по команде, пять-шесть ведущих московских изданий вкупе с телевидением, „Маяком“, а также при мощной поддержке зарубежных радиоголосов, обрушивались на своих противников; вал за валом скоординировано накатывались на страну дестабилизирующие пропагандистские кампании.

От людей, называвших себя демократами, как говорится, за версту разило диктаторскими замашками, стремлением к монополии над умами. Это была очень опасная тенденция, угрожавшая подлинной демократии. Однако Горбачев игнорировал предостережения…» (Е. К. Лигачев. «Предостережение». М. 1999, с. 130–131).

Выше я уже писал о проявлении национализма и сепаратизма в Прибалтике, в Эстонии и в Литве, в частности. В конце 1986 года советская страна была взбудоражена ярко выраженным националистическим взрывом, происшедшим в Казахстане.

В ночь на 18 декабря 1986 года, сразу после Пленума ЦК Компартии Казахстана, избравшего русского коммуниста Г. В. Колбина первым секретарем республиканской Компартии, в Алма-Ате собралось примерно две с половиной тысячи лиц на центральной площади. Преобладала студенческая молодежь. Повод: несогласие с решением Пленума ЦК Компартии Казахстана об избрании Г. В. Колбина. Как говорилось в сообщениях из Алма-Аты, отмечены хулиганские действия. Предпринимались попытки спровоцировать чисто националистические проявления по отношению к русским. Произошли стычки. Были поджоги автомобилей и магазина. Есть пострадавшие, в том числе и среди личного состава внутренних войск МВД.

В ту же ночь оперативно был собран партийный актив республики в количестве семисот человек. Приняты меры противодействия проявлениям такого рода и стабилизации обстановки. В других регионах Казахстана ситуация была спокойной. Инициаторами и организаторами «возмущения» являлись в основном представители интеллигенции, преподаватели вузов, а также отдельные сотрудники обкома партии, телевидения и другие…

Днем 18 декабря площадь оставалась блокированной войсками МВД. Но вокруг собралось около полутора тысячи человек. Толпы меньшей численности сходились и в других районах Алма-Аты.

19 декабря состоялось заседание Политбюро ЦК КПСС. Было решено оперативно локализовать конфликт, избегая жестких мер. В то же время Политбюро высказалось за необходимость ввода в Казахстан дополнительных войск МВД.

Было принято обращение к народу Казахстана. Акцент в нем делался на то, что негативные националистические проявления в Алма-Ате не выражают в целом настроения казахского народа.

Продолжала накаляться атмосфера в республиках Прибалтики, тоже откровенно националистического характера.

29 декабря 1987 года на заседании комиссии Политбюро под председательством Е. К. Лигачева была рассмотрена генеральная «схема управления в Эстонской ССР», которую ввело тогдашнее партийное руководство республики. Суть её: всю промышленность от оборонных предприятий до хлебозаводов объединить в один государственный комитет с огромнейшим аппаратом. Это «новаторство» привело к требованиям экономической самостоятельности, затем к сепаратизму, национальному самоопределению и выходу республики из состава СССР. Печальный факт.

В роли «новатора» выступал и тогдашний первый секретарь ЦК Компартии Эстонии К. Вайно. Разворотив республику, он ушел в отставку.

Националистические взрывы произошли и в других союзных республиках. Все эти и другие негативы были порождены горбачевско-яковлевскими перестроечными лозунгами и установками. Они вдохновляли СМИ на злобную антикоммунистическую пропаганду, превращали средства массовой информации в средства массового оболванивания граждан. Народ так и окрестил их – СМОГ. Таковы факты…

Так что никак не получается относить первые горбачевские годы к «успешному этапу перестройки», как оценивают его Н. И. Рыжков, Е. К. Лигачев и В. И. Воротников.

Цели, содержание, методы проведения в жизнь идей перестройки круто изменились вскоре после XXVII съезда КПСС, а окончательно – после Январского (1987 года) Пленума ЦК. Удивительно, но излом произошел после того, как данный Пленум обстоятельно раскрыл сущность перестройки и ее задачи.

Это видели, понимали и всё сильнее тревожились за судьбу социализма не только многие коммунисты в КПСС, и не только граждане нашей страны. Не в меньшей, а порой даже в большей мере росли тревога и озабоченность в странах социалистического содружества. Об этом всё откровеннее и с большой горечью говорили руководители братских коммунистических партий и государств.

После поездки в Народную Республику Болгарию весной 1987 года я тоже был взволнован крайней обеспокоенностью болгарских коммунистов «перестроечным» курсом Горбачева, их большой тревогой за судьбу социализма и в Советском Союзе, и в Болгарии, и в других европейских социалистических странах. Ближайшее будущее в полной мере подтвердило эти опасения.

Интересный анализ горбачевской деятельности за первые два с половиной года его пребывания в должности Генерального секретаря ЦК, дает В. И. Воротников в своем дневнике.

Изложу кратко основные положения его размышлений и оценок:

28 сентября 1987 года Горбачев заявил, что «первый этап предложенной им программы революционных преобразований, получивший название „перестройка“, в основном завершен».

Каковы же результаты этого первого этапа в оценках В. И. Воротникова?

«Главным для успеха перестройки, – по определению Горбачева, – были кадры: „единомышленники, активные и последовательные“. Но замена, подбор кадров на ту или иную высокую должность проходили поспешно, нередко пристрастно, без учета их истинных качеств, компетентности. В силу этого происходили повторные замены, а порой меняли и по третьему кругу.

Отсюда кадровая чехарда, неуверенность, неудачи, провалы.

…Первоочередное внимание Горбачев решил уделить сельскому хозяйству, заявляя при этом: „Этот вопрос ношу в себе много лет. Я все продумал“.

Нет, не всё, – справедливо замечает В. И. Воротников. – Разломав, пусть консервативную, но систему, он породил разброд и неуверенность хозяйств в завтрашнем дне. В конечном счете „перестройка“, проводимая Горбачевым в сельском хозяйстве, экономический беспредел, политическая нестабильность развалили сельское хозяйство.

То же самое и в экономике в целом. Экономические „новации“ Горбачева нарастали как снежный ком, одна за другой. Часто они были научно не обоснованы, не обсчитаны ресурсами, финансовыми последствиями, принимались спонтанно. Экономические эксперименты шли чередой по многим вопросам. Но проблем в экономике не убавлялось. Они продолжали расти и усложнять социально-экономическое положение в стране.

Была необходимость изменить систему управления экономикой: оставить за партией лишь политические функции, а государственную власть передать Советам… Старую систему торопливо сломали, ничего не дав взамен…

Главным стержнем прежней системы управления экономикой была мощная Коммунистическая партия. Она действительно взяла на себя несвойственные ей функции, но держала руку на пульсе экономики и контролировала её развитие.

Глобальным дезорганизатором большой работы по внедрению механизма совершенствования управления являлся горбачевский постулат: „Разрешено всё, что не запрещено законом“. Он породил в стране анархическое своеволие: „Что хочу, – то и ворочу“.

Это вызвало несогласие и протест со стороны партийных комитетов, особенно среднего звена (райкомов, горкомов, обкомов, крайкомов). Горбачев тут же объявил их „консерваторами“, „противниками перестройки“ и бросил клич: „бить по штабам“…

Многие предложения и решения, спонтанно рождавшиеся Горбачевым и принимавшиеся по его настоянию, вызывали обоснованное возражение специалистов, ученых и даже некоторых членов Политбюро. Но он от них отмахивался: „Надо быстрее „пробежать“ переходный этап перестройки, оправдать надежды народа“.

Эти горбачевские желания и стремления „поскорее пробежать первый этап перестройки“ – брали верх над экономической наукой и опытом, над здравым смыслом. Локомотивом этого „пробега“ был именно Генеральный секретарь. Политика была поставлена впереди экономики („телега впереди лошади“). И экономические идеи стали гибнуть одна за другой.

Только позднее, в 1988 году, станет ясно, куда Горбачев так торопился: он с самого начала задумал радикально изменить не только экономический, но и общественно-политический строй. А между тем, все перестроечные годы он твердил: „Ответ на все вопросы мы должны искать в рамках социализма“. Этим цинично обманывал и партию и народ…

Видя очевидные провалы многих своих начинаний, Горбачев на Пленуме ЦК КПСС в июле 1987 года стал утверждать, что в провалах виноваты не только допущенные ошибки, просчеты, консерватизм и бюрократизм, а в целом советская политическая система. И делал вывод, что „без кардинального изменения политической системы мы не справимся с задачами перестройки“.

Это было объявлено главной задачей её второго этапа. Партия всё дальше уходила от экономических проблем, а Советы были не в состоянии взять руководство на себя, не имея ни законодательных норм, ни экономической базы, ни кадров, ни опыта.

В сентябре 1987 года Горбачев скажет: „Мы вступили в критический этап перестройки“. Это был провокационный призыв, попытка свалить вину за сбои перестройки на других, прежде всего на местные партийные комитеты. Он всячески поддерживал и поощрял настрой, вызванный им же, Горбачевым, отданной им командой: „бить по штабам“ – по среднему звену партийных и советских кадров, которые, по его утверждению, являлись главным тормозом в проведении перестроечной политики.

Своими призывами он давал установки СМИ направлять недовольство проводимой политикой против КПСС и Правительства, возглавляемого Н. И. Рыжковым. И СМИ перешли к фронтальной атаке на все стороны деятельности партии, всемерно дезориентируя общественное мнение и внутри страны, и за ее пределами.

Гласность и плюрализм вершили свое гнусное и подлое дело: целенаправленно использовали в антикоммунистических, антисоциалистических целях свои силы. СМИ стали крушить всё вокруг, используя „спецгласность“.

А. Н. Яковлев в 1992 году с радостью и гордостью за своё „детище“ скажет, что он и „не предполагал“ такой её разрушительной силы. Разговоры о плюрализме и гласности были для „архитекторов“ и „прорабов“ перестройки всего лишь пропагандистской маскировкой.

В конце 1987 года меня особенно взволновало кощунственное использование 70-летия Великой Октябрьской социалистической революции в качестве повода для реанимации и продолжения незаконченной Хрущевым антисталинской кампании, её углубления и расширения с охватом всех периодов советской истории.

Ничего не скажешь, ренегаты-предатели нашли для этого самое подходящее время. Страна не успела оправиться от проблем и трудностей последних лет брежневского этапа „самодовольного оптимизма“, последующих трех „траурных“ годов, вызванных похоронами трех Генеральных секретарей ЦК (Брежнева, Андропова, Черненко), – как оказалась снова в крайнем напряжении.

Виной тому многократно выросшие и обострившиеся старые проблемы и беды, и новые, порожденные горбачевской перестройкой. Страна напоминала собой „разбуженный улей“. Люди теряли надежду на улучшение жизни, умирал социальный оптимизм, чем всегда особенно был силен советский человек, нарастало беспокойство за будущее своей советской Отчизны, за социализм, за свою собственную судьбу, за судьбу своих детей и внуков.

И вот, на юбилейном торжестве, в своём докладе Горбачев в хрущевском духе пересмотрел и переоценил все периоды советской истории и деятельности КПСС, делая акценты на ошибки, недостатки, неудачи, просчеты, на болезненные вопросы советской истории: на внутрипартийную борьбу и массовые репрессии, коллективизацию и „головокружение“ от успехов, хрущевский волюнтаризм и брежневский „застой“ и многое другое. Всё это как бы говорило о несовершенстве политической системы, о её неспособности кардинально решить назревшие проблемы и обеспечить дальнейшее развитие страны по пути социализма. Такие горбачевские размышления подводили к выводу о необходимости в первую очередь совершенствовать политическую систему, без коренной перестройки которой невозможно обеспечить решение накопившихся проблем, невозможно двигаться вперед.

Становилось ясно, что в 1988 году КПСС, советскую страну, советскую политическую систему, советский народ ждут новые, еще более сложные и тяжелые испытания. Этим В. И. Воротников завершает свой анализ первого периода горбачевской перестройки.

…Всё больше хлопот и бед порождал и Ельцин – „выдвиженец“ Лигачева и Горбачева на высокие партийные посты.

21 октября 1987 года на Пленуме ЦК КПСС, рассматривавшем вопросы, связанные с 70-летием Октября, произошло неожиданное.

Прения по докладу, с которым выступил Горбачев, не планировались. Да никто из участников Пленума на этом и не настаивал. И вдруг, неожиданно для всех (но не для Горбачева) к трибуне пошел Ельцин, тогда уже кандидат в члены Политбюро ЦК. Вот тезисы его выступления в редакции В. И. Воротникова:

„Доклад полностью поддерживаю. Тем не менее, хочу высказаться. Надо перестраивать работу партийных комитетов, начиная с Секретариата ЦК, стиль которого не меняется, как и Лигачева, носит разносный характер. Разного рода накачки хозяйственных органов. Это не революционный стиль. Необходимо делать выводы из прошлого для настоящего и будущего.

Наши планы о перестройке за 2–3 года (о чем говорилось на съезде), а теперь опять 2–3 года, – это дезориентирует партию и массы. Настроение в народе поэтому идет волнами. То был подъём (после января 1987 г.), то вера стала падать (после июня 1987 г.). Зигзаги перестройки влияют на авторитет партии.

Уроки прошлого – тяжёлые уроки. Поражения были потому, что нарушилась коллегиальность в принятии решений. Власть была отдана в одни руки. Вот и сейчас в Политбюро обозначился какой-то рост славословия у некоторых членов Политбюро в адрес Генерального секретаря. Это недопустимо. Сейчас нет каких-то перекосов, но штришки есть.

И последнее (немного помолчал): видимо, у меня в работе в составе Политбюро не получается. И опыт, и, может быть, отсутствие поддержки со стороны особенно Лигачева привели меня к мысли об отставке, об освобождении от должности и обязанностей кандидата в члены Политбюро. Заявление я передал“. (Кому? Горбачеву?! Так, значит, он всё знал!)»

Несмотря на неожиданность выступления Ельцина и недоумение, возникшее у участников Пленума, можно было принять к сведению это выступление Ельцина и затем в спокойной обстановке рассмотреть поставленные им вопросы. Но Горбачев решил открыть прения и сам начал их.

Затем экспромтом выступили Лигачев, Рыжков, Воротников, Яковлев, Шеварднадзе и другие.

В конце Горбачев снова дал слово Ельцину: «Я сказал, что подвел ЦК, Политбюро, МГК. Повторю: прошу освободить меня от обязанностей кандидата в члены Политбюро и от руководства Московской партийной организацией».

…Откровенно говоря, мне представляется, что не было никакой необходимости устраивать публичную «порку» Ельцина. Этот горбачевский маневр дал отрицательный эффект. Кстати, такое же мнение высказывают Н. И. Рыжков и В. И. Воротников.

Ельцин же, оказавшись «обиженным», мгновенно вырос в глазах всей «демократической» контрреволюции, быстро набиравшей силу в условиях горбачевской перестройки. Вскоре он станет её кумиром, «отцом российской демократии», «предводителем» антисоциалистической, антисоветской «пятой колонны», могильщиком социализма, Советской власти, великой советской державы и в первую очередь КПСС, взрастившей его…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.