В ОГНЕВОМ КОЛЬЦЕ

В ОГНЕВОМ КОЛЬЦЕ

13 марта день выдался солнечным, погожим. Снег окончательно растаял, превратившись в непролазные лужи. К штабному домику прилегал небольшой сад, от которого по существу осталось лишь название. Уцелело совсем немного деревьев, безжалостно иссеченных осколками и пулями. Всюду глубокие следы гусениц немецких танков. Стреляные гильзы.

Легкий ветерок колышет почерневшие ветки яблони. Мы только что схоронили под троекратный винтовочный залп павших в боях наших товарищей. Щемит сердце, горечь утраты болью отозвалась в душе. Спите, друзья, мы отомстим за вас. Ваши имена мы будем помнить в длительных походах, жарких атаках, жестоких боях.

Из раздумья выводит голос подполковника Я. М. Баранова:

— К нам жалуют гости.

— Кто это?

— Новый командарм генерал-лейтенант Лелюшенко. Только что позвонили из штаба корпуса.

Не успел привести себя в порядок, как у штабного домика остановилось несколько «виллисов». Из первого вышел генерал Дмитрий Данилович Лелюшенко. Его только что назначили вместо генерала В. М. Баданова. Мы до сих пор лично не были знакомы, но о Лелюшенко я уже много слышал. Знал, что в суровую зиму 1941-го соединение под его командованием грудью стояло за столицу, а потом гнало немцев на запад. Имя генерала часто мелькало в сводках Совинформбюро и в приказах Главнокомандующего.

— Это и есть Фомичев, — пожимая мне руку, говорит генерал. — Воюешь-то ты неплохо, а чем людей кормишь?

Мы подошли к группе танкистов. На разостланной плащ-накидке гора консервных банок: мясные, овощные, ягодные. Бутылки со шнапсом, куча нарезанного хлеба.

Челябинцы повскакивали со своих мест.

— Видно, неплохо питаются люди, — глядя на плащ-накидку, заметил генерал.

— Не жалуемся, — ответил рыжеусый солдат.

— Это наш новый командарм, — сообщил я воинам.

— Вот и хорошо. За ваше здоровье и новое назначение, товарищ командующий, — и рыжеусый танкист протянул генералу солдатскую кружку.

— Разве что так, — улыбнулся Дмитрий Данилович.

Только сейчас среди прибывших я увидел генерала Е. Е. Белова, заместителя командующего армией, и поспешил с ним поздороваться.

— Ваш новый комкор, — уведомил нас Д. Д. Лелюшенко. — Прошу, как говорят, любить и жаловать. Евтихий Емельянович Белов.

Я знал о новом комкоре много. Сын батрака из села Чуровичей, что на Брянщине, в первые годы после Октябрьской революции с оружием в руках отстаивал Советскую власть, затем — красный командир — взводный, ротный, батальонный, командир полка, дивизии. Е. Е. Белов — участник боев на Северном Донце и у стен Сталинграда, на Курской дуге и Украине…

— Хорошо солдат кормишь, Фомичев. А теперь получай новую задачу.

— Слушаю вас, товарищ командующий.

Командарм кратко изложил задачу. Нашей бригаде приказано спешно выдвинуться по шоссе на запад к селу Романувка, что раскинулось в восемнадцати километрах восточнее Тернополя, и прикрыть сосредоточение частей корпуса.

Я внимательно слушал генерала, а когда командующий умолк, спросил:

— А как с горючим? У нас полупустые баки. Нет и боеприпасов.

— Ну, вот начал, — шутливо заметил командарм. — Хорошо, дам горючее и боеприпасы. По воздуху перебросим.

Командир 10-го гвардейского Уральско-Львовского Краснознаменного орденов Суворова и Кутузова добровольческого танкового корпуса гвардии генерал-лейтенант Е. Е. Белов.

Действительно, едва от нас уехали гости, в небе застрекотали «У-2». Потом появились транспортные самолеты. Они сбросили на парашютах необходимые нам грузы. Челябинцы вскрывали бочки с горючим, ящики с боеприпасами. Запахло бензином, соляркой.

На сборы — час. Танки, на которых громоздились тюки с продовольствием, ящики со снарядами, вытянулись вдоль дороги. У нас их осталось немного — девятнадцать «тридцатьчетверок». Некуда сажать пехоту. Как быть?

— Мы уже об этом подумали, — сказал комбат автоматчиков капитан Приходько. — Стрелки поедут на трофейных лошадях.

Широкое шоссе лентой убегало на запад. То там, то здесь по обочинам дороги чернели подбитые еще в 1941 году наши танки. Много техники оставлено и гитлеровцами. «Тигры» глухо замерли с пустыми баками. На одном из них кто-то начертил мелом стрелу, указывающую на запад, и написал: «Вперед, на Берлин!!!»

Привал. У подбитого танка «Т-26» собралась группа солдат. Зияет рваная дыра: след фашистского снаряда. Рядом — небольшая могилка, поросшая прошлогодней травой, стоптанной фашистскими сапогами, венок увядших цветов. Танкисты молча разошлись.

Село Романувка расположено в лощине, южнее его протекает небольшая речушка. Юго-восточнее и юго-западнее виднеются лесные массивы.

Командный пункт обосновался в подвале на восточной окраине деревни. Саперы и разведчики установили железную печку в подвале, соорудили из досок нары, оборудовали место для Красного знамени. Комфорт, ничего не скажешь.

Мы заняли оборону на западной и южной окраинах села. Вдоль шоссе расположились огневые позиции батареи 76-миллиметровых орудий. Возле церкви — минометчики роты старшего лейтенанта Сунцова. У штаба мы оставили танк старшего лейтенанта М. Г. Акиншина.

Вечерело. Я по рации доложил комкору о том, что бригада заняла оборону в указанном районе. Генерал Е. Е. Белов поинтересовался обстановкой и пообещал подбросить нам еще подкрепление.

Село Романувка только-только было освобождено, и части ушли на Тернополь. Сплошного фронта не было, и в любой час могли нагрянуть гитлеровцы. Местное население нас предупредило: вчера в деревню пришла большая группа немцев. Фашисты захватили санитарную машину, несколько наших раненых и снова ушли в лес. Я хотел было спуститься в подвал, как меня окликнул Акиншин:

— Товарищ подполковник, в сторону села направляется группа каких-то солдат. Неужто наши разведчики? — неопределенно говорил он, пристально всматриваясь вперед.

Я вскочил на броню танка и взглянул в бинокль. Солдаты, перекинув через плечи оружие, медленно брели по пахоте. Присмотрелся получше. Ну, конечно, немцы. Разведка или просто метавшиеся в панике, оторванные от подразделений гитлеровцы?

Приказываю старшему лейтенанту открыть огонь. Акиншин наводит орудие в цель. Выстрел! Снаряд точно ложится в гущу фашистов. Некоторые из них тут же замертво упали. Еще выстрел. Глаз у Акиншина натренирован, и второй снаряд разорвался в районе цели. Оставшиеся в живых гитлеровцы поползли назад и через минут пять-шесть скрылись в лесу.

Я спустился в подвал. Потрескивали дрова в железной печурке. По-домашнему было уютно. Старший сержант А. А. Соколов уступил мне место.

— Лежите, я как-нибудь пристроюсь.

Тут же рядом на нарах спали разведчики. От усталости и мне хотелось спать.

Вошел старший сержант А. В. Худяков, помощник командира взвода связи бригады. На нем неуклюже сидела помятая забрызганная грязью шинель, а на ремне болтался длинный парабеллум, снятый с убитого немецкого офицера.

— Товарищ подполковник, связь установлена со всеми подразделениями, — четко доложил он.

В углу телефонистка Аня Котлярова крутила ручку телефона, проверяя с кем-то связь.

— Котлярова, как слышимость?

— В норме, товарищ комбриг.

С Александром Васильевичем Худяковым мы познакомились во время завершающих боев на Курской дуге. Я возвращался из штаба корпуса в бригаду. «Виллис» бодро бежал по накатанной дороге. Вдруг из леса вышел солдат и поднял руку. Шофер рядовой В. Дорошевский остановил машину.

Сержант, взглянув на мои погоны, деловито ощупал ремень — ладно ли лежит, одернул гимнастерку.

— Мне в бригаду Фомичева, подскажите, как попасть.

— Я — Фомичев, слушаю вас.

Сержант удивленно вскинул брови, замялся:

— Не узнал вас, товарищ подполковник. Худяков я, помощник командира взвода связи.

— Садитесь в машину, подвезу.

Разговорились. Александру Васильевичу уже было за сорок. До прихода в нашу бригаду коммунист Худяков работал заместителем начальника электросилового цеха на Челябинском мелькомбинате. Встал в ряды добровольцев. Накануне боев на Курской дуге его послали в село Калиновку за имуществом связи. Прошедшие дожди размыли дороги, и он к нам возвращался с опозданием. Помню, как Худяков сокрушался, что не принял участия в бою.

— Впереди еще не один бой, — успокаивал я его.

И вот сейчас он стоит передо мною: испачканный, усталый, голодный. Уже не раз отличился. Иногда я даже удивлялся, когда он успевал со своими подчиненными налаживать связь.

Я придвинул старшему сержанту котелок с кашей, пригласил перекусить. В это время в подвал влетел старший лейтенант Акиншин.

— Со стороны леса показалась масса немцев, — крикнул он, — прут в сторону деревни, прямо на нас.

Зеленые фигуры гитлеровцев, рассыпавшись в цепь, несмело передвигались по полю. Наблюдая за гитлеровцами, которые находились от нас примерно в двух километрах, я пытался понять их замысел. Но как бы там ни было, надо приготовиться к бою. Связываюсь по телефону с комбатом капитаном Приходько:

— Видите немцев?

— Еще бы. Мы тут их ждем. Благо, рядом и танкисты капитана Маслова, — ответил комбат.

— Пока огонь не открывать.

Командир танкового батальона гвардии капитан А. А. Маслов.

Акиншин, держась рукой за скобу открытого люка, неотрывно смотрит за поведением гитлеровцев. Мне тоже хорошо видны немецкие солдаты. Их трудно сосчитать. Мне поначалу доложили — не менее тысячи человек. Вроде бы и так. Чувствую, жарковато нам придется.

Гитлеровцы осмелели и начали осторожно продвигаться вперед. Их цепи все ближе и ближе. Кажется, пора. По телефону отдал распоряжение танкистам Маслова:

— Огонь!

Дружно ударили орудия. Оставляя огненные трассы, в сторону врага полетели снаряды. Фонтанчики разрывов лихо заплясали в боевых порядках фашистов: огонь открыли наши минометчики. Некоторые гитлеровцы начали пятиться назад, а затем ринулись вправо, в обход деревни, пытаясь быстрее пробиться к шоссе.

Связываюсь по рации с капитаном В. А. Федоровым, приказываю ударить по фашистам. Развернули свои орудия влево и батарейцы старшего лейтенанта Шабашова. Огонь достиг наивысшей плотности.

Левый фланг наступающей пехоты упорно рвался вперед. Атакующие открыли сильный ружейно-пулеметный огонь, и в какой-то момент казалось, что им удастся ворваться в село. Челябинцы с двух сторон били по гитлеровцам. Попав в огневой мешок, немцы дрогнули и залегли, но вскоре начали отходить назад, в лес.

Трудно было уловить намерения врага. И лишь некоторое время спустя стало понятно: фашисты начали переходить в юго-восточный лесной массив. Они ползли с взгорбленными ранцами по плужной борозде. Не отстреливались. Сейчас бы пустить танки и давить, давить их. Но «тридцатьчетверки» не пройдут: речушка болотистая, поле раскисшее и ровное — фаустники опасны. Наверняка и на опушке леса расположились противотанковые орудия, и с близкого расстояния они подожгут наши танки. Нет, рисковать нельзя.

Подзываю лейтенанта Ясиновского:

— Бегом к минометчикам. Пусть дадут огонь по врагу.

Офицер мигом устремляется в роту старшего лейтенанта Сунцова. Бьют минометчики. Однако с небольшими потерями враг прорывается в лес. Конечно, будь у нас две-три артиллерийские батареи или побольше минометов, мы сумели бы всех фашистов похоронить на поле.

Наступили густые сумерки. Левофланговую роту старшего лейтенанта Сидорова срочно перебросили несколько левее, придали ей четыре танка из первого батальона майора Гоя. Перегруппировка сил и огневых средств заняла немного времени. Мы были уверены: если немцы попытаются нас атаковать, сумеем удержать занимаемый рубеж. Люди настроены по-боевому. Они готовы сражаться до последнего патрона.

Немцы, сосредоточившись в лесу, не подавали признаков жизни. Перестрелка прекратилась. Командиры, получив задачу, разошлись по подразделениям, а я спустился в подвал. У печки вокруг старшего сержанта Александра Соколова расселись разведчики. Они о чем-то оживленно говорили.

— Надо разведать лес, — сказал я Соколову, — установить расположение огневых точек противника, выявить его силы.

Помощник командира взвода разведки поднялся и четко ответил:

— Приказ будет выполнен, товарищ комбриг.

Саша Соколов — лихой и бесстрашный разведчик. Кажется, он для разведки и рожден, хотя у него была сугубо мирная профессия — Соколов окончил студию при Челябинском драматическом театре имени Цвиллинга, был актером. В начале войны добровольно ушел на фронт. Ходил в тыл немцев под Сталинградом. После ранения приехал в родной Челябинск. Узнав о формировании бригады, попросился в обкоме ВЛКСМ, чтобы его в нее зачислили.

Соколов не спеша надел шинель. Она покрыта грязными пятнами, во многих местах просечена пулями и осколками. Неторопливо одеваются разведчики сержант Пономаренко, рядовой Волков. В подвал вошел лейтенант Анатолий Дмитрюк, командир взвода разведчиков. Он с группой солдат выполнял другое задание.

— Разрешите и мне идти в разведку, — просится лейтенант.

Ночь, темно. Разведчики разделились на две группы. Время тянется медленно. Уже далеко за полночь. Сквозь сон слышу приглушенные разговоры: возвратились разведчики. Они привели пленного. Он грязный, оборванный, поверх пилотки повязан шерстяной шарф. От страха лепечет уже знакомые слова: «Гитлер капут». Пленный сообщил, что он из 168-го пехотного полка 68-й гренадерской пехотной дивизии. Часть потеряла связь со штабом дивизии и пошла было к Тернополю. Там ее огнем встретили советские воины. Фашисты заметались, откатились на восток. Расположились в лесу. Разведка накануне побывала в Романувке и доложила, что в селе советских солдат нет. И вот попали вновь под сильный огонь русских.

Пленного увели. Соколов рассказал:

— Нашли брод. Ступили в ледяную воду. Незаметно подошли к лесу. Прислушались. Немцы тихо галдят, ужинают. А где же огневые точки? Отползли назад и открыли огонь. С опушки в ответ застрочил пулемет. Засекли. Отошли влево, и еще один пулемет себя обозначил. Всполошились фашисты. Ударили их минометы.

Старший сержант показывает места расположения огневых точек на карте.

— А потом слышу — справа от нас хрустит замерзшая корка земли. Пригляделся, а там маячит фигура человека. Прыжок, второй. Вижу, немец. Свалили его и айда с ним.

Некоторое время разведчик молчит, протягивая озябшие руки к огню. На ладонях — кровяные ссадины.

— Каска спасла, а то бы от разорвавшейся мины не собрать бы черепки… — задумчиво произносит Соколов. — Было бы худо, с бригадой не хочется расставаться.

Лейтенант Дмитрюк дополняет:

— Слышу, стрельба. К чему, думаю? Потом догадался. Это Соколов манит гитлеровцев. Они подняли пальбу, а нам это на руку: все огневые точки засекли. — Командир взвода говорит негромко, чуть прищурив глаза. — У брода встречаемся. Еще издалека слышу, как кто-то сопит. Гляжу: ведут фрица, всунув ему в рот кляп. Он послушно топает с разведчиками.

— Пора отдыхать, разведчики. И ни слова.

Прошу Аню Котлярову вызвать к телефону капитана Приходько. Комбат немногословен: пока что немцы не тревожат. Приказываю быть начеку.

— К утру, наверное, что-то они придумают.

И не ошибся. Едва наступил рассвет, как из леса послышалась трескотня пулеметов. Словно градом мины осыпали деревню. Невероятная пальба подняла на ноги всех штабистов, дремавших в подвале.

Атакующие цепи немцев выкатились из леса. В упор ударили наши орудия. Скрываясь в туманной дымке, фашистские солдаты начали переходить реку вброд. Грохот боя нарастал и справа: фашисты атаковали нас с двух направлений. Обстановка создалась крайне неприятная: в живой силе немцы превосходили нас в 7—8 раз.

Спешу в батальон автоматчиков. За мной неотступно бежит ординарец Марк Собко. Над нашими головами свистят пули, рвутся по сторонам мины. Взрывная волна отбросила меня в канаву. Шлепнулся в грязь. Ползу по канаве: так безопаснее. Подзываю рукой старшего лейтенанта Сунцова.

— Дайте беглый огонь по правому берегу реки. Только поживее.

Гитлеровцы подошли уже совсем близко к нашим окопам. В отдельных местах завязалась рукопашная схватка. На рядового Мелкозерова напала группа немцев. Они выбили из его рук автомат и пытались пленить. Гвардеец не растерялся. Он вынул нож, каким были вооружены все челябинцы, и всадил его в подбежавшего фашиста. Затем убил второго, схватил автомат. Вражеские солдаты рассыпались и начали убегать. Мелкозеров догнал одного из них и ударом автомата по голове свалил гитлеровца и пленил.

На левом фланге майор Курманалин, заместитель командира по политчасти батальона автоматчиков, рискуя жизнью, умело руководил боем горстки солдат, из автомата убил многих фашистов.

На пути мне встретился капитан Приходько:

— Подымайте людей в атаку!

Командир батальона поднял руку с автоматом:

— За Родину! Вперед!

За командиром побежали коммунист Курманалин, комсорг батальона сержант Доломан.

— Ура! Ура!

Стрелки рванулись с места и прижали гитлеровцев к реке. Перемешались боевые порядки. Начались рукопашные схватки. Пьяные гитлеровцы с люлюканьем бросались навстречу челябинцам. С левого берега непрерывно били тяжелые пулеметы. Редели ряды бойцов бригады.

Спасаюсь от огня за дом, в котором, оказывается, разместился медпункт первого батальона. Врач Печерский хлопочет возле окровавленного солдата.

— Много раненых?

— Около сорока человек эвакуировали в бригадный медпункт.

К дому подползают санинструктор Тоня Зубкова и минометчик рядовой Молчанов. Они волокут носилки, на которых лежит раненый. Он зло ругается, просит пить.

Антонина Филипповна его уговаривает:

— Потерпи еще, милый, сейчас напою.

— Кто это?

— Рядовой Семенов из первого батальона. Ранен в грудь и в обе ноги.

Носилки с раненым внесли в хату, бережно опустили на солому. Лицо Семенова было бледным. Видно, солдат потерял много крови. Узнав меня, он заметно улыбнулся, тихо сказал:

— Товарищ комбриг, а все-таки мы их отогнали. Я троих отправил на тот свет, а четвертого не успел: полоснул он по мне из автомата. Ну, ничего, маленько подлечусь и назад в бригаду.

Мы молча слушаем его и восхищаемся силой духа советского солдата, его готовностью до последней капли крови, до последнего дыхания сражаться за любимую Родину.

Наши мотострелки, достигнув поймы реки, вынуждены были залечь: плотный огонь не давал и головы поднять. И тут я узнал неприятную весть. Увлекшись боем, начальник штаба батальона старший лейтенант Покрищук вырвался вперед. Его окружили гитлеровцы, свалили и пленили. Наши солдаты пытались освободить старшего лейтенанта, но не смогли: слишком силы были неравными.

— Видите, вдоль шоссе отходит группа немцев. С ними там и мой начальник штаба, — говорит капитан Приходько.

Я взглянул в бинокль. Фашисты, обступив плотным кольцом нашего офицера, торопливо удалялись на юго-восток. Что же предпринять? Подзываю командира роты старшего лейтенанта М. Ф. Коротеева:

— Обстреляйте вон ту группу немцев. Там наш человек.

— Ясно.

Резко ударило орудие, и снаряд разорвался у цели. Еще несколько выстрелов. Немцы рассыпались по полю. Одни побежали к реке, а три человека спрятались под мостом на шоссе. Танкисты уложили еще несколько гитлеровцев.

К обеду стих бой. Вдруг на шоссе показался человек. Он машет руками. Оказывается, это Покрищук. Во время обстрела нашими танкистами он сумел убить двух немцев и убежать.

К вечеру 14 марта бой вновь вспыхнул. Я позвонил в штаб танкистов первого батальона.

— Капитан Федоров слушает вас.

— Сосредоточьте огонь по левому флангу. Не давайте гитлеровцам выйти из леса.

Я решил взобраться на крышу дома, откуда лучше будет руководить боем. Направляюсь к входу. Меня окликает лейтенант Ясиновский.

— К вам корреспондент.

Передо мной стоит невысокого роста смуглый паренек, держа за уздцы лошадь. Конь испуганно фыркает, опасливо косится по сторонам, всякий раз вздрагивает от разрывов мин и снарядов. Я узнал специального корреспондента «Челябинского рабочего», которого несколько раз видел на совещаниях в штабе корпуса. Михаил Львов сует мне сопроводительную бумажку.

— Зачем же в самое пекло? Такое путешествие очень рискованно.

Михаил Львов вместе со мной поднимается на крышу дома, пристально оглядывает поле боя. Потом просится к танкистам:

— Хочу людей видеть непосредственно в бою.

Я отговариваю. Львов, натянув на голову шапку, спустился вниз.

— Раненых несут, я к ним. А к вам еще вернусь.

Мне видно, как поэт наклонился над раненым, оттеснил санинструктора Тамару Костину и понес с солдатом носилки. А спустя минут пятнадцать-двадцать спецкор с автоматом в руках уже сидел на броне танка старшего лейтенанта М. Ф. Коротеева.

Поэт М. Львов читает свои стихи разведчикам. Слева направо: А. Соколов, Г. Толкачев, В. Тимофеев.

К вечеру, когда ослабли атаки немцев, Михаил Львов зашел в штаб.

— Больно ты храбр, корреспондент. Зачем на передовую убежал?

Львов с любопытством смотрит на меня:

— Вы же не возражали. — Он присел возле разведчиков, о чем-то толкуя. До меня доносятся отрывки разговора. Соколов, улыбаясь, говорит:

— Ходим к немцам, для нас это привычное дело. Приволокли «языка». Что же тут героического?

Спецкор тянется к блокноту. Соколов с трудом стягивает раскисший сапог:

— Вы уж простите, посушиться надо.

У штабного домика собралась группа солдат и сержантов. Возле вырытой могилы на плащ-накидках лежат четыре обгорелых трупа. Бойцы, обнажив головы, застыли в тягостном молчании. Подполковник Богомолов со скорбью в душе говорил о погибших танкистах.

Всхлипнул капитан Чирков, подался вперед:

— Товарищи, я не могу сейчас говорить. Я потерял лучшего друга, Яхнина, с которым вместе учился в Магнитогорске. Он сегодня всю ночь не спал, волновался за нас всех и привез нам боеприпасы. Поспешил нам на помощь и погиб.

Капитан повернулся к танкистам и крикнул:

— Смерть немецким захватчикам! Огонь!

Танк Акиншина послал в сторону леса один за другим три снаряда. Всполохи озарили вечерние сумерки. Снаряды точно легли в расположении немцев.

Когда стемнело, мы вынуждены были все имеющиеся в наличии резервы выдвинуть к реке Гнезне. За счет роты управления пополнили подразделения батальона автоматчиков, на наиболее угрожаемых участках поставили танки первого и третьего батальонов.

— А если немцы атакуют нас с запада, чем сможем помочь Федорову? — спросил меня майор Кришталь.

— Пока ничем, пусть рассчитывают на свои силы.

В подразделениях я встречался с политработниками, активистами. Говорил с солдатами. И как нам ни было трудно, воины уверенно отвечали:

— Выстоим, товарищ подполковник. Романувку ни за что не сдадим.

Лишь поздно вечером возвратился в штаб. Снял разбухшие сырые сапоги, выжал мокрые портянки. Хотел немного вздремнуть. Но едва прилег, как в штаб вошел дежурный радист старший сержант Виктор Колчин.

— Комкор вас просит, — сказал он.

Генерал Е. Е. Белов сообщил, что штаб корпуса и 29-я Унечская мотострелковая бригада выдвигаются для сосредоточения в районе Романуво Село. Я сказал, что мы с трудом сдерживаем бешеный натиск фашистских головорезов. Генерал приказал держаться до последнего. Просить подкрепления? Ведь нам уже обещали, но пока подвезли лишь боеприпасы. Рация уже молчала.

Я возвратился в подвал. Никто не спит. Молча сидит начальник штаба подполковник Я. М. Баранов. Начальник политотдела подполковник М. А. Богомолов выливает из сапог воду, беспрерывно дымит папиросой капитан И. П. Гаськов, над картой склонился офицер Валеев. Молчание. У Богомолова расстегнут полушубок. Густая прядь волос небрежно спала на выпуклый лоб. Он только что вернулся из подразделения. Был у артиллеристов, минометчиков, мотострелков.

— Успокоился немец, — отряхивая мокрую портянку, нарушает молчание Богомолов. — Только надолго ли? — Он придвигается поближе к огню, и теперь мне хорошо видно его лицо. Богомолов осунулся, глаза запали. Ему, как и всем нам, подчас рискуя жизнью, в эти дни приходится много бывать в ротах и на батареях.

Меня одолел сон. Поспать, однако, долго не пришлось. На рассвете немцы открыли сильный ружейно-пулеметный огонь. Завязалась перестрелка. Мы ожидали, что гитлеровцы вот-вот пойдут на нас. Прошел час, второй. Взошло солнце, и день обещал быть погожим, не дождливым. Но немцы прекратили огонь. Стрельба также неожиданно стихла, как и началась.

Гитлеровцы ведут себя загадочно. Интересно, что они замышляют? То, что они попытаются ворваться в Романувку, мы не сомневались. А вот когда — через час, к вечеру, ночью — не знали. Не мог этого нам сказать и пленный. Он все мычал себе под нос: «Гитлер капут, Германия капут». Наш переводчик, отважный разведчик Кочемазов, так и не смог от него ничего добиться.

В бинокль хорошо видно движение в лесу и на опушке. Вероятно, немцы подтягивали силы, готовились для решающего удара.

К обеду фашисты вновь оживились. Они начали по селу вести методический огонь из тяжелых шестиствольных минометов. В отдельных местах вспыхнул пожар. Загорелись хаты. Дымом заволокло улицы. Челябинцы бросились тушить пожар.

Вдруг раздались залпы вражеских батарей. На опушке леса появились небольшие группы гитлеровцев. Что-то выкрикивая, они где перебежками, а где ползком продвигались вперед. Перед фронтом атакующих появилась стена заградительного огня. Наши танкисты и артиллеристы ударили дружно, согласованно. Фашисты залегли, начали пятиться назад, отвечая огнем из пулеметов и автоматов.

Я подбежал к минометчикам. На разостланных плащ-накидках рядком уложены мины, на хвостовых оперениях белеют мешочки с порохом — дополнительные заряды. Сунцов, прильнув к стереотрубе, неотрывно следит за противником. Он пока не открывает огонь — экономит боеприпасы. Я приказал:

— Дайте беглый огонь по опушке!

Старший лейтенант Сунцов взглянул на записи:

— По отступающей пехоте, — раздался его охрипший голос.

На опушке леса заплясали разрывы мин. Немцы, оказавшись в огневом мешке, заметались. И тут их настиг огонь наших пулеметчиков.

Атака захлебнулась, перестрелка прекратилась. Опушка леса опустела, валялись лишь трупы гитлеровцев. Стало необычно тихо.

— Надо разведать лес, — решили мы в штабе.

День был на исходе. Выделенный в разведку взвод офицера Ермакова из батальона Приходько и группа разведчиков во главе с лейтенантом Дмитрюком переправились вброд на противоположный берег речушки. Мотострелки скрытно передвигались по полю. Прошли сто, двести метров. Фашисты молчат. Разведчики взбежали на бугор. И тут немцы дали о себе знать: они открыли огонь из минометов.

Младший лейтенант повел взвод назад к речке. Отход смельчаков мы прикрыли огнем из танков. Возвратился Ермаков, доложил:

— В лесу много немцев. В бинокль с бугорка была хорошо видна пехота и легкие орудия.

Особых потерь взвод не понес. Ранило трех — командира отделения сержанта Степанова, автоматчика Петина и пулеметчика Гуменюка. Санинструктор Тамара Костина перевязала раненых и отправила в бригадный медсанвзвод к капитану Кириллову.

Мы получили хорошие сведения: немцы по-прежнему в лесу и надо быть начеку.

Наступила темная ночь, какие бывают на Украине в марте. Промозглая сырость пробирает до костей. Я с начальником штаба стою возле моего танка. Кругом тихо-тихо. И вдруг в нескольких местах вспыхнули языки пламени, раздались пулеметные и автоматные очереди. Улицы прошили трассы пуль. По звуку узнаю: бьет немецкий пулемет.

— Откуда немцы? Что случилось? — спрашиваю по рации у комбатов.

Вскоре все прояснилось. Немцы скрытно обошли наш левый фланг, оседлали шоссейную дорогу Проскуров — Тернополь, а затем ворвались в село. И вот идет бой, жестокий, напряженный. Со всех сторон раздаются выстрелы. Взвод коммуниста младшего лейтенанта Митько вступил в рукопашную. Его помощник старший сержант Кельмензон прикладом уложил двух немцев, автоматными очередями свалил еще нескольких фашистов.

Из пулеметов по гитлеровцам бьют танкисты М. Д. Коротеева, подчиненные офицеров В. Лычкова, П. Кулешова. Яростно отбиваются от наседавших врагов минометчики.

Загорелся дом. Там разместился медсанвзвод. Бегу туда. Раненые, человек семь-восемь, лежат на полу. Возле них уже хлопочут сестры, врачи.

— Кириллов, срочно эвакуируйтесь в Романуво Село. В штаб корпуса.

— Есть!

Даю девушкам свой «виллис».

Возвращаюсь на командный пункт. Кругом стрельба. Все ближе и ближе.

— Старший сержант Соколов, организуйте охрану боевого знамени. Головой отвечаете за него.

На улице усилилась стрельба. Мы оказались в огненном кольце. Забрался в свой танк, приказываю Приходько два-три взвода переместить левее. В это время немцы забросали командный пункт гранатами. Несколько разведчиков, в том числе и старший сержант А. Соколов и лейтенант А. Дмитрюк, получили ранения, но атаку фашистов отбили и спасли знамя. Загорелись хаты. Спешно выводим танки на окраину. Танкисты давят гитлеровцев. Солдаты с воплями разбегаются по сторонам.

Дружно, с криком «ура» пошли на врагов мотострелки. Гитлеровцы дрогнули и начали откатываться по полю на север, в сторону Романуво Села. Связываюсь со штабом корпуса. Докладываю полковнику А. Г. Лозовскому.

— Какие там еще немцы, — не верит он.

Срочно снаряжаю машину, посылаю в штаб корпуса своего заместителя майора Кришталя. Надо предупредить об опасности.

Челябинцы заняли круговую оборону.

— Марк, тащи что-нибудь съедобное, — говорю ординарцу Собко.

— У меня есть консервы, — предлагает капитан Дружинин.

Забрались с Барановым в самоходно-артиллерийскую установку. От мотора тянет теплом. Сухо, уютно. Командир роты вскрыл банку консервов.

— Немцы идут! — крикнул наблюдатель.

Мы привстали. Уже светало и невооруженным глазом метрах в четырехстах отчетливо видны толпы фашистов. Оказывается, мотострелки 29-й Унечской бригады, предупрежденные нами, шквальным огнем встретили немцев, и они повернули назад, на юг. И вот сейчас эта масса войск пытается сбить нас, оседлать шоссе.

Остались нетронутыми консервы. Не до этого. Старшему лейтенанту Акиншину поручаю руководить огнем пяти танков. В утренней тишине резко ударили орудия. Заговорили наши минометчики. Справа по немецким пехотинцам ударили мотострелки капитана Приходько, слева — батарея 76-миллиметровых пушек старшего лейтенанта Шабашова.

— По Гитлеру, огонь! — кричит Дружинин.

И тут же резко ухают пушки. Гитлеровцы, ошеломленные столь сильным огневым ударом, растеклись по всему пригорку, увязая по колено в грязи.

— Акиншин, вперед, дави гадов, — приказываю командиру роты.

Натужно взревели моторы, и пять «тридцатьчетверок», оставляя глубокую колею в жирном черноземе, медленно поползли по раскисшему полю. Боевые машины постепенно стали сближаться с атакующими.

Немцы отчаянно сопротивлялись. Стреляли слева, справа, впереди. Вокруг гудела мощная канонада. Почерневшее небо озарилось огнем.

Гитлеровские солдаты дрогнули, не устояли, и начали обходить деревню с востока. Они хлынули на позиции мотострелков. Подчиненные Приходько и приданные ему танки безжалостно их расстреливали.

Фашистов догнали и танки коммуниста Акиншина.

За первой цепью немцев появилась вторая, поменьше. Немцы бежали к реке Гнезне. Я собрал хозяйственников, саперов и разведчиков, схватил пистолет и крикнул:

— За мной, вперед за Родину!

Человек пятнадцать-двадцать солдат и офицеров устремились наперерез фашистам. Немцы, изредка отстреливаясь, начали от нас убегать. Вскоре мы их догнали. В упор стреляю в офицера. Выпускаю обойму в других фашистов. Меня окружили гитлеровцы. Ординарец Собко полоснул из автомата. Замертво упали пять-шесть человек. Другие поднимают руки.

— В тыл веди пленных, — приказываю Собко, а сам бегу вперед.

Правее нас слышится дружное ура. Гитлеровцы в ужасе мечутся в огневом кольце. Их настигают пули, снаряды, мины. Оставшиеся в живых, обезумев от страха, подняли руки.

Глянул на часы. Было двенадцать дня. Стрельба утихла. Челябинцы, разгоряченные боем, обнимали друг друга. Свыше сотни пленных понуро брели по шоссе на восток.

Вот как писал об этом бое поэт Михаил Львов:

…Был в этой битве полностью разгромлен

Немецкий полк сто шестьдесят восьмой.

А через час в отбитом теплом доме

Танкист писал на родину письмо.

Не мог забыть он бой ни на минутку.

Рассказывали. Радовались. Бой —

«Мамаевым побоищем» не в шутку

Договорились звать между собой.

После обеда в Романувку приехал комкор генерал Белов. Он проворно спрыгнул с «виллиса» и, перескакивая лужи, направился к обгоревшему штабному домику. Я шагнул навстречу генералу. Евтихий Емельянович, тепло и крепко пожав мне руку, не сдержал своего восхищения:

— Хорошо поработали челябинцы. Ей-ей, давно такого не видел. От имени маршала Жукова передай всем благодарность.

Мы пошли по подразделениям.

Вечерело. Угасал день — день нашей победы. Над Романувкой стояла звенящая тишина.