III. КОРОЛЕВА ВИСЛЫ — ТОРУHЬ
III. КОРОЛЕВА ВИСЛЫ — ТОРУHЬ
Прошлое Коперников и семейства его матери — Ваценродов — типично для судеб многих западно-польских родов.
Семья Ваценродов жила в XIV веке в Горном Шлёнзке (Верхней Силезии). Здесь, недалеко от Швидницы, стояла когда-то маленькая деревушка Вазенгрод, давшая роду свое имя.
Теснимые немецкой колонизацией, Ваценроды покинули свою деревню, откочевали сначала в Швидницу, затем в столицу Шлёнзка Вроцлав (Бреслау).
К концу XIV Века след Ваценродов в Шлёнзке пропадает. Затем одна их ветвь появляется в Орденской Пруссии, на Хелминщине, еще сохранившей в сельских местностях польский говор и обычай. Разбогатевший отец Луки Ваценрода приобрел большое имение Славково (Фредау) под Торунью. Крестоносцы возвели его в прусское дворянское достоинство.
Последний этап — ганзейская Торунь. Хелминские дворяне стали в Торуни преуспевающими купцами-патрициями. На многих домах города красовался герб Ваценродов: в верхнем поле орлиная голова с широко раскрытым клювом, а в нижнем — две ноги в сапогах со шпорами.
Несколько по-иному сложилась судьба породнившейся с Ваценродами семьи Коперников. И этот род происходил из Горного Шлёнзка. В холмистой местности между городами Нысой и Одмуховым, на склоне богатой медной рудою возвышенности лежала деревня Копрник. Все ее жители занимались добычей и обработкой меди и торговлей медными изделиями. Патроном приходского костела, построенного еще в XI веке, был святой Николай. Это должно объяснять большое число Николаев в семействе Коперников.
Деревня была владением епископов Вроцлавских. Не в пример шлёнзкским князьям», епископы противились немецкой колонизации. Может быть, поэтому польский характер деревушки сохранялся долго. В церкви святого Николая еще в XV веке проповеди произносились по-польски. А в Одмухове судьи чинили суд на основе польского права.
Тяга к выселению на восток завладела жителями и этой силезской деревушки. Часть Коперников двинулась в Пруссию, еще больше их оказалось в Кракове.
Долгое время Николаи, Станиславы, Яны Коперники занимают низшие ступени общественной лестницы. Один за другим в пергаментах городских архивов Кракова следуют Коперники-банщики, сторожа, глашатаи на городских площадях. Но в 1396 году некий Николай Коперник принят в число горожан Кракова. Его сын Ян женится на коренной краковянке Бастгертовой.
Ян был богатым человеком, членом купеческой гильдии. А сын его Николай, отец астронома, участник заговора Ящерицы, стал уже одним из виднейших представителей краковского купечества.
***
Еще грохотали последние раскаты Тринадцатилетней войны, когда в 1462 году в просторном своем доме в Торуни умирал Лука Ваценрод.
Настало время покончить с последним земным делом — поделить между наследниками немалые достатки. Ваценрод призвал к себе городского нотариуса.
Мужу старшей дочери — Христины, Тильману Аллену, умирающий отказал родовой дом на Матросской улице и половину большого хелминского имения Славково, 18 гривен[33] ренты в Торуни и предместье Мокром, сад у Новой Мельницы и 3 морга[34] луга.
Николай Коперник, муж дочери Варвары, получал дом на улице святой Анны. Ему достался еще угловой дом на Староторунской улице с лавками рядом, 18 гривен ренты в Торуни и Мокром, виноградник в Кащореке, 3 морга луга в Ситове и 19 гривен ренты в Кучвалах.
Малолетнему сыну Луке отдавались три домика на Старом Рынке, 18 гривен ренты, гумно у заставы Староторунских ворот, 6 моргов луга и другая половина Славкова.
Сверх того, на долю каждого из троих приходилось немало золота, серебра, ценной домашней утвари.
Жену Катерину умирающий поручал заботам старшей дочери и мужа ее Аллена. Пусть богатая вдова доживает у них свой век. Опекуном сына до совершеннолетия его будет Аллен.
***
Дом купца Коперника на углу улицы святой Анны и переулка Пекарей выглядел неказисто. Гладкая стена фасада без фронтона, без единого украшения. Весь низ занят складом и лавкою.
Упрятанная в глубокой нише дверь вела во второй этаж в три окна на улицу. Здесь размещалось несколько покоев, уставленных тяжелой мебелью из мореного дуба.
Николай Коперник поселился в этом доме с молодой женой еще в 1460 году, сразу после женитьбы. У четы народилось четверо детей: две дочери, Варвара и Катерина, и двое сыновей, Андрей и Николай.
Младший сын купца Коперника увидел свет 17 февраля 1473 года. Благодаря дошедшему до нас гороскопу, известны час и минута его рождения: 4 часа 48 минут.
Эта точность радует, как все, что связано с памятью великого человека. Приходится в то же время отметить с сожалением, что поток времени не донес до нас образ матери Коперника, хотя бы бледные его очертания. Какова была эта женщина, выносившая под сердцем гения? Была ли то тихая мечтательница, первая повернувшая глазенки своего дитяти к звездам — золотым гвоздикам, вколоченным в небосвод? Или, может быть, Варвара Ваценрод-Коперник была преданной вольностям края патриоткой, истой дочерью своего отца, сказками и песнями пробудившей в сыне действенную нелюбовь к угнетателям Пруссии?
Ничего, кроме имени ее, мы не знаем…
Зато отца Коперника документы рисуют достаточно полно, Это сугубо деловой человек, предприимчивый торговец и оборотистый финансист. На новой его родине, в Торуни, деловые способности краковянина оценили в полной мере. Он заменил умершего тестя на посту судьи Старого города. Такая честь выпадала на долю пришельца очень редко.
Торговые и денежные сделки Коперника простирались очень далеко — вниз по Висле до Гданьска, вверх по ней до Кракова. Много дел вел он и с Вроцлавом. Купец часто выступал в суде истцом по долговым обязательствам, поручителем по чужим долгам, нередко опекуном имущества вдов и сирот.
За пять лет до рождения меньшего сына Коперник высудил у должника большой дом на Старом Рынке, окруженном родовыми гнездами торговой знати. Но он так и не захотел покинуть своего жилища на улице святой Анны, надо думать, потому, что оттуда рукой подать до речных пристаней. На них всегда грузились и выгружались его товары, и купец проводил здесь целые дни.
Любопытной чертой характера этого дельца была горячая привязанность к родному Кракову. Дом Коперника постоянно навещали старые краковские друзья, и сам он часто бывал в польской столице.
Со времен Ягайлы Краков быстро утрачивал навязанные ему немецкие черты и восстанавливал свой польский облик. Всюду, где только не говорили на официальной латыни, звучала польская речь. А в прусских городах в ту пору в купеческих семьях преобладал немецкий говор, хотя нередко было встретить и двуязычье. В Торуни, Хелмно, Эльблонге (Эльбинг), Гданьске торговые люди писали по-немецки, понимали по-польски, но не считали себя ни немцами, ни поляками. Купечество заявляло себя прусским.
В тяготении купца Коперника к польской столице не трудно увидеть национальное чувство.
Николай Коперник-старший считался преданным сыном католической церкви.
Самым желанным и почетным гостем в его доме был польский монах Годземба. Годземба слыл тайным политическим агентом польского канцлера. Он занимал высокое положение в черном духовенстве — имел сан провинциала, значит главы целой провинции в ордене Доминиканцев. Этот монах принял всю семью Коперника в лоно святого Доминика. Братство имело для мирян светский орден. Состоять терциарием, иначе говоря — послушником, этого ордена было не так уже обременительно. Тяжелых обетов возлагать на себя не приходилось. Можно было продолжать мирские дела. Орден довольствовался обещанием вести добропорядочную, приличную христианину жизнь. Зато когда перед престолом всевышнего предстанет на суд грешная душа терциария, она сможет уповать на защиту святого Доминика и всей его духовной рати.
Годземба выдал купцу Копернику в Кракове в 1469 году аттестат терциария. Пергамент гласил, что Николай и Варвара Коперники, вместе с их детьми, принимались в братство «в постах, молитвах и других обрядах веры».
Так для великого человека еще до появления его на свет уготовано было первое скромное место в духовной иерархии. Подобно Данте и Рафаэлю, он получил право на пояс святого Доминика и терциарную нашейную ленту.
***
раннее детство Коперника прошло в обстановке благополучия и довольства. Семейным гнездом и после смерти деда Ваценрода оставался дом на Матросской улице. Когда маленький Николай приходил к дяде Тильману, для него начинался ряд приключений. У самого порога гостя атаковало четверо сорванцов — буйная ватага маленьких Алленов. Николая тянули во-все стороны, заставляли показывать мускулы, бороться, играть в крестоносцев и поляков, влезать на самый высокий клен в саду. Николай был ребенком задумчивого, спокойного склада. Он охотно оставлял шумные забавы, как только раздавался звонкий голос. Бабушка Катерина звала его к себе.
В ее комнате было приятно, тихо. Старуха усаживала внука у своего кресла и с лукавым видом начинала рыться в складках необъятной юбки. Мальчик знал, что сейчас он получит медовый пряник. Когда он справится с ним, бабушка извлечет из кармана другой. И так, все время, пока Николай будет сидеть и слушать то, что она ему рассказывает.
Катерина говорила с внуком всегда по-польски. Какие сказки хранила бабушка в своей памяти! Но лучше сказок сплетала она, как кружево, повести о давних временах. Слушая их, мальчик забывал обо всем на свете. Иногда он терял нить: трудно было постигнуть все интриги, удержать в голове все битвы и сватовства, имена стольких дедов и бабок, стольких князей и королей. Но ребенок не переспрашивал, боясь спугнуть обступившие его видения.
Посещение бабушки кончалось всегда одинаково. Старуха выворачивала свой карман наизнанку — он был пуст. Это значило, что Николаю время уйти.
Мальчик обязан был еще поклониться и поцеловать руку дяде Тильману. Подходя к двери самого просторного в доме дядиного покоя, Николай изрядно робел. Дядя Тильман казался суровым человеком. Редко бывал он у себя один. Но тогда Николаю приходилось нелегко. Дядя зажимал его между могучих колен и заставлял прочесть скороговоркой «отче наш» и «богородицу». Мрачным басом сулил отодрать за малейшую ошибку розгами, намоченными в соли. Если Николай запинался или привирал в латинской молитве, наказание сводилось к легкому щелчку в лоб. Мальчик видел веселые, лукавые искорки в глазах своего мучителя.
Приходил час обеда. В воскресный день у стола Алленов собиралась вся родня и немало чужого. народу: именитые купцы, ратманы магистрата, городские судьи, священники и настоятели торунских монастырей. Если случалось быть в городе хелминскому или вармийскому епископу либо воеводе Поморья, ни один из них не забывал хлебосольного бурмистра Торуни. Почетного гостя ждало крытое алым бархатом кресло по правую руку хозяина дома. Сам дядя Тильман выходил к сановному сотрапезнику в синем кафтане тонкого генуэзского сукна, при бургравской[35] регалии[36]: тяжелой золотой цепи с нагрудным овалом, на котором серебряный одноглавый орел распластывал веером крылья. Николай знал, что дядя Тильман получил этот знак городской власти из рук самого короля, когда Казимир, еще в годы войны, назначил Аллена в первый раз бургравом Торуни.
Изредка в Торунь приезжал из Влоцлавка дядя Лука, кафедральный каноник. Высокий, несколько сутулый, он умел изящно носить ладно скроенную шелковую рясу, его манжеты и воротники блистали всегда снежной белизной, его руки были всегда холены, и обдуманные манеры отличались выработанной приятностью.
Глаза Луки смотрели пристально. Они оставались холодными, как две серые льдинки, даже когда плотно сжатые тонкие губы кривились в улыбке. А улыбался каноник очень редко.
При появлении дяди Луки в доме Алленов там многое менялось. Лука не выносил детской возни и шума, и детей старались убрать от него подальше. Только младшего сына сестры Варвары каноник оставлял порой при себе. Николай чувствовал, что дядя любит его больше других племянников за то, что он смирный.
Купец Коперник часто брал с собою сыновей в Кумпанский дом, где он бывал завсегдатаем. Просторное, низкое здание находилось в самом центре Торуни, рядом с ратушей. В огромном зале, увешанном образами и дарованными вольному городу грамотами, на кругу, усыпанном песком, торунские купцы набивали руку в ратном деле, в умении владеть мечом, алебардой[37] арбалетом[38], пищалью. Для купца считалось законом проводить свободное от торговых дел время в военных играх.
Кумпанский дом был не только купецким ристалищем, но и веселым клубом. Между фехтованием и стрельбой торговые люди устраивали шумные роздыхи. Пили, пели, обсуждали городские новости, танцовали, подымали адскую кутерьму. Соборный священник жаловался бурмистру, что от топота подвыпивших купцов дрожат церковные стены, лампады.
В Кумпанском доме денно и нощно нес дозор купеческий отряд. По знаку, поданному конными разведчиками, по удару колокола с городской башни вооруженные люди устремлялись через городские ворота на поимку нарушителей исконного права города.
Торунь владела привилегией, самой ценной для средневековой торговой метрополии, — складочным правом. Речное судно, плывшее с торговым) грузом вниз по Висле или вверх по ней, обязано было на несколько дней остановиться у торунской пристани, разгрузить товары и выставить их на продажу. Правило распространялось и на товары, провозимые по сухопутью. Возы проезжих купцов обязаны были сворачивать с окрестных дорог на единственную «открытую» дорогу, проходившую через город. Если случалось разведчикам настигнуть торговый караван в торунской округе на запретном боковом пути, Они имели право отобрать весь товар безвозмездно в пользу города.
Стеснительные правила порождали ухищрения для обхода их. Проезжие купцы собирались в большие ватаги и вооруженной рукой прокладывали своим товарам путь по окольным дорогам или же по реке в темные, ненастные ночи.
Стычки, то и дело вспыхивавшие вокруг Торуни, придавали прозаической жизни купечества особый привкус.
В семье Ваценродов-Коперников личное мужество в схватках на реке и на окрестных дорогах, меткий, разящий выстрел из арбалета ценились не меньше, чем искусство сбыть лежалый товар или умение вернуть ссуженные деньги втройне, пустив по миру несостоятельного должника.
***
В ясные дни осени, когда приходила пора сбора, владельцы виноградников отправлялись на левый берег Вислы, От парома надо было пройти с полчаса по песчаной дороге вдоль отвесных обрывов. Под прикрытием их прозябали лозы пятнадцати «самых северных в христианском мире» виноградников — предмет особой гордости торунцев и славы их на всю Пруссию.
В Кащореке, удачно повернутом уступами к югу, вызревали на редкость крупные гроздья. Предшествуемые отцом семейства, Коперники являлись отпраздновать сбор.
Срезав несколько пожелтевших гроздьев, подымались на увенчанный сосною холм. Слуги готовили здесь праздничную трапезу. Посреди скатерти, разостланной на земле, красовалась большая корзина, полная винограду. Хлеб, мясо, сыр были разложены, по заведенному обычаю, на виноградных листьях.
Десятилетний Николай не мог оторвать глаз от картины, открывшейся ему с холма. Широкая Висла, привольно катившая желтые воды, несла множество судов. Медленно скользили вниз по реке грубо сколоченные плоты. На них громоздились горы корабельного леса, черных бочек, наполненных смолою. На плоских баржах под навесом — мешки с зерном. Все это плыло мимо королевы Вислы — Торуни — к морю, в дальние страны.
Навстречу баржам и плотам вверх по реке тяжело подымались ганзейские корабли, ловя высокими парусами малейшее дыхание ветра. Отец не раз брал мальчика с собою на суда. Николай знал, что скрывалось в их просторной утробе: шелка и сукна, душистый ладан, перец, удивительные вещи, сделанные из стекла и серебра, и груды сушеной рыбы.
Ганзейцы поплывут мимо Торуни, мимо Влоцлавка и Плоцка, далеко-далеко на юг, до самого Кракова…
А кто бы мог подумать, что Торунь так прекрасна! Под ласковыми лучами осеннего солнца старые дома светятся, как жемчужины, теплым розоватым светом. Высоко вздымается к небу острый шпиль святого Яна. А рядом с ним, чуть вправо, воздушная, слепленная из пушинок, башня ратуши. Как злой черный ворон, далеко позади торчит остов сожженного замка крестоносцев.
В опоясавшей город стене Николай узнавал старых знакомых. Вот наклоненная вперед Бодливая башня — от нее очень близко до отцовского дома. Рядом с Бодливой башней — Староторунские ворота. Там начинается Матросская улица, на которой живут дядя Тильман и бабушка Катерина.
В осень 1483 года ребенок уносил с песчаного холма в Кащореке последние счастливые воспоминания о городе, где он родился.
Моровое поветрие — частый гость в портовых городах — люто свирепствовало в зиму 1483 года. Одною из первых жертв его пал купец Коперник.
В жизнь маленького Николая ворвалось горе. Быстрые, один за другим, удары рушили то, что ребенку казалось незыблемым — родительский дом, семью.
Недвижное тело отца унесли и зарыли. Мать, обезумевшая от горя, пришла немного в себя, только когда приехал из Влоцлавка дядя Лука — опекун сирот, по воле покойного.
Дядя быстро распорядился семьей: старшую сестру Николая, некрасивую Варвару Лука настойчиво советовал постричь в монахини. Каноник хорошо знал игуменью польского монастыря бенедиктинок в Хелмно. Он позаботится о том, чтобы Варвара в монастыре не терпела обид. Если она проявит достаточно ума, то сможет добиться хорошего положения.
За младшую сестру Катерину давно сватается краковский купец Варфоломей Гертнер. Покойный Николай не очень-то хотел выдавать за него дочку, но теперь не время быть разборчивыми.
Сестре в ее горьком вдовстве незачем оставаться в Торуни. Дом на улице святой Анны надо продать. Она с мальчиками переедет во Влоцлавек. В тамошней кафедральной школе они получат хорошую подготовку. Дальше видно будет — может быть, найдутся средства послать их и в университет.
Так, по воле дяди Луки, Николай с братом и матерью оказались в весну 1484 года на паруснике, плывшем вверх по Висле, в сторону Влоцлавка.
Неутешно плакала мать. Сердце мальчика сжимала смутная тревога. Неясно различал он впереди нечто бесконечно грустное: скоро не останется в их жизни сестер, бабушки, как не стало отца… Мальчик зарыдал, припав к коленям матери.
Но детская печаль недолга. По крохотной палубе бегали матросы, повязанные платками, с серьгами в ушах. Ветер хлопал парусами, свистел в канатах, разметал над реями крикливую стаю чаек.
Николай вытер слезы, подошел к борту парусника. Не отрываясь, глядел он на леса и перелески, деревни и поля.
Что это? Корабль застыл среди реки, он неподвижен… А все на берегу — и деревья, и дома — поплыло назад. Может ли это быть?!
Мальчик высунулся за борт, поглядел на то место за кормой, где вода пенилась у руля. Мимо пронеслась щепка. Нет, движется все-таки корабль…
Николай перевел взор на берег. Он сощурил глаза — и снова поплыли берега, лес, одинокая хижина в поле.