Глава 6. Никки «В которой всё, что наш герой знает о своей жизни, своей музыке, своих деньгах и своём отношении к оральному сексу, рушится одно за другим»

Глава 6. Никки

«В которой всё, что наш герой знает о своей жизни, своей музыке, своих деньгах и своём отношении к оральному сексу, рушится одно за другим»

“Привет, я звоню Рэнди. Я предполагаю, что ты мой единокровный брат. Если твой отец Фрэнк Феранна, не мог бы ты позвонить мне? Я не знаю, жив он или мёртв. Моей матерью была Дина (Deana). А меня зовут Никки, то есть Фрэнк”.

Это было сообщение, которое я оставил Рэнди Феранна. Час спустя мне перезвонила его жена и сказала, что она смутно помнит, как его отец упоминал о полуродном брате. Я разговаривал с Рэнди позднее тем же вечером. Он был на четыре года старше меня, управлял домом отдыха в Сан-Хосе и вырос на альбомах «Motley Crue», хотя он и понятия не имел, что забивает себе голову музыкой ближайшего родственника.

“Я знал о леди по имени Дина”, сказал он, “и я слышал, что у них с моим папой был сын. Но он никогда не упоминал о тебе. Мой папа — наш папа — был бабником и ярым алкоголиком. Мне рассказывали, что он был настоящим распутником”.

“Но он хотя бы жив?” спросил я. “Я хочу поговорить с ним”.

“Он умер на Рождество. В 1987-ом. С ним случился сердечный приступ, когда он принимал душ”.

Рэнди сказал мне, что наш отец похоронен в Сан-Хосе. Я действительно хотел встретиться со своим папой после всех этих лет, просто взглянуть на него и узнать больше о том, кто я такой, каким я стану и даже к каким болезням я предрасположен генетически. Больше всего я хотел знать, почему он за всю мою жизнь никогда не хотел иметь со мной никаких отношений. Так как он был мёртв и похоронен, я посчитал, что теперь со всеми этими вопросами покончено. Возможно, мне даже повезло, что я не нашёл его живым, потому что я только снова подвергся бы осуждению и ещё больше озлобился бы. Я помнил все те радужные мысли, которые я лелеял, когда летел в Сиэтл, чтобы воссоединиться со своей матерью, а нашёл только параноидальную женщину в психиатрической больнице, которая никогда не простит меня, и которую я никогда не прощу.

Донна поддерживала меня в осуществлении плана по примирению с моим отцом. Его смерть не стала неудачей, я, в конце концов, решил, что это даже преимущество, потому что таким образом он не мог возразить мне. Так что мы полетели в Сан-Хосе и посетили его могилу. Донна взяла с собой видеокамеру и снимала, как я иду через кладбище, нахожу его надгробную плиту и плюю на неё. “Пошёл ты… “, крикнул я ему. “Ты, мать твою, ушёл от меня, когда мне было три года. Даже не попрощавшись. Потом ты вернулся с санками, словно ни в чём не бывало. Находясь поблизости, ты даже не захотел увидеть меня. Почему ты никогда не беспокоился обо мне?”

Я сидел там целый час, обвиняя его за всю мою трахнутую жизнь. Тогда я вспомнил всё — бегство от моей матери, кражу одежды у бездомной девушки, драку с полицейскими около «Whisky», передозировку во Франклине — вся эта мизантропия и самоуничтожение сводились к одной единственной вещи — огромной занозе, которая торчала в моём плече всю мою жизнь из-за того, что мой отец оставил меня. Мало того, что он покинул меня в три года, но он оттолкнул меня, когда я обратился к нему за помощью шестнадцать лет спустя.

Когда я возвратился домой, мы готовились отправиться в тур «Generation Swine». Я решил изгнать свои чувства к моему отцу раз и навсегда на сцене. Вместе с Крисом Вренна из «Nine Inch Nails» я сочинил басовый фрагмент, в котором я солировал на фоне всех этих различных текстур и звуковых эффектов, в то время как на заднем плане появлялась серия слайдов. Там были картинки с изображением эмбриона, новорожденного, фото очаровательного малыша — меня самого — и моя фотография, когда я был счастливым маленьким ребенком в маске на празднике Хэллоуина. Затем музыка мрачнела, и на двух сорокадюймовых экранах по очереди зажигались слова: “отказ”, “опустошение”, “героин”, “разрушение”. После этого музыка прерывалась, и появлялся большой вопросительный знак, будто бы говоря “Почему я?” или “Что дальше?” В завершении этого куска я играл мрачный реверберирующий шум и короткие минорные мелодии на басу, в то время как на заднем плане демонстрировался фильм, который мы с Донной сняли на могиле моего отца. В тот вечер, когда я впервые исполнил это соло, мои глаза наполнилась слезами. Потом фанаты за кулисами говорили, что они тоже плакали, потому что они также были брошены своими отцами. Конечно же, другие люди подошли и просто сказали, что я чокнутый и должен разбираться со своими проблемами. Но это был мой способ разобраться с ними.

Именно от Рэнди я узнал о моей родной сестре, Лиса. Моя мать всегда говорила мне, что Лиса ушла из дома и не хотела, чтобы кто-либо из нашей семьи отыскал и навестил её, поэтому я особо не думал о ней. Рэнди не мог поверить, когда я рассказал ему об этом: Лиса даже не была способна принять такое решение. У неё был синдром Дауна, и она жила где-то в приюте — он не знал, где точно — вот уже больше тридцати лет. Она была слепая, немая и не могла ходить, самостоятельно одеваться и принимать пищу. Пока я разъезжал по всему миру, заботясь о своей группе и о том, какие наркотики мне ввести в свой организм, она всё это время сидела в инвалидном кресле в каком-то доме инвалидов. Я поклялся разыскать её, когда закончится тур «Generation Swine», и сделать всё, что в моих силах, для уверенности в том, что за ней будет самый лучший уход, который только можно купить за деньги.

Я не мог понять, почему моя мать так и не потрудилась сказать правду. Всю мою жизнь меня носило по миру, как молодое деревце без корней. Мои родители были потеряны для меня, а что касается моих детей, каждый день я боролся за то, чтобы быть с ними, пока Брэнди обливала меня грязью в суде (что было не трудно, принимая во внимание моё прошлое). Теперь, опоздав на три десятилетия, я, наконец, узнал, что существуют другие люди, такие же как и я.

Восемь лет трезвости, шесть лет брака и ответственности, требующейся для того, чтобы вырастить троих детей, впервые прояснили мою голову. И когда я оглянулся вокруг, я сделал открытие: моя жизнь — полный отстой. Я стал более озлобленным, чем когда-либо, я хотел снова начать принимать наркотики, но во время тура у нас было правило, что каждый раз, когда кого-то ловили пьяным или обдолбанным, он должен был заплатить двадцать пять тысяч долларов. Мы хотели быть на вершине наших живых выступлений, не блюя и не отрубаясь на краю сцены. Чтобы удостовериться в том, что никто не мухлюет, с нами в туре был парень, который производил выборочные анализы мочи. Конечно же, Винс разорился в течение первых двух недель.

Трезвый тур «Swine», как предполагалось, должен был стать нашим великим воссоединением. Мир, казалось, должен был встать и скандировать “Motley Crue” только лишь потому, что Винс вернулся. Но правда была в том, что мы всё ещё не были «Motley Crue». Конечно же, все члены были на месте. Но тур был сплошной неразберихой. С метрономными дорожками, фонограммными подкладками и набором эффектов, пытаясь подражать студийным экспериментам на альбоме, мы были больше компьютером, чем группой на сцене. Когда мы играли “Live Wire”, я чувствовал прилив волнения, потому что песня была органичной. Когда же мы играли “Find Myself”, это звучало так же бездушно, как караоке. Хотя Винс снова пел в группе, я бы сказал, что он не был счастлив.

Часть проблемы состояла в том, что, как предсказывал Ковач, «Электра» кинула нас с рекламой, продвижением и продажами. И по мере снижения нашего морального духа — Томми, желающий современного звучания; Мик, всё ещё злящийся потому, что мы потеряли веру в него; Винс, находящийся в финансовой яме; и все мои семейные проблемы — для «Электры» не составляло труда, подстраховавшись, переломить хребет «Motley». Но мы не могли допустить, чтобы это произошло, потому что, если мы распадались, то мы должны были им двенадцать миллионов долларов. Если же мы оставались вместе, то они должны были двенадцать миллионов нам.

«Электра» скоро перестала платить нам, надеясь ввести нас в ещё больший долг и отчаяние. Они пытались добраться до нас через наших жён и адвокатов, насаждая мысли о ненадежности будущего группы. Они даже попытались достать нас через менеджера Памелы, рассказывая ей, что Томми — звезда «Motley Crue», и что он будет более обеспечен самостоятельно. Они нападали на нас со всех сторон. Поэтому мы вступили в войну: Речь о том, что тур «Generation Swine» был не просто попыткой продвинуть альбом и группу, а способом заставить лейбл обратить на нас внимание, отдать нам наши деньги и избавить нас от нашего контракта, чтобы мы могли быть вольны делать всё, что хотим.

Так со сцены я заставлял публику петь, “Нахер «Электру»!”. Я согласился на интервью в журнале «Spin» по одной единственной причине — наличию возможности назвать Сильвию Рон “пиздой” в печати. Я решил стать самым болезненным шипом у них в боку. В конце концов, это был лейбл, который делал все свои деньги на рок-н-ролле (на нас, на «Metallica», на «AC/DC»), но теперь отрёкся от этого. Лейбл настолько глупый что, пока они притесняли нас, они ещё и упустили английскую группу под названием «Prodigy», потому что думали, что у неё нет никакого будущего. Меньше чем через год «Prodigy» подписали многомиллионный контракт с «Maverick Records» и стали первой техно-группой, альбом которой стал номером один в Америке.

Мой план состоял в том, чтобы «Электра» настолько устала от нас, что сделает что-то, чтобы отпустить нас. Сейчас я понимаю, что, наверное, это была не лучшая тактика. Я совершил ошибку, пикируясь персонально с Сильвией так, чтобы она почувствовала, что её оскорбляют и обманывают. Это привело её к мысли, что я гнусный тип и заслуживаю всего этого, поэтому она продолжала закручивать гайки дальше, без единой мысли о том, что у нас есть дети и дома, и теперь у всех нас впервые в нашей жизни возникли проблемы с выплатами за них. Это был тёмный период. Я всё ещё многого не знал о бизнесе, как это работает, и как глубоко и далеко зашли иерархические цепочки. Я никогда прежде не находился по ту сторону баррикад от звукозаписывающего лейбла и не представлял себе, что «Motley Crue» застрянут между шестерёнками машины, которая хочет сокрушить нас.

В то же самое время я терял свою власть над тем, что олицетворяли собой «Motley». Я был так зол на своего отца, свою бывшую жену и свой лейбл, что моя тёмная, безумная сторона взяла верх. Для шоу «Swine» Томми нашёл какую-то нелегальную плёнку, на которой были засняты люди, совершающие самоубийство и сгорающие заживо. Это был ужасный материал, и идея была в том, чтобы показать на экране эти злодеяния во время исполнения нашей антисуицидальной песни “Flush”, продемонстрировав публике что, какими бы несчастными они ни были, всё у них по-прежнему довольно неплохо. Но когда я глянул в аудиторию во время песни, все они выглядели испуганными. Я слишком поздно вспомнил, что подростки ходят на концерт «Motley Crue» не для того, чтобы думать о собственной смерти; они ходят на концерт «Motley Crue» с надеждой получить минет на заднем сидении автомобиля.

А затем, когда наш моральный дух упал ниже некуда, и наши отношения с «Электрой» хуже не могли и быть, Винс решил снова уйти из группы.