"А зачем вам это нужно?"

"А зачем вам это нужно?"

Когда я вернулся после победы на конкурсе в Мюнхене, то обнаружил, что Москва об этом не знает. В Мюнхене, где Федор Серафимович Дружинин был в жюри конкурса, мы с ним радовались и праздновали победу, нашу общую победу – мою, его и Мунтяна. А в консерватории об этом никто не знал и никто меня не поздравлял.

Только здесь, в Москве, я понял, как устал. А тут еще из очередной квартиры выгнали. Слава богу, сокурсница разрешила нам пожить у нее месяц, пока она будет в отпуске, а то хоть на улицу. Я забрался в эту квартиру, никуда не выходил, просто отлеживался, отсыпался, смотрел купленный на премию телевизор, слушал пластинки, которые привез из Мюнхена. И вдруг раздается телефонный звонок: "Здравствуйте, с вами говорит Гидон Кремер. Поздравляю с победой на конкурсе, и у меня есть к вам предложение – вы не могли бы принять участие в премьере фортепианного квинтета Альфреда Шнитке и затем записать это произведение?" Я с радостью согласился. Пришел на первую репетицию. Честно говоря, сначала не понял, что там происходит. Но в тот же вечер поймал себя на мысли, что все время внутренне проигрываю эту музыку. Вскоре я был уже по уши влюблен в это произведение. Несколько дней длились очень интересные репетиции, потом – запись.

Но беда в том, что запись этого квинтета совпадала с моим выездом на первые гастроли в ФРГ вместо Баршая с Московским камерным оркестром. Мы не успевали дописать, а была пятница, и нужно было получить всяческие документы, билеты, паспорт. И все это в Госконцерте – до окончания рабочего дня. Тут Гидон сказал мне:

– Знаешь, давай будем писать смело до пяти, а потом я с тобой поеду, поскольку ты не знаешь – как и что, а я все там знаю и быстренько помогу тебе оформить.

Так и было…

Мало того – у меня еще и фрака не было. А по фигуре, по длине рук единственный, у кого можно было одолжить фрак, – тот же Гидон – он худой, и у него длинные руки. Он сказал:

– Да-да, конечно, я дам тебе фрак, у меня их два, заезжай сегодня попозже.

Жил он на Ходынке. Когда я приехал, еще у двери услышал звуки скрипки – он занимался. Буквально на минуту Гидон остановился в дверях, открыл мне и тут же, продолжая играть, сказал:

– Вот здесь, в комнате, я приготовил все, ты возьми.

Я взял, примерил – замечательно! Потом он говорит:

– Ну, давай чаю выпьем, я сделаю паузу на пятнадцать минут.

Мы стали пить чай – очень быстро, нервно, потому что он был увлечен работой, находился в творческом процессе. Но я все-таки спросил его совета, как впервые выезжающий в длительную гастрольную поездку, как там себя вести.

– Первое, – сказал он, – ты должен обязательно обедать каждый день в ресторане, твоя фамилия указана на афише, ты стоишь, сам за себя отвечаешь – и ты должен быть в полном порядке. В оркестре, если кто-то себя плохо чувствует, он сидит, он может не так уж замечательно сегодня играть, не с полной отдачей, в общем большой разницы не будет. У тебя другое. После обеда желательно час спать или отдыхать. Каждый день! Это восстанавливает силы и нервную систему. Второе – никаких взяток и подарков в Госконцерт по возвращении.

Не скрою, считалось, что весь Госконцерт на этом стоит. Артисты ездят именно те, кто привозит подарки. Может быть, с кем-то так и было, но не со всеми же.

Возвращаясь к своей первой поездке, скажу, что я все-таки привез сувенир, по-моему конфеты. И, стесняясь, не решался вручить их референту по ФРГ. Они лежали у меня в пакете, она со мной разговаривала и все время поглядывала – что там у меня в сумке. Спрашивала, как прошли гастроли, и все заглядывала в пакет. Наконец я решился:

– Вот конфеты, но это же не взятка.

Она так разочарованно сказала:

– Конечно, конечно. Не взятка.

И тут же взяла. А сейчас, забегая далеко вперед, вспомню, как я оказался с одной моей хорошей приятельницей из Министерства культуры в Госконцерте. Мне там ничего нужно не было, я просто с ней вошел. Прошел по длинному коридору в конец – там можно было курить, а через три минуты мы уже оттуда выходили. Когда садились в машину, она сказала:

– Знаешь, я сейчас испытала замечательное чувство. Начальник отдела, к которой я пришла, говорит мне: "Вон вслед за тобой прошел человек, который точно так же, как и Гидон, ездит на гастроли, потому что его приглашают, а не потому, что он привозит подарки".

Много лет прошло с того случая, а вспоминать до сих пор приятно.

Другие советы Гидона я тоже выполнил. Действительно обедал каждый день в ресторане и отдыхал. И так до сих пор на всех гастролях. Единственное, что из гидоновских советов я не исполнил, касается фрака. Я играл в том черном костюме, в котором выступал и на конкурсе. Этот костюм заказывала в ателье для меня мама.

Так вот, записали мы тогда фортепианный квинтет Альфреда Шнитке и фортепианный квартет Малера. Но пластинку эту мир тогда не увидел, поскольку через год или около того, довольно быстро после записи, Гидон уехал на Запад. Пластинка была запрещена. Имя его – тоже. Надолго.

Работал он там очень успешно. Но пришло время… Словом, я стал проводником идеи его возвращения в Советский Союз. Мы все это с ним секретно обсуждали, я привозил письмо от Гидона, ходил на прием к министру культуры, сам уговаривал его…

"А зачем вам это нужно?" – спросил меня министр. Я сказал: "Это не мне нужно, это нужно Москве и Большому залу консерватории".

Первый же его концерт в Москве мы дали вместе. Причем интересно, что, когда это письмо прокрутилось по всем инстанциям, и министр посоветовался с правительством, и уже была принципиальная положительная подпись, выяснилось, что нет Большого зала, нет никакого зала, негде играть – и все. Но я оказался предусмотрительным и давно взял под себя два числа как раз на это время. И сказал министру: "Я с радостью отдаю свое число, свой зал Гидону". Им уже некуда было деваться.

Это было огромное событие. Вообще удивительно у меня в жизни получается: я был тот, кто провожал Ростроповича с его последним концертом перед отъездом и устраивал первый концерт Гидона по его возвращении…