Глава сорок третья ВРЕМЯ РАСКРЫВАТЬ ОБЪЯТИЯ…
Глава сорок третья
ВРЕМЯ РАСКРЫВАТЬ ОБЪЯТИЯ…
И все ж не Ему достаются права,
и все же бессильны Его жернова:
и ты на ногах остаешься,
и, маленький, слабый, худой и больной,
нет-нет да объедешь Его стороной,
уйдешь от Него, увернешься.
Окуджава
«Легенда о Сурамской крепости» открыла для Параджанова ржавые пограничные запоры. Впервые в жизни он стал «выездным» и смог наконец увидеть новые страны. Но самое главное — он снова был допущен к своей профессии. Той самой, которую выбрал еще в юности романтичный «корнет», отправившийся в столь долгий и, как выяснилось, весьма опасный путь. Конечно, в первую очередь роль сыграл фактор нового времени, но, так или иначе, он теперь мог снимать новые фильмы.
И первый фильм, который он снял после получения спасительной индульгенции, был посвящен Пиросмани. Так и называется эта картина, снятая в 1986 году, — «Арабески на тему Пиросмани». Трудно определить жанр этого фильма. Это действительно своеобразные арабески, сплетенные в сложный орнамент. С одной стороны, фильм документальный, неигровой. С другой — явно художественный.
Точно так же, в сложной смеси игрового и документального жанров, перед тем как приступить к съемкам картины «Цвет граната», Параджанов снял в 1967 году в Ереване на документальной студии фильм «Акоп Овнатанян», посвященный выдающемуся армянскому художнику, жившему в Тифлисе, но, к сожалению, в отличие от Пиросмани далеко не такому известному.
Обе эти короткометражки, снятые в разные годы, по сути, попытка проникнуть в мастерскую художника, а точнее, понять, что волновало, вдохновляло, воодушевляло этих замечательных и весьма разных мастеров. Потому и рассмотрим их вместе.
Акоп Овнатанян был преимущественно портретистом и о своих героях сказал много и выразительно, а о себе до обидного мало. И все же Параджанову удалось раскрыть внутренний мир художника. Всего восемь минут длится этот маленький фильм, но как точно раскрыта его поэтика, передано все, что его вдохновляло: мир старого Тифлиса, его колорит, разнообразие бытовых деталей и, наконец, сам дух его горожан, уникальные флюиды, которыми они обменивались, как тайными паролями.
Показывая сначала серию портретов, Параджанов затем выделяет их глаза и дает галерею удивительно интересных взглядов. Современность в картине возникает в скупых, очень тактично найденных деталях. Резные балконы домов, старая кирпичная кладка, тяжелые «бабушкины» комоды, могильные камни на армянском кладбище. Простой мир вещей или загадочный «мост времени»? Легко ли прерывается (или продолжается) связь поколений? Только ли в генетической, биологической цепи она, или есть другая, но такая же прочная духовная цепь, хранящая прикосновения их ладоней — к старой чашке, серебряному подстаканнику, медному самовару или скрипучей тахте, на которой когда-то зачинали нынешних потомков…
Снимая этот фильм в далеком 1967 году, Параджанов примерялся к «Цвету граната», к своей первой встрече с армянской культурой, и, дебютируя с документальным фильмом, выверял себя, вслушиваясь в непередаваемую и загадочную музыку шелестов и шорохов, которые говорят зачастую больше, чем пространные речи, в сдержанную, тихую мелодию армянской души, столь необычную среди шумных южан, но такую манящую, завораживающую, пропетую с выразительностью скрипки на простом армянском дудуке и при всей своей лаконичности передающей бесконечную глубину чувств.
В фильме «Арабески на тему Пиросмани» Параджанов снова говорит о городе, где творил этот художник, — о Тифлисе. Но теперь перед нами уже грузинский Тбилиси, любящий шумные пиры, щедрые застолья и в то же время хранящий загадочную печаль в глазах людей и зверей. Видел ли когда-нибудь жирафа Пиросмани? Вряд ли… Жирафов даже в цирке редко показывают. А вот всю глубину грузинской печали в его глаза он вложил.
Давая галерею картин Пиросмани, Параджанов и в своей картине составляет этот сложный микс, показывает новый оксюморон — веселую грусть! Взгляните еще раз на картины Пиросмани: при всем своем разнообразии они — единое воплощение этого редкого сочетания.
Неужели за этими щедрыми столами, осушив полный рог замечательного вина, можно оставаться задумчивым и печальным? Можно… Эта удивительная ностальгия передана Параджановым и в цикле старинных фотографий, введенном в изобразительный ряд и на первый взгляд не имеющим ничего общего с работами Пиросмани, с его условным миром, далеким от реальности фотопортрета. Это иная пластика, но чувство при вглядывании в эти лица, в эти портреты, то же. И фотопортреты тех, кто когда-то сидел в духанах, украшенных работами Пиросмани, и сами его работы, выведенные на экран, летят сегодня к нам в единой печали, единой ностальгии.
Вводя в документальный фильм игровые элементы, например ателье фотохудожника, где модницы старательно позируют, примеряя шляпы, капризничают дети, не желающие замереть перед треногой, разглаживают усы франты и так далее, Параджанов старается выткать единую ткань времени, несмотря на непохожесть этих персонажей на героев картин Пиросмани. Они все были укрыты одним плащом ушедших лет.
Так же неожиданно, абсолютно сюрреалистично, возникают кадры мастерской Пиросмани, которой у него никогда не было. Стены ее прозрачны, и за ними видны новостройки Тбилиси. Этот загадочный, ироничный финал таит вопрос: а вписался бы Пиросмани в наши дни, смог бы творить, и если бы творил, то как? Сюрреалистическое видение дает простор воображению.
Раскачивает ветер картины Пиросмани на прозрачных стенах мастерской. Что это — ветер времени или напоминание о том, как зыбок мир красоты, который может быть унесен в любой миг? Но надежда есть… Это снова начинается кинтаури — веселый танец городских ремесленников и мастеров, крепких мужчин, умеющих и работать, и веселиться, и хранить традиции предков.
Если сравнить эти фильмы Параджанова с документальными лентами, снятыми им на Украине, сразу будет видна колоссальная разница. Даже невозможно поверить, что в титрах указана одна фамилия, хотя тема в них одна: герои фильмов — люди искусства. Порой приходится слышать, что и в этих работах что-то было, что они — обещание будущего Параджанова. Это все от лукавого… Работы тех лет сняты топорно, ремесленно, и не более, нет в них никакой искры божьей. Он сам заставил себя перевоплотиться, трансформироваться, поразив и заворожив своим взлетом, когда в нем вспыхнула искра божья…
В 1987 году в жизни Параджанова произошло радостное и неожиданное событие. Наконец-то он получил возможность не только показывать свои фильмы как режиссер, но и представить как художник свои яркие и интересные работы. Выставка, ставшая настоящей сенсацией, была организована сначала в Тбилиси, а затем и в Ереване, где прошла под названием «Бал в мастерской режиссера».
Даже для постоянных гостей Параджанова, видевших многие его работы, эти выставки стали открытием. Такое великолепие, пожалуй, мало кто ожидал увидеть. Работы теперь были оформлены, правильно экспонированы и, конечно, «заиграли».
В Тбилиси экспозиция была развернута в Доме кино и привлекла внимание всего города. Подобное же повторилось и в Ереване, где выставка была организована в Музее народных искусств и должна была длиться месяц, но срок ее работы продлевали несколько раз. На открытии выставки Параджанов сказал: «Я счастлив, что выставка проводится именно в музее народного творчества. Здесь в подвалах хранятся армянские ковры, серебряные пояса и изделия ювелиров, замечательная народная керамика. Там, в этих подвалах, мои корни, именно они всегда питали меня, мое творчество».
Успех выставки способствовал замечательному решению — создать в Ереване Музей Параджанова. Выставка была открыта 15 января 1988 года, а уже в апреле было принято соответствующее постановление и выделены первые деньги для строительства. К сожалению, последовавшие затем бурные события перестроечных лет отложили строительство музея, но все же он был построен и сейчас успешно функционирует, став одной из самых популярных достопримечательностей Еревана. Большую работу в создании этого уникального музея провел директор Музея народных искусств Завен Саркисян, возглавивший впоследствии Музей Параджанова.
Параджанов был необыкновенно воодушевлен тем, что скоро у него будет такая уникальная творческая мастерская. Впервые перед ним открывалась возможность жить в большом двухэтажном доме, где можно развесить все работы, разместить все собранные коллекции, принимать неограниченное количество гостей. Это снова был дом на горе, откуда открывалась потрясающая панорама Арарата, дом, с балкона которого он мог обращаться к широкому миру со всеми его удивительными и волнующими красками. Этот его ереванский дом тоже был «казенным», ибо строился государством, но здесь ему давалась возможность «заключиться» в свое творчество и получить наконец полную свободу самовыражения.
К сожалению, в этом своем «доме осуществленной мечты» он не смог пожить. Он видел, как он строился, видел двор и деревья, представлял стены с развешанными работами, слышал голоса будущих гостей… Это не было сюрреалистическое видение… Дом, пусть и медленно, но приближался к нему и готов был скоро раскрыть свои теплые объятия. Он возвращался на родину, к не забывшим его предкам… Казалось, все наконец будет хорошо, все обустраивается. Он снова, теперь уже без мучительного выкручивания рук, снимал фильмы, писал сценарии, создавал свои любимые коллажи. Бывал на различных кинофестивалях, своими глазами видел новые страны.
Но штормовой ветер судьбы вновь погнал его от заветных берегов, никак не желая превращаться в ласковый, давно заслуженный им бриз приближающейся старости, — Параджанову шел шестой десяток.
Увы, покой был не для него…
Годы наконец-то утолили его великую жажду творчества. Но бурные ветры Судьбы не утолили при этом свою жажду… И ждали жертвоприношения, «золотой монеты», воплощенной в живой человеческой плоти.
Но мы опережаем события. Впереди был еще один фильм. Параджанов успел рассказать еще одну сказку. Последнюю…