Глава четвертая. Палестина, Кувейт, Иран, курды — очертания будущих проблем

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава четвертая. Палестина, Кувейт, Иран, курды — очертания будущих проблем

Палестинский вопрос всегда был основополагающим для арабских националистов. Они считали, что создание в 1948 году государства Израиль стало целенаправленной акцией империалистического Запада с целью оккупации арабских земель. Создав «искусственное государство» в самом сердце арабской нации, империалисты вбили клин в единые ряды арабских стран и не позволили палестинцам реализовать свое право на самоопределение. Поскольку дорога к арабскому единству лежит только через «освобождение арабской родины» от сионистов, то борьба за Палестину — это вопрос национального существования арабов. Пока Палестина оккупирована Израилем, арабское дело находится под угрозой.

Палестинская проблема имеет давнюю и сложную историю. Истоки ее — в конце XIX века, когда зародился сионизм как еврейский национализм, ставивший перед собой в качестве главной цели создание еврейского государства на «исторической прародине» — в Палестине. Однако, похоже, «отцам» сионизма не приходило в голову, что право будущего еврейского государства на существование будет оспариваться местным арабским населением.

В первые десятилетия XX века на территории Палестины, которая вначале входила в состав Оттоманской империи, а затем, после первой мировой войны, стала подчиненной территорией Великобритании, шел процесс формирования еврейского «национального очага». В 1947 году вопрос о создании государства Израиль был вынесен в ООН. В ноябре 1947 года ООН принимает решение о создании на территории Палестины двух государств — еврейского (Израиль) и арабского (Палестина). За это решение высказались, в частности, США и СССР. Однако арабские государства отвергли эту резолюцию ООН. После провозглашения государства Израиль в мае 1948 года их вооруженные силы напали на него, одновременно призывая арабов-палестинцев покидать Израиль. В результате палестинское государство так и не было создано.

В эти годы Советский Союз активно поддерживал идею создания еврейского государства, а затем и сам Израиль в его противостоянии арабскому давлению. Здесь Москва была даже более последовательной, чем Вашингтон, поскольку в США тогда были сильны проарабские настроения. Эти настроения еще более усилились, когда в 1947 году была обвинена в «антиамериканской деятельности» знаменитая «голливудская десятка» — восемь человек из ее числа были евреями. В США также, похоже, шла борьба с «космополитизмом».

Советская поддержка Израиля была не только моральной, но и материальной, прежде всего — оружием. Весной 1948 года, еще до провозглашения еврейского государства, в арабской печати появилась информация, что у берегов Палестины арабы захватили «русский» пароход, на борту которого находились 680 артиллерийских орудий, 20 танков и столько же бронемашин. А командующий добровольческими отрядами в Палестине в одном из интервью утверждал, что против арабов сражались три русских батальона и что арабы в боях убили одного русского генерал-полковника, а другого — повесили. Впрочем, эта информация другими источниками подтверждена не была.

Со временем арабо-израильская конфронтация на Ближнем Востоке все более нарастала. 1956 год — Синайская кампания, предпринятая Израилем против Египта и палестинских террористов. 1967 год — Шестидневная война, в ходе которой Израиль разбил арабские войска и захватил сектор Газа, Голанские высоты, западный берег реки Иордан и восточный сектор Иерусалима. После этой войны Советский Союз, политика которого уже в начале 50-х годов стала проарабской, разрывает дипломатические отношения с Израилем.

Только в конце 80-х годов две сверхдержавы отказались от политики конфронтации и военного соперничества. Однако, осталось оружие, накопленное во многих арабских странах. Остались идеология противостояния и скопившиеся за десятилетия вражда и ненависть, возникшая «благодаря» совместным усилиям Израиля и арабов, США и Советского Союза. Идеологи и теоретики советских времен давали «научное» обоснование арабскому экспансионизму, именуя его «антиимпериалистической борьбой» и «национально-освободительным движением», а советское руководство широким потоком направляло сюда новейшее вооружение. Во всех пяти ближневосточных войнах арабы воевали преимущественно советским оружием. В результате Москва нажила себе на Ближнем Востоке неверных друзей и надежных врагов. США, в свою очередь, вооружали Израиль и тоже старательно выращивали здесь союзников — Саудовскую Аравию, Кувейт и других. Немало вооружения поставлялось из США и саддамовскому Ираку.

Бакр и Саддам, которым надо было залечить раны от недавних чисток, смотрели на палестинскую проблему как на козырную карту — и для того, чтобы сплотить народ вокруг режима, и для того, чтобы существовала некая отдушина для всеобщего недовольства. Государственное радио Ирака превозносило публичные казни евреев в январе 1969 года как «первый шаг к освобождению Палестины» и призывало народ дружно собраться и «получить удовольствие от этого угощения». Так как «освобождение Палестины» требовало ликвидации «сионистского образования», режим без обиняков отверг резолюцию Организации Объединенных Наций № 242 от ноября 1967 года, призывавшую Израиль уйти с «территорий, занятых в недавнем конфликте» в обмен на длительный мир между Израилем и его арабскими соседями. Единственным путем для освобождения Палестины признавалась вооруженная борьба, а не политическое решение.

Страстная риторика лидеров партии Баас в защиту дела Палестины на самом деле не превратилась в действия. Когда у них появилась первая серьезная возможность оказать решительную поддержку палестинцам в их отчаянной борьбе против короля Иордании Хусейна в сентябре 1970, Бакр и Саддам остались в стороне.

После Шестидневной войны 1967 года палестинские партизанские организации стали использовать иорданскую территорию как трамплин для нападений на Израиль. Король Хусейн был глубоко обеспокоен этой стратегией, так как он не мог полноценно защитить свою страну от ответного удара Израиля. С увеличением силы и влияния палестинских организаций в Иордании они с годами постепенно образовали государство в государстве, установив полный контроль над палестинскими лагерями беженцев на территории Иордании и полностью игнорируя иорданские власти и законы. На такое развитие событий король смотрел как на угрозу существованию своего королевства и был полон решимости покончить с этим.

Напряженность между Иорданией и палестинцами достигла высшей точки в сентябре 1970 года, когда Иорданию потрясла волна насилия, включая покушение на жизнь короля, угон и разрушение нескольких западных коммерческих самолетов и, наконец, вооруженные столкновения между иорданской армией и палестинцами. Столкнувшись с прямым призывом палестинцев к его свержению, король Хусейн сделал решительный шаг: 10 сентября он назначил военное правительство, которое начало повсеместную кампанию против палестинцев. Когда приблизительно через две недели борьба утихла, иорданская армия полностью контролировала положение в стране, тогда как палестинские организации были разгромлены. По крайней мере, 5 000 палестинцев было убито и вдвое больше ранено. Эту кровавую конфронтацию назвали «Черным сентябрем».

Осенью 1970 года, когда иорданская армия занималась массовым избиением палестинцев, в Иордании располагался иракский контингент войск приблизительно в 20 000 человек. Багдад открыто грозился, что использует его для защиты палестинцев: «Сражающиеся баасисты выступят, чтобы помочь вашим героическим братьям, которые сражаются в Иордании за победу и освобождение Палестины… Национальное управление переводит свои вооруженные силы в состояние боевой готовности, дабы стать плечом к плечу рядом со своими сражающимися товарищами федаинами (палестинскими партизанами)».

Получив эти громогласные заявления о поддержке, отчаявшиеся палестинцы умоляли Ирак выполнить свои обещания. Но ни один иракский солдат не шевельнулся, чтобы спасти палестинцев. Иракские силы оставались в своих казармах и, согласно одному сообщению, даже позволили иорданским соединениям пройти через свои позиции.

С чисто военной точки зрения это бездействие было полностью оправдано. «Силы Саладина», как назывался иракский контингент в Иордании (в честь лидера мусульман, освободившего Иерусалим от крестоносцев), никак не могли бороться с более многочисленной и лучше вооруженной иорданской армией. И все же для режима, который начертал на своем знамени обязательство защищать дело Палестины, это было унизительным признанием своей слабости, и Ирак был жестоко раскритикован палестинцами и осмеян сирийцами. У сирийцев были все основания высмеивать соперничающий баасистский режим, ибо в отличие от иракцев, они собрали все силы для спасения палестинцев. Пусть даже решение Сирии о вмешательстве было принято неохотно и их экспедиционный корпус был наголову разбит иорданцами, Дамаск, безусловно, одержал важную идеологическую победу в соревновании с Багдадом, которое длилось с 1966 года, со времени раскола между партиями Баас в этих странах. «Черный сентябрь» заставил иракскую Баас доказывать, что «революционная приверженность делу палестинских партизан не обязательно означает прямое военное сражение с иорданскими вооруженными силами».

Чувствительность баасистов к палестинскому вопросу была еще больше подчеркнута тем, что после событий «Черного сентября» головы полетели и в Дамаске, и в Багдаде. В Сирии «гражданская группировка» Баас, которая спровоцировала вмешательство в Иордании, упрекнула главу «военной группировки», генерала Хафеза Асада, который возражал против него, но последний одержал верх и полностью захватил власть в стране. В Ираке, наоборот, именно военная группировка оказалась в проигрыше: использовав события в Иордании как посланную небом возможность для удара по своему основному сопернику, Саддам сделал Хардана аль-Тикрити козлом отпущения за позор Ирака. В жарких дебатах на Совете Революционного Командования, когда эти двое, как рассказывали, вытащили свои пистолеты и грозились друг друга застрелить, Хусейн сваливал на бывшего министра обороны вину за невмешательство в дела палестинцев. Вероятно, следом на собрании произошло то, что было проницательно описано британским журналистом: «Должно быть, в этот момент по лицам присутствующих членов СРК скользнули легкие улыбки. Ибо все они знали, что решение о невмешательстве иракских войск в Иордании было общим, с ним все они согласились ввиду сообщения военных, что их войска не могут рассчитывать на военную поддержку так далеко от своей базы в условиях открытых боевых действий против Иордании».

Саддам не только поддержал коллективное решение о невмешательстве, но его возражения против такого шага были энергичными, и некоторые обозреватели решили, что Хардан был устранен, ибо именно он поддерживал интервенцию в Иордании вопреки мнению Саддама и Бакра, а не наоборот. Через одиннадцать лет в интервью кувейтской газете Саддам косвенно признал свою роль в событиях того сентября, оправдывая тогдашнюю позицию тем, что он был против использования вооруженных сил «одним арабом против другого». Объяснение Саддама звучало весьма неубедительно. Наверняка его поведение в 1970 году было мотивировано чисто прагматическими соображениями, а именно нежеланием — вмешиваться в конфликт, чреватый военным поражением, пусть мелким, но способным скомпрометировать режим Баас и косвенно его собственную позицию.

Начало войны Судного Дня в октябре 1973 года, когда Египет и Сирия неожиданно напали на Израиль, чтобы нарушить политическое равновесие в регионе, дало Саддаму возможность поднять националистическую репутацию Ирака. К тому времени он уже фактически стал «сильным человеком» в Багдаде. Его главные оппоненты были устранены, и влияние Хусейна на Бакра росло с каждым днем. Вскоре после начала военных действий он склонил колеблющегося президента к тому, чтобы послать бронетанковую дивизию на сирийский фронт. На этот раз решение о вмешательстве было гораздо легче, так как был значительно меньше сопутствующий риск. Ирак не собирался в одиночку сражаться с Израилем, он был лишь малой частью грозных арабских формирований. Даже если бы экспедиционный корпус был разбит, это не выглядело бы прямым поражением Ирака, но частью общеарабской неудачи. С другой стороны, выгода от такого вмешательства была многообразной. За сравнительно низкую цену Ирак изобразил бы себя бескорыстным защитником палестинского дела и военной державой, выручившей арабов.

— В октябре 1973 года Ирак был единственной арабской страной, которая сражалась на двух фронтах, — хвастался Саддам позже. — Его воздушные силы бомбили израильские ракетные базы при первой атаке на египетском фронте, а его армия двинулась к сирийскому фронту, как только война разразилась в Сирии. Ирак оставил свою собственную землю беззащитной, чтобы защитить земли арабской нации.

По его мнению, именно героическая позиция Багдада предотвратила поражение на сирийском фронте:

— Иракская армия сражалась достойно и отважно, что привело в смятение вражеского министра обороны Моше Даяна, который, до того как иракская армия прибыла на Голанские высоты, утверждал, что на следующий день он планировал позавтракать в нашем любимом Дамаске. Вот как мы осуществляем национальные принципы нашей партии.

Реальные действия были гораздо менее героическими. Прибыв на Голанский фронт через десять дней после начала войны, иракская дивизия попала в израильскую засаду и за несколько часов потеряла приблизительно 100 танков. Разумеется, это объяснялось не только иракской некомпетентностью. Между соперничающими баасистскими режимами в Дамаске и в Багдаде отношения были враждебными, и сирийцы, не очень-то хотевшие видеть иракские войска на своей территории, приняли своих самозванных защитников отнюдь не радушно.

Командующий иракскими силами, полковник Имами, прибывший в Дамаск, убедился, что его не ждали, и он не мог получить ни указаний, ни информации. Ему просто сказали, чтобы он «шел вперед и сражался», едва указав направление фронта. У иракцев были только те карты, которые они взяли с собой. У сирийцев карт вообще не было. Иракцам не дали ни шифров, ни позывных, ни радиочастот.

Вклад Ирака был невелик и не оказал никакого влияния на политику и стратегию войны. Багдад не поставили в известность заранее о готовящейся кампании и даже не намекнули о намерении прекратить ее. В итоге Саддам тут же обвинил своих арабских партнеров в том, что его держали в полном неведении, и иракцы услышали по радио о прекращении огня точно так же, как они узнали о начале войны. Не прошло и недели после прекращения военных действий, как иракский экспедиционный корпус был отозван из Сирии, сопровождаемый громкими обвинениями со стороны Ирака, что соглашение Дамаска о прекращении огня на основании резолюций Совета безопасности №№ 338 и 339 ущемляло «права арабского народа на его узурпированную землю».

Публичное объяснение Саддама не раскрыло реальных причин удаления экспедиционного корпуса. Ко времени прекращения огня Израиль отвоевал потерянные территории, и, более того, ему удалось захватить часть сирийской территории, в результате чего Дамаск оказался в радиусе артиллерийского обстрела. Сирийская армия была в состоянии полного истощения, и Саддам ясно видел, что Дамаск не в силах продолжать войну. Иракский контингент в Сирии, учитывая высокие потери, был равным образом не способен сопротивляться израильскому давлению. С другой стороны, как ни ослаблены были иракские войска, они настоятельно требовались в Ираке, чтобы укрепить способность режима сопротивляться другим, уже непосредственным угрозам — непрекращающемуся давлению Ирана, вызванному региональными амбициями шаха, и надвигающемуся этническому пожару в северной части страны, в Курдистане. Посылая иракские войска в Сирию, Саддам был гораздо меньше заинтересован в помощи баасистскому режиму в Дамаске, непримиримому сопернику с 1966 года, чем в укреплении репутации Багдада в арабском мире. Военный вклад Ирака был слишком ограниченным и слишком запоздалым, чтобы оказать какое-нибудь влияние на ход войны, это был просто жест солидарности. Исправив панарабскую репутацию Ирака при помощи символического участия в войне, Саддам воспользовался первой же подвернувшейся возможностью, чтобы отозвать войска, в то же время отчитав Дамаск за его якобы пораженчество. Как и в случае бездействия Ирака во время «Черного сентября», преданность Саддама всеарабскому делу существовала только до тех пор, пока она не сталкивалась с интересами Баас, то есть с его собственными. Политическое выживание, а не высокие идеалы арабского единства, вот что определяло его поведение. Быть может, не всегда, но довольно часто.

Пламенное красноречие Багдада в пользу Палестины мало помогло достижению вожделенной цели арабского единства. Наоборот, яростные атаки Ирака были направлены не только против Израиля, но и против арабских режимов, которые обвинялись в том, что они предали дело Палестины и потому заслуживают свержения. Баас вскоре обнаружила, что находится в конфликте чуть ли не со всем арабским миром. Самая резкая конфронтация была с Сирией, где баасистский режим пытался дискредитировать соперника, и каждая из партий-двойняшек старалась представить себя бастионом арабского национализма. Отношения с Египтом были не намного лучше. На рубеже десятилетий обе страны вели острую полемику относительно того, которая из них несет арабское знамя освобождения Палестины. Саддам высмеивал репутацию Насера и сомневался в его праве оставаться у власти после унизительного поражения в Шестидневной войне 1967 года. Он также обвинял Египет в том, что тот способствовал трагическим событиям «Черного сентября», поддержав инициативу США (так называемый план Роджерса) обменять израильскую территорию на мир. Египетский президент отвечал тем же самым, обвиняя иракскую Баас в невыполнении панарабских обязанностей во время кризиса.

Ирак также находился в изоляции в районе Персидского залива, где консервативные монархии терпеть не могли самодовольного краснобайства, исходящего из Багдада. Их беспокоила не только подрывная деятельность Ирака, например, поддержка марксистского режима в Южном Йемене или радикальный Народный фронт за освобождение оккупированных арабских территорий в районе Залива, ставящий под вопрос законность консервативных монархий в Заливе, но также и открытые притязания партии Баас на роль «защитницы» арабских интересов в Заливе: «Ответственность партии и Революции за арабский Залив вытекает из их панарабских принципов и целей. Более того, Ирак, как самая важная и передовая арабская страна в этом регионе, страна с самым большим потенциалом, должна нести самую тяжелую ношу по защите региона от опасностей и зарубежных притязаний».

Для стран в Заливе самым убедительным доказательством того, что Ирак был страной, которую надо бояться, а не дружить с ней, служило постоянное давление Ирака на его крошечного южного соседа — Кувейт. До начала двадцатого столетия Кувейт официально был частью Оттоманской империи. Однако с восемнадцатого века господство империи над эмиратом было номинальным. Члены рода аль-Сабах, выходцы из бедуинского клана Утуб, поселились вокруг лучшей гавани в Заливе и в 1756 году образовали в Кувейте автономный эмират. Это было патриархальное общество в пустыне, где власть основывалась на традиционных племенных законах без сложной административной иерархии.

К концу XIX века Кувейт и Британия открыли друг друга благодаря общим интересам: Кувейт боялся восстановления власти Константинополя, а Британии не нравились возрастающие притязания Германии в Заливе. 23 января 1899 года участники подписали двустороннее соглашение, которое передавало Британии оборону Кувейта и его иностранные дела. Когда в Константинополе узнали о соглашении, султан быстро объявил Кувейт районом провинции Басра и назначил кувейтского эмира управляющим района, давая таким образом понять, что Кувейт подчинен губернатору Басры. Однако этот жест был чисто символическим, и в октябре 1913 года Британия и Кувейт возобновили соглашение, добавив пункт об исключительных правах на нефть: Британия оказывалась единственной страной, которая имеет право на нефтяные концессии, если это драгоценное ископаемое будет найдено.

Немного раньше, 29 июля 1913 года, Британия и, Оттоманская империя заключили важное соглашение — «Проект конвенции в районе Персидского залива», — которое ограничивало оттоманское господство над эмиратом, признавало автономию эмира Кувейта и статус Британии в Кувейте. По этому соглашению, собственно кувейтская территория должна была очерчиваться полукругом, чтобы указать площадь, на которой племена должны были подчиняться Кувейту, и туркам не разрешалось размещать гарнизоны или предпринимать военные действия в эмирате без одобрения Лондона или осуществлять административные меры независимо от эмира Кувейта. Соглашение также оговаривало включение островов Варба и Бубиян, расположенных на северной стороне залива и имеющих стратегическое значение, в границы Кувейта. Однако из-за первой мировой войны соглашение не было ратифицировано.

Распад Оттоманской империи сразу после войны создал насущную необходимость для определения границ новых государственных образований, возникших на обломках Британской империи. Эта проблема была особенно острой на Аравийском полуострове, и не только из-за отсутствия исторических оснований для точных территориальных границ, но также и потому, что там не существовало важных топографических отметок или явных этнических различий. На международной конференции в начале 1920-х годов были обозначены границы Кувейта и на северной стороне с Ираком, и на южной — с Саудовской Аравией. Так как некоторые разногласия остались неразрешенными, была создана так называемая Кувейтская нейтральная зона, на которой Кувейт и Саудовская Аравия должны были иметь общее судопроизводство и вместе разрабатывать нефтяные запасы, если таковые будут обнаружены.

19 июня 1961 года Кувейт был провозглашен независимым государством, а через месяц его приняли в Лигу арабских государств. Британия гарантировала вновь образованному государству военную поддержку, если ее об этом попросят. В том же году монархия избрала Конституционное собрание, которое в ноябре 1962 года приняло Конституцию независимого государства.

Стремление Кувейта быстро утвердить только что полученную независимость не было обусловлено только внутренними причинами, но скорее желанием подтвердить свою решимость сохранить эту независимость. Крошечное государство, обладающее огромным богатством, с большой естественной гаванью и приблизительно 120 милями береговой линии в Заливе, Кувейт очень ясно сознавал, что будет желанной добычей для алчных соседей. Этот страх нетрудно было понять. Хотя сразу же после получения независимости Ираком в 1932 году премьер Нури Саид признал границы, установленные договором 1913 года, Багдад никогда не отказывался либо давить на Кувейт, чтобы он отдал ему в аренду острова Варба и Бубиян, что расширило бы узкий доступ Ирака к Персидскому заливу, острова, которые, как он утверждал, принадлежали Ираку, либо от попыток подорвать режим аль-Сабаха. Более того, в конце 1930-х годов король Гази начал открыто требовать включения Кувейта в состав Ирака.

То же самое требование было повторено с еще большей горячностью Абдель Керим Касемом. В том же месяце, когда Кувейт получил независимость, Касем заявил, что эмират всегда был частью Басры и, следовательно, принадлежит Ираку. Он зашел так далеко, что намекнул на возможность использовать вооруженные силы, чтобы выправить «историческую несправедливость», сопровождая свою угрозу размещением войск вдоль совместной границы. Встревоженные кувейтцы быстро попросили Британию о военной помощи. 1 июля 1961 года британские войска высадились в крошечном эмирате, а британские морские силы патрулировали Залив. Арабы тоже помогали, хотя и медленнее: в сентябре, после долгих и напряженных переговоров, Лига арабских государств неохотно согласилась на просьбу Кувейта и послала многонациональные силы, состоящие из саудовских, египетских, иорданских и суданских войск. У Ирака испортились отношения с Лигой арабских государств. В декабре Багдад заявил, что он «пересмотрит» дипломатические отношения со всеми государствами, признающими Кувейт. Таким образом, по мере того как все больше и больше стран признавали Кувейт, множество арабских послов из разных стран возвращалось домой.

В 1961 году, после распада Объединенной Арабской Республики, египетские и сирийские войска, теперь принадлежащие разным странам, ушли из Кувейта. Остальной арабский контингент оставался до февраля 1963 года, когда Касем был свергнут первым баасистским переворотом. К тому времени стало ясно, что агрессивная политика по отношению к Кувейту не принесла Ираку ничего, кроме возрастающей изоляции в арабском мире. Поэтому баасистский режим спешно сменил тактику и в октябре 1963 года признал независимость Кувейта. Говорят, что эта уступка была сделана в ответ на крупную финансовую ссуду Ираку.

Второй баасистский режим был не так добр к кувейтцам, как их предшественник. В 1969 году Багдад попросил, чтобы Кувейт разрешил иракским войскам расположиться на кувейтской стороне общей границы для защиты иракской береговой линии от грозящей иранской атаки. Несмотря на уклончивую реакцию Кувейта, Ирак расположил войска на узкой полосе вдоль границы. Поставив Кувейт перед свершившимся фактом, Ирак послал туда делегацию, чтобы получить официальное согласие правительства. Хотя разрешение дано не было, иракские войска, усиленные весной 1973 года добавочным контингентом, вопреки желанию Кувейта, оставались на кувейтской территории почти десять лет якобы для отражения иранской угрозы. Всякий раз, когда Кувейт требовал ухода этих войск, Ирак, притворяясь непонимающим, отклонял требование по той причине, что войска нельзя убрать до тех пор, пока не установлена постоянная граница. Когда Кувейт попытался достигнуть соглашения относительно окончательного статуса границы, Ирак дал понять, что признает существующие границы, только если острова Варби и Бубиян будут или переданы Ираку, или сданы ему в аренду.

Наращивая давление на Кувейт, Саддам, несомненно, руководствовался традиционными иракскими мотивами относительно этой страны, такими как, националистические устремления, жажда огромного богатства и геостратегических преимуществ. В то же время его действия поддерживались чувством глубокого беспокойства, продиктованного все возрастающей иранской угрозой.

Хотя Ирак и Иран никогда друг друга не любили — вражда между этими странами может быть прослежена до «вековой борьбы между персами и арабами за господство в Заливе и в богатой долине Тигра и Ефрата к северу от него», — до конца 1960-х годов отношения между ними были совершенно корректными. Обе страны были обременены внутренними и внешними трудностями, и у них не было ни желания, ни энергии на взаимные враждебные действия. Поэтому периоды сближения и сотрудничества между Ираном и Ираком в XX веке были более частыми, чем периоды вражды и антагонизма. В конце 1920-х и в начале 1930-х годов Ирак и Иран сотрудничали при подавлении национальных восстаний, например, мятежей курдского меньшинства в обеих странах. В 1937 году они разрешили свой спор о стратегически важном водном пути Шатт-эль-Араб, отделяющем Ирак от Ирана, и в том же году заключили региональный пакт об обороне и безопасности (Саадабадский пакт) вместе с Турцией и Афганистаном. В 1955 году обе страны вместе с Британией, Турцией и Пакистаном заключили с подачи Запада Багдадский пакт о региональной обороне и, за исключением отдельных коротких кризисов, поддерживали рабочие отношения до конца 1960 годов.

Это мирное сосуществование неожиданно закончилось к концу 60-х. Из-за ряда событий — объявления Британией намерения ликвидировать военные базы к востоку от Суэца, уменьшения прямой советской угрозы после значительного улучшения иранско-советских отношений с начала 1960-х годов и увеличения доходов от нефти — иранский шах Мухаммед Реза Пехлеви вступил на честолюбивую тропу, ведущую к статусу Ирана как ведущей державы в Заливе. Чтобы оправдать эту политику, шах утверждал, что ответственность за соблюдение безопасности в Заливе лежит исключительно на местных государствах и что посторонним державам нельзя разрешать вмешиваться в дела региона. Он считал, что Иран, как крупнейшая и мощнейшая держава Залива, имеет моральные, исторические и геополитические обязательства по сохранению стабильности в этом регионе, необходимые не только для блага региона, но и всего мира.

Представление шаха об Иране как «наставнике Залива» — обычная тема в его заявлениях 70-х годов — проявилась во впечатляющем увеличении военной мощи, что превратило Иран в самую сильную страну Персидского залива. Это новое могущество было проиллюстрировано серией иранских действий, продемонстрировавших и странам Залива, и великим державам, за кем же именно остается последнее слово в регионе. Эти действия включали, среди всего прочего, оккупацию 30 ноября 1971 года стратегически важных островов Абу Муса и Больших и Малых Танбов около Ормузского пролива, которые в то время принадлежали соответственно эмиратам Шарджа и Рас-эль-Хайма. Действием того же рода была иранская интервенция в Оман с 1972 по 1976 гг. по просьбе султана Кабуза для подавления радикальных повстанцев дхофари, которые действовали вдоль оманской границы с марксистским Южным Йеменом (и поддержанных последним).

Для вновь образованного режима Баас в Ираке иранское честолюбие было совсем некстати, оно подрывало его собственную способность удержать власть. Никто не понимал этого лучше, чем Хусейн, главный архитектор партии и борец за ее политическое выживание. Он знал, что Баас неизбежно будет первой жертвой стремления Ирана к гегемонии в регионе по той простой причине, что как бы слаб ни был Ирак по сравнению с его более крупным соседом, он составлял единственное возможное препятствие на пути Ирана к военному превосходству; остальные государства арабского Залива были слишком слабы, чтобы шах считал их препятствием для своих планов по установлению иранской гегемонии.

И Саддам не ошибался. 19 апреля 1969 года Иран односторонне отменил договор с Ираком о правилах навигации в Шатт-эль-Араб, фарватере, — который простирается от слияния Тигра и Евфрата до Персидского залива и десятилетиями был предметом разногласий между Ираном и Ираком. По этому соглашению, граница между двумя странами устанавливалась по восточному берегу реки в низшей точке отлива. Это давало Ираку контроль над всем фарватером, за исключением пространства около иранских городов Абадана и Хорремшехра, где граница устанавливалась по средней линии прилива. Другим преимуществом, получаемым Ираком по соглашению, было условие, что корабли, проплывающие по Шатту, должны были иметь иракских лоцманов и плыть под иракским флагом, за исключением той площади, где граница устанавливалась по средней линии.

Теперь, когда Иран решил, что он больше не связан старым договором, он отказался платить Ираку пошлину и подчиняться требованию, чтобы все суда в Шатт плыли под иракским флагом. В ответ Ирак заявил, что односторонний отказ Ирана от договора 1937 года — вопиющее нарушение международного права. Подчеркивая, что весь Шатт-эль-Араб является неотъемлемой частью Ирака и единственным выходом страны в Залив, Багдад пригрозил, что не разрешит иранским судам использовать водное пространство, если они не согласятся с требованиями относительно флага. Полностью игнорируя это предупреждение, 24 апреля 1969 года иранский торговый корабль в сопровождении военного флота и под прикрытием истребителей прошел по спорным водам и не заплатил пошлины Ираку, как предусматривал договор 1937 года. Ирак не остановил иранский корабль, но очень скоро обе страны разместили войска вдоль Шатта.

Саддам был глубоко обеспокоен действиями Ирана.

— В последней четверти XX века никому не позволено нарушать международные договоры, — сказал он, по иронии судьбы подрывая свои собственные недавние аргументы в пользу иракского вторжения в Кувейт. — Тот аргумент, что этот договор был заключен при господстве империализма и, следовательно, должен быть отменен, не выдерживает критики. Вторая мировая война поставила условия, которые могут кому-то показаться несправедливыми, но они стали политической реальностью. Изменение этих условий может привести человечество к третьей мировой войне.

О глубине беспокойства Саддама говорила также высылка приблизительно 10 000 иранцев из Ирака, а также возобновление старых притязаний Ирака на иранский район Хузистан (по-арабски Арабистан) и образование Народного фронта за освобождение Арабистана. На этой территории жили и персы, и арабы; арабы в Хузистане получили независимость от персидского шаха в 1857 году, но в начале XX столетия Хузистан был снова присоединен к Персии. Тем не менее, сепаратистские арабские чувства не утихали, а временами разжигались панарабскими лидерами, такими как Насер или сирийская Баас. Когда Саддам начал разыгрывать эту карту, двусторонние отношения между Ираном и Ираком вскоре испортились окончательно.

Каким бы важным ни был вопрос о Шатт-эль-Араб, он не был самым тревожным аспектом имперских притязаний Тегерана относительно Ирака.

Если бы шах ограничился только этим, Баас могла бы неохотно и уступить. Однако, к раздражению Саддама, Иран не ограничил свои действия вопросом о Шатте, но вновь нашел давний способ дестабилизации Ирака — курдскую проблему.

Благодаря истории и географии, курдский вопрос был одной из самых болезненных проблем в Ираке XX века. Особая этническая группа индоевропейского происхождения и мусульманской, в основном суннитской, веры, курдское сообщество в Ираке составляет приблизительно 20 процентов населения и проживает в северной части страны. После первой мировой войны, когда великие державы перекраивали Ближний Восток после падения Оттоманской империи, курдам обещали автономию по Севрскому договору (1920) с правом на полную независимость, но через три года курды поняли, что их обманули: Лозаннский договор между Турцией и победившими союзниками ничего не обещал курдам, кроме терпимости к нацменьшинствам.

С тех пор курды стали одним из самых крупных обделенных нацменьшинств на Ближнем Востоке. Трудность их ситуации заключалась еще и в том, что они были рассеяны по четырем странам Ближнего Востока — Ираку, Ирану, Турции и Сирии (в Советском Союзе тоже было небольшое курдское меньшинство), — и каждая страна кровно заинтересована в том, чтобы подавить национальные устремления курдов. Положение курдов еще больше осложняется тем, что их сообщество говорит на разных языках, разбросано по разным кланам и племенам, что мешает созданию курдского единства и облегчает их угнетение соответствующими государствами.

В случае Ирака курдский сепаратизм особенно неудобен для центрального правительства. Он угрожает хрупкому иракскому фракционному построению, поднимая вопрос о распадении всей страны на три разных образования — курдское, шиитское и суннитское. Это, в свою очередь, превратило бы Ирак в нечто нежизнеспособное, учитывая, что примерно две трети нефтедобычи и нефтезапасов страны приходится на территорию, заселенную преимущественно курдами, и плодородные земли Курдистана составляют главную житницу Ирака.

Из-за веских соображений центральное правительство в Багдаде всегда настаивало на том, что Курдистан должен оставаться неотъемлемой частью Ирака. Курды же, защищенные гористой местностью, которая делает военные действия в этом районе особенно трудными, не прекращали борьбы, которая с разной степенью интенсивности продолжается до нынешних времен. Они просили пропорционального представительства в официальных учреждениях Ирака, включая кабинет, парламент и армию, и требовали пропорциональной доли от экономических ресурсов страны. Все это не было выполнено, не говоря уж об их притязаниях на автономию Курдистана.

Когда в феврале 1963 гола был установлен первый баасистский режим, курды быстро представили ему далеко идущий план автономного региона в Курдистане. План был тут же отклонен, и летом Баас начала жестокую военную кампанию в Курдистане. Это оказалось серьезной ошибкой. Военные операции безрезультатно тянулись несколько месяцев, вбив еще один гвоздь в гроб первого баасистского режима. Борьба в Курдистане продолжалась все 60-е гг., и ко времени возвращения Баас к власти в 1968 году дело, казалось, шло к гражданской войне. Партизаны повредили нефтяные установки в Киркуке, нанеся серьезный материальный ущерб и выразительно напомнив центральному правительству, как высоки ставки. Режим ответил тем, что послал почти всю иракскую армию (четыре из шести дивизий) на север Ирака. Последовали беспощадные акции, при которых армия не останавливалась перед массовыми нападениями на беззащитных жителей. Одно из самых известных зверств произошло в курдской деревушке Дакан в августе 1969 года и было описано в «Бюллетене курдских новостей»:

«Дети и женщины деревни укрылись в одной из пещер поблизости, спасаясь от бомбежки и артиллерийского обстрела.

Офицеры и наемники сожгли деревню и собрались около входа в пещеру. Они принесли дров, облили их бензином и подожгли. Обезумевшие женщины и дети исступленно кричали. Во всех, кто приближался к входу, солдаты стреляли, так что никто не мог спастись. В пещере были сожжены 67 женщин и детей».

Саддам с большой озабоченностью следил за событиями в Курдистане. Он помнил о том, как пагубно отразилась курдская проблема на судьбе предыдущего баасистского режима, и опасался, что слишком большое внимание к ней снова поставит под угрозу правление Баас и, что еще важнее, подорвет положение самого Саддама в партии. Он знал, что подавление всеобщего курдского восстания потребует постоянных военных усилий, учитывая активную иранскую поддержку, которая, по всей вероятности, будет оказана курдским мятежникам. Было очевидно, что экономические издержки такой гражданской войны будут непомерными, особенно если курды станут вредить нефтяной промышленности, что было им вполне по силам, как показал их набег на нефтяные разработки в Киркуке. Он ясно понимал, что если Ирак увязнет в Курдистане, это сыграет на руку Ирану и даст ему возможность навязать Ираку свою волю по целому ряду вопросов, особенно по части навигационных правил в Шатт-эль-Арабе, единственном выходе Ирака к Заливу.

Саддам стоял перед еще более сложной дилеммой, так как перспектива решительной военной победы над курдскими повстанцами ему вовсе не была выгодна. Не он руководил военными операциями, а стало быть, не ему принадлежали бы лавры победы. Скорее от нее выгадало бы военное руководство в целом и особенно его заклятый враг, министр обороны Хардан аль-Тикрити, который, кстати, настаивал на военном решении курдской проблемы. Но политическим интересам Саддама больше соответствовал военный пат в Курдистане, так как это дискредитировало бы Хардана. И все же такое развитие событий могло бы привести к мрачным последствиям для режима Баас, так что вред от него намного перевешивал потенциальную личную выгоду.

Для Саддама единственным способом найти квадратуру круга было отыскать мирное решение курдской проблемы, за что он и принялся с обычным для него целенаправленным упорством. Сначала он попытался подорвать единство курдского лагеря, вступив в переговоры с интеллектуальной («современной») фракцией курдского национального движения, возглавляемой Джалалом Талабани и Ибрагимом Ахмедом. Но эта политика дала осечку. Группировка Талабани-Ахмеда была слишком мелкой и слабой, чтобы как-то влиять на события. А главная группа курдского сопротивления, руководимая муллой Мустафой эль-Барзани, возмущенная исключением ее из политического процесса, усилила свою борьбу против режима. Поняв, что без Барзани курдскую проблему не решить, Хусейн осенью 1969 года вступил в тайные переговоры с курдским лидером. В течение последующих месяцев он неустанно трудился, чтобы достичь соглашения, и пошел даже на то, что отправился на север для личной встречи с Барзани. 11 марта его усилия завершились соглашением из 15 пунктов, которое содержало далеко идущие уступки курдам и, что самое важное, впервые признавало курдов самостоятельным национальным образованием с вытекающим отсюда их правом на автономию. Другие уступки включали признание их культурных, языковых и административных прав, назначение одного из курдов вице-президентом Ирака и усиление представительства курдов в руководящих структурах государства.

Правда, Мартовский манифест, как стали называть это соглашение, включал несколько важных завоеваний для центрального правительства, таких как обязательство Барзани разорвать отношения с Ираном и включить свои партизанские отряды в иракскую армию. Но, несмотря на эти выгоды, все же манифест со своими существенными уступками курдам свидетельствовал о серьезной озабоченности Хусейна. Ему был жизненно необходим период стабильности внутри страны, чтобы направить свои усилия на отражение возрастающего давления Ирана и укрепить свои позиции в борьбе с военной группировкой. Поэтому неудивительно, что Саддам сделал все, чтобы представить соглашение как выдающийся успех. Был провозглашен трехдневный праздник мира, и весь Ирак слышал, что их заместитель председателя СРК славит манифест как «во всех отношениях равный Революции 17 июля».

Это старательное взращивание национальной эйфории было предназначено для предотвращения критики со стороны его оппонентов в партии, которые, как понимал Саддам, неизбежно будут нападать на соглашение как на «капитуляцию» перед курдами. Определенно не могли усилить позицию Хусейна и в партии, и в общественном мнении давние связи Барзани с Израилем (а как же защита палестинцев, панарабизм?). Раздутый энтузиазм Саддама был также связан с его желанием усыпить бдительность курдов, подписавших соглашение. Он заключил манифест в момент уязвимости Баас, но не собирался соблюдать его в изменившихся обстоятельствах. И все же, поскольку ему нужна была лояльность курдов, пока он укреплял свою политическую власть, Хусейн, по-прежнему прагматик и приспособленец, соблюдал соглашение лишь частично. После мартовского соглашения последовал ряд показных уступок курдам. Была провозглашена общая амнистия, и правительство обещало субсидировать партию Барзани, Курдскую демократическую партию (КДП). Пять сторонников Барзани были введены в кабинет, а правительственная поддержка интеллектуальной группировке Талабани прекратилась. Однако в самом важном вопросе — осуществлении автономии — Саддам не только уклонялся от решения, но всячески ему препятствовал.

Согласно Мартовскому манифесту, в Курдистане следовало провести перепись населения с целью определить точные районы, где курды составляют большинство, чтобы установить размеры предполагаемой автономии. Идея была такая: площади со смешанным населением, в которых ни одна этническая группа не составляла явного большинства, не должны входить в автономию. Вопрос об определении границ был особенно важен для провинции Киркук, где были расположены основные нефтяные месторождения. Барзани, который хотел сделать Киркук столицей Курдской автономной области, претендовал на провинцию на том основании, что большинство населения там курды. Правительство, которое ни на минуту не собиралось отдать экономический центр страны под контроль курдов, утверждало, что курды составляют большинство только в некоторых частях Киркука, и, следовательно, только эти части должны быть включены в автономную область. Тщательно обдуманный Саддамом Мартовский манифест и секретное соглашение, сопровождающее его, предусматривали четырехлетний период для полного осуществления договора, что дало Хусейну достаточно времени для изменения демографического баланса в Курдистане. В сентябре 1971 года приблизительно 40000 курдов-шиитов были высланы в Иран на том основании, что они не настоящие иракцы, и только в 1972 году десятки тысяч курдов иранского происхождения были вытеснены из Ирака, освобождая место для иракских арабов, прибывающих в этот район. Саддам очень просто объяснял эти шаги.

— Вполне законно, если члены большей национальной группы (то есть арабы) переедут жить на земли меньшей национальной группы (то есть курдов), которая имеет автономное правление, — говорил он. — Любое противостояние такому развитию событий — это не что иное, как чистый сепаратизм.

Барзани все яснее понимал коварную тактику Саддама. Он потребовал, чтобы иракские войска были выведены из Курдистана в соответствии с соглашением, но Саддам отказался на том основании, что договор должен был соблюдаться в течение четырех лет. Барзани выбрал своего близкого соратника, Мухаммеда Хабиба Керима, генерального секретаря КДП, в качестве кандидата на пост вице-президента, но Багдад не согласился с этим выбором из-за «персидского происхождения» Керима. Барзани также обвинил Саддама в задержке с переписью и в «арабизации» Курдистана. Более того, в декабре 1970 года сын Барзани Идрис едва избежал покушения, а через год, 29 сентября 1971 года, сам курдский лидер пережил то же самое. След вел к Надиму Каззару, тогда все еще покорному приспешнику Саддама.