296

296

9. См. письмо Вяч. Иванова к Л. Д. Зиновьевой-Аннибал от 13 июля: «…вечером был у меня Чулков — обычный Чулков со своею тревогой и нервным дерганьем и себе-на-уме. Мы спускались по лестнице, когда встретили Renouveau, заехавшего за мной в предположении, что я их обманул. У Кузмина сейчас же началась целая опера — „Севильский Цирюльник", т. е. разыгрывание партитуры с пением. Завидно было любоваться на такое мастерское обладание роялью и ритмами. Целый мир de la gait? d’antan <веселья былых времен — франц.> непринужденно развертывался в быстрейших темпах и с великолепным brio <живость, блеск — франц.> — Сомов сидел и радовался, но не пел. Я ему объяснил, что нужно было: но обижаться он и не думал, а совершенно естественно счел, что прошлый вторник был для всех неудобен. Стал я уверять Нувеля, что задача его жизни воскресить эту gait? d’antan в большой опере, но все же новой и разнообразной, напр<имер> в опере „Северный Гафиз". После „Цирюльника" я имел большой успех (как и у Чулкова) своей „Змеей", которую находят замечательно сделанной: правда, ценят главным образом именно die Mache <выделку — нем.>. Далее, начались фрагменты из Carmen, и пришел Павлик, конечно несколько вульгарный в своей социальной угловатости — от желания быть интеллигентного вида молодым человеком и даже comme il faut. Он молчит, как рыба, и Антиной тает, посылая ему влюбленные улыбки и ocellades сстроя глазки — франц.>. Они нечто в роде скромных и занятых собою внутренне jeunes mari?s <молодоженов — франц.> со всесоответствующей и досадной fadeur <пошлостью — франц.>. По поводу Кармен возгорелся между мной и Reonuveau с слабым и брезгливым аккомпанементом Антиноя и вдумчивым участием Сомова, большой эстетический спор, который выводил очевидно чету из себя. Павлик ушел спать, а мы трое, очутившись на улице, с прискорбием констатировали очень поздний час, 2 ¹/₂ ч.!» (РГБ. Ф. 109. Карт. 10. Ед. хр. 3. Л. 3–4).