Судороги диктатуры
Судороги диктатуры
К концу жизни Сталин, несомненно, находился на вершине своей власти. Она была неприступной и не встречала никаких видимых вызовов. Однако сам Сталин так не думал. Как все диктаторы, он не прекращал борьбу за власть и не верил в покорность подданных. Методы этой борьбы были универсальны и просты. Уничтожение любых потенциальных угроз в собственном окружении, неослабный присмотр за органами госбезопасности, поощрение соперничества и взаимного контроля различных структур аппарата, мобилизация общества против внешних и внутренних врагов.
После уничтожения «ленинградцев» Сталин целенаправленно конструировал новый баланс сил в Политбюро, уравновешивая возросшее влияние Маленкова и Берии. В 1949 г. Сталин перевел из Украины в Москву и назначил руководителем столичной партийной организации и секретарем ЦК партии Хрущева. Затем начал активно выдвигать на ведущие роли Булганина, который верно служил вождю на посту военного министра. В апреле 1950 г. Булганин был назначен первым заместителем председателя Совета министров СССР и благодаря этому на некоторое время получил право привилегированного доступа к вождю. Вскоре, однако, Сталин разочаровался в своем выдвиженце и отнял у Булганина его полномочия. Произошло это без особого скандала. Булганин остался в руководящей группе. В окружении Сталина установилось сравнительно недолгое равновесие между ключевыми членами Политбюро. Однако это было затишье перед бурей.
Сталин чувствовал себя все хуже, и это подстегнуло новую волну политических чисток. Не допускавший и мысли об облегчении бремени своих полномочий и включении механизма постепенной передачи власти наследникам, слабеющий вождь с завидной энергией консолидировал свое единодержавие. Убывание сил Сталин компенсировал агрессивностью. Ожесточенные удары наносились по самым уязвимым точкам властной иерархии. Первой среди них являлись органы тайной полиции, руководство которыми Сталин ни на минуту не выпускал из рук. Очередная волна арестов в Министерстве государственной безопасности положила начало последней битве Сталина за незыблемость диктатуры. В июле 1951 г., воспользовавшись, как обычно, надуманными обвинениями и доносами, Сталин приказал арестовать своего недавнего любимца, министра госбезопасности B. С. Абакумова, а затем назначил на его пост партийного функционера C. Д. Игнатьева. Арест министра, как и следовало ожидать, открыл дорогу массовым чисткам в МГБ, которыми руководил лично Сталин.
Проведя первое устрашение чекистов, Сталин отбыл в отпуск, где находился более четырех месяцев. На юге он продолжал тщательно присматривать за МГБ. С 11 августа по 21 декабря 1951 г. в описи материалов, поступивших Сталину, зафиксировано более 160 записок и информационных сообщений этого министерства. Кроме того, Сталин получал шифровки МГБ, количество которых невозможно определить, а также постановления Политбюро и Совмина, касающиеся госбезопасности[879]. В октябре Сталин вызвал к себе на юг Игнатьева и дал ему указание «убрать» из МГБ «всех евреев». На вырвавшийся у Игнатьева вопрос «Куда?» Сталин растолковал неопытному министру: «Я не говорю, чтобы вы их выгоняли на улицу. Посадите и пусть сидят […]»[880]. Как показали последующие события, Игнатьев хорошо усвоил этот урок. Смертельно напуганный, он послушно активизировал аресты и фабрикацию дел о «сионистском» заговоре в своем ведомстве. Распространение кампании государственного антисемитизма на МГБ было вполне логичным и объяснимым шагом Сталина. Евреи как представители «подозрительной» нации и потенциальные пособники мирового империализма не могли работать в святая святых режима. Столь же логичной была дальнейшая эскалация чистки, инициированной Сталиным. Вслед за госбезопасностью ее жертвами стали различные звенья партийно-государственного аппарата и высокопоставленные функционеры.
В сентябре 1951 г. Сталин принял на южной даче министра госбезопасности Грузии Н. М. Рухадзе. В беседе за обеденным столом, как свидетельствовал позже арестованный Рухадзе, Сталин пока в общем виде затронул тему доминирования мингрельцев в Грузии и покровительстве им со стороны Берии[881]. Так определились цели новой акции – грузинские чиновники и их патрон Берия. Некоторое время спустя начальник охраны Сталина Н. С. Власик сообщил вождю о жалобах на взяточничество при поступлении в вузы Грузии. Сигнал Власика был легко объясним. Проводя рядом со Сталиным большую часть своей жизни, он быстро улавливал настроения вождя и старательно подыгрывал им. Сталин жаждал крови, и Власик искал компромат. Рухадзе получил задание провести расследование.
29 октября 1951 г. Рухадзе доложил Сталину, что информация о взятках в целом не подтвердилась[882]. Однако это уже не имело значения. Сталин нацелился на чистки в Грузии, и изобретение предлога для них было лишь делом времени. 3 ноября Сталин позвонил Рухадзе и предложил ему прислать записку о покровительстве второго секретаря компартии Грузии М. И. Барамии бывшему прокурору Сухуми, обвиненному во взяточничестве. Рухадзе выполнил задание, подготовил документ, из которого следовало, что Барамия защищал чиновников-мингрельцев, совершавших преступления[883]. Делу дали быстрый ход. При активном участии Сталина в Грузии были проведены массовые репрессии. Большую группу руководителей республики, включая Барамию, арестовали. Более 11 тыс. человек подверглись депортациям в отдаленные районы страны[884].
В значительной мере «мингрельское дело» развивалось по образцу «ленинградского». Формально все началось со стандартных обвинений в злоупотреблении властью и осуждения политического протекционизма – «шефства». Следующим шагом, который не заставил себя ждать, был арест опальных руководителей, пытки и фабрикация дел об «антисоветских», «шпионских» организациях. Так же, как в Ленинграде, в Грузии Сталин расправился с одним из кланов советских чиновников, связанных с влиятельными московскими руководителями – в данном случае с Берией[885]. В насмешку или в качестве унизительного урока Сталин поручил Берии провести в 1952 г. пленум ЦК компартии Грузии. Исполняя приказ, Берия с подчеркнутым негодованием разоблачал своих недавних клиентов. Репрессии в Грузии Берия, несомненно, воспринимал как личную угрозу. Сразу же после смерти Сталина он добился прекращения «мингрельского дела», освобождения и выдвижения на руководящие посты арестованных «мингрельцев»[886].
Несмотря на опасность, нависшую над Берией, лично его буря обошла стороной. Как и другие соратники Сталина, он лишь получил очередной урок, напоминание о бренности своего политического и физического существования. Под сталинским прицелом на данном этапе были другие, более важные мишени. Выстрел последовал после XIX съезда партии, который после 13-летнего перерыва собрался наконец в октябре 1952 г. Сталин решил не выступать на съезде с главным докладом и ограничился коротким заключительным словом. Он словно берег убывающие силы для главного события этих дней – пленума ЦК партии нового состава, который состоялся сразу же после завершения съезда. Пленуму предстояло сформировать руководящие органы партии, прежде всего Политбюро. Избрание обещало быть формальным. Обычно послушные члены ЦК без лишних слов и обсуждений голосовали за кандидатуры, предложенные сверху. Однако на этот раз Сталин произвел своеобразный политический переворот.
Главной новацией была ликвидация старого Политбюро и создание вместо него двух структур. Первая, формально заменившая Политбюро, называлась Президиумом ЦК КПСС[887]. По сравнению с девятью полноправными членами и двумя кандидатами, которые ранее избирались в состав Политбюро, новый Президиум был многолюдным. Он насчитывал двадцать пять членов и одиннадцать кандидатов. Расширение произошло за счет более молодых и относительно неизвестных руководителей, опираясь на которых Сталин получал еще большую свободу рук в отношении старых соратников. Политическую суть реорганизации, скорее всего, правильно объяснил А. И. Микоян:
При таком широком составе Президиума в случае необходимости исчезновение неугодных Сталину членов Президиума было бы не так заметно. Если, скажем, из 25 человек от съезда до съезда исчезнут пятьшесть человек, то это будет выглядеть как незначительное изменение. Если же эти 5–6 человек исчезли бы из числа девяти членов Политбюро, то это было бы более заметно[888].
Именно такие опасения, подавлявшие волю старой гвардии и потенциальных наследников, были нужны Сталину. Не ограничиваясь угрозами, исходившими от расширенного Президиума ЦК, Сталин продолжил атаку. Не менее неожиданно он предложил выделить в составе Президиума узкую руководящую группу – Бюро Президиума ЦК КПСС в составе девяти членов. В общем это выглядело логично. Громоздкий Президиум вряд ли был способен работать оперативно. Очевидно, однако, что Сталин мог создать узкую руководящую группу и без формального утверждения пленума ЦК, как делал не раз в прошлом. Истинная суть сталинской игры в демократию выявилась сразу же после оглашения им предложения об избрании Бюро Президиума. Сталин заявил, что не считает возможным выдвигать в Бюро двух своих ближайших соратников – Молотова и Микояна. Более того, он публично обрушился на них с резкими обвинениями.
Именно эти двое, особенно Молотов, воспринимались в партии и народе естественными наследниками вождя. И именно по этой причине Сталин публично дискредитировал их, заявив партийному генералитету, что не считает Молотова и Микояна достойными руководить партией и страной. Какие конкретно обвинения выдвинул Сталин против Молотова и Микояна, точно неизвестно. Стенограмма пленума не велась. Судя по противоречивым воспоминаниям участников пленума, Сталин создал очередную политическую амальгаму, использовал реальные и полу реальные факты, но придал им превратную политическую интерпретацию. Он вытащил на свет старую историю о мнимых уступках Молотова иностранным корреспондентам и его ошибках на конференции министров иностранных дел в 1945 г. Он утверждал, что Молотов при поддержке Микояна предлагал повысить заготовительные цены на хлеб, чтобы стимулировать крестьян. Сталин объявил это правым оппортунизмом. Возможно, Сталин говорил что-то о проеврейских симпатиях Молотова и его жены[889]. В конечном счете суть сталинских претензий не имела большого значения. Главный вывод был очевиден каждому присутствовавшему в зале. У Сталина нет достойных наследников. Единственная надежда – долголетие вождя. Молотов и Микоян вышли на трибуну, чтобы заявить о своей преданности Сталину. И это только подчеркнуло его величие. Всем видом Сталин давал понять, что оправдания поверженных соратников не заслуживают никакого внимания. Недослушав Микояна, вспоминал один из очевидцев, Сталин махнул рукой. «Зал немедленно отреагировал очень эмоционально, стали кричать: «Хватит заниматься самооправданием! Знаем вас, товарищ Микоян!», «Кончайте вводить в заблуждение ЦК!» Микоян хотел сказать еще что-то, но зал прервал его, он сел на место»[890]. Эта демонстрация преданности вождю и враждебности к отступникам стала достойным завершением пленума.
Хотя опальные Молотов и Микоян формально сохранили значительную часть своих должностных полномочий, а главное – жизнь, ни они, ни другие соратники Сталина не могли чувствовать себя в безопасности. Чистки начинали затрагивать и соседей по социалистическому лагерю. Вскоре после завершения XIX съезда КПСС, в ноябре 1952 г., в Чехословакии был проведен процесс над группой высокопоставленных коммунистов во главе с Р. Сланским. Подсудимых казнили. Как показывают новейшие исследования, Сталин держал «дело» Сланского под личным контролем[891]. Сланский и большинство его подельников были евреями. Суд над ним как бы перекидывал мостик к следующей акции устрашения, организованной Сталиным, – «делу врачей».
Непосредственным источником дела служила информация МГБ о «врачах-убийцах», в основном евреях, служивших в правительственных медицинских учреждениях. Обвинения против «врачей-вредителей», умертвлявших или собиравшихся умертвить советских вождей, широко использовались на политических процессах 1930-х годов. На закате дней Сталин вернулся к этой фобии. Возможно, потому, что опасался за свою жизнь. Возможно, он видел в аресте кремлевских врачей способ давления на их кремлевских пациентов. В течение многих месяцев с неугасаемым вниманием Сталин следил за фабрикацией материалов о заговоре врачей-евреев и их покровителях – евреях в МГБ. Проявляя нетерпение, он грубо угрожал Игнатьеву, используя даже матерную брань. Он обещал «разогнать» сотрудников МГБ как «баранов», грозил дать им «в морду»[892].
В октябре-ноябре 1952 г., когда завершался первый акт перетряски высших органов власти, Сталин санкционировал аресты врачей, включая начальника Санитарного управления Кремля П. И. Егорова, личного консультанта Сталина В. Н. Виноградова, профессоров М. С. Вовси, В. Х. Василенко. Контролируя следствие, Сталин собирал и инструктировал руководителей МГБ, требуя применять к арестованным пытки[893]. О выполнении этих указаний Игнатьев 15 ноября 1952 г. докладывал Сталину:
К Егорову, Виноградову и Василенко применены меры физического воздействия, усилены допросы их, особенно о связях с иностранными разведками […] Подобраны и уже использованы в деле два работника, могущие выполнять специальные задания (применять физические наказания) в отношении особо важных и особо опасных преступников[894].
Добытые в результате жестоких пыток «признания» Сталин вскоре пустил в ход. 1 декабря 1952 г. на заседание Президиума ЦК КПСС были вынесены вопрос «о вредительстве в лечебном деле» и «информация о положении в МГБ СССР». Основными объектами атак Сталина были «евреи-националисты» и чекисты, что полностью соответствовало изначальной сталинской идее о взаимосвязи между «врачами-вредителями» и «заговорщиками» в органах госбезопасности. Уже 4 декабря на очередном заседании Президиума ЦК постановление «О положении в МГБ» было принято. Оно предусматривало переход к «активным наступательным действиям» в разведывательной работе и усиление контроля партийных органов над МГБ. Идеологическим обоснованием позволительности любых методов борьбы с «врагами» был тезис: «Многие чекисты прикрываются […] гнилыми и вредными рассуждениями о якобы несовместимости с марксизмом-ленинизмом диверсий и террора против классовых врагов. Эти горе-чекисты скатились с позиций революционного марксизма-ленинизма на позиции буржуазного либерализма и пацифизма»[895]. Это положение без сомнения принадлежало Сталину, который в узком кругу без «теоретических» изысков формулировал его так: «Коммунистов, косо смотрящих на разведку, на работу ЧК, боящихся запачкаться, надо бросать головой в колодец»[896].
На определенном этапе Сталин решил, что «дело врачей» целесообразно поднять на уровень массовой кампании. В начале января при активном участии Сталина были подготовлены два материала – проект сообщения ТАСС об аресте группы «врачей-вредителей» и соответствующая передовица для газеты «Правда». В них говорилось о раскрытии «террористической группы врачей, ставивших своей целью путем вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям Советского Союза». Свои «преступления» врачи якобы совершали по заданиям международной еврейской буржуазно-националистической организации, американской и британской разведок[897]. Советских людей призывали к бдительности в отношении «врагов», поддерживаемых империалистическим миром.
Публикация этих материалов 13 января 1953 г. была сигналом для масштабной идеологической кампании. В стране росли антисемитские настроения и истерия «бдительности». Широко распространялись слухи о возможных погромах и депортациях еврейского населения. В последующие десятилетия эти слухи трансформировались в версию о подготовке Сталиным показательного процесса против врачей и депортаций евреев из Европейской части СССР на Дальний Восток по образцу выселения во время войны кавказских народов. Открытие архивов не подтвердило эти гипотезы. Несмотря на активные поиски, подогреваемые общественным интересом, соответствующие документы или хотя бы косвенные свидетельства обнаружить не удалось. Учитывая, что речь идет о сложных и масштабных операциях, отсутствие следов их подготовки можно считать доказательством того, что они и не планировались[898].
В отчасти маниакальные планы Сталина (он был действительно болен и очень скоро умер от инсульта) вовсе не обязательно входили новые масштабные депортации и аресты. Кампания вокруг «дела врачей» была вполне самодостаточной. Даже без существенной эскалации она позволяла манипулировать настроениями в обществе, поддерживала состояние всеобщей мобилизованности при отсутствии реальной войны, отвлекала народ от тягот повседневной жизни. Аресты высокопоставленных врачей служили действенным методом давления на их высокопоставленных пациентов. Сталинские соратники могли только догадываться, какие показания выбивают из их врачей в подвалах госбезопасности. Как и другие показательные карательные акции Сталина, «дело врачей» вписывалось в определенный внешнеполитический контекст. Как считают некоторые историки, Сталин рассчитывал сделать новую антисемитскую кампанию орудием давления на западных противников, прежде всего на США. Советских евреев фактически брали в заложники. Угроза антисемитских погромов давила на западных лидеров, не располагавших другими средствами воздействия на советскую диктатуру, кроме уступок ей[899].
Независимо от степени рациональности или маниакальности последних кампаний Сталина, они свидетельствовали о его неукротимом стремлении удержать власть до последнего из возможных пределов – до смерти. Именно так обстояли дела в тот субботний вечер 28 февраля 1953 г., когда Сталин пригласил на дачу на последнее в своей жизни застолье четверку соратников – Маленкова, Берию, Хрущева и Булганина. На следующий день охранники нашли Сталина парализованным. После долгих проволочек и согласований к нему вызвали врачей.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.