Глава 2, 1943 г.
Глава 2, 1943 г.
1943 год УРА!!!
Январь 1 (пятн.).
Приветствую Тебя, день новый! Что предвещаешь: счастье иль мученья? Несешь ли приговор нам, утвержденный кровью, иль в новогодний дар — прощенье. В ночь новогоднюю как раз решалась судьба гетто, и даже в свой последний час я буду помнить ночку эту.
Январь 2 (cубб.).
В связи с Новым годом, наши рабочие имеют несколько свободных дней. Работы на аэродроме уже почти закончены — там теперь работают только женщины. Для мужчин есть еще худшая каторга — строительство Зеленого моста. Работа там очень тяжелая. Поэтому, точно, как в прошлом году ловили людей для работы на аэродроме, так сейчас ловят для работы на Зеленом мосту.
Январь 3 (воскресен.).
Der Hei[23] выступал с речью, в которой, как всегда, не забыл и про нас. Но говорит он уже не так, как в прошлом году, далеко не так! Тяжелые бои идут у Великих Лук. Город переходит из рук в руки. Сталинград теперь редко упоминается в газетах.
Январь 4 (понед.).
Выпало очень много снега. Папа сегодня был в городе и принес много продуктов. Мы опять восстановили связь с некоторыми знакомыми литовцами. Больше ничего нового.
Январь 5 (вторн.).
Виктор уже в бригаду Саргенай не ходит, отдал карту и все. Сейчас, как вечный бродяга, переходит из бригады в бригаду. Маме нездоровится — у нее жар, и, кроме того, такой большой фурункул, что она не может сидеть. В моих руках работа «кипит».
Январь 6 (Среда).
Праздник «Трех королей». Тепло, но очень, очень много снега. У нас новостей нет. Проверка у ворот немного улучшилась. Остальное по-старому.
Январь 7 (четв.).
Дела наши идут неплохо. Папа сейчас зарабатывает лучше, кроме того, нас поддерживает кое-кто из города. Нельзя даже сравнить наше теперешнее положение с тем, что было в прошлом году. Наша комната просохла; в прошлом же году с потолка текла вода. Но все-таки очень сыро, с окон и со стен течет вода. Бр, бр, бр, Бог весть какую холеру можно схватить в таком жилье.
Январь 8 (пятн.).
Настроение плохое. Рассказывают о каких-то акциях в Вильнюсе и Риге. Опасаемся, что и у нас может такое произойти. Остальное без перемен.
Январь 9 (Суббота).
Начинаются морозы. О, Боже мой, как окоченели ноги. Ну, братцы, зима еще не раз покажет себя: слишком рано обрадовались. В комнате тоже не очень тепло. Ну, теперь-то мы уже погибли!!
Январь 10 (Воскресенье).
Много работы с дровами. Каждое воскресенье мы их пилим и колем на всю неделю. Дрова нам достались не первого сорта, достаточно сырые. Что касается нашего пропавшего костюма, то мы подали в суд[24], и дело будет разбираться. Глупая история.
Январь 11 (пон).
Сегодня 15 градусов мороза. Считаем дни, оставшиеся до марта. С тоской ждем весны. Получили паек — не совсем аппетитную конину. Жиров нет ни крошки. Виктор ходит в бригаду, но мог бы и не ходить, так как ни черта не приносит.
Январь 12 (вторн.).
Дни бегут, будто кто-то их гонит. Имею много книг. И слава Богу, чтобы не сидеть сложа руки, буду учиться писать и читать по-еврейски. Дома много работы. Нет времени ни тосковать, ни мечтать, ни грустить.
Январь 13(среда).
Убрали коменданта. У ворот стало легче. Ввозят картофель и дрова. Очень холодно. В «Параме» получаем замерзший картофель. Хлеб дают регулярно.
Январь 14 (четв.).
Коченеют руки, мерзнут ноги. Совсем не хочется ничего писать. Я превратилась в настоящую мумию. О, весна, весна, как приятно произносить твое имя!
Январь 15 (пятн.).
Слава Богу, прошло половина января. До весны осталось только 45 дней. Дров тоже хватит до марта. Одним словом, все свои надежды связываем с мартом.
Январь 16 (суббота).
Суббота, воскресенье, воскресенье, понедельник — мчитесь, мчитесь, дни! Назад не возвращайтесь. Я уже научилась немного писать по-еврейски. С чтением дело пойдет легче. Ах, нет ничего более легкого на свете, чем овладеть письменностью своего народа.
Январь 17 (воскресен.).
Грустно мне. О, Рудик, эта рана не дает мне жить. То, кажется, зарубцуется, то опять вскрывается и сильнее болит. Боже, что с Рудиком, что с ним? О, позволь ему вернуться домой! Верни матери ее дитя!!
Январь 18 (понед.).
Не о чем писать.
Январь 19 (вторн.).
Наконец-то, мороз лопнул. Вздохнули с облегченьем. Сегодня дует сильный ветер, видимо, опять выпадет снег. Настроение хорошее. Скоро кончится январь. Фронтовые новости очень хорошие.
Январь 20 (Среда).
Вечерами сидим без света. Много хороших новостей. В гетто ввозят дрова и продают по доступным ценам. Может быть, и мы купим. Получили кое-что от Зоси.
Январь 21 (четверг).
Очень сыро. Может быть, уже весна? Виктор сходит с ума. Книг имеем сейчас больше. Но мне очень грустно. Может, из-за тебя, Казис[25]? Не знаю.
Январь 22 (пятн.)
Завершился последний акт трагедии с Гайстами. Его расстреляли на IX форте, а она, бедняжка, отравилась. Жаль. Траур в сердце из-за этой несчастной пары.
Январь 23 (суббота).
Нина болеет желтухой. Навещаю ее. На дворе опять подмораживает. С еврейским языком продвигаюсь хорошо. Уже читаю по слогам. Писать — совсем ерунда. Газеты стали интереснее. Русские побеждают на всех фронтах. Может, вскоре взойдет солнце и нам.
Январь 24 (воскресен).
Получила «службу». Каждый день приношу соседке (наши соседи пожилые люди. Зубной врач Тверье и его жена. Им не дойти до обледенелого колодца за водой) три ведра воды и зарабатываю одну марку. Тоже заработок! Ах, все это ерунда. Я соскучилась по друзьям, по любви. Бешусь, злюсь, горит во мне огонь, сама не пойму, что со мной творится.
Щебечут пташки про любовь,
Про любовь мне лес гудит,
Любовь, любовь — волнует кровь —
Любовь, любовь — песнь молодых.[26]
Январь 25 (понед.).
Двадцатиградусный мороз. Виктор был в городе и принес сало. Ха, ха, ха — это вещь, вот и нам улыбнулось счастье.
Январь 26 (вторник).
Вечно в темноте. Электричества не дают. В четыре часа темнеет, так и ложись спать. В гетто все очень дешево, цены совсем как в городе.
Очень, очень холодно.
Январь 27 (среда).
Ходят слухи о мобилизации литовцев. Новости с фронта хорошие, русские повсюду побеждают. Надеемся и живем только надеждой.
Январь 28 (четверг).
Получили от нашей бывшей домработницы килограмм масла. Жирная неделя!
У нас опять новый комендант — литовец. Не очень хороший. A hund[27].
Январь 29 (пятн.).
Из Каунаса вывозят поляков и также литовцев. Настроение подавленное. Все точно так же, как при советах.
Январь 30 (суббота).
Новый комендант взялся за спекулянтов. Ловит их в городе и в гетто. Цены растут. Литовцы тоже ничего больше не продают. Положение скверное.
Январь 31 (воскресен).
Ха, ха, последний день января. Беги, беги, зима, мы ждем весны, весны, весны. Продолжаю заниматься, но настроение плохое.
Март 7 (воскресен.).
Больше месяца не писала. Почему? Не знаю. Может быть, я больна. Нет, не телом, душой. Боюсь, что из-за меня могут все погибнуть. Боюсь за дневник. Настроение плохое, и я опять возвращаюсь к любимым страницам. Кружится голова, не могу вытерпеть. Разочарование… Чем? Нет, не любовью. Нет. Ах, жизнь! Ах, лира жизни! Но уже не мне она будет звучать, не мне. Любовь? Может быть, но нет, еще не изгладился из памяти Казис. Ах пусто, пусто, все бесконечно пусто. Хочется бежать от мира, людей, одной или только с ним. Ах, К.! Ты забыл меня. Хочется сочинять. О, муза, посети меня, и я увековечу песню моей жизни.
Март 8 (понед.).
Самое большое мое желание, наконец, исполнилось. Меня приняли в ремесленную школу на курс огородников. Сегодня была на комиссии. Все в порядке. Как только закончит занятие первая группа, начнем заниматься мы. Кроме того, открылись еще курсы шитья, но я туда записываться не хочу.
Апрель 4 (воскресен.).
Почти целый месяц не писала. Сейчас я уже работаю в ремесленной школе. Я очень довольна. Лекции весьма интересные. Мы записываем, потом учим. Меня сейчас совсем нельзя узнать, ибо я работаю и учусь на благо нашей Родины — Эрец-Исраэль. Сегодня отдала довольно большую статью в стенную газету. Статью кончила девизом: «Вперед, за работу, друзья! Нас ждет Эрец-Исраэль». Весело…
Апрель 7 (среда).
Радость! Ликуй, ликуй сердце, целуйте уста этот маленький листочек от Казиса. Думала, что он забыл меня, но нет, вот и прислал привет. Не могу прийти в себя от радости. Это великолепнейший, интереснейший роман, роман моей жизни и любви. Помешавшись от счастья, любви и радости, сочинила стишок, в котором прекрасно отражается мое помешательство:
На западе садилось солнце,
От ветра прячась по пути.
Сидели мы на горке,
Беседуя в тиши.
Только грянул гром внезапно,
Зашумела буря вдруг.
Слышишь,
возглас мой невнятный —
Я люблю тебя, мой друг.
Май 13 (четв.).
Здравствуй, мой дорогой дневник. Я опять устремляюсь к тебе. Только прости, что так долго не писала. Зато много, много тебе сегодня расскажу. Ну, начинаю. От Казиса получила всего два письма. Уже начинала воспламеняться любовь в моем сердце, но он ее погасил. Ну, к черту! Продолжаю работать в оранжерее три раза в неделю. Блоком «С»[28] я очень довольна: отличная компания, весело. Я учусь хорошо. Мой огород замечательный. Сегодня уже ела первую редиску. Посадила помидоры. Красота! На днях в гетто было плохое настроение, но сегодня отличное, кажется, еще месяц и мы свободны. Об этом я уже мечтаю. Политические новости тоже хорошие. Немцы изгнаны из Африки, им предложен мир. Геринг и Геббельс отправились в Рим. Ждем, ждем свободы, сердце бьется сильнее в груди. Может быть, через неделю отворят, откроют ворота тюрьмы. Жди меня, Родина дорогая, я скоро буду. Еще немного, и тогда я твоя, о Эрец-Исраэль!
Счастье, что дни летят, как мгновенья,
Лишь приоткроешь глаза, —
И новой весны дуновенье
Встретит свободой тебя.
Май 20 (четверг).
Неделя промчалась как дым, а я все еще с желтой звездой «почета». Сейчас регистрируют детей от 13 до 16 лет. Надо обязательно явиться. Наверное, организуют детскую бригаду. Я надеюсь остаться на своей работе. Собою я очень довольна. Мне кажется, что, проблуждав так долго без цели, я наконец нашла жизненную цель. Сейчас я уже более не одинока: у меня есть Родина — и есть народ. Я нашла цель — бороться, учиться и отдать все свои сила на благо моей Родины, моего народа. Я горжусь этим. Наконец, я прозрела. Бог и судьба помогли мне: я увидела, что иду не тем путем, и повернула назад. Сейчас я нахожусь на верном пути, это подсказывает сердце. Я надеюсь, что никогда, никогда более не ослепну. Ура! Да здравствует Родина!
Май 25 (Вторник).
О, Боже! С болью в сердце возвращаюсь к тебе, милый дневник. Я не могу стерпеть и надеюсь на твоих страницах излить всю боль, что давит меня. О, была ночь! Восхитительная и страшная ночь! Эту ночь я не так скоро забуду. Она многое мне открыла. Только сейчас я увидела насколько была слепой. Как испорчена, как развращена молодежь гетто! Вместо того, чтобы отдаться священному чувству любви к Родине, к своему ближнему, они предаются разврату. Они свили себе гнездо в блоке «С». Несколько опасных ребят-первокурсников испортили всех остальных детей. На блок «С» сейчас смотрят, как на гнездо разврата. Мне противно, я не могу этого понять. Я одна, слабенькая, должна выстоять против всего этого. Разгоревшаяся в сердце любовь к Родине понемногу гаснет. Я стою на опасном пороге. Но нет! Я выстою, я клянусь, что выстою. У меня есть воля и я клянусь, пусть Бог и этот клочок синего неба будут свидетелями моей клятвы, Я буду служить Родине! Только, всемогущий Боже, дай мне образование и помоги мне. Пусть Сарра Л.[29] будет моей руководительницей.
Май 26 (среда).
Отличная, летняя погода. Птички весело щебечут, солнышко так ярко светит. Собираюсь сочинять, чувствую, что в течение этого месяца я создам что-нибудь такое, создам поэму о Родине. Небо синее, белые пуховые облака плывут в лазури небес… О, как очаровательно, как гармонично! Но недостает романтики, любви… Быть может, стоит влюбиться? Надо подумать. Не могу найти себе подруг, лишь с тобой делюсь всем, любимый дневник. Я люблю Лею, так же и Сарру. Только эти две девочки мне нравятся, о, Боже, никто меня не понимает, все такие ограниченные.
Июнь 6 (воскресен.).
День рождения Виктора. Ему 16. Подарила 30 конфет и стихотворение. Выдался теплый день. Посадила помидоры. По-прежнему работаю каждый день.
Июнь 13 (воскресен.).
Начались жаркие дни. Купальный сезон. Эх, ура, иду сегодня купаться. Познакомилась с девочкой из Жежмаряй, которая неделю тому назад прибыла в Каунас. Волосы становятся дыбом, когда она рассказывает о том, что пережила. О, жизнь! Какая ты горькая и коварная. Как я заблуждалась! «Мир чудесен и красив», — сказало малое дитя. «Мир обманчив и фальшив», — изрек седой старик. Правильное выражение. Чувствую это по себе. Когда любишь, мир кажется прекрасным, когда разочаровываешься, — противным.
Купание не обошлось без приключения. Тонула. В этом году везде очень мелко и плохо купаться. В поисках более глубокого места я дошла до середины реки и попала в яму. Долго боролась с водой. Несколько раз мне удавалось подняться на поверхность: сколько было сил, звала на помощь. Сама выкарабкаться из ямы не могла, не было сил. Я начала погружаться все ниже и ниже. Было такое хорошее, сладкое ощущение… В последнее мгновенье еще сжала сердце мысль о милой мамочке и… настал бы конец… Но внезапно почувствовала, что чьи-то руки схватили меня за волосы. Чувствовала, что тянут меня довольно долго. Сознания не теряла. Очень боялась, что мой спаситель может лишиться сил. Но нет. Вот уже перед глазами возник синего неба клочок. Значит, я уже на поверхности. Парень вынес меня на берег. Мне было стыдно своей беспомощности и слабости. Я даже не поблагодарила его, лишь попросила, чтобы он никому не рассказывал о случившемся, и убежала. Я была слабая и бледная. Прилегла на песок, чтобы немного прийти в себя. Даже сейчас, описывая всю эту историю, я еще не в себе. Кружится голова, и дрожат коленки.
Июнь 14 (понед.).
Миновали два года с того страшного для Литвы дня[30], когда Советы вывозили людей в Сибирь. О Боже, как быстро мчится время, как быстро бегут друг за другом года, а я сижу без пользы, никому не нужная, и смотрю, как уходят дни моей молодости. Ах, столько хотелось свершить! Я так хотела быть полезной. Самое большое мое желание — быть полезной Родине. И все это напрасно. Я разочарована жизнью. У меня кружится голова. Никто меня не понимает, и я сама не понимаю себя. Я не знаю, не постигла саму себя. Что мне нужно? Чего не хватает? Не знаю. О, спасите, спасите утопающего в трясине жизни!!!
Июнь 22 (вторник).
Два года страшного ада, два года войны[31], собачьей жизни. А мы все еще живы. Два года, два года — твердит сердце, и не хочется верить. Неужели два года, неужели третий уже переступил порог?
О, брат! За эти годы ты не изгладился из моей памяти. Как живой стоишь ты перед моими глазами. Где ты? Жив ли? Я не могу, я не могу смириться. А сердце матери? Как страдает она! Сжалься! Вернись! Но к кому слова мольбы? Не в сырой ли яме ты? Где-то там, в краю чужом, под березкой белокрылой, может ты покой обрел, братик милый?.. Боль, — раскрылась старая рана. Пустая жизнь, просто не хочется жить. Может, это глупость, но счастья нет. Моя душа слишком уж переполнена болью и печалью. От каждого нового потрясения она содрогается вновь. А кругом только муки и горе. У меня плохое настроение. Впала в апатию. Надо было тогда утонуть, так близка была к этому. О, Боже, мне надоело — это не жизнь. Я должна найти цель и достичь ее, вот тогда будет жизнь. Кажется, что я опять влюбляюсь. Надоело одной. Пока люблю только девочек. О, Сарра, я люблю Тебя, люблю горячо. По-видимому, ты будешь ангелом-хранителем моей души. С твоей помощью я выберусь из этой грязи. Чувствую, что я могла бы достичь большего, но не хватает сил.
Август 1 (воскресенье).
Весь июль ни одного словечка не написала. Что делать? Даже вздохнуть времени не было. Сейчас не знаю с чего и начать — так много новых происшествий, приключений. Я работаю ежедневно. После обеда учусь, и так на протяжении всего июля. Только в конце месяца, вот прямо несколько дней тому назад, придумали открыть у нас гимназию. Что это значит? Все с ума посходили, все как помешанные ухватились за учебу, а я больше всех. Ведь цель моя была так близка — «Учиться, учиться и еще раз учиться» — эти ленинские слова я выбрала своей целью. Мы сдавали экзамены, всю неделю занимались, повторяли. Я за эту неделю много вспомнила. Но, увы, напрасны были иллюзии, надежды, планы на будущее, все рухнуло, все зря. На следующее утро после экзаменов в гетто было ужасное настроение. Будет лагерь. Что значит? Гетто раздробляется, новые акции — все ходили как пришибленные. Вот и прощай наша гимназия. Возможно, создание лагеря еще отложат на целый месяц, но настроение плохое. Мне очень жаль школы, нашей ремесленной школы — она тоже кончает свое существование. Работать уже не ходим, занятий тоже нет. Жаль! Я наконец-то нашла цель. Учебу выбрала своей целью. Нашла любовь. Вовку выбрала своим возлюбленным. Провожу время: купаюсь, плаваю, тону и не могу утонуть. Политические новости хорошие. Война в Италии подходит к концу. Мы ждем, с нетерпением, ждем освобождения! Мой огород красивый, уже есть от него польза. Виктор больше не работает в «Параме». Он перешел в «Веркштаты». Может быть, и я пойду работать. Вчера исполнились два года нашей жизни здесь. О, дай Бог, чтобы не пришлось встретить тут третий год. Стоят чудные летние дни. Жарко. Скоро кончится лето и опять наступит зима. Неужели пройдет лето, пройдет зима и будущее лето мы будем приветствовать снова здесь. Неужели?!
Август 2 (понед.).
Настроение плохое. Вывезли людей в Кедайняй[32]. Жуткий плач, рыдания, словно перед смертью. Политические новости хорошие. Италии предъявлен ультиматум — она должна перейти на сторону англичан. Ах, надоела уже война! Погода чудесная. Солнышко жарко греет. Небо синее. Лежу себе в тени и размышляю. Меня целует легкий ветерок. Размышляю о юности, смерти, о жизни. Размышляю об уходящих днях, о прошлом, а, может быть, и о Казисе. Но он разочаровал меня. С ним связывала большие надежды и большую любовь. Сейчас не люблю его больше. Его место занял Вовик. Учу древнееврейский, трудный, но красивый язык.
Август 7 (шабат).
Льет дождь. Наступили дождливые дни. Я сижу дома, ничего не делаю, страшно ленюсь. Недавно получила привет от Изольды. Она совсем не интересует меня. Я ее не люблю. Ждем скорого завершения войны. Надеемся, что зимовать тут уже не придется.
Август 10 (втор.).
Стала чаще писать, ибо имею больше времени. Все дни я свободна, много читаю. На дворе дождь, стало холодно. Дует суровый ветер, приближается осень. Я отдалилась от природы. Много, много хороших новостей, но сердце еще спит летаргическим сном и отказывается верить. Неужели еще до наступления зимы покинем свою неволю и снова обретем свободу? Неужто снимут с нас железные оковы? Нет, не верится. Они издеваются над нами, смеются над нашей верой, над нашей надеждой. Это все ложь!
Вчера приезжала в «веркштаты» экскурсия — «Гитлерюгенд»[33]. Они приехали посмотреть на работающих евреев, как будто в зоологический сад. Для них это развлечение.
Август 15 (воскр.).
Опять работаю, сейчас уже учусь шить. Ерунда! Продолжаю заниматься древнееврейским. Довольна. В личных моих делах ничего нового. Я принимаю участие в культурной жизни гетто. Очень радуюсь тому, что большая часть нашей молодежи участвует в разных кружках культуры, стремится к образованию, это замечательно. Я принимаю участие даже в трех таких кружках. Я довольна. Ясно, как и все на свете имеет две стороны, так и молодежь гетто. Одна часть молодежи стремится к образованию, горит энтузиазмом, любовью к Родине, ищет смысла жизни. Другая часть молодого поколения совсем распустилась, отдалась своим страстям и больше ни о чем не хочет знать. Это вызывает боль и омерзение. На мой взгляд, это низкие твари.
В политической жизни сейчас интересный период. Ходят слухи, что Гитлер заболел и удалился в свою резиденцию, точнее подал в отставку. В газетах это не подтверждается. В городе паршивое настроение. Производится последняя регистрация литовцев. Их отправляют на фронт. Поэтому завтра и послезавтра никто не может войти и выйти из гетто. Литовцы восстают. Рассказывают о беспорядках в Марьямполе, говорят, что горит Кибартай. Я настроена оптимистически, уже приближается конец. Это уже начало конца. Искорка надежды разгорелась сильнее. Я уверена, что до зимы «игра» кончится. Пока что идет дождь, на дворе серо, небо пасмурное, неприятно. Вечерами уже холодновато, дует северный ветер. Тянет в кровать, хочется больше спать — все симптомы зимы. Голод опять дает знать о себе. Все лето мы голода не замечали, но сейчас я опять ощутила это неприятное чувство. Виктор продолжает работать в «веркштатах» и как будто доволен. Госпожа С.[34] приходит ежедневно. Она очень привязана к отцу. Это замечательный человек. Она старается помочь нам, чем только может (одеждой, пищей и др.) Я ее очень люблю. Сострадание к ее несчастью разрывает мое сердце. Да, есть еще куда более несчастные люди, чем я.
Сентябрь 3 (пятн.).
Дождь. Небо пасмурное, настроение мрачное. Ужасные, ужасные дела творятся. Как я вчера узнала, немцы, отступая, забирают с собой малолетних детей от 2 до 10 лет. Эшелоны с этими детьми прибывают в Литву. Тут часть детей уничтожается, а остальные продаются по 2–3 марки за ребенка. Ужасно! Волосы становятся дыбом, когда слышишь о такой жуткой действительности. Ах, вот до чего докатилась культура Западной Европы! Так все, вся культура движется не вперед, а назад. Не хватает только того, чтобы немцы стали жрать живых детей. Вот к чему приводит война! Вот к чему приводит утверждение, что войны ведутся ради будущего других поколений, а следующие поколения заявляют опять то же самое — что тоже воюют ради следующих поколений. И так от века к веку человечество опускается, культура приходит в упадок, и… мир катится вниз.
Сентябрь 8 (среда).
Я страшно занята. К сожалению, нет времени писать. Я участвую в работе четырех кружков культуры. Двумя из них руковожу сама: провожу в них большую работу. Мы с Цилей встретили бедных детей из Жежмаряй и помогаем им. Они так нуждаются в помощи, эти несчастные детишки. Мы даем им знание, культуру, воспитываем в еврейском духе. Я живу. Я довольна собой, чувствую, что приношу пользу. Ура!
Сентябрь 10 (пятн.).
Позавчера капитулировала Италия. Очень хорошее настроение. Несколько дней тому назад было похоронное настроение — страшные слухи «Казернирунг»[35]. Это пугающее слово передается из уст в уста, все дрожат. Вечером, в связи с новостями из Италии, настроение улучшилось. Но это было затишье перед бурей. Ночью творились страшные дела: брали людей в Кайшядорис. Напихали полную кутузку. Было ужасно плохое настроение, думали — уже «казернирунг». Была борьба между С. и К[36]. В конце концов, К. победил, и людей освободили. Слава Богу, на сей раз обошлось.
Сентябрь 18 (субб.).
Настроение плохое. «Казернирунг» состоится на все 100 %. Сегодня было последнее заседание. Огромное несчастье неизбежно. Увы…
Страшная неизвестность, что сейчас будет? Расстреляют? Останемся жить? Страшно. Лучше уж смерть, чем неизвестность. Болит сердце. Не знаю, что теперь делать. Виктор принес плохое известие, будто бы Рудик расстрелян. Он встретил человека, который был вместе с Рудиком на 6-м форте. Нет! Нет! Не хочу! Я не верю. Нет! Не может этого быть. Сердце говорит нет, губы твердят — нет. Мало ли смуглых людей? О Боже, как страшно. Братик, ты жив еще, я знаю. В ответ тишина, жуткая тишина. Что же вы молчите, стены? Кричите, говорите, успокаивайте мою душу, прошу только одно словечко, самое дорогое — НЕТ!
Сентябрь 20 (понед.).
Туман покрывает небо, грусть — сердце. Настроение подавленное. Лагерь, «казернирунг» — эти страшные слова передаются из уст в уста. Перед глазами вижу мрачную картину смерти. Гетто переживает последний и самый опасный этап. Фронт приближается. Беспокойно бьется сердце. Настроение у меня плохое. Смерть кажется страшной, жизнь привлекательной. Сегодня должно окончательно проясниться положение — два начала борются: кто победит, жизнь или смерть? Надейся, надейся только в надежде твоя жизнь. Надейся и жди, Вечный Жид. Позавчера откровенно побеседовала с Рашей[37], открыла ей свою душу, рассказала о своих желаниях, о своих делах. Она, кажется, осталась мною довольна. Я ее горячо люблю. Раша — вот это человек, — твердит мое сердце, — ты по сравнению с ней — червяк, упрекаю сама себя.
Раше
Вместе мы шли на Голгофу с Тобой,
Вместе изведали столько страданий.
Лес вновь украсится желтой листвой,
Но годы не сгладят воспоминаний…
С трепетом в сердце к стихам прикоснись,
Братской могиле сходи, поклонись.
Тестамент (завещание)! После моей смерти передать Раше эту половину моей души (дневник).
Сентябрь 22 (среда).
Радуйся, о радуйся сердце! Большую победу одержала жизнь! Мы остаемся, «казернирунг» откладывается. Ура!!! А может и вовсе его не будет. Гетто ликует. Люди целуются на улицах от этой хорошей новости. Я продолжаю учиться. Ленюсь писать. Внутренний голос говорит мне «Не доверяй врагу, дары приносящему». Вспоминаю предание о Троянской войне, о деревянном коне. И я не доверяю, и я предчувствую, что это еще далеко не все. Говорят также, что нам увеличат паек. Бог знает. Погода холодная. Дует пронизывающий ветер. Странное у меня настроение: ко всему я стала равнодушной. Перед концом превратилась в скептика. «Мейле»[38]. Читаю, занимаюсь, пишу, быть может, и люблю. Так бегут дни. Логически размышляя, можно предположить, что до Нового года закончится война. О, дай то Бог!
Сентябрь 24 (пятн.).
Дождь. Холодновато. У нас настроение неплохое. По правде говоря, гетто уже не существует, теперь оно называется лагерем. И комендант у нас новый. Говорят, что теперь эсэсовцы будут жить тут на месте и не пропустят в лагерь никаких продуктов питания, зато увеличат нам паек. Это все же лучше, чем «казернирунг». Я очень занята (прилагаю расписание своих занятий):
3 раза в неделю курсы шитья.
3 раза в неделю учусь с папой.
3 раза в неделю учу иврит.
2 раза в неделю кружок в школе.
2 раза в неделю кружок с Рашей.
2 раза в неделю кружок с детьми.
3 раза в неделю занятия с Хавкой.
А еще мои работы по дому? А еще чтение? А еще мой дневник!
Октябрь 1 (пятн.). Новый год!
Праздник. Наш Новый год. Волнения. Застрелили Савицкаса[39]. Очень жаль его. Опять всплыл «казернирунг». Настроение страшное, напоминающее первые дни в гетто. Этот новый комендант, этот Гекке — паршивый тип. Так ничего.
Октябрь 3 (воскресен.).
Погода плохая. Бушует ветер. Шью. В этом году прилежно готовимся к зиме. Сегодня настроение будто бы лучше. Хоронили Савицкаса. Я люблю Сальку. Дружу с Хавкой. Она мне очень нравится. Остальное, кажется, идет по-старому. Я, наверное, уйду из ремесленной школы. Надо идти в бригаду. Скорее всего, пойду в «Гуму»[40]. А все равно лагерь будет.
Октябрь 5 (вторник).
Слегла. Схватила воспаление мочевого пузыря. Очень стеснялась, когда пришел врач осмотреть меня. Настроение плохое, читать нечего. Перед глазами видишь смерть. За окном осень наступила и душу камнем придавило. Все идет по старому: иврит, Раша, любовь, учеба. Все течет по старому руслу. Фронт приближается. Стала чаще писать, а писать, как раз, сейчас не о чем.
Октябрь 6 (Среда).
Самочувствие плохое. Слабость дает о себе знать. Начала бояться. Говорила с Цилей: жизнь так интересна! Виктор что-то готовит. Я начала шпионить за ним. Вроде хочет убежать, или связался с какой-то организацией[41], а может, прячет оружие, кто его знает? Читаю Бялика — чудные стихотворения. Читаю также замечательную книгу «Люди в паутине». По сравнению с этим мое творчество ничего не стоит, хочется бросить все это. Опять плохое настроение. Не имею обуви. Погода хорошая.
Октябрь 7 (четверг).
Настроение скверное. Хочется писать, но не о чем. Тяжелый камень давит сердце. Ах, все это личные дела. Боюсь, чтобы он не рассердился потому, что он поздоровался, а я не ответила. С Рашей вела себя невежливо, наговорила ей много глупостей. Шалила, как маленькая девочка, как глупая кошечка.
Октябрь 8 (пятн.).
Эрев Йом-Кипур. Ясный день, хотя ночью лил дождь. Я занята, учусь. Завтра пост — 5704 год. Опять говорят, что «казернирунг» не будет. А, надоело, наконец. Фронт приближается. Люди боятся. Одни устраивают убежища в гетто, другие укрываются в городе. На этой неделе у меня должны быть значительные перемены. Я усиленно размышляю. /О побеге/. Вчера беседовали с Хавкой на интересную тему — до основания разобрали вопросы любви. Сплошная психология. Не зря говорят, что женщины интересуются психологией. Раша тоже ведет записи, для меня это новость. Хотелось бы познать ее душу, узнать, о чем она думает, что переживает, и вообще что в ней творится. «Ober nit mein mazl»[42].
Октябрь 9 (Суббота).
Йом-Кипур. Решила поститься. Ощущение неприятное. Вытерпела со вчерашнего вечера — 5 часов до сегодня 5 часов. Только с утра сильно «сосало». Весь день пробыла в гостях. Ничего. Несколько дней можно и поголодать, но только при условии, если после этого дадут хорошо поесть. Bce постились и молились, может, Бог выслушает их молитву. Фронт приближается, занят Невель, это в 20 километрах от латвийской границы. Люди сильно озабочены. В Каунас прибыло 800 эсэсовцев. Полагаем, что хотят нас прикончить. Все малые бригады аннулируются, оставляют только 4–5 больших бригад. Сегодня кончила жатву, убрала все со своего огорода. Прилагаю список урожая: морковь — 35 кг, свеклы — 42 кг, помидоров — 50 кг, картофеля — 2 центнера. Гуляла с Е.Х.
Октябрь 17 (воскресен.).
Беспокоюсь о нем. Полночи не спала. Приснился страшный сон. Явилась муза, и мои переживания воплотились в стихи. Сижу дома. Настроение плохое. Пишу и читаю: «Этмоль»[43], имела продолжительный разговор, но он ни к чему не привел. Была слишком хорошо настроена и много шалила. Однако меня радует, что Раша еще не поняла меня. Мое поведение ей кажется странным. В связи с праздниками всю неделю провела дома. Не скучала, имею достаточно книг. Занимаюсь также шахматами. Скоро сделаю «карьеру». Опять что-то с «казернирунг».
Октябрь 20 (среда).
Осуществила свою мечту — написала поэму «Жид». Довольна. Погода хорошая, не холодно. Не о чем писать. Все по-старому. В гетто настроение подавленное, у меня тоже не лучше. Давно не было уроков. Мы с Хавкой критикуем кружки. Частично стихами, частично прозой. Вынашиваю мысль написать книгу, но еще не чувствую в себе достаточно сил для этого. Я ослабла как физически, так и морально. Что-то с легкими. Мамочка говорит, что я выйду из гетто калекой. «Alevai halten mir dabai, zog ich»[44]. Сижу и пишу. Мне мешают. Отец громко читает немецкую газету. Меня это очень нервирует, не могу сконцентрировать своих мыслей. Ну, пока, до свидания, до новых событий.
Октябрь 23 (суббота) 164 PJG[45]
Чудесная осенняя погода. Многие люди убегают из лагеря. Большинство присоединяется к русским партизанам. Опасаемся несчастья. С.Д. заняли блоки и уже построили вокруг них забор. Говорят, что ликвидируют ремесленную школу. Я ко всему равнодушна. Надоело сидеть в лагере, всем сердцем тянет в город, хочется идти в бригаду.
Октябрь 26 (вторник).
Жутко. В половине шестого утра нас разбудили страшные крики: «Гетто окружено, на улице Варню находятся 50 грузовиков!».
Все поднялись, началась паника. То тут, то там виднелись испуганные лица женщин и детей. «Акция!» — мелькнула первая мысль. Но нет! Через короткий промежуток времени выяснилось, что берут на работу. Со списком в руках, от дома к дому шли немец и два еврея. Приказано: собраться и отправляться. Увезли Розу, Иру, Люсю, Баронов, боюсь за Рашу. Мы уложили вещи и ждем своей судьбы. Я смелая. Люди утомлены, равнодушны: «Если не сегодня, так завтра»… Бог знает, где лучше. А смерть только одна. Утешением служит то, что вчера вывезли 1 800 литовцев. Сижу и жду, что будет. Смотрю через окно — не идут ли за нами…
Ноябрь 3 (среда).
И на сей раз буря прошла стороной, не затронув нас. Вывезли на работы 4 000 человек. Отделили мужчин от женщин и разделили всех на три группы. Одна партия прибыла в Ригу, другая — в Запишкис. Но точных сведений нет.
Весь район от Блоков до ул. Варню уже пустой. Мрачно выглядят пустые Блоки. Я много работала, помогая людям переселиться. «Казернирунг» опять всплыл. Получила карту в «Гуму». Наверное, нас казернируют туда. Завтра уже пойду. Увы, придется уйти из ремесленной школы, но я не имею «a greiser fardrus»[46].
Ноябрь 7 (воскр.).
Сижу дома. Сегодня день моего отдыха. Каждый день работаю в «Гуме». Работа тяжелая и грязная. Мы отрываем подкладку от старых галош после чего галоши идут на переработку. Сегодня была регистрация всех жителей лагеря. Выдаются новые продуктовые карточки. Большинство людей скрываются, не хотят регистрироваться, но мы в этом ничего плохого не видим. Положение неясное, на днях оно должно окончательно выясниться. Я смело смотрю судьбе в глаза. К черту все это! Просто удивительно, что сегодня выпал первый снег. Погода холодная, неприятная. В комнате тоже холодно. Мы собираемся переставить печурку. Раша исчезла с горизонта. Уже занят Киев. Ну, так до следующего воскресенья!
Ноябрь 13 (субб.).
Опять 300 человек оторвали из гетто и отправили в Марьямполе на работы по прокладке кабеля. Так понемногу отрывают и отрывают людей пока никого не останется. На этой неделе будто должно начаться «казернирунг», но пока тихо. Фронт приближается, русские уже в 15 км от латвийской границы. В гетто настроение неважное, говорят, что в Шауляй вывезли всех из гетто. Погода еще не плохая. Я работаю в бригадном кооперативе ежедневно. Работой довольна. Виктор на днях должен получить карту в бригаду. Р. Т. Бр. и много других друзей работают вместе со мной. Ну, милый друг, хочу спать. До свидания!
Ноябрь 14 (воскр.).
Гекке[47] проявляет большую «заботу» о нас: обещает привезти дрова и строить новую больницу. Нам это не нравится. Что-то слишком хорошо. Из Марьямполе были письма, что там очень хорошо. Я ищу пару сапог, совсем не имею обуви.
Наше «дело»[48] дальше не продвигается. Раша, как будто, охладела. Явились немцы — все испугались, и «дело» прервалось. Разве это люди! Евреи, кто только может, убегают в город. Особенно озабочены матери, имеющие крохотных детей. Кто только может, отправляет детей в город к знакомым литовцам. В лагере детей ожидает смерть. Жаль молодого поколения. Но и в городе изнеженному еврейскому ребенку не жизнь. По этому поводу хочу осуществить свою мечту — сочинить поэму «Мать и дитя». Но все нет времени, нет настроя, нет музы. Книг сейчас не имею, поэтому по воскресеньям скучаю. Давно не встречала Цилю. Никто ко мне не приходит. Я отдалилась от культурной деятельности ремесленной школы. Сомневаюсь, существует ли еще что-либо подобное. Блоки стоят пустые, мрачные. Никто там не поселился. Погода пасмурная — неприятная. В комнате холодно. Связи со знакомыми оборвались — никто не приходит. Скоро, очень скоро забывается дружба! С пищей у нас сейчас вроде лучше стало: имеем и сало, и масло. Идет дождь, мерзнут ноги, настроение плохое. Мрачно, скучно, холодно.
Ноябрь 19 (пятн.).
Я дома. Нездоровится. Наш «гдуд»[49], к моей большой радости, опять с еще большей энергией, взялся за работу. Я словно сумасшедшая, необыкновенная любовь горит во мне. В гетто настроение убийственное. Все больше и больше людей убегают. Мы беседуем об этом, я колеблюсь. С Рашей возобновились старые связи. Каунасу грозит опасность. Поговаривают об эвакуации литовцев.
Ноябрь 20 (субб.).
Вчера на фабрике «Гума» был митинг рабочих. Постановили бороться с большевизмом. Говорят, что Литва объявила войну СССР и что будет мобилизация литовцев. Вот упрямая муха — думает слона победить. Русские заняли городок Коростень, в 60 км от границы с Польшей. Турки заключили какой-то торговый договор с англичанами. В гетто получен привет от наших братьев, вывезенных в Эстонию. После долгих блужданий из городка в городок, из вагона в вагон, они, в конце концов, прибыли в Эстонию, где сейчас сильные холода. Прибыли все: женщины, мужчины, старики, дети. По дороге умерло 14 человек. Они там работают на фабриках и имеются два лагеря — мужской и женский. Это уже третий привет подряд. Были плохие слухи из Шауляй, будто там была акция по уничтожению маленьких детей, эти слухи не подтвердились. У нас отправка маленьких детей в город приняла массовый характер. Немцы пока не препятствуют этому, но кто знает, что они задумали. Взрослые люди тоже один за другим покидают арену смерти.
Ноябрь 28 (воскр.).
Пробил час — «казернирунг» приблизился. Во вторник начинают казернировать аэродром. Большое волнение. Имеются уже списки, кого и где будут казернировать. Люди получают извещения. Настроение плохое. Наша работа (в организации) продолжается. Я чувствую в себе большую силу — она побуждает меня работать без оглядки. Вперед, на смертный бой, друзья! До последней капли крови смогу бороться. Вперед, только вперед!
Ноябрь 29 (понед.).
Необыкновенный день! Руль моей жизни, кренившийся вправо, теперь совершенно выровнялся. Впереди только прямая дорога. Смело смотрю направо и налево. Нет никаких перекрестков, мой путь ведет прямо и прямо, вперед, все вперед. Дороги назад нет. Первая ступень, самая тяжелая ступень, преодолена. Сейчас я буду подниматься все выше и выше, ступень за ступенью на высоту моего народа, на пик победы. Клятва[50] произнесена. Устами вещало само сердце. В комнате царила торжественная тишина. Сейчас я уже истинная дочь моего народа. Буду бороться до последней капли крови ради спасения моих братьев. Хватит мучений! Мы пророки свободы, света. Вперед за нами! Мы не остановимся ни перед гетто, ни перед лагерями, ни перед «казернирунг»! Мы не можем остановиться. Только смерть может остановить нас. Но тогда поднимутся другие — моложе, сильнее, и будут бороться с кличем: вперед, только вперед!
Клянусь — мои губы шептали,
Клянусь — трепетный сердца стук.
А ветры вокруг завывали
И ночь царила вокруг.
Ноябрь 30 (втор.).
Сегодня бригады не ушли в город. Первый «поезд»[51] уехал. Я была на «станции». Страшная картина: вся ул. Крикшчюкайчё полна людей, тюков, малых детей. Люди держались — на их лицах застыло ледяное выражение. Нет более слез! Подъезжает грузовик за грузовиком. Евреи садятся, втаскивают вещи, оглядывают последний раз гетто, и грузовик двигается. Тогда начинают махать шапками, носовыми платками, что у кого имеется. На глазах выступают слезы, у некоторых прорываются рыдания, и это все… Так уезжают люди из жизни и, как овечки, все еще с надеждой, въезжают в ворота смерти…
Декабрь 5 (воскр.).
Декабрь. Лежит глубокий снег. На дворе холодновато. Виктор был у Казиса, принес мне привет. К. ищет для меня укрытие. Я тоже не хочу быть наивной овечкой. Вчера работала ночью. Наша работа (в организации) продвигается вперед. Хоть это меня радует. Я полна энергии. Что касается переселения, то первый район еще не переселяется, но ходят слухи, что придется нашему району переселяться. С «казернирунг» тоже есть время, по крайней мере, до Нового года. Я колеблюсь. Передо мной четыре перекрестка. Куда мне свернуть? Посоветуй мне, хотя бы ты, Иисус, когда-то я так тебя любила! Казис в шестом классе. Еще два года, и он кончает. Словно ножом укололо в сердце. А что будет со мной? Кем я стану? Открылась старая рана — учеба, учеба… Три потерянных года. О, Боже! Вспомнилось прошлое. Класс за классом я поднималась все выше и выше, но вдруг стоп, препятствие, и уже три года я не учусь. Трудно утешить себя. Но только не убивайте, не губите меня. Я еще достигну своего! Я еще смогу принести пользу человечеству. Сейчас совсем не имею времени ни читать, ни писать, ни даже думать. Многие мои произведения лежат неоконченными, в ожидании своей очереди. Я занята. Я по колени погрязла в страшной бригадной клоаке.
Вокруг меня тьма, а я жажду света, но времени нет… Выходишь — на дворе еще не рассеялись ночные сумерки, возвращаешься — на землю опускается ночь. Зря волнуется сердце, если бы не «гдуд» — я бы совсем пропала. Только маленькая искорка надежды, только большое желание жить, только красивые мечты — светлое будущее врача, только это еще поддерживает меня. Только это не дает погрязнуть все глубже и глубже в страшной трясине.
Декабрь 9 (четв.).
Хавка ушла из гетто в город. Жаль. Мама, я тоже хочу! Я хочу жить! Виктор болеет воспалением легких. Настроение у меня плохое, совсем не могу писать. Потухла печка, надо снова растопить. До свидания, до свидания страницы дневника!
Декабрь 24 (пятн.)
Сочельник. Тихо. Земля украсилась белым саваном. Звезды улыбаются, глядя на убранную землю. Вчера выпал снег как раз к празднику. Настроение праздничное — уже кое-где в городе валяются пьяные мужчины. В честь праздника надо напиться. Но самую большую боль причиняет сердцу зеленая елочка, украшенная золотистыми игрушками. Когда идешь по городу и заглядываешь в каждое окно, там видишь золотую елочку рая. Обидно! Э, хватит слишком уж далеко я заехала… Их праздник, не наш, их Иисус родился, наш Спаситель еще должен родиться. Они не соблюдают десяти Божьих заповедей, они не любят брата своего как себя — они убивают нас. Вы славите Иисуса ради праздника, ради водки, но не выполняете заповедей. Вы не любите своего Иисуса. И он проклял вас, и мы проклинаем вас — будьте прокляты вовеки!!
Уже много глупостей написала, много пустых фантазий. Сейчас расскажу о реальных вещах. Расскажу о том, что слышно у меня. Давно не писала, ленилась, а может, времени не было. Наша работа (в организации) продолжается. Сейчас, в один из восьми дней ханукального праздника, мы готовим вечер с программой. Район старого города и ул. Линкувос отрезали. Все люди оттуда переселились в наш район. Много людей возвращаются из города обратно в гетто, но многие и уходят. Хавка вернулась, подробностей еще не знаю. Я очень серьезно размышляю (о побеге). Виктор на днях встанет (с постели). Я продолжаю работать ежедневно. Кажется, все. Ленюсь, хочу спать. К черту сочельник! В кровать!
Декабрь 30 (четв.).
У меня отпуск до Нового года. 27-го была «месиба»[52]. Читала свое стихотворение «Тоска по Родине». Насколько удалось, не знаю. Было весьма уютно. После этого так впряглась в работу, что никого не встречала и ни с кем не говорила. В гетто настроение неважное. Из Вильнюса привезли группу евреев, пойманных в лесах и «малинах»[53]. Пока они сидят в кутузке. Надеемся, что с ними ничего плохого не случится.