Часть четвертая ТРУДНЫЕ ГОДЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Часть четвертая

ТРУДНЫЕ ГОДЫ

Строптивый и неукрощенный

Нетерпеливый читатель давно уже мог гневно воскликнуть: «Где же сам Цезарь, какая причина заставляет автора ходить вокруг да около, а не сразу приступить к жизнеописанию героя — родился, женился, возвысился, умер?» Искушенный же читатель понимает, что история, даже одной личности, — это не прямая дорога, а лабиринт и пока доберешься до главного персонажа, придется обойти массу тропинок и побывать во множестве тупиков, в конце которых находится постамент с очередным великим деятелем эпохи, без которого история героя неполна.

А мудрый читатель вообще не обратит внимания на расшаркивания автора, поскольку знает, что любая мало-мальски примечательная личность в истории — это вершина пирамиды, причем неустойчивой — достаточно вынуть один камешек, и причинно-следственные связи распадутся, персонаж останется торчать, как одинокое изваяние на голом поле, усеянном обломками непонятного происхождения.

Поспешим успокоить нетерпеливых: перемещаясь из века в век, переходя от человека к человеку, мы уже вплотную приблизились к самому Цезарю. Пока еще, правда, не подозревающему о своей великой судьбе, но, как и всякий истый римлянин, вполне к ней готовому. Биография его еще куца — родился, женился…

Вот о его брачных делах стоит поговорить, ибо они стали одним из звеньев в цепочке событий, следствием которых стала гибель Республики. Или же ее спасение, но в другом обличье — суждение зависит от политических вкусов оценивающего.

Брак у римлян был делом серьезным. Семьи выстраивали отношения, создавали политические альянсы и перспективные связи, основанные на брачных узах. Когда речь шла о карьере молодого человека или о решении финансовых проблем семьи, кто вспоминал о любви? Справедливости ради надо сказать, что разводились супруги столь же быстро, как и сходились, если внешняя ситуация угрожающе менялась. Впрочем, в брачных отношениях элит с тех пор ничего не изменилась.

Известно, что юный Цезарь был помолвлен, а может, и женат (сохранившиеся сведения несколько противоречивы) на некоей девице Коссутии из богатого всаднического сословия. Обедневший семье Цезарей приданое невесты было весьма кстати, но тут резко переменилась обстановка, и дядя Марий вместе с консулом Цинной стали хозяевами Рима.

Незадолго до смерти Марий при поддержке консула выдвинул кандидатуру молодого Цезаря на важную жреческую должность. Причины такого шага тоже неизвестны, возможно, шла игра на перспективу, либо же под рукой не оказалось подходящего человека из своих сторонников, чтобы занять престижное вакантное место. Не исключено, что Марий перед кончиной хотел как-то облагодетельствовать племянника.

Жрецом на этом месте мог быть только патриций, женатый на патрицианке по особому древнему обряду, причем и родители его должны были удовлетворять этим условиям. Вообще-то Аврелия, мать Цезаря, была из плебейского рода, что могло помешать Гаю Юлию в его жреческой карьере, но во время междоусобиц на такую деталь могли и не обратить внимания, тем более что юношу продвигали первые лица Рима. Другое дело, что ему предложили развестись (или же расторгнуть помолвку) с Коссутией и взять в жены дочь консула Цинны.

На что Цезарь немедленно соглашается. Как мы уже говорили, брак в те времена являлся исключительно деловым союзом, да и Гай Юлий был слишком молод, чтобы, как говориться, прикипеть сердцем к невесте.

И вот его женой становится Корнелия, дочь Цинны. Блестящая карьера обеспечена, да и Цезарь, судя по всему, вполне доволен семейной жизнью.

Однако происходит резкая смена политических декораций.

Цинна убит, Сулла снова входит со своей армией в Рим. Цезарю в это время исполняется восемнадцать лет. По нашим меркам — юноша, но в те годы взрослели быстро. К тому же надо иметь в виду, что жреческая должность, на которой находился Цезарь или собирался в нее вступить, требовала от него не брать в руки оружия и не покидать город. Так что он был свидетелем сначала террора марианцев, а затем кровавой жатвы проскрипций Суллы.

Родственные связи в какой-то степени позволили ему на первых порах остаться в безопасности, хотя племянник Мария и зять Цинны, которых ненавидел Сулла, должен был оказаться в первых же списках. Но мы уже говорили о том, что родня Аврелии имела влияние на Суллу. Да и какой-то юнец, не обладающий богатством, достойным зависти, не представлял политической опасности.

Сулла ограничивается тем, что велит Цезарю развестись с Корнелией.

Что характерно для диктаторов прошлого, настоящего и будущего, так это их склонность к управлению людьми не только в их общественных взаимоотношениях, но и в личной жизни. Поскольку браки являются в сословном обществе также политическим инструментом, то, естественно, все более или менее серьезные решения принимает правитель.

Но тут Цезарь уперся!

Возможно, ему показалось уроном для чести слишком быстро менять жен. Хотя в Риме это было делом обычным, особенно в критические периоды его истории. Так, к примеру, Гней Помпей после аналогичного распоряжения мгновенно развелся с женой и сочетался с приемной дочерью Суллы, которая вообще-то уже была замужем и со дня на день должна была рожать. Во время родов она и умерла, так что Помпей снова стал завидным женихом.

Гай Юлий Цезарь продемонстрировал не только свою верность жене, но и храбрость, граничащую с безумием. Такое пренебрежение политической целесообразностью выставило его в весьма выигрышном свете на фоне беспринципной римской молодежи и заставило многих вспомнить героев древности. Не исключено также, что на столь необдуманный поступок его заставило пойти обостренное чувство собственного достоинства. По всему выходило, что головы ему не сносить и скоро ее добавят к головам других знатных римлян, выставленных в центре Рима для устрашения врагов и в назидание сторонникам.

Случилось странное — Сулла не покарал строптивца. Скорее всего, диктатора настолько удивила дерзость юнца, что он оценил его отвагу. Намного более знатные и богатые мужи Рима склонились перед Суллой, трепеща от страха быть внесенным к жуткие списки. Или же, пресытившийся кровью, он забавлялся, играя с ним, как кошка с мышкой.

Сулла ограничивается тем, что отбирает приданое Корнелии в пользу казны и отрешает Цезаря от жреческого сана. Отделавшемуся легким испугом юноше следовало благоразумно отойти в тень и более не искушать судьбу.

Как бы не так!

Проходит немного времени, и Цезарь выставляет свою кандидатуру на другое вакантное место в жреческий коллегии. Сулла, мягко говоря, недоволен и доводит свое мнение до сведения коллегии, провалив тем самым попытку Цезаря. Отвага юноши в глазах диктатора граничит с прямым оскорблением. Приказ о задержании Цезаря не заставляет себя ждать.

Понимая, что за этим последует, юноша пускается в бега. Он направляется на северо-восток и прячется у сабинян. Но вынужден каждую ночь менять убежище, потому что гарнизоны Суллы стояли по всей Италии. Патрули вылавливали беглецов, поскольку за тех, кто попал в проскрипции, выплачивали награду. Скорее всего, при нем находилось несколько рабов, но в любой момент они могли предать его. В довершение всех бед он заболевает малярией.

В таком вот бедственном положении его задерживают легионеры, но вовремя предложенная взятка в двенадцать тысяч серебряных денариев помогает избежать неминуемой смерти.

Тем временем Аврелия убеждает своего двоюродного брата Гая Корнелия Котту и другого родственника, Мамерка Эмилия Лепида, поговорить с Суллой и попросить его о милосердии к ее сыну. Котта и Лепид были влиятельными сторонники диктатора, а юный беглец не казался опасным.

Тем не менее вопрос быстро не решился. Как пишет Светоний, «Сулла долго отвечал отказами на просьбы своих преданных и видных приверженцев, а те настаивали и упорствовали; наконец, как известно, Сулла сдался, но воскликнул, повинуясь то ли божественному внушению, то ли собственному чутью: «Ваша победа, получайте его, но знайте: тот, о чьем спасении вы так стараетесь, когда-нибудь станет погибелью для дела оптиматов, которое мы с вами отстаивали: в одном Цезаре таится много Мариев!»[35]

Некоторые историки полагают, что это часть сформированного позже мифа о чудесном спасении, но даже для мифологизированного сознания, для которого нет понятия чуда, а общение с богами носит характер вполне бытовой, такая реакция Суллы может показаться обыденной. Так что вполне вероятно, что диктатор в сердцах мог сказать нечто подобное: опыт и интуиция подсказывали, что в круговерти гражданской смуты у каждого появляется шанс стать «Марием» или даже «Суллой».