Глава шестая. Президент

Глава шестая. Президент

Выступая с обращением к нации в качестве верховного правителя Ирака, Саддам Хусейн говорил:

— Никогда раньше не случалось ни в древней истории, включая историю нашей страны с момента ее зарождения, ни в наше время, чтобы два руководителя находились у власти одиннадцать лет в одной команде и при этом ни разу не возникло опасного дисбаланса в руководстве, когда один мог бы вытеснить другого.

Саддам Хусейн лукавил. Как только он перестал нуждаться в Бакре, тот был отодвинут в сторону. Одномоментно Хусейн стал не только президентом, но и получил все ключевые посты: Председатель Совета революционного командования, генеральный секретарь Регионального управления партии Баас, глава исполнительной власти, Верховный главнокомандующий. И это при том, что он давно уже считался «сильным человеком» в Багдаде и отвечал за силы безопасности.

Саддам Хусейн возглавил страну, обладающую громадными нефтяными богатствами. Он принял под свое командование мощную, стремительно развивающуюся армию. Он мог с удовлетворением сказать, что Ирак успешно развивает свою экономику, что образование и здравоохранение здесь бесплатные, что основные продукты питания дешевые. А самому лидеру исполнилось всего лишь 42 года. Он был в расцвете сил и полон самых честолюбивых планов.

Его путь к вершине власти впечатлял. Саддам отличался цепким упорством, несравненным искусством манипулирования людьми и безжалостностью по отношению к своим врагам. Он продемонстрировал, что в лабиринтах политики ничего не следует предоставлять на волю случая. Более десяти лет упорно и терпеливо стремился он к верховной власти в стране, пока не подошло время для смещения президента Бакра. Он заблаговременно избавился от реальных и потенциальных соперников. Он даже строил экономическую политику таким образом, чтобы создать предприимчивый средний класс, который стал бы его социальной опорой. Вся внутренняя и внешняя политика была подчинена достижению его политических целей. И вот долгий путь завершился более чем впечатляющим успехом: 11 июля 1979 года особая закрытая сессия Совета революционного командования решила освободить президента Бакра от всех его обязанностей и передать их Саддаму Хусейну.

Смена караула была хирургической операцией. Она держалась в строжайшем секрете до самого последнего момента, чтобы предотвратить возможность неожиданного срыва. Время для этого шага, годовщина «Июльской революции», было также тщательно рассчитано, чтобы символизировать историческую преемственность режима. Сам Бакр подсластил пилюлю, согласившись сотрудничать с Саддамом, и расценил свое фиаско как естественную и закономерную передачу власти. Годами Бакр фактически был пленником своего молодого протеже, которого он сам же взрастил. Теперь ему следовало признать, что пришло время уйти. В своем обращении к нации 65-летний президент объяснил свое решение уйти в отставку типичной причиной — слабым здоровьем.

— Давно уже, — сказал он, — я говорил своим товарищам по командованию, особенно моему дорогому Саддаму Хусейну, о своем пошатнувшемся здоровье, не позволяющем полноценно исполнять обязанности, которые Командование на меня возлагает. Я неоднократно просил их освободить меня от этой ноши, но товарищ Саддам и другие товарищи в руководстве из деликатности и благородства даже отказывались это обсуждать. При этом они всегда выражали готовность снять с меня некоторые из моих второстепенных обязанностей. Однако, — продолжал он, и голос его задрожал, — недавно мое нездоровье стало плачевным, я больше не могу исполнять мои обязанности так, как требуют того моя совесть и масштаб тех задач, которые Командование мне поручает. Поэтому я настаиваю, чтобы товарищ Саддам Хусейн и мои коллеги по партийному руководству удовлетворили мою просьбу и освободили меня от партийных и государственных обязанностей.

После этого Бакр стал превозносить человека, который только что лишил его власти, и утверждать, что тот «больше, чем кто-либо, подходит на роль руководителя». Расхваливая политические достоинства Саддама, бывший президент подчеркнул: «В течение трудных лет, предшествующих революции, товарищ Саддам Хусейн был храбрым и верным борцом, который пользовался уважением и доверием своих партийных соратников. Накануне революции он был во главе храбрецов, штурмовавших бастионы реакции и диктатуры. По мере нарастания революции он стал блестящим руководителем, способным разрешать любые трудности и брать на себя бремя ответственности».

Хусейн, со своей стороны, облачившись в мантию скромности и смирения, которая для подобных случаев у него всегда была наготове, пространно объяснил народу, как долго он не хотел сменять Бакра, как многократно старался он отговорить больного президента от отставки. И только после того как Бакр настоял на своем уходе, он неохотно согласился принять назначение по «воле партии». Рассыпаясь в похвалах своему предшественнику, Хусейн изобразил нынешнюю передачу власти как «уникальную в древней и современной истории», до такой степени «естественным, нравственным и конституционным образом» она была осуществлена. Разумеется, он не упомянул о том, что именно он продумал и организовал эту передачу.

Оказав эту последнюю важную услугу своему бывшему протеже, Ахмед Хасан аль-Бакр с достоинством ушел со сцены после одиннадцати лет лидерства. Через три месяца у него отняли его последнюю должность — пост заместителя генерального секретаря Национального управления партии Баас, который был добавлен к должностям, уже занимаемым Саддамом. В конце 1982 года, в один из самых тревожных периодов, переживаемых Ираком в ходе ирано-иракской войны, когда стали циркулировать слухи о возможном возвращении Бакра к власти, отставной президент умер в полной безвестности. Это, в свою очередь, породило подозрения относительно истинной причины его смерти, но о причастности к ней Саддама нет никаких доказательств.

Оказавшись у руля, Саддам незамедлительно занялся закреплением достигнутого. Несмотря на кажущуюся легкость перемены, недовольство узурпацией Саддамом поста президента существовало, и его следовало ликвидировать. Во время особого заседания, решавшего вопрос об отставке Бакра, генеральный секретарь СРК Мухи Абдель Хусейн Машхади внезапно встал и потребовал, чтобы они проголосовали по вопросу о передаче президентом Бакром своих партийных и государственных обязанностей Саддаму Хусейну. Он настаивал, чтобы решение было принято единогласно.

— Ваша отставка невозможна, — сказал он Бакру. — Если вы больны, почему бы вам не отдохнуть?

С точки зрения Саддама, такие разногласия были совершенно нетерпимы. Ему мало было солидного большинства, которое он имел в правящих структурах государства. Теперь он был самостоятелен, но уже не существовало отеческой фигуры Бакра, чтобы в случае необходимости защитить его. Теперь ему было что терять. Он сразу же стал гораздо могущественнее, чем все его соратники вместе взятые, но гораздо более уязвимым в случае нападения с их стороны. И он настроен был защитить себя любой ценой. Это сочетание властолюбия и страха, которое позже подвигнет Саддама на крайние действия — военную агрессию против Ирана и Кувейта, — обернулось в две последующие недели после его вступления в должность самой зверской и беспощадной чисткой во всей его карьере.

Уже 15 июля, за день до публичной отставки Бакра, иракский народ узнал, что Машхади был освобожден от своих обязанностей тремя днями раньше. Объяснение этому шагу было дано только через две недели, когда контролируемые государством средства массовой информации неожиданно объявили о раскрытии «предательского, подлого заговора, замышляемого шайкой авантюристов, ненавидящих партию и революцию». Согласно официальному заявлению, заговор планировался на протяжении нескольких лет, и власти давно уже о нем знали. В нем была замешана некая иностранная держава, но «в национальных интересах» было решено «в настоящее время ее не называть». Как и при прежних чистках в конце 60-х и в начале 1970-х годов, «заговорщикам» были предъявлены фантастические обвинения в участии в «капитулянтском проекте, направляемом американским империализмом в интересах сионизма и прочих гнусных антиарабских сил».

То, о чем обычные иракцы узнали 28 июля, в партии знали уже несколько дней. 22 июля Саддам созвал чрезвычайную конференцию партийной верхушки. Заседание открыл Таха Ясин Рамадан, давний сотоварищ Саддама, командующий партийной милицией и Народной армией. Он взял слово и объявил о раскрытии «подлейшего заговора». Рамадан говорил грустно и печально, стремясь передать свою боль от «предательства» партии ее самыми видными и старыми членами. Удивление слушателей достигло высшей точки, когда Рамадан объявил, что все заговорщики присутствуют в зале и что они были приглашены на заседание, не зная предварительно повестки дня. Затем Рамадан попросил Машхади, приведенного из тюрьмы, взойти на трибуну и рассказать о подробностях «беспрецедентного преступления».

Явно похожее на сталинские тотальные чистки 30-х годов, сфабрикованное признание Машхади было пространным и подробным. Голос его звучал глухо. Он выглядел разбитым, смирившимся со своей неминуемой гибелью. Машхади рассказал, что с 1975 года принимал участие в сирийском заговоре, направленном на устранение Бакра и Саддама Хусейна, чтобы проложить дорогу сирийско-иракскому союзу во главе с Хафезом Асадом. Когда заговорщики поняли, что Бакр собирается уступить пост своему заместителю, они попытались уговорить президента изменить свое решение, зная, что вступление на пост Саддама укрепит партию и, следовательно, помешает их планам. По словам Машхади, заговор возглавлял другой член СРК, Мухаммед Айеш Хамад, и с самого начала речь шла о президенте Асаде. Он несколько раз встречался с заговорщиками, и именно он пытался предотвратить передачу власти от Бакра Саддаму.

Когда всплыло имя Айеша, Саддам, который до тех пор спокойно курил гаванскую сигару, как будто все это дело его не касалось, прервал Машхади.

— Я обратил внимание, что Мухаммед Айеш вел себя на заседаниях СРК странно, — сказал он. — Он нервничал, и я заметил, что он с ненавистью смотрит на меня. Поэтому я вызвал Тарика Азиза и сказал ему: «Постарайся провести вечер с Мухаммедом Айешем. Я чувствую, что он что-то против меня имеет, попытайся узнать, в чем дело». Азиз выполнил свое поручение и сказал, что Айеш ничего против меня в глубине души не имеет. То же сказали мой единоутробный брат Барзан аль-Тикрити и Из-зат Ибрагим (заместитель председателя СРК при Саддаме), которых я тоже посылал к Айешу. Я это делал потому, что мы всегда следим за врагами революции, но не за своими личными врагами. И мы не ожидали, что они воспользуются своей неприкосновенностью, участвуя в этом заговоре.

Когда Машхади закончил свои показания, слово взял Саддам. Он сказал, что он потрясен, узнав, что его предали ближайшие соратники.

— После ареста преступников, — сказал он, — я посетил их, пытаясь разобраться в мотивах их поведения. Какие политические разногласия существуют между вами и мной? — спросил я их. — Чего вам не хватало — власти или денег? Если у вас было другое мнение, почему вы не поставили в известность партию, раз уж вы ее руководители? Им нечего было сказать в свою защиту, и они вынуждены были признать свою вину.

Когда Саддам упомянул имя Ганема Абдель Джалила Сауди, одного из подозреваемых заговорщиков, он расплакался. Хусейн достал из кармана платок, чтобы скрыть свои слезы, и, справившись со своими эмоциями, развернул лист бумаги, который держал в руке, и стал называть имена предполагаемых предателей. Он читал медленно и выразительно, время от времени останавливаясь, чтобы зажечь сигару. Были названы и по одному уведены из зала шестьдесят шесть человек, включая нескольких близких соратников Саддама. Слушатели разразились истерическими воплями, приветствуя Саддама и требуя смерти «предателям». Саддам, оценивая пропагандистскую ценность своих действий, заснял все это на кинопленку и разослал в высшие эшелоны Баас и армии, а также официальным представителям других арабских стран. Тем самым он подал недвусмысленный сигнал, что не потерпит и намека на оппозицию.

Основу мнимого заговора составляли пятеро членов Совета революционного командования: Машхади, Айеш, Аднан Хусейн аль-Хамдани, Мухаммед Махджуб Махди и Ганем Абдель Джалил Сауди. Все они были также членами Регионального управления партии. Из пятерых Машхади и Айеш выделялись как самые откровенные критики Саддама. Роковой ошибкой, которая стоила им жизни, была их явная оппозиция скрытому путчу Саддама, направленному против Бакра. Основным «преступлением» Хамдани, очевидно, стало то, что он потенциально был способнее других. Но, в отличие от своих товарищей по несчастью, он никогда не был врагом Саддама. Наоборот, оба они были близкими друзьями и единомышленниками по многим вопросам, включая производство в Ираке нестандартных вооружений. Самым поразительным в этом деле было то, что в смене кабинета, проведенной Хусейном в день его восшествия, Хамдани был назначен заместителем премьер-министра и главой администрации президента.

Вызывает удивление, почему Саддам назначил «заговорщика» на ключевой правительственный пост только для того, чтобы сместить его через несколько дней? Потому что не знал о «коварных махинациях» Хамдани? Наверняка нет, так как власти публично признали, что им было давно известно о существовании «заговора». Вероятно, это был хитрый ход Саддама, чтобы скрыть свои замыслы до того, как переход будет успешно завершен. Выдвинув Хамдани, Саддам, очевидно, хотел выставить себя страдающей стороной, чтобы устранить любые сомнения в подлинности «заговора». В конце концов, он никому не причинил вреда. Вред был причинен ему. Откуда он мог знать, что «злонамеренная клика зайдет так далеко, что продаст честь и совесть силам зла»? Эта техника сваливать на свои жертвы те несчастья, которые с ними случились, часто использовалась Саддамом, пока он шел к власти, применялась им и в многочисленных случаях в будущем; самым заметным было лето 1990 года, когда он оправдал свою оккупацию Кувейта опаснейшим заговором Кувейта против Ирака.

В тот день, когда сведения о «заговоре» были обнародованы, был созван особый суд, состоящий из семи членов СРК под председательством заместителя премьера Нима Хаддада, чтобы судить обвиняемых. Суд признал виновными 55 человек. Двадцать два человека были приговорены к смерти «демократической казнью» со стороны их товарищей по партии, включая пятерых членов СРК. Тридцать три получили сроки тюремного заключения. Одному удалось бежать, а 13 человек были оправданы. Саддам воспользовался этой возможностью, чтобы избавиться также еще от одного старого врага, Абдель Халила аль-Самарраи, который уже шесть лет до этого сидел в тюрьме, якобы за свое участие в неудавшемся мятеже Каззара. «Суд» установил его причастность к новому «перевороту» и приговорил к смерти. Цена инакомыслия в саддамовском Ираке была очень высока.

Как и в 1969 году, Багдад полнился слухами и волнениями, и Саддам начал настраивать общественное мнение в свою пользу. Сотни тысяч людей маршировали по улицам столицы, демонстрируя свою солидарность с решением «суда». Все отделения и ячейки партии должны были прислать по одному вооруженному делегату для расстрельных бригад. Сотни таких делегатов во главе со своим президентом и всем Советом революционного командования должны принять участие в «беспрецедентном событии в истории партии», всеобщей чистке и казни «предателей». Государственное радио гордо сообщало, что казни осуществлялись «на фоне пожеланий долгой жизни партии, революции и всенародному вождю и герою, президенту Саддаму Хусейну». Безмолвствовал только экс-президент Бакр, никак не отреагировавший на казнь своих старых сподвижников.

Саддам, напротив, был необычайно красноречив. В публичной речи 8 августа, в день казней, он представил разоблачение «заговора» как великое завоевание «баасистской революции». Поражение потерпели не просто противники Ирака, но многочисленные внешние силы, чьими марионетками они были.

— Право, нам жаль предателей и заговорщиков, окопавшихся за пределами Ирака, — вещал он огромной толпе, собравшейся в саду президентского дворца, — эти негодяи больше пяти лет буквально лезли из кожи вон и в итоге, смогли переманить на свою сторону всего лишь 55 отщепенцев и подонков. Сейчас в СРК 16 членов, — продолжал он под крики толпы, требующей смерти предателей, — семеро из них были в трибунале и трое — в следственной группе. Это случилось впервые в истории всех без исключения революционных движений, а может быть, впервые в истории человечества, когда больше половины высшего руководства принимало участие в трибунале и в следствии, чтобы гарантировать справедливость.

Термин «исторический момент» был, безусловно, подходящим для этой речи, ибо в июле 1979 года в Ираке началась новая эра, эра «лидера, президента, борца Саддама Хусейна». Ирак успешно перешел Рубикон между «обычной» военно-политической диктатурой и тоталитарным государством, влияние которого простирается на каждую деталь общественной жизни. Чистки отметили начало «саддамизации» Баас и, следовательно, всей страны. Баас больше не была такой, как раньше, ибо теперь она превратилась в послушное орудие в руках Саддама. Чистки наглядно доказали, что Саддам откровенно манипулировал другими людьми для достижения своих целей и продемонстрировали его безграничную беспощадность. Теперь никто не был в безопасности, даже самые близкие его соратники, о чем свидетельствовала участь Хамдани. Как выразился сам Саддам:

— Мы теперь находимся в нашей сталинской эре. Мы ударим железным кулаком при малейших признаках отклонения от генеральной линии партии и начнем с самих баасистов.

На прагматическом уровне сфабрикованный заговор позволил новому президенту одновременно достичь нескольких целей. Саддам разжег в своих подданных ксенофобическую ярость против «злодейских сил империализма и сионизма», и ему действительно удалось сплотить вокруг себя широкие массы иракцев. Он недвусмысленно предупредил возможных «заговорщиков» и ненадежные слои иракского общества, особенно курдов и шиитов, что не потерпит никаких «предательских действий» или контактов с «иностранными элементами». Впутав Сирию в мнимый «заговор», ему удалось прекратить бесперспективные переговоры об иракско-сирийском объединении и таким образом публично унизить своего заклятого врага Хафеза Асада. Сирийский министр иностранных дел Абдель Халим Хаддам разъезжал между Дамаском и Багдадом с посланиями от Асада, доказывающими непричастность Сирии к заговору и подчеркивая, что «заговор не в интересах Сирии». Но, как выразился лондонский еженедельник «Обсервер», Хусейн выиграл очередной раунд.

Наконец, что не менее важно, ему удалось полностью вовлечь всю партию Баас, а особенно СРК, в свою политику. Не только он судил и казнил «заговорщиков». Это был коллективный акт, совершенный на глазах всей нации. Никто не мог уйти от ответственности. Эта ответственность была особенно заметна в случае с Наимом Хаддадом. Он был шиитом, и его положение во главе особого суда должно было удостоверять, что казнь двух самых выдающихся шиитов в администрации Баас, Машхади и Хамдани, во время возрастающего беспокойства шиитов, не будет истолкована в контексте борьбы между сообществами. В то же время ключевая позиция Хаддада в суде определенно настроила против него многих в его сообществе, увеличив, таким образом, его зависимость от своего повелителя.

И хотя в своей речи 8 августа Саддам яростно отрицал сообщения западной прессы относительно повсеместных арестов в Ираке, вскоре стало очевидно, что чистки коснулись отнюдь не только 55 подсудимых, столь продуманно выделенных Саддамом, но продолжались еще долго после рокового июля. Они были нацелены сколько столько на устранение непосредственных угроз, но гарантировали полное подчинение партии ее новому хозяину. В соответствии с этим сотни членов партии и армейских офицеров были вычищены, а многие казнены, включая генерал-майора Валида Махмуда Сейрата, командующего одним из трех иракских корпусов. В августе 1979 года заместитель генерального секретаря Национального управления Баас Муниф аль-Раззаз был арестован, и весной 1980 года, вслед за слухами еще об одном мнимом «заговоре», сообщили о дальнейших казнях. Как и в случае с аль-Самарраи, Саддам воспользовался случаем, чтобы свести старые счеты. В апреле 1980 года старый друг Саддама, который превратился в жертву, Абдель Керим аль-Шейхли, отстраненный от должности еще в 1971 году, был застрелен в Багдаде. Другой баасист в отставке, Саад Абдель Баки аль-Хадити, лишенный членства в СРК и РУ в 1974 году, был убит в Багдаде через два месяца. Саддам укреплял свою президентскую власть тотальным террором, и эту политику он проводит до сегодняшнего дня. Никакое инакомыслие не было незначительным или ничтожным в глазах Саддама. Оно приравнивалось к мятежу, требующему возмездия и полного искоренения. В Ираке могла быть только одна власть, а именно — власть Саддама.

Чистки сопровождались организационными изменениями, направленными на дальнейшее укрепление рычагов управления. В тот день, когда Хусейн пришел к власти, он сразу же слил несколько министерств, заменил восемь министров и создал пост первого заместителя премьера и пять постов заместителей премьера. Важнейшую новую нишу занял Таха Ясин Рамадан, а остальные были отданы двоюродному брату Саддама и министру обороны Аднану Хейраллаху Тульфаху и четырем близким доверенным лицам — Наиму Хаддаду, Тарику Азизу, Саадуну Гайдану и злополучному Аднану Хусейну аль-Хамдани. Другой родственник Саддама, Саадун Шакир, стал министром внутренних дел, сменив Из-зата Ибрагима аль-Дури, вновь назначенного заместителем председателя СРК. Чтобы продвинуть проправительственных элементов внутри курдского сообщества, Саддам назначил нескольких, курдских деятелей на высшие партийные посты.

Изменив структуру кабинета, Саддам предпринял шаги, чтобы увеличить свою власть за счет основного органа в стране — Совета революционного командования. Он никогда полностью не доверял СРК, хотя понимал, что его путь к посту президента оказался успешным во многом благодаря авторитету этого органа. На протяжении 1970-х годов он обеспечил себе надежное большинство в СРК, и первым его шагом после того, как он стал президентом, было очистить его от людей с тенденцией к независимости мышления. Он достиг этой цели и даже более того. Помимо устранения последнего возможного бастиона инакомыслия, чистки в июле 1979 года так запугали оставшихся членов СРК, что довели их до состояния полнейшего раболепия. Но даже это не удовлетворило Саддама, и он решил укрепить официальные и фактические полномочия президента за счет полномочий СРК. С этой целью он активизировал кабинет, который раньше был практически бездействующим органом. Он начал проводить регулярные заседания по обсуждению государственных дел, председательствуя на них в своей должности премьер-министра. Для Саддама кабинет оказался полезным исполнительным инструментом, который был абсолютно лишен возможности осуществлять независимый курс. Другим способом, который Саддам использовал, чтобы обойти СРК, было то, что Совет все больше полагался на указания президента, определяемые как «директивы», «инструкции» и «указы» для управления страной. В марте 1980 года Хусейн с этой целью ввел в действие Закон о Национальном Собрании, передавший широкие полномочия президенту за счет СРК.

Решение пробудить государственный законодательный орган после двух десятилетий глубокой спячки, в которую он впал после свержения монархии в 1958 году, очевидно, было принято вскоре после прихода Саддама к власти. Возрождая закон, принятый СРК в 1970 году об учреждении Национального Собрания, в декабре 1979 года законопроект о Собрании был распространен и, в конце концов, в марте 1980 года утвержден. Согласно этому закону, собрание из 250 членов должно было выбираться тайным голосованием каждые четыре года всеми иракскими гражданами старше 18 лет. Однако чтобы стать кандидатом, надо было соответствовать многочисленным требованиям, которые фактически делали невозможными избрание небаасиста. Потенциальный кандидат не только должен был быть уроженцем Ирака, живущим в стране не менее двадцати пяти лет и рожденным от иракского отца, он не только не должен был быть женат на иностранке или принадлежать к семье, чья собственность или земля были экспроприированы по различным государственным законам, но, что самое важное, он должен был «верить в принципы Июльской революции». Были обнародованы особые предвыборные комитеты, дабы обеспечить строгое соблюдение этих требований. И чтобы исключить всяческие крамольные мысли в день выборов, Саддам выразил предельно ясно, чего он ожидает от иракского народа:

— Мы должны быть уверены, что тринадцать с половиной миллионов иракцев пойдут единым путем. Тот, кто выберет извилистую тропу, встретит меч.

Выборы проводились 20 июля 1980 года. Неудивительно, что не нашлось желающих идти по «извилистой тропе». В орган из 250 человек были избраны семнадцать так называемых независимых представителей. Сам Хусейн лаконично охарактеризовал итоги выборов как свидетельство, что весь иракский народ поддерживает кандидатов именно Баас, а никакой-либо другой политической партии. Среди избранных были четверо членов СРК и четверо министров. Наим Хаддад стал председателем Собрания.

Чтобы как можно шире осветить этот первый акт «демократизации» Ирака за двадцать лет, несколько иностранных журналистов прилетело в Ирак, и они были отвезены властями в разные части страны. В «Нью-Йорк тайме» появился следующий взгляд на процесс:

«Здесь в Неджефе, городе у берегов Евфрата, святого для мусульман-шиитов, губернатор Мизбан Хидер приветствовал посетителей в кабинете с восемью телефонами и шестью портретами президента Хусейна. Заметив, что он не сомневается в том, что подавляющее большинство иракцев выразит благодарность „руководству партии и революции“, он сказал:

— Они продемонстрируют, что любят Саддама Хусейна и преданы ему. Саддам Хусейн — надежда арабской нации и всего Ирака».

Эти слова местного чиновника выявили причину, лежащую в основе возрождения Национального Собрания. Это было не просто еще одно бюрократическое учреждение, помогающее Саддаму прочнее овладеть браздами правления и придать видимость демократии его личной власти. Это было орудие, учрежденное в рамках беспрецедентной кампании культа личности, с помощью которой Хусейн преподносился как воплощение и иракского государства, и арабской независимости. Он слишком хорошо знал, что одного страха недостаточно для обеспечения абсолютной власти; что если он намерен оставаться у руля достаточно долго, а у него никогда не было другого намерения, тогда нужно породить у иракского народа безмерную любовь к нему до такой степени, чтобы они отождествляли себя с ним. Он должен был стать как бы олицетворением Ирака, стать воплощением иракского народа, голосом народной массы.

Подпитка культа личности Саддама включала широкомасштабные материальные подачки и показательные демонстрации доброй воли, нацеленные на изображение его как щедрого благодетеля нации. Было объявлено о повышении зарплаты для широкого круга работников, особенно существенно увеличилось жалованье военных. Президент дал торжественное обещание ускорить экономическое развитие страны. Была объявлена всеобщая амнистия за исключением узников, осужденных за участие в заговорах против режима, шпионаж, экономический саботаж и контрабанду наркотиков. Была установлена прямая телефонная связь с президентским дворцом с целью чтобы граждане как бы могли звонить своему верховному руководителю и говорить с ним.

Иракский народ был со всех сторон «окружен» своим всемогущим отцом-руководителем, которому была создана репутация вождя строгого, но справедливого. Он был поистине вездесущ. Его именем назывались многочисленные места. История его жизни была изложена в особом издании багдадской газеты «Аль-Джумхуррия», в Багдаде показывали фильм о нем и организовали соответствующую выставку. Иракцы узнали, что Саддам — преданный семьянин и любящий отец своих двух сыновей, Удэя и Кусэя, и трех дочерей, Рагды, Раны и Хале, отец, который не стеснялся пришить пуговицу для своей дочери на глазах своих помощников и телохранителей. Они также узнали, что он любит возиться в своем саду, ловить рыбу, пасти овец и предпочитает горький черный кофе чаю, так как еще с тюремных дней ему не давали чая, и он привык пить кофе.

Многие иракцы удивлялись, когда их молодой и энергичный президент появлялся перед ними на заводах, в больницах, мечетях и на фермах. Саддам использовал эти неожиданные визиты, чтобы создать впечатление, что он всегда рядом и может оказаться в любое время в любом месте. Время от времени он старался скрыть, кто он такой, надевая широкополую шляпу или хлопчатобумажный головной убор, якобы для того, чтобы получить правдивые ответы от ничего не подозревающей аудитории. В регулярных телепрограммах, показывающих такие встречи, Саддам часто представал сидящим в обычном иракском доме, интересующимся, что хозяева думают о нем и его политике. Хозяева, притворяясь, что не узнают своего президента, портреты которого украшали каждый угол, всячески хвалили его великие достижения. Когда Саддам понимал, что тема исчерпана, он переставал маскироваться к показному восторгу и мнимому удивлению своих хозяев. В этот момент лицо Саддама озаряла широкая и искренняя улыбка. Он завоевал любовь и восхищение своих подданных.

Глядя на эти телевизионные сцены, нельзя не вспомнить аббасидского халифа восьмого века, Гаруна аль-Рашида, который имел обыкновение бродить по Багдаду инкогнито, чтобы получить представление о настроениях в столице из первых рук. Однако стремление Саддама к национальным символам, которые могли бы укрепить его личную абсолютную власть, простиралось намного дальше целей культурного процветания периода Аббасидов. Древний Ирак, или Месопотамия, как он назывался, в этом отношении предлагал все, что можно пожелать. Это была колыбель цивилизации: земля, где возник монотеизм, где были разработаны основные принципы математики и астрономии и был создан вавилонский свод законов Хаммурапи. Это была земля великих царств, завоеваний и величия. В свою очередь, каждая из двух месопотамских империй, Вавилон и Ассирия, были агрессивными державами, поработившими гигантские территории Ближнего Востока. Многие правители этих империй были бесстрашными воинами и искусными политиками, способными пробудить национальную гордость и достойными почитания. Ассирийский царь Салманасар III (858–824 гг. до н. э.), например, провел 31 год из 34 лет своего правления в завоевательных войнах, посылая своих солдат в самые дальние уголки Ближнего Востока, от Персидского залива на юго-востоке до Палестины и Таврских гор на западе. Саргон II (722–705 гг. до н. э.), основатель правящей династии, властвовавшей в Ассирии почти столетие и расширившей империю до самых отдаленных пределов, провел большую часть своего царствования, подавляя внутренние беспорядки, и, в конце концов, погиб на войне. Один из предшественников Саргона, Тиглатпаласар III (744–727 гг. до н. э.) разработал оригинальный метод подавления таких беспорядков — массовые депортации мятежного населения. Более тысячелетия спустя его методы были повторены Саддамом по отношению к курдскому меньшинству.

Особенно привлекательными для Саддама месопотамские правители были не только благодаря их выдающемуся положению в регионе, но из-за их военных успехов в Палестине. Сенахериб, преемник Саргона (704–681 гг. до н. э.) отправился с походом в Палестину, и хотя ему не удалось взять Иерусалим, он покорил несколько важных городов в Иудее и получил крупную дань от еврейского царя Езекии. Чего не удалось Сенахерибу, было осуществлено спустя столетие вавилонским царем Навуходоносором: в 587 году до н. э., после еврейского восстания в Палестине он покончил с Иудейским царством, разрушил Иерусалим, включая еврейский храм, и выслал тысячи евреев в Вавилон. Саддам часто пересказывал это историческое событие и не раз без обиняков признавал, что очень хотел бы последовать примеру великого вавилонского царя.

Такое желание нисколько не удивительно. Казалось, славное месопотамское прошлое подсказывает идеальное разрешение сегодняшних проблем Ирака. Внушая всем иракцам — арабам и курдам, суннитам и шиитам, — что все они наследники великих месопотамских цивилизаций, Саддам надеялся создать объединительную идею, которая перекрыла бы все их разногласия. Как только было бы создано такое унифицированное общество, его можно было бы связать со славным прошлым благодаря личности Саддама Хусейна, естественного наследника великих месопотамских владык.

Поэтому с самых первых лет пребывания у власти Саддам неустанно стремился сформировать новую и специфически иракскую самобытность из разрозненных элементов культуры страны. Не отделяя Ирак от арабского мира, Саддам подчеркивал его уникальное месопотамское наследие в попытке создать «нового человека Ирака». Эта политика исподволь зарождалась в начале 70-х гг. и окрепла к концу десятилетия. Была запущена интенсивная культурная пропаганда, подчеркивающая уникальность иракского народа. Различные периоды месопотамской истории были «арабизированы» и изображены как часть иракского наследия. Самым заметным усилием возродить давно забытое прошлое было начало в 1978 году реконструкции Вавилона, включая триумфальную арку и гигантский зиккурат, правда, вполовину их первоначального размера.

Уже в 1974 году Хусейн хвалился успехами партии в преобразовании иракского национального самосознания.

— Человек Ирака — теперь новый человек, — сказал он в интервью арабским и иностранным журналистам. — Может быть, не каждый человек в Ираке «хомо сапиенс» будущего, но он определенно новый человек, который во всех отношениях является наследником древнего человека. Это наше достижение и источник нашей уверенности, что будущее принадлежит нам, а не какой-то злонамеренной личности в Ираке или на арабской родине.

Через шесть лет, в двенадцатую годовщину «Июльской революции», была недвусмысленно установлена прямая связь между личностью Саддама и базилевсами Месопотамии.

«Ирак неоднократно был трамплином для новой цивилизации на Ближнем Востоке, — гласило официально заявление иракского правительства, опубликованное в лондонской „Таймс“, — и сейчас справедливо задается вопрос, с таким руководителем, с такими богатыми нефтяными ресурсами и с таким напористым народом как иракцы возродит ли Ирак свою былую славу и будет ли имя Саддама Хусейна стоять в одном ряду с именами Хаммурапи, Ассурбанипала, аль-Мансура и Гаруна аль-Рашида? Впрочем, все они, в сущности, не достигли и половины того, что он уже сделал у руля Баасистской арабской социалистической партии, хотя ему всего лишь 44 года».

Это претенциозное заявление было верным в одном отношении. Обосновавшись в президентском дворце, Саддам управлял страной, внушая подданным невероятный страх и благоговение — сочетание, столь характерное для правителей древнего Ирака. Хотя его стремление к величественности достигло невообразимых размеров только на последних этапах ирано-иракской войны, оно было заметно с первых дней его президентства. И хотя он силился изобразить себя в глазах соотечественников олицетворением абсолютной скромности, Саддам быстро привык к мелким привилегиям, сопровождающим его новое положение. В его гардеробе насчитывалось не менее 200 дорогих костюмов и племенных одеяний на каждый случай. На датской судоверфи была для него заказана роскошная яхта. Один из посетителей описал президентскую помпу: «За ним неотступно следовал раболепный лакей с огромной коробкой. Каждые несколько минут Саддам, не оборачиваясь, доставал гигантскую гаванскую сигару, зажигал ее, несколько раз выпускал дым, гасил ее и тут же тянулся за новой».

Другой личный гость Саддама в то время, западный хирург, прилетевший в Багдад, чтобы оперировать его (очевидно, иракские хирурги не горели желанием брать на себя такую рискованную задачу), был потрясен более страшной стороной характера Саддама — его невероятной подозрительностью и тем страхом, который он внушал своей клике. В длинном разговоре между ними после операции Саддам расслабился и держался просто. Он не старался выглядеть перед гостем неким совершенством и большую часть времени даже не смотрел ему в глаза, глядя куда-то в сторону, а то и потупясь. Он очень внимательно слушал все объяснения, как человек, признающий высший профессиональный авторитет. И все же, невзирая на этот прием, на хирурга пахнуло холодком. Он не знал политической истории Саддама — в то время президент Ирака был еще практически неизвестен за пределами Ближнего Востока — и он не был против него предубежден. Однако его встревожил уклончивый взгляд Саддама, глубокая напряженность и беспокойство присутствующих.

В определенный момент во время разговора Саддам пожаловался на частые головные боли и спросил, можно ли как-нибудь от этого избавиться. Хирург ответил, что в принципе это возможно, но нужно знать причины этого недуга. Он спросил Саддама, знает ли он, при каких обстоятельствах возникает у него мигрень. На лице личного врача Саддама, который тогда выполнял функции переводчика, тут же появилось такое выражение, что хирург понял, что лучше было об этом не спрашивать. Покрывшись потом, врач перевел вопрос своему хозяину и тревожно стал ждать ответа. Тем не менее, Саддам не выказал никакого раздражения.

— Конечно, у меня есть очень веские причины для беспокойства, — ответил он и принялся пространно повествовать о запутанной сети заговоров, преследующих его. «Клинический случай паранойи», — подумал хирург.

Одним из тех, кто еще мог чувствовать себя в безопасности около Саддама бурным летом 1979 года, был его двоюродный брат Аднан Хейраллах Тульфах. Когда, после взятия власти, Саддам пытался усилить свое влияние на армию и создал новый пост заместителя верховного главнокомандующего, на эту влиятельную должность был назначен Аднан, совмещая ее с постом министра обороны. Себе же Хусейн в конце 1979 года присвоил самое высокое воинское звание — маршал. Он еще более усилил иракскую военную мощь, набиравшую темпы уже с конца 1977 года. Между приходом Саддама к власти и вторжением в Иран в сентябре 1980 года иракские наземные силы увеличились приблизительно на 800 танков, 650 бронетранспортеров и около 100 артиллерийских орудий, в большинстве самоходных. Это оборудование дало возможность армии увеличить свой боевой порядок с 10 до 12 дивизий. Иракские воздушные силы за тот же период заметно не увеличились, если не считать дополнительных сорока вертолетов, но модернизация ускорялась.

Расширение обычных вооружений Ирака было только частью впечатляющего роста армии Саддама. Уже в середине 1970-х годов Саддам стал на путь скрытого стремления к приобретению нестандартных видов оружия — химического, биологического и, что самое важное, ядерного. Последнее занимало совершенно особое место в его планах. Для Саддама ядерное оружие всегда значило гораздо больше, чем «великий уравнитель», это было оружие, способное уничтожить военное превосходство Израиля. Оно буквально стало манией Хусейна. Символ технологической мощи Ирака, предпосылка для региональной гегемонии, триумфальное достижение самозванного Навуходоносора, оно представлялось ему окончательной гарантией абсолютной безопасности.

— Для арабского народа необходимость научных достижений равнозначна необходимости жить, — сказал он в 1975 году, — так как никакой народ не может вести достойное существование… без уважения к науке и признания ее выдающейся роли.

Когда один арабский журналист спросил старшего сына Саддама Удэя, когда ему было только 16 лет, кем он хочет быть, тот без колебаний ответил: «Ученым-ядерщиком».

Хотя Удэй так и не стал ученым-ядерщиком, его отец довел Ирак до грани реальных ядерных перспектив. В основном Хусейн возлагал надежды относительно наращивания ядерного потенциала на Францию. Советский Союз, тогда его основной союзник, хоть и снабдил Ирак исследовательским реактором еще в конце 60-х годов, был слишком осторожен, чтобы можно было на него положиться в таком амбициозном и рискованном проекте.

Франко-иракские отношения оживились осенью 1974 года, когда французский премьер Жак Ширак нанес официальный визит в Багдад. Саддам ответил на следующий год посещением Парижа, а летом 1977 принял в Багдаде другого французского премьера, Раймона Барра. В 1976 году Саддам купил во Франции исследовательский реактор «Осирак» и переименовал его в «Таммуз» в честь месяца баасистской революции. Мощность реактора составляла приблизительно 70 мегаватт, и предполагалось, что он начнет действовать в конце 1981 года. По первоначальному соглашению, Франция должна была поставить Ираку 72 килограмма высокообогащенного урана, который мог напрямую использоваться для разработки ядерного оружия. Поскольку сделка вызвала волну международной озабоченности, французы вскоре предложили другое топливо, непригодное для военных целей. Саддам был в бешенстве. Ираку обещали определенное топливо, возмущался он, и мы не согласимся ни на что другое. Любая замена не позволит полноценно провести те исследования, которые планировались на «Осираке». Частично его настойчивость была вознаграждена. В конце концов, французы согласились поставить Ираку высокообогащенный уран, но только треть от первоначально обещанного количества.

Саддам постоянно отрицал какое-либо намерение произвести атомное оружие, утверждая, что его ядерная программа направлена исключительно на мирные цели. Высмеивая многочисленные сообщения о ядерных планах Ирака как сионистскую пропаганду, он утверждал:

— Эти арабы, как уверяют сионисты, не умеют ничего, кроме как ездить на верблюдах, горевать о руинах их домов и ночевать в шатрах. Два года назад сионисты и их приспешники выступили с заявлением, что Ирак вот-вот произведет атомную бомбу. Но как может народ, который только и умеет; что ездить на верблюдах, сделать атомную бомбу?

В гневных и язвительных комментариях Саддама явственно звучала гордость страны третьего мира на пороге сверхсовременной технологической модернизации.

На Западе многие серьезно сомневались в опровержениях Саддама. Ведущие эксперты по распространению ядерного оружия указывали, что реактор «Осирак» необычайно мощен и способен произвести из урана плутоний, необходимый для атомной бомбы. Они напоминали, что у иракцев было небольшое перерабатывающее устройство в Тувайте и, кроме того, три радиологически защищенные хранилища, полученные из Италии, а стало быть, они вполне могли бы получать плутоний путем облучения урана. И в самом деле, существовали свидетельства, что Ирак получил итальянское оборудование для очистки окиси урана. В 1980 году, когда «Осирак» был готов вступить в действие, Багдад лихорадочно скупал большие партии природного урана у ряда стран, включая Италию, Бразилию и Португалию. Один эксперт коротко изложил сомнения относительно действительной цели «Осирака». Такой реактор, утверждал он, «был прежде всего предназначен для стран, занятых местным производством энергетических ядерных реакторов. У Ирака нет такой программы; „Осирак“ не производит электроэнергию. С его огромными нефтяными запасами, у Ирака нет экономической или энергетической необходимости строить атомную электростанцию». Таким образом, реактор, бесспорно, предназначается для военных целей.

Эти сомнения, очевидно, разделялись израильтянами, извечными врагами Саддама, на чье уничтожение он так надеялся. Чем ближе Саддам подходил к своей заветной цели, тем чаще происходили таинственные неожиданности, направленные на задержку иракской ядерной программы. В апреле 1979 года стержень исследовательского ядерного реактора и другие его части, приготовленные для транспортировки в Ирак, внезапно взорвались во Франции, что на несколько месяцев задержало их поставку. В июне 1980 года египтянин, ученый-ядерщик по имени Яхья аль-Мешад, игравший ключевую роль в иракской ядерной программе, был убит в парижском отеле. Через два месяца офисы итальянской компании, связанной с иракской ядерной программой, были серьезно повреждены взрывом бомбы. Хотя не было доказательств участия в этих случаях какой-либо стороны, по общему мнению, все это было осуществлено израильской секретной службой Моссад.

Тем не менее, Саддам из-за этих серьезных задержек не приостанавливал своей ядерной программы.

— Тот, кто нам пытается помешать, должен знать, что народ, который сегодня встречает противодействие, через пять лет кардинально изменится, — заявил он, продолжая следовать плану ввода в эксплуатацию реактора «Осирак».

В середине 1980-х годов Франция поставила первую партию обогащенного уранового топлива.

Через три месяца, 30 сентября 1980 года, Иран, на который Ирак напал за неделю до этого, предпринял бомбардировку реактора «Осирак». Бомбардировка не удалась, но 7 июня 1981 года «Осирак» разбомбили израильские воздушные силы — незадолго до того, как он должен был начать работать. Реактор был полностью разрушен, хотя делящееся вещество, которое хранилось в глубоком подземном канале, повреждено не было.

Саддам был в ярости и утверждал, что существует тайный ирано-израильский сговор.