ПЕРВАЯ СХВАТКА С ВРАГОМ
ПЕРВАЯ СХВАТКА С ВРАГОМ
Штаб 30-го Уральского добровольческого танкового корпуса расположился на небольшой высотке, поросшей молодым сосняком. Я вошел в землянку. И когда только саперы успели соорудить такую махину? Землянка была оборудована в несколько накатов бревен. В ней было просторно, уютно. При свете коптилки офицеры штаба отрабатывали карты.
— Присаживайся, Фомичев, — пригласил меня полковник Еремеев. — Давай-ка уточним, где твои челябинцы расположились.
Красным карандашом на карте я обвел район.
— Это нам и без тебя известно. Нам надо знать конкретно, где ты расположил танкистов, автоматчиков, свою артиллерию, тылы. Вплоть до огневой позиции каждого танка, — сказал начальник штаба.
В это время сзади раздались чьи-то шаги. Я оглянулся. В землянку в сопровождении нескольких старших офицеров вошел комкор генерал Г. С. Родин.
— Ну что, повидался с родными? — спросил он.
— Так точно.
— Вот и хорошо. Теперь будем воевать, — весело проговорил Родин.
В штабе засиделся до глубокой ночи. В район расположения бригады ехали буквально на ощупь. Нередко наш «виллис» прижимали к соснам тяжелые танки, артиллерия. Зло фыркали испуганные лошади, взад и вперед сновали машины, обозы.
До штабного автобуса осталось каких-нибудь метров триста-четыреста. И вдруг на перекрестке дорогу преградил офицер-регулировщик:
— Придется немного подождать, пока пройдет наша артбригада.
Из-за поворота показались машины, тягачи, орудия. Попытались найти объезд, не вышло. Виктор загнал «виллис» в кусты, и мы добрый час просидели. Забрезжил рассвет, когда мы доехали домой. Но не успел я вздремнуть, как меня разбудил сильный стук в дверь.
— Вас вызывают к телефону.
Трубка басовито пророкотала:
— Говорит Еремеев, сегодня в 13.00 быть у генерала Родина.
Спать не хотелось, и я решил заглянуть в политотдел. Но, кроме инструктора по партучету, все находились в подразделениях.
В эти дни во всех ротах прошли партийные и комсомольские собрания, на многих из которых докладчиками были руководящие офицеры штаба, политотдела. Подполковник Богомолов провел семинар парторгов рот и батальонов, а также секретарей комсомольских организаций.
Работники политотдела были желанными гостями в подразделениях, помогали секретарям партийных и комсомольских организаций более вдумчиво вести партийно-политическую работу.
Небезынтересно вспомнить и тематику политинформаций. Вот наименования некоторых из них: «В бою будь храбрым, смелым и находчивым», «Кто поведет тебя в бой?», «Сила воина — в оружии», «Что сообщило Совинформбюро». В бригаде ежедневно проводилась большая воспитательная работа, личному составу разъясняли справедливый характер Великой Отечественной войны, воспитывали гордость за наше оружие, за достигнутые успехи в первый период летней кампании 1943 года.
Напряженно работала и партийная комиссия. Желающих вступить в партию было много. Люди хотели идти в бой коммунистами.
…Утро выдалось прохладным, однако день обещал быть хорошим. Я медленно брел к автобусу, кутаясь в тужурку. Из раздумья меня вывели громкие голоса: у автобуса шла какая-то возня, кто-то требовал «самого начальника».
— Вот и наш командир, — сказал офицер штаба капитан И. П. Гаськов.
Мне навстречу шагнул мальчишка лет десяти-одиннадцати. Он выглядел изможденным, на худых плечах висела изорванная рубашонка, глаза настороженно бегали по сторонам.
Паренька задержали на территории расположения бригады. Он назвался местным жителем, родителей немцы расстреляли, и мальчик решил за это мстить фашистам. Его просьба сводилась к одному: зачислить в «солдаты».
Жалко было смотреть на этого паренька. Уж больно худ он был. Я пригласил его в автобус.
— Зовут-то как тебя, сынок?
— Толей, а фамилия моя Якишев.
— Откуда будешь?
— Из Литвиновки, Арсеньевского района.
— А я из Белева. Земляки, значит?
Мальчик оживился:
— Так это рядом. До Белева от нас рукой подать.
Я не знал, что же делать с парнем. Зачислить в бригаду? Впереди бои, всякое может случиться. Да и в школу парню надо.
— Покормите паренька и отправьте домой, — распорядился я.
Толя Якишев в слезы, он начал просить, чтобы его оставили в бригаде.
— Вы не думайте, что я такой маленький. Я все могу.
Пришлось просьбу хлопца удовлетворить, и он был зачислен в медсанвзвод бригады. Но до конца войны везде представлялся «адъютантом» комбрига.
Начальник политотдела гвардии подполковник М. Богомолов и парторг роты гвардии старший лейтенант А. Сидельников.
Сразу же после обеда я выехал в штаб корпуса, а оттуда на передовой наблюдательный пункт. Мы скрыто выдвинулись на небольшую высотку. У расставленных стереотруб хлопотали штабные офицеры. Лежащая впереди местность просматривалась хорошо. Я прильнул к стереотрубе. В поле зрения оказался небольшой отрезок переднего края расположения немцев. Видно было, как фашисты сновали по траншеям. Слева от нас, километрах в семи-восьми, шел сильный бой. Четко было слышно, как рвались снаряды, ухали мины, то и дело доносилась пулеметная дробь.
27 июля ровно в 16 часов 30 минут комкор генерал Родин отдал боевой приказ. Он кратко сводился к следующему.
Нашему 30-му добровольческому танковому корпусу ставилась задача: наступать по двум направлениям. 243-й Пермской танковой бригаде во взаимодействии с 30-й мотострелковой бригадой и с приданной артиллерией с рубежа Рылово — Лунево атаковать противника в направлении Войково, Сурыпово, Рожково и с ходу форсировать реку Нугрь.
Левее должны были наступать танкисты 197-й Свердловской танковой бригады в направлении Однощекино — Масальское. Перед нашей 244-й Челябинской танковой бригадой (она находилась в резерве командующего армией) поставлена задача быть готовой развить успех Пермской и Свердловской бригад.
В дальнейшем наш корпус должен был прорваться к Волхову и освободить его, затем выйти в район станции Нарышкино и перерезать железную дорогу Орел — Брянск.
Задача не из легких. Хотя фронт наступления нашего корпуса и был небольшим, прорвать оборону немцев представляло большую трудность. Район боев проходил по пересеченной местности. Здесь много речек, местами — заболоченные участки. К тому же, немцы возводили оборону в течение длительного времени. Они глубоко врылись в землю, построили немало различных дерево-земляных сооружений, обеспечили оборону многими огневыми точками. Из разведданных стало известно, что в среднем на каждый километр фронта в обороне немцев имелось 10 танков, 10—15 противотанковых орудий, 10 минометов, много станковых и ручных пулеметов.
К вечеру я возвратился в бригаду. Напряженно работал штаб. Подполковник Кременецкий, офицеры Пшеничнер, Гаськов и другие быстро нанесли обстановку, отработали карту.
Ночью мы тронулись в путь. Наша бригада продвинулась к фронту на пять-семь километров. Темная прохладная ночь окутала землю, танки скачками передвигались от рубежа к рубежу. Было очень трудно ориентироваться, и я не отрывался от карты.
Неожиданно бой утих, лишь изредка тишину нарушали короткие пулеметные очереди. Где-то слева иногда раздавались гулкие орудийные раскаты. На участке наступления 243-й Пермской бригады прекратилась перестрелка, пушечные выстрелы. Неясность обстановки вынудила меня приостановить движение бригады. И связь почему-то прервалась с Пермской бригадой.
Командир моего экипажа лейтенант Василий Лычков как ни старался установить связь, не смог, В эфире на этой волне работали несколько мощных радиостанций, стоял сплошной писк, шум, доносилась русская и немецкая речь. Кто-то спешно просил помощи артиллерией, другой голос беспрерывно передавал кодовые знаки.
По моему приказу танки рассредоточились на опушке леса, на перекрестках были установлены 76-миллиметровые орудия батареи старшего лейтенанта Шабашова. Прикрыты танкоопасные направления, предусмотрены меры на случай прорыва танков противника. Огневые позиции заняли минометчики, зенитчики.
Бригада начала зарываться в землю, производить маскировочные работы. Я чувствовал, что пермякам, видимо, не удалось с ходу прорвать первую полосу обороны и они сейчас готовятся к повторной атаке. И не ошибся. Как впоследствии выяснилось, первый успех бригады не был вовремя поддержан и закреплен главными силами корпуса из-за отсутствия четкой связи и тесного взаимодействия. С большим трудом пермяки быстро форсировали реку Орс в районе деревни Рылово. Фашисты попытались сбить смельчаков с плацдарма. Они обрушили на наступающих массированный артиллерийский огонь, подвергли бомбежке с воздуха. В тяжелом положении оказались танковые батальоны майора Чижова и капитана Андреева. Однако беспрерывные контратаки не имели успеха. Добровольцы стойко обороняли свой рубеж.
К утру мне удалось связаться с командиром 243-й Пермской танковой бригады подполковником Приходько и установить начертание нашего переднего края. К этому времени все танки Пермской бригады были переправлены в боевые порядки. За ночь разведчики прощупали оборону противника, вскрыли расположение огневых точек. Приданный бригаде самоходно-артиллерийский полк также произвел перегруппировку сил и средств.
28 июля в 10.00 мощный залп «катюш» потряс воздух. Реактивные батареи обрушили шквал огня на укрепления врага. Оборону противника начала бомбить наша авиация. Началась артиллерийская и авиационная подготовка атаки. Хорошо работали славные соколы!
Вперед стремились танки и пехота Пермской бригады. Противник, несмотря на огромные потери, оказывал сильное сопротивление. Бой длился несколько часов. Храбро дрались уральцы. Однако продвинуться вперед удалось немного.
На дороге появились раненые. Мы принялись расспрашивать о жизни на плацдарме. Пожилой солдат откровенно ответил:
— Цепляется гад за каждый кустик. Туго нашим приходится.
Да, действительно, пробить брешь в сильно эшелонированной обороне было нелегко. А тут еще прошли проливные дожди. Поймы рек превратились в сплошное месиво, земля раскисла, и для танков и артиллерии создались дополнительные трудности.
К вечеру снова разгорелся бой. После повторной артиллерийской подготовки добровольцы смело атаковали фашистов, и враг дрогнул.
«Стало быть, скоро и нам в бой», — думал я, нанося на карту поступившие данные с переднего края.
— Пленных ведут, — прервал мои размышления лейтенант Лычков.
По дороге понуро брели фашисты. На них топорщилось грязное обмундирование, густая щетина покрыла лица.
Помню, в первые дни войны в районе Львова мы взяли в плен ефрейтора. Он держался надменно, высокомерно. А эти лопочут: «Гитлер капут, Германия капут».
— Вот они, хваленые воины, — не сдержался механик-водитель сержант Мурашов. — Противно даже смотреть, — и он сплюнул на землю. — Скорее бы в бой.
Сержант Мурашов работал раньше на Челябинском тракторном заводе. Не менее десяти заявлений написал с просьбой отправить его на фронт. Стал добровольцем. Я был уверен: такой не дрогнет перед трудностями.
В тот вечер мы с начальником штаба подполковником Кременецким обошли многие экипажи, расчеты, отделения. Люди от чистого сердца говорили:
— И чего это мы застыли на месте. Землякам-пермякам и свердловчанам туго приходится, а мы ждем у моря погоды.
— После прорыва второй полосы наша бригада будет развивать успех, — говорил я добровольцам.
— Надо бы нас было в первый эшелон, — заметил боец невысокого роста.
Я подошел к солдату. Он четко отрапортовал:
— Младший сержант Бородин, командир саперного отделения.
— Товарищ Бородин, а как люди у вас настроены?
— По-боевому, товарищ подполковник. Вот они, — и младший сержант представил своих подчиненных.
Мне приятно было поговорить с саперами.
— Не дрогнем, — в один голос заверяли они.
29 июля передовые части корпуса продвинулись вперед на несколько километров и подошли к реке Нугрь. Вечером при поддержке корпусной и приданной артиллерии воины-добровольцы Пермской и Свердловской бригад начали форсировать водную преграду. А на рассвете 30 июля овладели деревней Барилово.
К обеду подразделения Челябинской бригады незаметно сосредоточились восточнее деревни Барилово. Как мы ни пытались замаскировать танки, авиация противника все же нас обнаружила. По району расположения челябинцев-добровольцев фашисты произвели кратковременный артиллерийский налет. Тяжелые снаряды особого вреда не причинили. Спустя несколько минут в воздухе появилось несколько «юнкерсов-88». Невдалеке от нас находилось две или три батареи зенитчиков из корпусного зенитного полка. Фашистских стервятников они встретили сильным заградительным огнем. «Юнкерсы» беспорядочно сбросили бомбы и поспешили удалиться.
В 15.00 на командный пункт бригады приехал командир корпуса генерал-лейтенант Г. С. Родин, он передал мне приказ командующего 4-й танковой армии — бригада из резерва командарма переходит в распоряжение комкора. Генерал информировал меня, что 197-я и 243-я танковые бригады прорвали оборону немцев южнее деревни Барилово и развивают наступление на юг.
— Ваша задача, — продолжал генерал, — войти в прорыв и развить успех передовых частей корпуса в направлении населенного пункта Злынь. Батальон автоматчиков посадить десантом на танки.
Через полчаса подразделения бригады снялись с места. По-прежнему моросил дождь. Боевые машины с трудом преодолевали небольшие овраги, лощины. Генерал Родин по рации беспрерывно торопил:
— Увеличьте скорость, быстрее выходите на исходные позиции для атаки.
Комбриг гвардии подполковник М. Г. Фомичев проверяет готовность экипажей к бою.
Деревне Барилово просто повезло. Отступая, гитлеровцы не успели сжечь дома, и большинство из них уцелело. Всюду были видны следы только что прошедшего боя. Валялись трупы немцев, дымилась подбитая вражеская техника, с поднятыми вверх стволами в огородах остались исковерканные зенитные орудия. Густая система траншей, окопов, ходов сообщений опоясывала деревню. Возле домов нередко встречались и дзоты. Фашисты рассчитывали надолго здесь задержаться. Не вышло!
На южной окраине деревни танки начали разворачиваться в боевой порядок. Противник тотчас же встретил нас сильным заградительным огнем. Огонь открыли закопанные штурмовые орудия «фердинанд». Резко ударили укрытые тяжелые танки «T-VI» — «тигры».
Ясно было, что оборона немцев не прорвана. По рации связался с командиром первого танкового батальона майором Степановым. Майор сообщил, что атаковать немцев без артиллерийского и авиационного обеспечения невозможно. Огонь со стороны противника очень высокой плотности.
— Зря погубим людей, — заключил комбат.
Танки первого батальона приняли боевой порядок на южной окраине Барилово. Гитлеровцы усилили стрельбу, каждый метр земли оказался под огнем врага.
Справа неожиданно открыли огонь минометные батареи, ударили немецкие противотанковые орудия. Рядом с моим танком непрерывно вырастали черные клубы дыма. С воем пролетали снаряды, рвались мины.
— Вперед нельзя продвигаться, есть потери, — доложил майор Степанов. — Дайте артогня.
Связываюсь с командиром 197-й Свердловской бригады. Полковник Доценко сообщил, что бригада понесла большие потери и за день почти не продвинулись вперед.
По замыслу комкора наша бригада уже должна перевалить небольшие высотки за Барилово, а мы еще топчемся на месте. Мне становится не по себе. Подчиненные просят артиллерийского огня, а у меня под рукой лишь рота 82-миллиметровых минометов и батарея 76-миллиметровых пушек.
Выскакиваю из танка, взбираюсь на чердак уцелевшего дома. Хочется получше рассмотреть оборону противника. Вскинул бинокль. Со стороны немцев огонь не утихал. На участке не более чем в 500 метров оказалось много закопанных танков, штурмовых орудий. Из-за высоты огонь вели тяжелые минометы. Подступы к переднему краю оказались плотно заминированными. Вряд ли удастся с ходу прорвать немецкую оборону.
— «Юнкерсы», товарищ подполковник, — крикнул сопровождавший меня лейтенант В. Лычков, и в ту же секунду откуда-то из-за леса ударили наши зенитки. Но «юнкерсы», кажется, не обращали внимания на огонь зенитных орудий. Они стройно летели на север.
— Глядите, товарищ комбриг, вон за ними еще одна группа! — воскликнул Вася Лычков. — Ей-ей, нас будут бомбить.
Немецкие самолеты тем временем сделали разворот и с включенными сиренами обрушились на боевые порядки бригады. Я видел, как мотострелки проворно оставили броню танков и рассыпались по ржаному полю. От взрывов содрогалась земля, загорелись некоторые постройки. Рядом дружно застрочили пулеметы, и я догадался, что это челябинцы открыли огонь по воздушным пиратам.
Вдруг на меня кто-то навалился:
— Ложитесь!
Раздался оглушительный грохот, взрывная волна отбросила нас с Лычковым в сторону и тотчас рухнул дом. Я с трудом выкарабкался из-под обломков, ко мне подбежал окровавленный Лычков.
— Что, ранен?
— Никак нет, просто поцарапало, товарищ подполковник.
— Тогда вызывай сюда машину с радиостанцией.
Крайняя тяжелая обстановка заставила меня связаться с комкором. Оглушенный взрывом, я с трудом добрался до танка, расположенного в воронке, образовавшейся от разрыва тонной бомбы. Мимо меня по огороду санитарки Маша Бахрак и Лида Петухова кого-то несли на носилках. Я остановил девушек, приподнял покрывало:
— Ранен?
— Так точно, в грудь, — с трудом проговорил боец.
Лицо раненого показалось мне знакомым. Это не тот ли лейтенант из второго батальона, чей танк на учениях первым ворвался на фланг? Кажется, он.
— Лейтенант Пеху?
— Он самый, товарищ комбриг, — тихо проговорил офицер. — Жаль, рановато. Вылечусь и снова к челябинцам.
Я крепко пожал раненому руку, тепло попрощался:
— Выздоравливай, товарищ Пеху, ждем тебя. У Днепра и даже раньше.
Впоследствии выяснилось, что танк лейтенанта одним из первых вышел на окраину деревни Барилово, занятой свердловчанами, и с ходу устремился на вражеские позиции. Горячий по натуре, лейтенант скорее рвался в бой. Немцы обнаружили танк, и открыли по нему огонь. Лейтенант приказал механику-водителю сержанту Сотникову увеличить скорость. Фашистские снаряды рвались рядом, но цели не достигли. И вдруг случилось непредвиденное: «тридцатьчетверка» подорвалась на мине.
— Не робей, ребята, — подбадривал членов экипажа лейтенант. — Сейчас залатаем гусеницу и вперед.
Танкисты живо принялись за дело и уже успели натянуть гусеницу, когда попали под сильную бомбежку. Осколки снаряда оборвали жизнь стрелка-радиста, а один из них ранил лейтенанта Пеху.
В тыл прошло еще несколько раненых солдат. «Может быть, и убитые уже есть, — подумал я, — а бригада еще не вступила в бой».
Подъехала рация. Начальник радиостанции старший сержант Виктор Колчин доложил: связь со штабом корпуса есть. Я попросил к микрофону генерала Г. С. Родина, доложил обстановку и, конечно, не сдержался и сказал, что меня неправильно ориентировали, никакого прорыва нет. Я просил комкора отменить приказ о вводе бригады в так называемый прорыв, зря не губить людей, помочь нам артиллерией и авиацией.
Генерал приказал остановиться на достигнутом рубеже.
Солнце скрылось за горизонтом, наступил вечер. Пошел проливной дождь. Противник прекратил стрельбу. Я отдал распоряжение: личному составу бригады пока зарыться в землю. Люди приступили к инженерным работам.