УДАР НА БУЧАЧ
УДАР НА БУЧАЧ
Рано утром меня разбудил ординарец.
— Товарищ полковник, к вам офицер.
В наспех оборудованную землянку с трудом протиснулся рослый капитан — связной из штаба корпуса.
— Едва нашел вас, — отряхивая снег с полушубка, сказал офицер.
— Небесная канцелярия подвела, — невесело пошутил я.
Действительно, в те дни после взятия Каменец-Подольского погода нас не баловала. Неожиданно повалил мокрый снег, зачастую подымался сильный буран. Немцы скрытно подбирались к позициям, в яростных атаках пытались расстроить наши боевые порядки.
Нам приходилось туго. Мы не имели достаточного количества танков и артиллерии. Испытывали нехватку в боеприпасах и горючем.
Добровольцы помнят, когда в один из дней неожиданно на полевой дороге появился длинный обоз немцев. Неистовствовала пурга, снег слепил глаза. Мне звонит адъютант старший третьего батальона офицер Злобин.
— Товарищ комбриг, — доносится в трубке его взволнованный голос, — немцев тьма-тьмущая. Обозы, пешие колонны немцев идут напролом.
— Анатолий Терентьевич, не дайте им проскочить.
Навстречу приближавшемуся обозу рванулся шквал свинцового огня. Наперерез противнику устремились «тридцатьчетверки». С огневых позиций заговорили 76-миллиметровые пушки. На головы фашистов посыпались мины. Уже в первые минуты колонна была рассечена надвое, передние повозки, наткнувшись на огневую стену, беспорядочно растекались по полю и увязали в снегу и болоте. Враг попятился назад, но уже было поздно: танки начали сминать хвост. Кольцо сжалось, немцы подняли руки. Богатые трофеи достались нам. Мы пополнили недостающие боеприпасы и продовольствие.
Справа от нашей бригады свердловчане добивали разрозненные немецкие части. Рядом в упорных боях Пермская бригада изматывала потрепанные фашистские подразделения. Наша оборона выстояла, не изломалась. Надежды окруженных вырваться из огненного кольца рухнули.
Настроение хорошее. Радостно на душе от того, что через день-два мы снова пойдем вперед, близок час полного освобождения родной советской земли.
Связной вручает пакет. Читаю депешу. Нашей бригаде приказано преследовать немцев в направлении города Бучач.
Связисты поспешно сматывают телефонный кабель. Снимаются с огневых позиций артиллеристы, минометчики, пехотинцы оставляют наспех оборудованные окопы.
Машины, оставляя глубокие следы на мягкой пахоте, вытягивались в колонну вдоль обочин. На «виллисе» спешу в голову колонны. Навстречу попадается спецкор «Челябинского рабочего» Михаил Львов.
— Едем с нами, Миша, — приглашаю поэта.
— С радостью, Михаил Георгиевич, но сейчас не могу.
— А кто же нам будет помогать трофейные боеприпасы собирать? — шутливо спрашиваю.
Михаил широко улыбается. Мы прощаемся. Этот отважный человек помогал, как мог. И в атаку ходил с мотострелками. И стихи читал разведчикам, и вместе с саперами проходы проделывал в минных полях, и был инициатором сбора трофейного оружия и боеприпасов.
Бригада стремительно движется по шоссе. По сторонам дороги — куча битой немецкой техники. Зияют рваные дыры в хваленых «тиграх», опрокинуты в кювет зенитные пушки, беспомощно застряли в грязи тяжелые грузовики, возле которых уже орудуют сельские жители.
Ночью подразделения бригады заняли исходные позиции. Дороги подсохли, и немцы, подтянув резервы, усиленно сопротивляются. Бригада наносит удары с юга. Из засад бьют фаустники. Порой свинцовый ливень из оборудованных дзотов прижимает солдат к земле. Нелегко челябинцам. Мы несем большие потери.
Впереди — деревня Зелена. Подполковник Баранов испытывающе смотрит на топографическую карту.
— Трудновато нам придется. На пути — высота.
Не скрою, и я с опаской поглядывал на отметку 199,4, обозначающую высоту. Она господствует над прилегающей к деревне местностью. Обойти ее? Не удастся. В мокрых снежных сугробах погубим всю технику. Решили на рассвете атаковать высоту. На опушке леса расположились несколько танков. Подтянули батарею 76-миллиметровых орудий. Роют окопы автоматчики, позади них оборудуют огневые позиции бригадные минометчики.
Час назад в сторону высоты ушли разведчики с группой автоматчиков. От них пока никаких вестей. Саперы соорудили шалаш, и офицеры штаба, зябко кутаясь в полушубки, трудятся над бумагами.
Далеко за полночь. Возвратились разведчики и автоматчики, привели пленного. Нескладно длинный, в короткой шинели, разбитых сапогах, гитлеровец не то от страха, не то от холода дрожит. Он хорошо осведомлен об организации обороны высоты, расположенных на ней огневых средствах и охотно отвечает на все вопросы, задаваемые переводчиком рядовым В. С. Кочемазовым. Пленный называет довольно внушительное число: на высоте окопалось более двухсот солдат, десять орудий, оборудовано более десяти дзотов.
Разведчик гвардии старший сержант А. С. Бабкин.
Пленного увели. Старший сержант А. С. Бабкин что-то не уходит, на лице — непонятная грусть.
— Афанасий Сергеевич, радоваться надо. Видную птицу взяли в плен. А ты нос повесил.
На глазах у отважного разведчика появились слезы.
— Товарища потеряли, автоматчика Исабетинского, моего друга-земляка. Разрывная навылет.
…Вырыли яму и опустили в нее обернутого в плащ-накидку рядового Исабетинского, Троекратные выстрелы разведчиков сливаются с орудийными раскатами и автоматной трескотней. Челябинцы начали штурм высоты.
Штаб снимается с места. Иду возле свежевырытой могилы. На холмике установлена дощечка. Кто-то из солдат химическим карандашом написал:
«Здесь похоронен доброволец Исабетинский, из Челябинска. Погиб 11 апреля 1944 года».
Нас осыпают осколки разорвавшегося снаряда: гитлеровцы открыли ответный огонь. Над головой щелкают разрывные пули. Недалеко от нас упал солдат. К нему бегут санитары…
Постепенно накал атаки начал спадать. Слишком неравны силы. В оврагах залегли автоматчики, за бугорками укрылись танки. Перестрелка не утихает. Нам неожиданно повезло. На полевой дороге появилась «катюша».
— Выручай, браток, — обратился я к вышедшему из кабины офицеру. — Люди под огнем гибнут, ударь-ка по высоте.
— Минуточку, — отвечает капитан.
Следуют короткие команды. Грохот взрыва. Дым, пламя. Огненные языки потянулись к высоте, а вскоре бригада без особого труда ворвалась в деревню и почти полностью пленила фашистский гарнизон.
На утро меня вызвали в штаб корпуса, а к обеду мы возвращались в бригаду. На заднем сиденье дремали два автоматчика. «Виллис» с трудом переваливал заболоченные лощины. Впереди появилась машина. Подъезжаем. Вижу — «студебеккер» нашей бригады. У пушки с разведенными станинами солдаты. В одном из них без труда узнаю старшего сержанта Левшунова. Он, вытирая паклей масляные руки, неторопливо рассказывает о только что прошедшем бое.
Расставленные вдоль дороги «пантеры» помешали с ходу пробиться вперед. Однако устоять под напором челябинцев не смогли.
— Глядите, вон некоторые из них навсегда остались на поле украинском.
На краю неубранного кукурузного поля еще чадили две «пантеры».
— И нам досталось маленько. Осколком порван шток накатника. Что делать — ума не приложу.
В нескольких метрах от дороги расположился медсанвзвод. Раненых немного — человек семь-восемь. Медики им уже успели сделать перевязки. Я подзываю к себе Петра Андреевича Левшунова.
— Бери раненых и езжай на своем «студебеккере» в госпиталь. Там где-то корпусные склады. Возьмешь запчасти для пушки и боеприпасы. И назад в бригаду.
— Есть, товарищ полковник!
Наш «виллис» катит дальше. Где-то недалеко идет стрельба. Дорога взбегает на бугорок. Слева от нас показывается какая-то машина. Она быстро приближается к нам. Останавливаемся. Вскидываю бинокль. Своя или чужая — не поймешь. На кузов накинут тент.
Вроде бы «шеврале». Метрах в сорока от нас грузовик остановился, и на землю спрыгнули несколько автоматчиков. Дружные автоматные очереди вспороли тишину. Я плюхнулся в небольшую воронку и в сторону машины бросил «лимонку». На землю упали убитые фашисты, загорелась машина. Два оставшихся в живых гитлеровца подняли руки.
Вечером мы нагнали подразделения бригады.
Утром снова бой. Перед обедом меня разыскал Левшунов. Старший сержант едва передвигался. Короткая, не по росту шинель с оборванной полой была изрешечена осколками. Понурив голову, он сказал:
— Не выполнил ваш приказ, товарищ комбриг. Судите.
— Докладывай, что случилось.
Из беседы с Петром Андреевичем выяснилось вот что. В госпиталь они доехали благополучно, а возвращаясь назад, попали под бомбежку. Загорелась груженная боеприпасами машина, осколками ранило Колосаева и Виноградова, оторвало ногу Уфимцеву, убит Мартынец.
Старший сержант, рискуя жизнью, оттащил раненых в безопасное место, оказал им первую медицинскую помощь, а затем на попутной санитарной машине отправил друзей в тыл.
Командир орудия умолк.
— Благодарить тебя надо, Андреевич, людям жизнь спас, — и я крепко пожал руку отважному воину.
Обоюдные атаки продолжались еще несколько дней. Немецкая авиация почти ежедневно наносила удары по частям бригады, по другим соединениям. Но безуспешно.
На Подольщине бесславно закончили свое существование многие части из группировки армий «Юг».
По раскисшим дорогам брели пленные. А мы торжествовали: над Советской Подольщиной взвились красные флаги.
В один из дней нашей бригаде были переданы все уцелевшие танки армии. Мой заместитель по технической части майор Дуэль недовольно бурчит:
— Металлолом челябинцам передали.
Успокаиваю заместителя:
— Подлатаем, товарищ Дуэль, — а у самого на душе кошки скребут. «Тридцатьчетверки» сильно поизносились. У многих из них моторесурсы на исходе. Им бы в пору в капитальный ремонт.
Ночью занимаем оборону северо-западнее города Коломыя.
С трудом разыскал командира стрелкового полка. Его командный пункт расположился в сосновом бору. В землянке, уже хорошо обжитой, мне навстречу поднялся рослый полковник. Оглаживая редкие усы, он настороженно осмотрел меня, на секунду задержал взгляд на танковых эмблемах:
— Вы из штаба армии?
— Никак нет, моя бригада прибыла вас сменять.
— Легки на помине. Рады вас приветствовать, — и полковник крепко пожал мне руку. — Мы тут с начальником штаба только что вели об этом речь. Из штаба армии шифровку вчера получили. — Полковник позвал к себе ординарца:
— Петро, у нас гости, готовь стол.
Солдат проворно бросился в угол, из-под деревянного топчана извлек несколько консервных банок. На столе, покрытом небольшим обрывком фронтовой газеты, появился зеленый лук, редиска, куски толстого украинского сала.
От обилия яств заныло в животе (завтракал часов двенадцать тому назад на марше). Поесть соблазн был велик, но наступал вечер, и мне хотелось быстрее познакомиться и принять участок обороны. Пытаюсь отказаться от ужина. Полковник категорически мотает головой. Перекусили наспех.
«Виллис» петляет по лесной дороге. Из-за кустов выходит солдат:
— Дальше ехать нельзя.
Мы отправляемся пешком. На опушке леса окопалась пехота. Редкие цепи глубоко зарылись в землю.
— Это наше хозяйство, принимайте, — сказал полковник.
На утро стрелковый полк был отведен в тыл. Бригада заняла оборону на широком фронте, и танкисты сразу же приступили к ремонту машин.
Впереди — небольшая речушка. Мы с майором Дуэль шагаем по передовой. Под ногами валяются стреляные винтовочные гильзы, рваные обрывки солдатской газеты, консервные банки. Почти пустуют окопы, траншеи, хода сообщений. Их начинают обживать мотострелки батальона капитана Приходько, которых осталось немного. Ждем пополнение изо дня на день. А пока что надеемся на свои силы. Да и вряд ли немец рискнет форсировать реку.
Мелколесье сбегает к реке. Хорошо виден противоположный берег, а далее все скрывается в туманной дымке.
— Товарищ полковник, — негромко останавливает меня солдат. — В полный рост ходить небезопасно. Фашист временами постреливает.
В рослом пулеметчике узнал коммуниста рядового Пяткина. Храбрый солдат, отважный. Своим огнем он немало уничтожил немцев. При отражении только одной контратаки в селе Романувке уничтожил не менее двадцати гитлеровцев.
— А где командир роты?
— Только был здесь.
— Слушаю вас, товарищ комбриг, — словно из-под земли появился старший лейтенант Сидоров.
— Что известно о противнике?
Из полевой сумки офицер извлекает топокарту. На ней уже десятки пометок в районе обороны немцев.
— Откуда данные?
— Со слов сменившегося командира роты.
— Уверены вы в их точности?
— Будем уточнять. Уже выставлены наблюдатели. Рядовой Пяткин на рассвете засек пулемет. Вот его расположение. Совпадает с данными нашего предшественника.
— Добро, действуйте. Кстати, рядового Пяткина не забудьте тоже представить к награде, — посоветовал я командиру роты.
— Не забудем, товарищ полковник, — расплываясь в широкой улыбке, ответил старший лейтенант. — Такие достойны.
Пробираемся по низкорослому сосняку, выходим на поляну. За небольшим бугорком укрылась «тридцатьчетверка». Издалека на башне видна надпись «Гвардия». У разбитой гусеницы хлопочет Федор Сурков.
— Чиним, товарищ комбриг, — пальцы поизносились. — Старший сержант поспешно сплюнул папиросу, каблуком ботинка вдавил ее в мокрый песок. — К обеду с гусеницами покончим. Потом к мотору доберемся. Хочу, чтобы у меня она до Берлина дотянула.
Он испытующе смотрит на меня и, словно пытаясь меня убедить, авторитетно заявляет:
— Дотянет, товарищ комбриг!
Федор Сурков — храбрый танкист. За год тяжелых боев он возмужал, приобрел опыт. Еще на Орловско-Курской дуге коммунист Сурков отличился в боях. Ни разу он не дрогнул перед гитлеровцами и в боях за освобождение Правобережной Украины.
— А об охранении и позабыл, — упрекнул я танкиста.
— Все предусмотрено.
Из командирского люка высунулся стрелок-радист старшина Александр Марченко:
— Я во все глаза смотрю, товарищ полковник.
Подошел старший лейтенант Акиншин. Командир роты выглядел усталым. Мы тепло поздоровались.
— Технику приводим в божеский вид, — доложил он мне. — Ремонтников бы сюда.
— Пришлем.
— И боеприпасов подбросьте.
— Дадим. Через день-два.
Ремонт техники шел полным ходом. Но где бы мы ни появлялись с майором Дуэль, у нас настойчиво просили запчасти, горючее, боеприпасы. А где их взять? Пока обходились тем, что сами кое-что делали в ремонтном подразделении капитана Дирипенко.
Лишь к вечеру я возвратился в штаб. В приземистой землянке трудились офицеры штаба. Им было не до сна и не до отдыха. Они уже планировали учебные занятия, кратковременные сборы офицеров и сержантов, уточняли вопросы взаимодействия в обороне, организовывали сбор данных о противнике.
Из подразделений уже начали поступать наградные листы. Просматриваю некоторые из них. Читаю:
«Левшунов Петр Андреевич. Командир противотанкового орудия…»
Нелегко сложилась судьба этого воина. Он потерял двух сыновей. Василий погиб под Москвой, а Прокопий — в районе Курска. Отец был убит горем, но не пал духом. В боях он показал себя храбрейшим человеком.
Еще один наградной лист.
«Рядовой Чижов П. А., водитель. Представляется к ордену Красной Звезды».
В распутицу, в самое трудное время, рискуя жизнью, он доставлял нам боеприпасы. Наградных листов уже много. Представлены к награде офицеры Кулешов, Акиншин, Пупков, Коротеев, солдаты и сержанты Сурков, Марченко, Веселовский и другие. Читая наградные листы, я словно вновь пережил те бои, в которых участвовала бригада в марте и апреле 1944 года на Правобережной Украине. Взволнованный, вышел на улицу. Было необычно тихо, лишь где-то в ночном небе гудел немецкий самолет-разведчик. Закурил, пряча папиросу в рукав, присел на пень. Минут через десять собрался уходить. Со стороны противника донесся свист, и в тот же миг у моих ног упал снаряд. Упал и… не разорвался. Посчастливилось. Утром саперы извлекли его из земли.
В те дни в бригаду начало прибывать пополнение, в основном из ранее оккупированных немцами сел и городов. Люди не были обучены военному делу. Штаб разработал учебный план занятий. Поочередно батальоны отводили в тыл и учили личный состав вести огонь из автоматов, пушек, пулеметов.
Политработники Денисов, Курманалин, Карамышев, Шлыков, Яковлев и другие усилили агитационную работу. В групповых и индивидуальных беседах политотдельцы повседневно разъясняли воинам политику нашей партии, благородные цели и справедливый характер Великой Отечественной войны советского народа против немецко-фашистских захватчиков, конкретные задачи личного состава.
Политотдел выпустил несколько фотоплакатов, которые были посвящены коммунистам автоматчику Пяткину, танкисту Суркову, артиллеристу Левшунову и другим. Политотдел корпуса обратился к воинам-новичкам со специальной листовкой. В ней были такие строки:
«Товарищи красноармейцы! Вы и ваши близкие пережили все ужасы гитлеровского ига, много дней страдали под сапогом фашистов. Это они, немецкие грабители, разрушили и сожгли твой дом, угнали в проклятую Германию твою сестру или любимую. Отомсти врагу. Будь храбр в бою, не дай немцу унести ноги с родной Украины!»
Перед молодыми солдатами часто выступали бывалые воины. Коммунист Сурков поделился опытом вождения машины в бою, автоматчик Василевский — как надо применять оружие в бою.
Политотдел заботился об учебе агитаторов, о их политическом образовании. С ними были проведены однодневные сборы. Перед агитаторами выступали опытные политработники.
Были проведены семинары комсоргов и парторгов рот, с молодыми коммунистами велось изучение Устава партии. По инициативе политотдела были подготовлены письма родителям воинов, награжденных орденами и медалями. Письма зачитывались перед строем.
Серьезное значение штаб придавал учебе офицерского и сержантского состава. Штаб разработал и провел занятия с офицерами по темам: «Усиленная танковая рота в наступлении», «Ведение боевых действий в лесистой местности» и «Бой в горах и населенных пунктах».
С младшими командирами проводились инструкторско-методические занятия по темам: «Атака переднего края», «Отделение в ночном поиске и засаде», «Бой в населенном пункте».
Немцы нас порой беспокоили. Над нашими позициями часто появлялась авиация. Воины из нового пополнения держались стойко. Но были и такие… Со стороны немцев раздались хлопки минометных выстрелов. Через минуты две в районе обороны мотострелкового батальона начали рваться мины. Один из солдат выскочил из траншеи и пытался бежать в тыл. Его кто-то удержал.
— И чего ты, Яковенко, испугался, — донесся до меня чей-то голос. — Гляди, рядом с тобой пулеметчик Пяткин. Так он, брат, от самой Москвы в боях и не дрогнул ни разу. Тебя сейчас могло убить. А в траншее надежнее.
Подошел к бойцам. Облокотившись на бруствер, возле автоматчика стоял белобрысый лейтенант. Что-то не узнаю, кто он.
Заметив меня, лейтенант вытянулся в струнку. На нем ладно лежало новенькое обмундирование, сбитую фигуру плотно обхватывала кожаная портупея.
— Лейтенант Белоусов?
— Так точно!
Этот офицер прибыл к нам несколько дней тому назад на должность парторга мотострелкового батальона. Сам он из Златоуста. Работал старшим мастером в ремесленном училище № 4. В мае 1943 года поступил в военно-политическое училище. По его окончании добился, чтобы его направили в нашу бригаду.
— Что у вас тут?
Солдат растерянно смотрит на меня, виновато переминается с ноги на ногу:
— Як гаркнуло, и мэни стало страшновато.
— Запомните, у страха глаза велики. В нашей бригаде трусов не было.
Я попросил парторга помочь солдату преодолеть робость.
Возвращаюсь на командный пункт. В лесу дымит солдатская кухня.
— Заверни-ка к тыловикам, — приказываю водителю.
«Виллис» резко останавливается.
На подготовку к последующим боям времени было мало. Отделения, экипажи и расчеты продолжали пополняться воинами. Каждая свободная минута использовалась для учебы.
В землянках, в окопах проходили партийные и комсомольские собрания. Беспрерывно заседала партийная комиссия. Желающих идти в бой коммунистами было очень много.