ОТ ВИСЛЫ ДО ОДЕРА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ОТ ВИСЛЫ ДО ОДЕРА

Бригада отводится с передовой линии. Находясь во втором эшелоне обороны, мы начали усиленно готовиться к новым боям. Днем и ночью проводили занятия с танковыми и стрелковыми ротами.

…На опушке леса залегла стрелковая рота старшего лейтенанта Ермакова. Впереди показались цели. Огонь открыли артиллеристы 76-миллиметровых пушек. С первого снаряда поражал цели действовавший за наводчика коммунист старший сержант Петр Левшунов. Пехота пошла в атаку. Впереди — танки. Челябинцы отрабатывали вопросы взаимодействия…

Короткий отдых между «боями». В соснах тщательно замаскированная «тридцатьчетверка». Читаю надпись: «Александр Марченко». Товарищи чтут память павших в боях.

Я подошел к танкистам.

— Смирно! — мне навстречу шагнул капитан Чирков.

— Вольно, товарищи. Отдыхайте.

В руках у младшего лейтенанта Суркова (ему на днях присвоили это звание) развернутый лист бумаги.

— Домой письмо пишешь?

— Другу, товарищ полковник. Помните Александра Мордвинцева, командира орудия нашего экипажа.

— Как же, его тяжело ранило в Львове.

— Так он в Львове и остался, — продолжал Сурков, — по нашей просьбе поступил учиться в государственный университет имени И. Франко. На днях от Саши письмо получили. Послушайте, что пишет:

— «…Зачислен студентом 1-го курса филологического факультета. Очень доволен… Львов — город хороший, красивый, почти весь сохранился, чувствуется, что и освобождали-то его красиво, по-добровольчески, по-уральски. И все-таки меня очень тянет к вам, на фронт. Скучаю о друзьях-товарищах… Учеба дается легко, изучаю латинский, французский, русский, украинский… Привет всем, всем. И бате Фомичеву передайте мой низкий поклон. Целую, ваш Саша Мордвинцев».

— А вот что мы товарищу пишем, — и Сурков прочел текст письма: — «Дорогой Саша! Прими от друзей сердечный фронтовой привет. Ты сейчас студент одного из старейших университетов. Это делает нам честь, и мы гордимся тобой.

Будь, Саша, гвардейцем и в учебе. Докажи на деле, на что способны лучшие сыны нашей Отчизны — коммунисты, сменившие танк на книги. Докажи всем маловерам, что тем и сильна наша Родина, что вчерашний фронтовик-гвардеец является передовиком учебы, примером дисциплины и организованности. Пусть знают, как крепнет наша дружба гвардейцев и сильна связь боевых друзей фронта и тыла.

Жми, Саша, на полные обороты, не давай пробуксовки и холостого хода. Пусть все чувствуют по ухватке и стилю работы, что ты бывший фронтовик.

Помни наш гвардейский наказ: не сдавать позиций без боя. Помни наш гвардейский закон: там, где наступает гвардия, — враг не устоит, там, где обороняется гвардия, — враг не пройдет!

Учеба — это тоже бой, бой разума, сознания. Бой за овладение вершинами науки. Желаем тебе успехов в учебе. Ты не одинок. Твои друзья тебе помогут.

Целуем тебя, твои боевые друзья: Чирков, Денисов, Кулешов, Сурков, Пупков, Сидельников, Ерофеев, Литвенко, Лисьих…»

Сурков аккуратно сложил лист бумаги.

— Мы решили помочь студенту, — заговорил капитан Чирков. — Собрали «фронтовую надбавку» к стипендии. Пусть приоденется немного. Семь тысяч рублей.

— Хвалю за смекалку, товарищи, — сказал я. — Это и есть закон войсковой дружбы!

Невдалеке расположилась еще группа солдат. Доносится голос старшего лейтенанта Ермакова, командира роты автоматчиков. Оказывается, идет комсомольское собрание. Командир роты остро критиковал солдат, которые недостаточно упорно осваивали военное дело. Помнится, темпераментно выступали комсорг роты старшина Засанский, автоматчики-рядовые Салов, Сартюхов, Зимин, комсорг батальона старшина Доломан и другие.

Затем рассматривались заявления желающих вступить в ряды ВЛКСМ.

— Впереди у нас серьезные бои, — сказал я в своем выступлении. — Сейчас задача номер один — овладеть искусством ведения современного боя. Поэтому наш долг — каждую свободную минуту использовать для учебы.

В бригаде не ослабевала партийно-политическая работа. Политотдел и штаб заботились об идейно-теоретической подготовке командиров. Офицеры изучали директивы и указания Ставки Верховного Главнокомандования, произведения классиков марксизма-ленинизма.

Много внимания уделялось учебе политработников, парторгов рот и батарей. Например, на семинарах с парторгами рот и батарей были такие темы, как «Марксистско-ленинское учение о партии», «Задачи парторганизаций по воспитанию молодых коммунистов», «Работа парторга с партийным активом», «Расстановка партийных сил в бою», «Партбюро — орган коллективного руководства», «Партийное руководство комсомолом».

Работникам штаба нередко приходилось выступать и перед агитаторами, редакторами боевых листков, низовыми активистами. Корпусная газета «Доброволец» и армейская «Вперед на врага» ярко рассказывали о подвигах героев, помещали фотоснимки лучших воинов. Во многих статьях и корреспонденциях на страницах газеты командиры делились опытом ведения наступательного боя в лесистой местности и в населенных пунктах, поднимали вопросы о взаимодействии, о ведении встречного боя и т. д.

Как-то к нам в бригаду приехал редактор газеты 4-й танковой армии полковник В. Е. Федотов. Он побывал в ротах и батареях, говорил с добровольцами, вникал в жизнь и быт солдат, сержантов и офицеров. А вскоре на страницах газеты «Вперед на врага» появилась серия очерковых материалов под рубрикой — «Так бьют врага челябинцы-добровольцы». Рассказывалось о коммунистах-офицерах А. Сидельникове и М. Акиншине, старшине А. Соколове, старшем сержанте П. Левшунове и других.

Личный состав бригады упорно готовился к боям.

Наступил январь 1945 года. Бригада скрытно выдвигается на передовую. Теперь у нас новенькие «тридцатьчетверки». Полностью укомплектованы личным составом. Наконец-то мне дали заместителя. Им стал полковник Алаев. Сменились и комбаты. На первый батальон назначен старший лейтенант Егоров, на второй — капитан Чирков, на третий майор Бондарев. Вместо капитана Приходько прибыл майор Г. И. Старостин.

Звонок из штаба. Комкор генерал Е. Е. Белов пригласил нас к карте.

— Немцы бьют союзников в Арденнах, — без всяких предисловий начал он. — Черчилль обратился к Сталину с просьбой — ускорить наступление Советских войск на нашем фронте.

— Фомичев, когда готов к наступлению? — спрашивает комкор.

— В любую минуту, хоть сейчас.

— Как с боеприпасами, горючим?

— Всем обеспечены, не жалуемся.

— А вы, товарищ Жуков? — обратился генерал к комбригу 61-й Свердловской бригады.

— Свердловчане готовы!

…11 января вечером в штабной землянке собрались офицеры бригады.

— Завтра в бой. Бригада — передовой отряд армии. Наша ближайшая задача — войти в прорыв, форсировать реку Чарна Нида и захватить город Хенцины. В дальнейшем наступать на Петркув-Трыбунальски. Готовность к 12.00 ночи.

В полночь мне докладывали комбаты:

— Все готово!

…Легкий морозец, два-три градуса. За ночь выпал снег. Тихо-тихо. И вдруг в 6 часов 15 минут разом ударила наша артиллерия. 240 стволов на каждом километре! Сотни, тысячи снарядов. Сплошная канонада стояла в течение часа.

В воздух полетели красные ракеты. По радио разнесся сигнал:

— Вперед! Вперед!

По полю рассыпалась пехота.

В 14.00 бригада устремляется в прорыв. Вперед вырывается первый батальон капитана Егорова. Фашисты отчаянно огрызаются. Все места, доступные для движения, заминированы. Широкие противотанковые рвы.

Оборона прорвана. Тороплю первый батальон, чтобы он скорее прорывался к Малешуву. Комбат мне докладывает:

— Встретил сильное сопротивление. Развернул батальон.

На рубеже Гуменице — Малешува немцы установили до десяти танков, несколько самоходных орудий. Все подступы заминированы.

Принимаю решение — выдвигаю вперед танки-тральщики. Поддерживаем их огнем. Короткий бой. В два часа ночи врываемся в Малешува. За сутки пройдено более тридцати километров.

Бригада, обходя узлы сопротивления, стремительно продвигается к городу Хенцины. Временами нас беспокоит вражеская авиация. Где-то правее продвигаются свердловчане и пермяки.

Слева от нас наступает передовой отряд 3-й армии под командованием полковника И. И. Якубовского. Мы тесно взаимодействуем с соседями, вовремя информируем друг друга.

У фашистов поднялась паника. Гитлеровцы спешно выдвинули из Кельце танковый полк, который занял оборону на западном берегу реки Чарна Нида. Разведка точно доложила: мосты взорваны, берега заминированы. Город Хенцины превращен в опорный пункт. На улицах баррикады, угловые каменные здания превращены в доты. Город опоясан широким противотанковым рвом.

Я выехал в первый батальон, который остановился в сосновом лесу.

— Егоров, твой батальон пойдет в передовом отряде, — сказал я комбату. — Постарайтесь найти брод через реку Чарна Нида.

В деталях обговорили предстоящую задачу.

— Чей взвод пойдет в головном дозоре?

Старший лейтенант ответил не сразу. Он знал: дозор пойдет на опасное дело и такая задача по плечу лишь наиболее смелым.

— Лейтенанта Цыганова пошлем.

Петр Иванович Цыганов к нам прибыл на Сандомирском плацдарме. Рослый, симпатичный, немного смуглявый, он и впрямь походил на цыгана. Бывший слесарь-инструментальщик одного из московских заводов, он быстро завоевал авторитет среди воинов.

По неровной полевой дороге танк Цыганова, искусно маскируясь в кустарнике, первым продвигался вперед. В триплексах промелькнули полосатые гитлеровские танки.

— Останови машину, — приказал лейтенант механику-водителю.

Над рекой висела туманная дымка. Фашисты, не подозревая об опасности, грелись у костра. Цыганов навел орудие. Выстрел. Уцелевшие гитлеровцы бросились к танкам. Еще два выстрела и загорелась «пантера».

— Вперед!

Фашисты обрушили на взвод страшный огонь. Поле вздыбилось темными фонтанами. Но механики-водители, маневрируя на поле, уводили машины из-под огня. Достигли реки. Удача сопутствовала смельчакам. Река обмелела, и подо льдом было совсем немного воды. Вброд переправились на противоположный берег.

Вслед рванулись танки роты старшего лейтенанта Ивана Любивца. С восточной окраины Хенцины ударили тяжелые орудия. Слева открыли огонь закопанные танки. Появилась группа пикирующих бомбардировщиков. Сотрясая воздух, рвались бомбы. Загорелась одна из «тридцатьчетверок», но другие танки роты Любивца уже втягивались в городскую черту.

Тем временем танки лейтенанта Цыганова уже вели уличные бои. «Тридцатьчетверки» словно заколдованные, шли вперед. На пути — уличная баррикада. Цыганов, чтобы не нарваться на мины, произвел по ней два выстрела и с ходу таранил баррикаду броней.

Из-за угла ударил «королевский тигр». Потом показался еще один такой танк. Положение осложнилось. Лейтенант открыл ответный огонь и подбил одну гитлеровскую машину, но второй «тигр» успел разбить гусеницу нашего танка, Ранило лейтенанта. Загорелось на броне в запасных бачках горючее.

Механик-водитель и радист-заряжающий бросились сбивать пламя, а офицер продолжал вести огонь по гитлеровцам. Лишь с пятого снаряда он подбил и второй танк.

«Тридцатьчетверку» охватило пламя.

— Оставить машину, — приказал Цыганов членам экипажа и сам выбрался через нижний люк наружу. Хотел отползти за баррикаду, но гитлеровцы открыли сильный пулеметный огонь. Члены экипажа оказались отрезанными от своих.

Начали отбиваться от наседавших врагов. В ход пустили гранаты. Вторично был ранен Цыганов. Рядом — фашисты, а в дисках автоматов по десять-двенадцать патронов.

Вдруг возгласы: «Ура!», «Ура!»

— Наши идут, держись, ребята, — сказал лейтенант членам экипажа и в упор открыл огонь по группе приближавшихся немцев. Цыганов уничтожил еще 15 гитлеровцев.

В это время экипаж младшего лейтенанта Бирюкова несколькими выстрелами из орудия проломил стену в доме, затем его протаранил насквозь и выскочил за баррикаду. Гвардейцы были спасены.

За проявленный героизм Петр Иванович Цыганов был представлен к высокой правительственной награде — званию Героя Советского Союза.

Командир танка Герой Советского Союза гвардии лейтенант П. И. Цыганов.

Весь день 15 января прошел в уличных боях. Нашей бригаде удалось перехватить все дороги, ведущие к Хенцинам. Отступать врагу было некуда. Части 17-й фашистской танковой дивизии оказались в огневом кольце. Подошедшие бригады корпуса добили оставшихся в живых гитлеровцев.

Особенно сильный натиск нашей бригаде пришлось выдержать на северной окраине города. Перерезав шоссе Варшава — Краков, мы тем самым отрезали пути отхода группировке немцев из Кельце. Это было несколько неожиданно для врага. Фашисты решали прорваться по шоссе. Подразделения бригады были подвергнуты бомбовому удару. Через некоторое время со стороны Кельце появились отступающие части противника.

Тяжелое положение создалось на участке третьего батальона. До тридцати танков врага атаковали батальон. В разгар боя начальник штаба батальона капитан Злобин доложил:

— Из строя вышли три танка. Отражаем атаки.

Я связался по рации с подполковником Табелевым, командиром приданного бригаде 72-го гвардейского Львовского тяжелого танкового полка. Полк находился на северо-западной окраине Хенцины.

— Перебрось на северную окраину две роты, — приказываю ему. — Туго приходится моему третьему батальону.

Вскоре тяжелые танки пришли на помощь челябинцам. Непрерывные контратаки врага разбились о стойкость гвардейцев.

Вечером получаем новую задачу: бригада должна первой ворваться в Пшедбуж, а затем стремительным броском выйти на юго-западную и западную окраины Петркув-Трыбунальски и отрезать пути отхода гитлеровцам.

До Пшедбужа по шоссе не менее 70 километров, а напрямик намного меньше — 50 километров.

— Будем продвигаться вне дорог, — сказал я офицерам штаба. — Опыт есть, местность проходимая.

Накануне выпал обильный снег. Но он особенно не препятствовал нашему продвижению. На рассвете мы с ходу без труда освободили деревню Лопушно. Небольшой немецкий гарнизон не ожидал появления русских. Враг не оказал нам ни малейшего сопротивления.

Вброд форсировали небольшую речушку Чарна и к обеду 17 января подошли к Пшедбужу, расположенному на западном берегу реки Пилица. Нам повезло: немцы не успели взорвать мост, и мы любезно им воспользовались.

Первым влетел на мост танк младшего лейтенанта Бирюкова, шедший в головном дозоре. Экипаж уничтожил охрану и ворвался на окраину города. Вскоре мы потеряли связь с головным дозором. Мне не дает покоя мысль: что же с младшим лейтенантом Бирюковым? Связываюсь с командиром головной походной заставы старшим лейтенантом Сидельниковым.

— Что у вас случилось? Где Бирюков?

— У нас порядок, товарищ комбриг! Рота уже на западном берегу Пилицы, а Бирюков где-то в городе уже ведет бой.

Основные силы спешат к городу. Подтягиваются батальоны. Спустя несколько минут Сидельников взволнованно докладывает:

— Фашисты прижали нас к реке. Спешите на помощь.

Позже удалось выяснить, что танк младшего лейтенанта Бирюкова далеко оторвался от роты. Бирюков всегда действовал решительно и смело, внезапно, как снег на голову, обрушивался на врага, беспощадно уничтожал гитлеровцев. А тут допустил ошибку. В городе оказались довольно большие силы вражеской техники и пехоты. Немцы увидели, что на улице один лишь советский танк. Они быстро подтянули на восточную окраину несколько танков и пехотных рот, прижали роту Сидельникова к реке, успели организовать оборону.

По счастливой случайности экипаж Бирюкова остался в живых. Но нам ошибка командира разведдозора стоила дорого. Бригада не смогла сходу овладеть Пшедбужем. Рота старшего лейтенанта Сидельникова была вынуждена отойти на восточный берег.

— Немцы подтянули очень много артиллерии, — доложил мне Сидельников. — Южнее моста расположены самоходные орудия.

Только закончился этот короткий разговор, как с запада в нашу сторону ударили орудия. Вокруг нас рвались снаряды.

— Пшедбуж с ходу не удалось взять, — доложил я командиру корпуса. — Мешает сильный артиллерийский огонь, и нет смысла зря губить технику.

Генерал Е. Е. Белов знал, что у нас почти нет артиллерии. Он сообщил, что севернее нас в тридцати километрах к реке подошли подразделения Свердловской бригады, и приказал:

— Будете форсировать Пилицу на участке 61-й бригады.

Подразделения бригады повернули строго на север. В головной дозор я выделил три «тридцатьчетверки», а командиром назначил помощника начальника штаба первого батальона коммуниста старшего лейтенанта Петухова. Дул неистовый ветер, а вскоре пошел густой снег. Мы с трудом пробивались сквозь белесую пелену. Не продвинулись мы и километров пять, как Петухов по рации доложил:

— Товарищ комбриг, захватил целехоньким деревянный мост. Для танков вполне пригоден. Мы уже на западном берегу.

— Молодец, Петухов, это по-гвардейски! — похвалил я офицера. — Спешим к вам.

Старший лейтенант Петухов потом рассказывал:

— Продвигаемся на север, гляжу, вроде бы движется обоз. Куда бы это? Ага, к мосту. Ну мы и шарахнули по гитлеровцам. Они и руки вверх. Двенадцать подвод досталось нам, и взяли в плен двадцать власовцев.

Мы подходим к пленным. Понурив головы, они прячут глаза. Кто-то из добровольцев сует одному из пленных под нос кулачище. Гляжу, это старший сержант Касымов. Один из лучших командиров пулеметных взводов.

— Ты что ж это, Касымов?

Он подходит ко мне и чуть не плачет:

— Да я бы их гадов сейчас пустил бы на тот свет. Погань такая. Разрешите, товарищ комбриг, их пустить в расход?

— Без нас найдут на них управу, а нам некогда, надо добивать фашистов, — успокоил я Касымова.

Бригада продолжала наступать. К вечеру следующего дня вышла на шоссе Ченстохова — Петркув-Трыбунальски севернее деревни Воля-Нехицкая. Шоссе оказалось заминированным. Подорвался танк первого батальона. И все-таки старший лейтенант Егоров повернул танки строго на северо-запад на Петркув, и вскоре батальон был встречен прицельным артиллерийским огнем.

— Нам нечего ввязываться в бой, — решили мы в штабе. — Ударом на Белхатув отрежем пути отхода немцев.

До города Белхатув, который расположен западнее Петркува, 20—25 километров. Это на час-два перехода.

Смеркалось, когда мы вошли в деревню Грохолице — по существу окраина Белхатува. Поляки тепло нас встретили.

— Мы ждали вас, — говорили они, — но не думали, что вы придете так внезапно.

Ко мне подошел пожилой человек.

— Я добже по-русски мовлю, пан офицер, — сказал он. — Воевал в Красной Армии в Первой Конной. Рад пшиятеле видеть.

— В Белхатуве немцы есть? — спросил я поляка.

— Дуже богато. Штабы, тылы.

В руках у челябинцев появились кринки с молоком, сало, моченые яблоки. Я вижу, как хмурится пулеметчик Пяткин — заводила и весельчак. Знаю, ему хочется растянуть меха баяна, да нельзя. Не время.

Я пригласил командира разведвзвода старшину Соколова.

— Точными данными о противнике мы не располагаем. Пока ужинаем, проведи разведку, что там в Белхатуве.

— Я об этом уже позаботился, товарищ полковник, — сказал мне старшина. — Послал на задание сержанта Анатолия Романова и двух разведчиков. Вернутся, доложу.

Повар Шевченко подносит тарелку с едой. Отварная картошка, куски жареного сала и мяса.

— Для начальства стараешься? А людей чем кормишь, Иван, небось «бронебойной»?

— Нет, товарищ полковник, с солдатского котла. Всем одинаково — картофель с салом.

Подошел командир первого батальона старший лейтенант Егоров. Он отводит глаза в сторону:

— Извините меня, товарищ комбриг. Хотел как лучше, но малость оплошал, полагал, что удобнее идти на Петркув.

— Подобные штучки в боевой обстановке плохи, — сказал я офицеру. — Прежде всего надо было посоветоваться.

Старший лейтенант ушел, а я все еще думал об этом случае. Конечно, разумная инициатива похвальна, но ведь Егоров имел определенное задание — оседлать шоссе и ждать дальнейших указаний. Благо, все обошлось благополучно.

Возвратились разведчики.

— Разрешите доложить, товарищ полковник? — обратился ко мне сержант Романов.

— Садитесь, пожалуйста, ешьте и докладывайте.

— Да, это не мешает, — присаживаясь, говорит сержант. — Сутки во рту не имел даже крошки.

— В городе полным-полно гитлеровцев, — откусывая кусок сала, говорит разведчик. — Много пушек, но в основном это тыловые подразделения какой-то дивизии. Есть и танки.

— Покажите на карте, где танки стоят.

— В основном на восточной и северо-восточной окраинах.

— А как ведут себя гитлеровцы?

— Они нас не ожидают. Пьют шнапс, веселятся.

Прошу Колчина связать меня со штабом корпуса. Колчин усердно крутит рукоятку настройки, что-то колдует возле радиостанции.

— Батареи сели, что ли? — в сердцах себя спрашивает радист. — Ан, нет. «Киев», «Киев», «Киев», — кричит в трубку старший сержант. — Пожалуйста, товарищ полковник.

Докладываю генералу Е. Е. Белову, что достиг окраины Белхатува. Он несколько секунд молчит, видимо, смотрит в топокарту.

— Вот так артисты челябинцы, — доносится его любимое выражение. — И когда же вы это успели? Ну, хорошо, штурмуй город, мы не удивимся, если ты завтра скажешь: я на окраине Берлина. Ладно, ни пуха ни пера.

Танковая лавина направилась к городу. Ночь светлая, лунная. И вдруг в эту тишину ворвались звуки орудийных выстрелов, пулеметных очередей. Этот внезапный и сильный огонь вызвал среди немцев панику. Я видел, как во двор метнулся рослый гитлеровец, потом, словно споткнувшись, упал возле подводы.

Прислушиваюсь к звукам. Где-то рядом дробно застучал немецкий пулемет и вдруг захлебнулся: видимо, фашиста настигла пуля уральца.

Тотчас же позади нас выстрелила пушка, стрельба поднялась справа и слева. Вдоль улицы прошелестели снаряды. Перед нами неожиданно взметнулись языки пламени: разорвалась мина.

На какое-то время в городе все смешалось: было трудно понять, где свои, где враг. Потом постепенно стрельба утихла. Первый батальон без особых потерь овладел восточной окраиной, а третий — вышел на западную окраину и перерезал пути отхода гитлеровцам.

Возле углового коттеджа — группа солдат. Свои или чужие? По голосам узнаю — наши. Мне навстречу выбегает старший сержант Касымов:

— Майор Старостин оставил нас на этом перекрестке. Ни один фашист не унес ноги целыми. Вон их сколько на мостовой.

Командир батальона автоматчиков уже в первые минуты боя выслал на западную окраину пулеметный взвод. Касымов на перекрестке сходящихся улиц занял оборону. Гитлеровцы стали убегать на запад и угодили под огонь наших пулеметчиков.

Я соскочил с танка и с начальником штаба подошел к пулеметчикам, чтобы поблагодарить их за смекалку и отвагу. В это время ко мне подбегает солдат:

— Товарищ полковник, гляжу в доме горит свет. Думаю, а кто же там? Открыл дверь и чуть ли не ахнул. Фашисты семью вырезали.

Вошли в коттедж. На полу полураздетая женщина, в груди ее немецкая финка. Возле женщины сидит девочка трех-четырех лет. Увидев нас, она закричала в отчаянии. Кто-то ласково обратился к ней, протянул руки. Девочка заплакала, прижимаясь к безжизненному телу зверски убитой матери. Прибежали и соседи. Старый поляк, подошел к девочке.

— Ядвига, — позвал он и взял ребенка на руки. — Это семья пана Казимира. Германцы зло надругались.

— Мы им и за ваших людей, и за наших отомстим, — сказал Богомолов.

Я первым вышел на улицу. Неожиданно раздалась пулеметная очередь. Стоявший рядом со мной солдат Мальцев схватился за грудь. На снегу появились черные пятна.

— Куда ранен? — спросил я солдата, поддерживая под руки.

Автоматчик Мальцев ответить не успел: он скончался. Ко мне подошел комбат Старостин и доложил:

— Убит командир взвода Касымов. Мы потеряли отважного командира, храброго коммуниста, — едва сдерживая слезы, промолвил он.

В садике, среди оголенных вишен, хоронили мы Касымова.

— Прости, дорогой друг, что не уберегли тебя. То, о чем ты так мечтал, верим — сбудется. Мы дойдем до Берлина и сполна отомстим врагу за наши слезы и горе. Спи вечным сном, отважный челябинец, — сказал над могилой командира взвода Михаил Александрович Богомолов.

— Ты многого заслужил, храбрый из храбрейших, у нас нет времени, чтобы похоронить тебя с воинскими почестями, но мы тебя не забудем, — рыдал командир батальона майор Георгий Иванович Старостин.

Из свежей земли вырос холмик.

Командир мотострелкового батальона гвардии майор Г. И. Старостин (1945 г.).

Бой продолжался. Враг спешно начал отходить на северо-запад, в сторону города Лодзь. И я торопил челябинцев. Надо было выиграть время, не давая врагу опомниться, бить его, преследовать, с ходу уничтожать подходящие резервы.

По сторонам — лесные массивы. Высланный вперед разведдозор во главе со старшим лейтенантом Петуховым где-то в пяти-семи километрах от нас. Петухов — штабной работник, но его я вторично уже послал в разведку. Он хорошо ориентируется на местности. «Читает» топокарту. Хитер и смекалист. Может под носом у противника незаметно пройти.

— Иду на Злочев, — хрипит в телефонах голос Петухова. — Уже в триплексах показались крутые берега Варты. Будем искать брод до вашего подхода.

Только я закончил разговор с Николаем Ивановичем, как старший сержант Колчин передает мне микротрубку.

— Это Белов. Где находишься? — спрашивает комкор.

Называю координаты:

— К Варте подходим напротив Злочева.

— Опаздываешь, Фомичев. Свердловчане уже на западном берегу. Буженином овладели. Только что доложили. Так что поворачивай на север и переправляйся на участке свердловской бригады.

Форсирование реки — нелегкое дело. Мы не стали рисковать и поддались соблазну: как-никак переправа уже обеспечена.

Повернули на северо-запад. Через полчаса старший лейтенант Петухов радирует мне:

— Вижу целехонький мост. Но перед ним расставлены фашистские танки и орудия.

— Что ты? Это наши, не путай.

— Товарищ комбриг, мне же ясно видны черные кресты на танках, а возле орудий бегают немцы.

Я выехал вперед. Остановились на опушке леса. Метрах в пятистах виднелись танки. Чьи они? Вскинул бинокль. В самом деле, немецкие — полосатые, с крестами на башне. Немцы чем-то встревожены. Они скрытно передвигаются, жерла орудий направлены на восток.

— Прав ты, Петухов? Не пойму одного: где же свердловчане?

Вдруг созрело решение: внезапно атаковать неприятеля.

— Твое дело, Петухов, к мосту прорываться. Головой отвечаешь за его сохранность. Иначе Варту не преодолеем.

Заговорили наши пушки. Танки стремительно помчались к немецким огневым позициям. Немцы не успели, как говорят, и глазом моргнуть. Загорелась одна, вторая «пантера». Колеса левофлангового орудия полетели в сторону.

От опушки к мосту вела прямая дорога. По ней помчался экипаж танка, в котором сидел старший лейтенант Петухов. За ним — танк Бирюкова. Рота Любивца уже утюжит траншеи, танки Акиншина подминают прислугу орудий.

Хорошо видно, как передняя «тридцатьчетверка» ворвалась на мост. Ее огнем поддерживала батарея 76-миллиметровых пушек. У моста огневую позицию занял танк Бирюкова. Оставили мы здесь для охраны еще два орудия.

На левом берегу — город Буженин. Туда уже ворвались танки первого батальона с десантом на броне. Старший лейтенант Егоров мне радирует: «На улицах баррикады, противник ведет огонь». Ответил ему радиограммой: «Обходите баррикады, быстрее выдвигайтесь на западную окраину».

К обеду город Буженин оказался в наших руках. Немецкие танки, которые уцелели, ушли на северо-запад в сторону Серадза. Искусно проведенный маневр позволил нам избежать лишних потерь, захватить мост через реку Варту, сохранить город от разрушений. В этом бою погиб заместитель начальника оперативного отделения капитан Гаськов, которого мы все очень любили.

В небольшой роще мы остановились на короткий отдых. Люди заметно устали, но виду не подавали. Собравшись в кружок, они вели задушевные разговоры, курили, угощали друг друга трофейным шоколадом.

И не только люди — машины устали. Черные, покрытые грязью танки и низкорослые самоходки остывали, медленно отдавая тепло окружающему снегу, превращая его в грязь.

А мы в штабе уже прокладывали новый маршрут. И я мысленно видел — весь удар направлен в самое сердце Германии. Пройдет еще день-два, и мы ступим на вражескую территорию, а там недалеко и Берлин. Главное — не терять времени. Пока что наши танки опережают отступающего противника. Фашисты никак не поймут наш замысел. Они не успевают оседать на промежуточных рубежах, в панике мечутся от одной бреши к другой.

Начальник штаба лукаво мне подмигивает:

— Здорово мы сегодня ошарашили немцев.

В открытую дверь автобуса врывается команда «Смирно».

— Лелюшенко к нам приехал, — сказал Богомолов, который стоял у автобуса.

Я пошел навстречу командующему.

— Товарищ генерал, Челябинская бригада, овладев городом Буженин, готовится к новым боям…

Генерал на меня смотрит удивленно.

— Как ты здесь оказался? А где же подполковник Зайцев?

— Понятия не имею. Не встречался.

— Как, он же нам доложил, что его бригада освободила город.

Недоуменно пожимаю плечами. Позже все выяснилось. Утром 61-я Свердловская бригада подошла к Буженину. Подполковник Василий Иванович Зайцев, назначенный вместо погибшего Н. Г. Жукова, поспешил доложить: город взят. Но тут бригада, встретив сильное огневое сопротивление, вынуждена была отойти в северо-западном направлении в лес, где и готовилась для повторного удара. Мы ее опередили, атаковали во фланг, опрокинули гитлеровцев и с ходу овладели городом.

Командующий внимательно выслушал меня, а затем сказал:

— Твоя бригада действует в направлении главного удара. Нами перехвачены немецкие радиограммы. Они ждали прямолинейного развития наступления, а мы им попутали карты, резко меняя направление танкового удара. Теперь готовься идти на Злочев, далее на Лютутув. Фашисты ждут, что мы пойдем на Калиш. А мы пойдем значительно южнее.

Я склонился над картой. Теперь нам предстояло идти на юго-запад, прорваться к Одеру.

Прощаясь, Дмитрий Данилович тепло пожал нам всем руки. Пожелал удачи.

К шести часам вечера бригада с приданными 72-м тяжелым танковым полком, артиллерийским полком, дивизионом «катюш» и саперной ротой устремились на юго-запад. Шел мокрый снег. По единственной полевой дороге танки беспрепятственно подошли к Злочеву. Небольшой немецкий гарнизон сдался без боя.

Потом на Лютутув. Широкое шоссе. Головная походная застава нагоняет немецкий обоз. Офицер Любивец приказывает открыть огонь. Над фашистскими повозками просвистели снаряды. Гитлеровцы, застигнутые врасплох, подняли руки.

Любивец мне радирует:

— Захватил 50 повозок и 80 гитлеровцев из команды фолькштурм. Куда их деть, ума не приложу.

— Оставь автоматчиков для охраны.

Без боя был взят Лютутув. Позади остаются другие города. Движемся на удалении 70—80 километров впереди общевойсковых соединений. На рассвете 21 января выходим к польско-германской границе. Бригада собрана в кулак. Перед нами первый немецкий город Шильдберг. Перед нами — чужая жизнь. На размышления — минуты. Приданный артиллерийский полк немного отстал. Что делать? Ждать артиллерию, упустить время? Нет. На это мы не могли пойти.

Посоветовавшись, решили обеспечить атаку своими силами, огнем танков. Третий батальон я развернул вдоль железнодорожной линии. Рядом заняла огневые позиции минометная рота. Два других батальона с десантом на броне подтянул к виадуку.

— По фашистской нечисти — огонь!

Третий батальон открыл дружный огонь. Два других батальона на больших скоростях ворвались в Шильдберг. Немцы преспокойно спали. Работает почта, телеграф, вокзал. Разукрашены витрины магазинов. Вывеска «Комендатура города». Во дворе красивый черный лимузин «ганомак». К машине подбежал солдат, вскинул автомат.

— Постой, постой, — остановил его зампотех роты старший лейтенант Владимир Седов, — для комбрига пригодится.

Новенький «ганомак» мне безотказно служил до самой Праги.

В городе преобладали чистенькие коттеджи с глухо закрытыми ставнями: немцы не очень хотели встречаться с воинами Советской Армии.

Вот она, Германия! Мы ступили на вражескую землю. Трудно нам пришлось до нее добираться. Но добрались, одолели все препятствия. Одних только рек пришлось форсировать более десяти.

Иду по улице. Немецкая аккуратность видна везде. Узенькие улицы чисто подметены. Город словно вымер. Возле углового магазина толпятся солдаты.

— Что там церемониться, бей-ка витрину, — доносится чей-то голос. — А не то, дай я. — Солдат снимает автомат, хватает его за ствол. Вижу: сейчас ударит прикладом.

— Это что еще такое?

Автоматчик удивленно смотрит на меня. Приказываю солдатам уйти в подразделение.

Политотделу бригады пришлось в те дни много работать. Мы призывали солдат гуманно относиться к немецкому населению. Разъясняли, что за развязывание войны, за все те зверства и грабежи, творимые гитлеровцами на нашей земле, виновны фашистские главари, а не старики и дети, оставшиеся в занятых нами городах и селах. Мы призывали наших солдат и офицеров соблюдать честь и достоинство советского человека.

Снова спидометры танков отсчитывают километры. Танки первого батальона с автоматчиками на броне, шедшие в авангарде, вслед за Пермской бригадой первыми подошли к Одеру. Короткий зимний день 21 января был на исходе. Вот он, Одер! Фашистское командование намерено на этом рубеже задержать наступление советских войск.

В те часы мы не представляли себе всей опасности, таившейся за этой широкой рекой. Западный берег был утыкан железобетонными надолбами, перепоясан траншеями, ходами сообщений. Гитлеровцы на этот рубеж стянули колоссальное количество танков, самоходных орудий, орудий различных систем — от 88-миллиметровых зенитных пушек до дальнобойных орудий, врытых в землю.

Командир корпуса генерал Белов распорядился форсировать реку севернее Штейнау. Саперы начали делать переправу. Лед был оторван от берега метра на два-три, и саперы, по грудь в воде, соединяли лед и берег досками, бревнами.

Ночью началось форсирование реки. На лед ступили стрелки 29-й Унечской мотострелковой бригады. Севернее — на левый берег устремились бойцы 6-го механизированного корпуса нашей армии.

Немцы открыли ураганный огонь. Гулко ударили тяжелые орудия. Но уже ничто не могло остановить наступающие подразделения. Судьба германской реки была предрешена. На левый берег ступили советские солдаты. Русское «ура» прокатилось вдоль многоводной реки. Плацдарм расширился.