Глава одиннадцатая Августейший президент

Глава одиннадцатая

Августейший президент

У великого князя Константина Константиновича совершенно нет свободного времени. С раннего утра он среди измайловцев, ревностно выполняет обязанности ротного командира, заботится о подчиненных. Вечера посвящены занятиям поэзией, встречам с интересными людьми, делам семейным. И не ведает он пока, что судьба уготовила ему новое поприще, которому он посвятит более четверти века.

…25 апреля 1889 года умер президент Императорской академии наук граф Дмитрий Андреевич Толстой. Правда, бывший руководитель приезжал в этот храм науки нечасто – где-то раз в месяц, а то и реже. Не очень глубоко и в дела вникал, ведь высокий пост президента Толстой совмещал с обязанностями министра внутренних дел и шефа жандармов.

Теперь в окружении императора Александра III обсуждалось предложение назначить главой академии члена императорской фамилии. Конечно, раньше такого не было – ведь великие князья служили в армии или во флоте, науками они особо и не интересовались.

Но, как известно, из любого правила есть исключения. Константин Константинович – вполне подходящая кандидатура на этот высокий пост. Еще в конце 1887 года ему было присвоено звание почетного члена Академии наук. Он опубликовал сборник стихов, упорно продолжает заниматься поэзией, живописью, музицирует, много читает, постоянно встречается с людьми искусства. К тому же, хорошо себя зарекомендовал и на военной службе – успешно командует ротой гвардейского полка. Флигель-адъютант, член Общества естествознания, антропологии и этнографии, вице-президент Русского музыкального общества… Есть у него и другие общественные обязанности, с которыми он успешно справляется.

Императорская академия наук находилась в то время в ведении Министерства народного просвещения, и право всеподданнейшего доклада государю имел только министр, граф Иван Давыдович Делянов. Он-то и намекнул в приватном разговоре Константину Константиновичу, что многие при дворе хотят видеть именно его во главе академии.

Великий князь был немного смущен услышанным, но все же чрезвычайно польщен. 2 мая 1889 года он пишет в дневнике:

…Отказываться я не имею причин. Вечером, после обеда, я улучил минуту поговорить с государем с глазу на глаз. Я спросил его, как он смотрит на сделанное мне предложение. Государь ответил мне, что он ему рад, сказал, что президент – великий князь может стать выше всяких интриг, выразил желание, чтобы я принял это звание, и пожал мне руку. Величие, истинно духовное величие, сопряженное с внешним почетом, всегда имело для меня обаяние и само осеняет меня. С богом, в добрый час. С богом.

На следующий день император Александр III подписал указ, в соответствии с которым великий князь Константин Константинович был назначен президентом Императорской академии наук. Документ был направлен министру юстиции для внесения в Правительствующий сенат и опубликован в «Правительственном вестнике». Таким образом, 3 мая 1889 года перешагнувший несколько месяцев назад тридцатилетний рубеж великий князь возглавил крупнейшее в России научное учреждение, став одиннадцатым по счету президентом Императорской академии наук с момента ее основания Петром I в 1725 году. Обстоятельства сложились так, что его назначение на этот высокий пост именно царской волей стало последним. Следующим после великого князя Константина Константиновича президентом стал академик А. П. Карпинский, которого избрали сами ученые в мае 1917 года.

Нового президента Императорской академии наук наперерыв поздравляли, газеты приветствовали его назначение, возлагали на Константина Константиновича большие надежды, и великий князь чувствовал себя героем дня, признавался в дневнике, что «не мог прийти в себя, очутившись на такой почетной высоте».

Вступление великого князя в должность решено было приурочить к очередному общему собранию Императорской академии наук, намеченному на 13 мая 1889 года.

Утром 13 мая великий князь, позавтракав в кругу семьи и надев парадную форму с орденами, прикрепленными к мундиру, впервые поехал в Академию наук, которая расположена в одном из красивейший зданий столицы – на Университетской набережной. В малом конференц-зале, стены которого увешаны портретами почивших уже президентов академии, расположились в креслах светила российской науки. Председательствующий, академик К. С. Веселовский, зачитал царский указ: «Его императорскому высочеству государю великому князю Константиновичу всемилостивейше повелеваем быть президентом Императорской академии наук». После этого новый президент обратился к собравшимся с речью, в которой были такие слова: «Выпавшее на мою долю призвание представляется мне обязанностью столь же отрадною и завидною, сколь трудною и ответственною…» Он также признался собравшимся, что «с волнением и невольным трепетом» приступает к новой для себя высокой должности.

Волнение, охватившее великого князя, было не напрасным. Страна, ступившая на капиталистический путь развития, крайне нуждалась в укреплении отечественной науки. Но, как это ни печально, именно в пореформенные годы Академия наук утратила ряд позиций, завоеванных ее членами в XVIII – первой половине XIX века. К этому времени она не могла уже решать ряд задач, которые предъявляла современная российская действительность. Ослабли, а порой и вообще прервались связи с крупнейшими университетами и научными обществами – как в России, так и за рубежом. Постепенно ослабевала роль Академии в академической и культурной жизни страны.

Константин Константинович понимал, что в одиночку он не сможет изменить ситуацию. Едва став президентом, он сразу же обращается за помощью и консультациями к наиболее опытным, уважаемым в академической среде ученым – академикам Я. Гроту, Л. Майкову, К. Веселовскому, В. Безобразову.

С последним из них у великого князя давно уже сложились доверительные, чуть ли не дружеские отношения. И причина тут вовсе не в знатном происхождении академика, которым, кстати, Владимир Павлович вовсе не обладал, а в огромных заслугах этого экономиста и статистика в научной, педагогической и общественной деятельности. О характере отношений этих двух людей красноречиво свидетельствует переписка: далеко не каждый, даже будучи сенатором, кавалером многих высших орденов Российской империи, мог позволить себе обратиться к члену императорской фамилии со словами: «Высокочтимый президент и обожаемый Константин Константинович» или совсем уж по-дружески: «Бесценный и возлюбленный друг мой Константин Константинович».

Спустя несколько дней после вступления в должность президента великий князь обратился к академику Безобразову с рядом нелегких вопросов, суть которых сводилась к следующему: как вывести Академию наук из тупика, в котором она оказалась в силу самых разных причин? Ученый тут же откликнулся письмом, в котором говорил о неотложных задачах «к оживлению и даже обновлению академии, которая в настоящее время представляется учреждением вымирающим (выделено В. П. Безобразовым. – Авт.), далеко отставшим от великой идеи своего великого основателя и от своего прежнего высокого положения в государстве». Ученый предельно ясно обозначил и главную проблему, стоявшую в ту пору перед академической наукой: «Главный и неизбежный способ к разрешению этих задач заключается в значительном усилении денежных средств академии, вследствие крайнего недостатка которых она не может исполнять теперь своего призвания». Без сомнения, уважаемый ученый оказал большое влияние на формирование позиции августейшего президента.

Следует подчеркнуть, что с назначением на новый, чрезвычайно ответственный пост Константин Константинович не был освобожден от своих прежних служебных обязанностей. Более того, в феврале 1889 года он стал еще и попечителем педагогических курсов при Санкт-Петербургских женских гимназиях. Свободного времени у великого князя совершенно не оставалось, и в связи с этим в организации его деятельности как президента Императорской академии наук был заведен особый порядок, который сохранялся, с незначительными изменениями, на протяжении всех двадцати шести лет руководства им крупнейшим научным учреждением страны.

Состоял он в том, что вице-президент или непременный секретарь академии регулярно, два-три раза в месяц, письменно докладывали великому князю обо всех наиболее важных событиях, имевших место в Академии наук. По этим докладам президент или принимал самостоятельные решения, или давал соответствующие указания помощникам. По мере необходимости проходили и совещания – в здании Академии наук или в рабочем кабинете Константина Константиновича в Мраморном дворце. Через несколько месяцев стало ясно: подул ветер перемен, причем весьма благоприятных.

На академическом обеде, состоявшемся 29 декабря 1889 года, вновь назначенный вице-президент академии Я. Грот, выступив с речью, сказал, что с первых же шагов деятельности нового президента все ученые почувствовали «неусыпную заботливость о процветании академии, о пользах каждого из ее учреждений, о благе каждого из ее членов».

Сделаем скидку на укоренившееся издревле в России чинопочитание. Возможно, Яков Карлович Грот несколько и приукрасил ситуацию, сейчас уже не проверишь. Но основания говорить именно так у него, без сомнения, были. Это красноречиво доказывают дальнейшие события.

Итак, недостаток финансирования… Взаимоотношения власти и науки в Российской империи всегда были сложными, неоднозначными, но во второй половине XIX века они все больше и больше обостряются. У власть имущих всегда находились средства на содержание армии и флота, разраставшегося как на дрожжах огромного чиновничьего аппарата, но практически никогда не хватало в должном объеме денег на культуру, просвещение и науку.

С унизительными просьбами выдать хотя бы часть причитающегося ему жалованья обращался в канцелярию Академии наук еще М. В. Ломоносов. Так, в августе 1743 года он писал в очередном прошении: «И так почти за целый год я, нижайший, жалованья от академии не получал и от того пришел в крайнюю скудость». За год до этого Михаил Васильевич подал академическому начальству первый рапорт с просьбой о создании химической лаборатории. Но вопрос этот был решен лишь через семь лет. Раньше не получалось по одной-единственной причине: «по неимению денег в ученом учреждении» (то есть в Академии наук). К слову сказать, проведение любого из многочисленных военных парадов или устройство какого-нибудь праздничного фейерверка в столице обходилось правительству дороже, чем стоимость упомянутой лаборатории.

Такое положение дел сохранялось в течение очень многих лет. Даже в благополучный период экономического развития России, накануне Первой мировой войны, на нужды Министерства народного просвещения выделялось чуть более пяти процентов от общего бюджета страны.

Вскоре после того, как великий князь Константин Константинович был назначен президентом Императорской академии наук, встал вопрос о пересмотре ее устава, утвержденного еще в 1836 году императором Николаем I. В начале 1890 года была создана специальная комиссия, призванная пересмотреть те параграфы документа, которые уже не отвечали требованиям дня. У академиков собрали их предложения. И что же выяснилось? Практически все они касались изменений в области материального, финансового положения российской науки, а не совершенствования самого устава. Проблема оказалась конкретизирована и одновременно усложнена.

Что в этом случае должен был сделать президент? Однозначного ответа, пожалуй, здесь нет, ведь многое зависит от личности. Константин Константинович решил, невзирая на свое высокое общественное положение, обратиться за помощью и советом к более опытным и старшим по возрасту друзьям.

12 марта 1890 года он пишет письмо управляющему двором своего отца, великого князя Константина Николаевича, генералу П. Е. Кеппену, в котором говорится, что все попытки комиссии пересмотреть устав оказались тщетными: «…только что мы принимались обдумывать какую бы ни было статью, как наталкивались на необходимость преобразования штата». По существовавшим в то время условиям государственной службы улучшить финансирование можно было, только внеся соответствующие изменения в штатное расписание. После нескольких заседаний комиссии и консультаций со специалистами было принято решение сохранить действующий устав и подать министру народного просвещения И. Д. Делянову записку о самых насущных нуждах Императорской академии наук, попросив его дать ей «законный ход».

Принять такое, вполне разумное, решение оказалось не очень сложно, а вот как его выполнить? Ведь «законный ход» – это хитроумный лабиринт, из которого порой не выбраться в течение долгих месяцев. И вот пошел в вышестоящие инстанции целый поток записок, писем, проектов – словом, начался обычный в таких случаях процесс «выбивания» денег.

И, конечно же, благородное начинание молодого президента Академии наук и его помощников тут же натолкнулось на трудно пробиваемую стену, называемую емким словом бюрократия. Что уж говорить о высокопоставленных сановниках, если даже император Александр III, выслушав в марте 1890 года всеподданнейший доклад министра И. Д. Делянова о необходимости увеличения ассигнований Императорской академии наук и выразив на это принципиальное согласие, строго заметил, «чтобы при составлении сих предположений имелась в виду надлежащая умеренность в предъявляемых требованиях». Великому князю раз за разом приходилось преодолевать бесконечные круги «увлекательной» переписки с российским чиновничьим людом…

И все же со временем дело сдвинулось с мертвой точки. Конечно, в какой-то мере положительную роль сыграло высокое общественное положение президента, его постоянно растущий авторитет среди членов императорской фамилии. В Академии наук дела начали меняться к лучшему. Первой ласточкой в этом смысле стало увеличение в октябре 1892 года на восемь тысяч рублей кредитов Главной физической обсерватории. Гарантом выступило Министерство финансов.

Параллельно шла подготовка документов для рассмотрения в Государственном совете вопроса о значительном увеличении общих бюджетных ассигнований для Академии наук. В специальной записке, направленной в начале декабря 1892 года министру народного просвещения, Константин Константинович обосновывал значимость Академии наук для страны: «…нельзя не признать за аксиому, что степень процветания академии должна служить нормой того умственного уровня, на котором стоит государство». На решение важнейших проблем президент испрашивал ежегодную добавочную сумму в размере 69 217 рублей 75 копеек, которая была подсчитана «с крайней осмотрительностью».

Наконец, 8 апреля 1893 года состоялось совместное заседание департаментов экономии и законов Государственного совета, на котором обсуждался вопрос о новых штатах академии и увеличении ассигнований на ее нужды. Константин Константинович принимал в нем непосредственное участие, но доклад, в соответствии с существующим положением, делал министр просвещения И. Д. Делянов. Обсуждение стоявшего на повестке дня вопроса оказалось очень бурным. И все же новый штат академии был утвержден, а ее ежегодный бюджет увеличен на 53 563 рубля. И хотя часть требуемой суммы законодатели все-таки урезали, это была крупная победа академии. Причем первая во второй половине XIX века! В этот же день заместитель Константина Константиновича академик Я. К. Грот направил ему восторженное письмо, в котором поздравлял августейшего президента с «благополучным исходом нашего дела в Государственном совете».

Ежегодное жалованье ученым было значительно повышено. Сам же Константин Константинович получал только «столовые деньги», наотрез отказавшись от полной зарплаты, положенной президенту Императорской академии наук. Хотя все свои обязанности на этом посту выполнял из года в год неукоснительно.

Утвержденное в 1893 году штатное расписание просуществовало около двадцати лет. Впоследствии, в 1912 году, вступило в силу новое, утвержденное уже императором Николаем II. Увеличение бюджетных ассигнований для российской науки и ее служителей пришлось опять долго и упорно «проталкивать» в верхних эшелонах власти. Когда же соответствующий законопроект был вынесен на заседание Государственного совета, Константин Константинович заболел. Вместо него на заседание были приглашены ближайшие помощники президента, в том числе академик С. Ф. Ольденбург. После утверждения закона он тут же послал великому князю, находившемуся в это время в Павловске, телеграмму следующего содержания: «Прямо из Государственного совета. Законопроект прошел. 66 против 25…»

Что же новое было в этом документе? Прежде всего то, что существенную прибавку к жалованью получили не академики и руководители научного учреждения, а сотрудники среднего и нижнего звена – лаборанты, ассистенты, хранители фондов… Это ли не выражение гражданской позиции организаторов академической науки того времени и прежде всего самого президента Императорской академии наук великого князя Константина Константиновича? О его стремлении проводить в жизнь в Академии наук принципы демократизма и социальной справедливости говорит и письмо, отправленное им в сентябре 1912 года вице-президенту П. В. Никитину:

Мне кажется, что, независимо от ученых заслуг, в сравнении с академиками, лаборант Давыдов, служащий 11 лет, или младший зоолог Мордвилко, состоящий на службе 19 лет, оба не получавшие никакой награды, заслуживают таковой больше, чем, например, академик Белопольский, награжденный не далее как 3 года тому назад и могущий быть представленным к чину через год.

Августейший президент ходатайствовал не только об улучшении общего финансирования деятельности Академии наук, добивался он получения необходимых средств и для отдельных научных проектов, реализация которых служила во благо отечественной науки. Первостепенное значение отводилось изучению древней византийской культуры, которая была, как известно, одним из важнейших источников становления и развития российской цивилизации.

В начале 1890-х годов несколько профессоров Новороссийского университета представили в Министерство народного просвещения подготовленный ими Проект учреждения русского археологического института в Константинополе, на содержание которого требовалось двенадцать тысяч рублей в год. Проект был одобрен Министерством иностранных дел, обер-прокурором Святейшего синода, но не получил поддержки в Министерстве финансов. Причина весьма банальна: недостаточное поступление государственных доходов.

Однако идея создания такого научного учреждения была поддержана Императорской академией наук, и прежде всего ее президентом. Члены Государственного совета дважды рассматривали этот вопрос. На втором заседании, которое состоялось 24 февраля 1894 года при участии великого князя Константина Константиновича и специально прибывшего в столицу из Константинополя посла России А. И. Нелидова, было принято решение: проекты устава и штата Русского археологического института в Константинополе представить на утверждение государя.

Устав и штаты института были утверждены 23 мая 1894 года императором Александром III. Бессменным его директором в течение двадцати лет был профессор Ф. И. Успенский. Успешная научная работа проводилась в институте до начала Первой мировой войны.

С именем августейшего президента Императорской академии наук теснейшим образом связаны организация и проведение многих научных экспедиций, имевших большой резонанс не только в России, но и во всем мире. Прежде всего это Шпицбергенская экспедиция по градусному измерению, стартовавшая в мае 1899 года. Великий князь лично провожал моряков в плавание.

Нетрудно понять чувства капитана судна Н. Ергомышева, пославшего великому князю телеграмму: «Команда „Бакана“, отправляясь в дальнее плаванье, почтительно благодарит Вас за высокое к ней внимание». Еще бы! Это «внимание» оценивалось в 210 тысяч рублей, которые были ассигнованы при непосредственной помощи Константина Константиновича на проведение экспедиции к острову Шпицберген.

Продолжалась она долгие шестнадцать месяцев. И оказалась настолько успешной, что современники считали ее «важнейшим ученым предприятием, ознаменовавшим академическую жизнь за 1899 год» и «едва ли не самой крупной в XIX столетии экспедицией» подобного характера. Сами же полярные исследователи, находившиеся долгое время «среди непроглядной тьмы полярной ночи во льдах Шпицбергена в поселке», назвали его в честь великого князя – Константиновским.

Немалые средства, 180 тысяч рублей, удалось получить Императорской академии наук от правительства и на проведение Русской полярной экспедиции. В апреле 1900 года она отправилась к Новосибирским островам на парусно-моторной шхуне «Заря», экипаж ее почти полностью был укомплектован военными моряками. Возглавил экспедицию талантливый исследователь Арктики Эдуард Васильевич Толль.

Одним из офицеров на шхуне «Заря» был Федор Андреевич Матисен. В его послужном списке имеется интересная запись:

С 16 апреля 1900 г. по 21 января 1901 г. на яхте его императорского высочества великого князя Константина Константиновича «Заря» под флагом Невского яхт-клуба в Русской полярной экспедиции за границей и в Северном Ледовитом океане старшим офицером.

По предложению Ф. А. Матисена и Э. В. Толля в число участников Русской полярной экспедиции, отправившейся к Земле Санникова, был включен и лейтенант флота А. В. Колчак, тогда совсем еще молодой, но подающий большие надежды офицер. Разрешения для Колчака участвовать в экспедиции с трудом добился Константин Константинович.

Когда великий князь начал хлопотать об отзыве А. В. Колчака с броненосца «Петропавловск», на котором тот служил, корабль уже ушел в длительное плавание, направляясь на Дальний Восток. Телеграмма из Главного морского штаба была получена командиром броненосца во время его очередной стоянки в греческой гавани Пирей. Молодой офицер успел буквально накануне отплытия корабля сойти на берег.

Возможно, великий князь Константин Константинович спас Колчаку жизнь: 31 марта 1904 года броненосец «Петропавловск» подорвался на минах, и выжить в тот день удалось всего лишь нескольким членам экипажа. Как знать, был бы в числе этих счастливчиков Александр Васильевич? Судьба хранила этого выдающегося человека, ставшего после октября 1917 года одним из руководителей Белого движения, вплоть до 7 февраля 1920 года, когда по негласному указанию Ленина он был расстрелян членами Иркутского военно-революционного комитета.

…Во время плавания шхуны, и особенно во время зимовок у северо-западного берега полуострова Таймыр и у западного берега острова Котельный, военные моряки – члены экипажа, выполнили комплекс чрезвычайно важных для науки гидрографических, физико-географических и геологических исследований. В ноябре 1902 года, во время перехода по неокрепшему морскому льду с острова Беннет на материк, Э. В. Толль и трое его спутников погибли.

Константин Константинович не смог остаться равнодушным к судьбе вдовы погибшего ученого-исследователя. По поводу назначения ей пенсии он обратился с письмом к вице-президенту Императорской академии наук П. В. Никитину:

Надо возбудить ходатайство о пенсии баронессе Толль. Для достижения лучшего я обратился к его величеству… На барона Толля надо смотреть как на павшего во славу науки, подобно воинам, полагающим жизнь во славу оружия.

Следует добавить, что письмо подобного рода было далеко не единственным. Великий князь всегда внимательно относился к нуждам ученых, деятелей культуры и искусства, их родных и близких. Чаще всего речь шла об улучшении их материального положения, о назначении им пенсий или временных пособий.

Лишь за первые десять лет пребывания великого князя Константина Константиновича на посту президента Императорской академии наук при его непосредственном участии было проведено двенадцать крупных экспедиций. За счет богатого материала, полученного в них, отечественная наука значительно продвинулась в своем развитии. И все же ряд серьезных проектов, задуманных в этот период, осуществить не удалось. Порой мешала косность чиновников. Многим научным начинаниям положила конец и Первая мировая война. Один из ярких примеров тому – нереализованный проект по созданию Ломоносовского института.

…В 1911 году по инициативе августейшего президента, к 200-летнему юбилею М. В. Ломоносова, была начата работа по созданию исследовательского института, который, как изначально предполагалось, должен был объединить деятельность уже существовавших физического кабинета, химической и минералогической лабораторий. В записке, представленной академией императору Николаю II, было сказано, что при «быстром росте физико-химического знания необходима совершенно новая организация научной работы. Такая великая страна, как Россия, не может и не должна оставаться чуждой тому напряженному соревнованию, которое на этом поприще проявляют народы Западной Европы и страны за океаном. Этого не допускает не только благородное чувство национальной гордости, но, насколько могут о том судить люди науки, и сознание государственной пользы».

Император поддержал эту идею, он даже согласился принять Ломоносовский институт под свое покровительство и дал указание, чтобы «весь вопрос об институте прошел установленным порядком». Для строительства выделили место на Васильевском острове, недалеко от здания Императорской академии наук. Был также объявлен всероссийский сбор средств по подписке на сооружение памятника М. В. Ломоносову, который предполагалось установить рядом со зданием института его имени.

Однако начавшаяся Первая мировая война помешала осуществлению этого замысла. Долгие годы он ждал своего часа. Лишь в 1986 году, к 275-летнему юбилею М. В. Ломоносова, великому русскому ученому был сооружен, недалеко от предполагаемого изначально места, памятник.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.