ПУТЬ ДЕРЖИМ НА ФРОНТ
ПУТЬ ДЕРЖИМ НА ФРОНТ
Марк Наумович Собко, мой ординарец, сидит у входа в палатку и вертит в руках конверт-треугольник.
— От жены, это первое, — признался он. — Как они там, без меня?
Я только что возвратился из штаба.
— Марк Наумович, холодной водички подлей-ка в умывальник.
Ординарец поднес ведро, зачерпнул кружку.
— Ладно, я сам.
После дневной духоты было приятно помыться. Прилег на кровать, сбитую наспех из сосновых досок, потянулся к свежим газетам. При свете коптилки пробежал сообщение Совинформбюро за 15 июля. В районе Курска, Орла и Белгорода по-прежнему шли ожесточенные бои. Но уже наступил перелом: советские войска перешли в контрнаступление.
С радостью встретили это сообщение в подразделениях бригады. На эту тему во всех ротах, батареях и отдельных взводах были проведены политические информации, беседы агитаторов, активистов. Политработники, командиры разъясняли воинам значение этих побед в летней кампании 1943 года. Со стороны противника действовали отборные фашистские войска, и им ценою больших потерь удалось вклиниться в нашу оборону на Орловско-Курском направлении на 10—12 километров, а на Белгородско-Курском — от 15 до 35. Измотав врага, славная Советская Армия отбросила немецко-фашистские войска на исходные рубежи и продолжает постепенно продвигаться на запад.
Не успел посмотреть газеты, как ординарец протянул мне телефонограмму. Вызывали в штаб корпуса.
Было где-то за полночь. По дорожке, усыпанной песком, торопливо иду к штабу. «Что бы могло быть?» — думаю.
В кабинете комкора Родина уже собрались офицеры. В углу на краешек стула присел командир Свердловской добровольческой танковой бригады полковник Доценко, рядом примостился комбриг Пермской добровольческой танковой бригады подполковник Приходько. Вижу здесь и командира мотострелковой бригады полковника Смирнова, других командиров спецчастей и подразделений.
На ходу кивком головы здороваюсь с ними. В комнате дым стоит коромыслом. На длинном столе разложена большая карта, над которой склонились комкор генерал Родин и начальник штаба полковник Еремеев.
Протискиваюсь к столу, докладываю о своем прибытии.
Генерал Родин, оторвавшись от карты, молча протянул мне руку, затем сказал:
— Вот и хорошо, что прибыл. Теперь, кажется, все в сборе.
Офицеры гасят папиросы, поближе придвигаются к столу, торопливо извлекают из полевых сумок топокарты.
В притихшем штабном кабинете глухо зазвучал голос комкора. Генерал сообщил решение Ставки Верховного Главнокомандования: добровольческому корпусу приказано передислоцироваться к линии фронта.
Генерал Г. С. Родин говорит не спеша, словно взвешивая каждое слово. Он называет район сбора, и на топокарту каждый из нас наносит нужные знаки.
— Штаб корпуса уже разработал порядок передвижения, — продолжал генерал, — доводим его до вас.
Предстояло совершить комбинированный марш в 300—350 километров. Танки переправить по железной дороге, мотопехоту, тылы — своим ходом.
Были определены сроки, намечены для каждой бригады маршруты движения. Времени на сборы отводилось немного. Командир корпуса предупредил:
— Торопить людей не следует, надо тщательно подготовиться к маршу.
Рассветало. Небо затянули тучи, моросил мелкий дождь. Резко похолодало. На небольшой высоте в сторону фронта прошло несколько бомбардировщиков.
В штабе я застал подполковника Богомолова.
— Михаил Георгиевич, я уже в курсе дела, — опередил он меня. — Сообщил начальник политотдела корпуса полковник Шелунов. Сейчас придут подполковник Кременецкий и другие офицеры штаба.
Вскоре в штаб прибыли Кременецкий, его заместитель капитан Пшеничнер, начальники служб, офицеры политотдела.
На карты легли пунктиры, условные обозначения, цветным карандашом был намечен маршрут движения. Штаб бригады под руководством подполковника Кременецкого составил подробный план работ, связанных с передислокацией.
Сбор всего офицерского состава назначили на девять часов утра. Шел дождь, и комсостав собрался в летнем клубе: небольшой навес предохранял от разразившегося ливня.
Все было решено за каких-нибудь полтора-два часа. Начальником эшелона был назначен мой заместитель — подполковник В. И. Панфилов, колонну автотранспорта возглавлял я.
Неожиданно ко мне подбежала военврач из медсанвзвода Дора Ефимовна Гриценко. До недавнего времени она работала врачом в одной из больниц Челябинска. На призыв обкома партии откликнулась одной из первых. Так она оказалась в нашей бригаде.
Увидев взволнованную женщину, я встревожился:
— Что случилось?
— Больные услыхали о том, что выезжаем на фронт, и разбежались по подразделениям, — с тревогой сообщила Дора Ефимовна.
Я пытался успокоить военврача.
— Как же так? Они ведь находились на излечении, у одного даже температура…
— Возвратим всех в санчасть, — пообещал я ей.
Перед обедом весь личный состав бригады был выстроен на широком плацу. Вынесли боевое знамя. Я открыл митинг и предоставил слово начальнику политотдела М. А. Богомолову. Он обратился к солдатам с призывом не посрамить звание челябинцев-добровольцев: бить врага беспощадно, сражаться с немецко-фашистскими захватчиками до последней капли крови, до последнего дыхания.
Заметно взволнован комсорг зенитно-пулеметной роты младший сержант Валентин Чернов. Он говорит о той высокой чести, которой удостоились челябинцы, призывает товарищей по оружию в жарких схватках с врагом оправдать доверие Родины, смело сражаться с ненавистным врагом.
Вдохновляющую речь произнес парторг первой танковой роты Кружилин. Он сказал:
— Родина пылает в огне. Враг еще топчет нашу священную землю. Стоны и страдания советских людей на оккупированной земле болью отзываются в наших сердцах. Мы спешим к вам, дорогие советские братья и сестры, Мы очистим нашу землю от врагов.
Выступали солдаты, сержанты, офицеры. Они клялись быть верными военной присяге, заверяли, что наказ земляков выполнят с честью.
Казалось, что не так-то трудно совершить марш. Но уже с самого начала мы столкнулись с определенными трудностями. В назначенное время не оказалось железнодорожного состава. Люди начали нервничать, кто-то в темноте зло ругался.
К двенадцати часам ночи подали состав. Соблюдая светомаскировку, на открытые площадки начали заезжать танки. Механики-водители умело держались за рычаги управления. В этом — большая заслуга командиров экипажей.
На платформах вскоре оказались все боевые машины. Без суеты и шума танкисты укрепляли боевую технику. Загрузили продовольствие, боеприпасы. Подцепили вагоны для людей. А дождь по-прежнему не утихал. Зло сверкали молнии, на миг освещая мокрые лица солдат.
Командир танкового батальона гвардии капитан И. С. Пупков (1945 г.).
Я остановился возле экипажа лейтенанта Ивана Пупкова.
— Порядок, товарищ подполковник, — вытирая руки о мокрый комбинезон, сказал офицер. — Теперь до Берлина можно ехать. Закрепили, что надо.
— Скажем, до Берлина не будем ехать, — а воевать наверняка там придется, — на шутку ответил я. — Так что готовьтесь.
— Только бы уцелеть до тех пор. Эх, и дали бы фашистам в их логове жару.
— Дойдем, товарищи, обязательно дойдем, — убежденно сказал я.
— Что же, спасибо за теплое слово, товарищ комбриг, — задумчиво сказал Пупков. — Будем стараться.
И вот наконец подполковник Панфилов докладывает мне о готовности эшелона к отправке. Жму ему на прощание руку, желаю удачи в пути.
— Все будет хорошо, — заверяет он меня.
В темноте трудно разобрать лица танкистов, сбившихся у дверей вагонов. Они что-то мне кричат, на прощание машут пилотками, шлемофонами, фуражками. Взвизгнул паровозный гудок, и состав медленно растворился в ночной темноте. А я все еще стоял на перроне, охваченный легкой грустью. Стоял и думал, как эти люди поведут себя в бою…
Подполковник М. А. Богомолов дотронулся до плеча:
— Поехали, Михаил Георгиевич. Нас ждут.
Начальник штаба Кременецкий за наше отсутствие успел выстроить автоколонну, проинструктировать водителей, старших машин. На рассвете тронулись в путь.
Красивые русские места. Но любоваться природой было некогда. Вскоре свернули на лесную дорогу, и тут начались мытарства. Дорога раскисла, машины буксовали, застревали в грязи. Темп марша спал. Временами буквально на руках приходилось выносить машины.
Размытые ливнем дороги крепко потрепали нам нервы. И все-таки мы вовремя прибыли в указанный район. Я осмотрел место, где должны рассредоточиться подразделения бригады. Лес хранил следы недавних боев. На стволах многих деревьев остались снарядные зарубки, местами сильно иссечены ветки сосен, берез, лиственниц. Где-то клокотал бой. Это западнее нас километрах в тридцати-сорока. Отчетливо были слышны разрывы снарядов, мин, доносились звуки пулеметных очередей.
Не теряя времени мы с майором В. И. Хохловым поехали на станцию — место выгрузки танков. Было темно, сыро и зябко.
По пути раза два застревали, мы с Хохловым подталкивали «виллис». На станцию приехали часов в девять утра. Отряхнули с обмундирования грязь, на ходу привели себя в порядок. Разгружалась Свердловская танковая бригада. Попытались выяснить, где наш эшелон — не удалось. Обратились к начальнику станции. Он недоверчиво окинул нас взглядом:
— Кто вы такие?
Пришлось предъявить удостоверения. Возвращая документы, начальник станции сказал:
— Эшелон номер двадцать пять сто тринадцать прибудет через час, товарищи офицеры, — и потянулся рукой к телефонам. Мы поняли: разговор окончен.
Попытались разыскать комбрига Свердловской бригады, но сделать это было не так-то легко. Туда-сюда сновали танки, машины, в упряжке рвались лошади, понукаемые ездовыми: на фронт прибывало все новое и новое пополнение.
На противоположной стороне шла погрузка раненых. Кто-то стонал, кого-то громко отчитывали санитары. Словом, станция напоминала разбуженный рой.
Наш эшелон прибыл с опозданием на два часа. Подполковник Панфилов, заметив меня и Хохлова, бегом направился к нам.
— Как доехали? — был мой первый вопрос.
— Отстающих нет. Все хорошо, — ответил Панфилов. — Жертв нет. Все обошлось благополучно.
Началась выгрузка. Танки сразу же угоняли в лес. Дождь немного утих, ветер разогнал тучи, и небо слегка прояснилось.
— Воздух! — неожиданно крикнул кто-то из солдат.
И тут до слуха донеслись звуки «юнкерсов». Ударили зенитные орудия, и белые хлопки разрывов рассыпались по небу. Ныряя в тучах, бомбардировщики шли на небольшой высоте. Скоро они вытянулись в цепочку, заходя друг другу в хвост. Знакомое построение. Сейчас, наверняка, начнут бомбить. Я плюхнулся в окоп, залитый водой, и тотчас рядом разорвалась бомба. Фашисты с яростью бомбили станцию. В упор ударили зенитные пулеметы. Загорелся один, второй самолет и, оставляя огненно-черный след дыма, где-то упали в лесу.
Нам повезло: личный состав танковых экипажей не пострадал. Правда, два или три человека оказались легко ранены. А вот другим частям досталось крепко. Несколько бомб угодило и в эшелон раненых. Загорелись цистерны с горючим, пристанционные постройки. Добровольцы бросились тушить пожар…
24 июля танки были рассредоточены на опушке леса. Начались земляные работы: нам было приказано строить оборону. Конечно, я знал, что здесь мы долго не задержимся, и враг в эти края уже никогда не сунется. Из скупых сводок Совинформбюро было ясно, что немцы откатываются на запад. Но солдатская жизнь так устроена: где остановился — зарывайся в землю, рой себе окоп, укрывай технику.
В короткие часы передышки агитаторы проводили беседы, изучали с воинами памятки, помогали усваивать то или иное положение Боевого Устава.
Подполковник М. А. Богомолов побывал почти во всех экипажах. Он умел вызвать солдат на откровенный разговор, вселить уверенность в успех. Его примеру следовали капитан Анищук, старший лейтенант Чередниченко и другие офицеры политотдела.
По инициативе Богомолова был проведен семинар с агитаторами бригады. Я выступил с докладом, в котором рассказал о роли агитаторов в мобилизации личного состава на успешное выполнение приказа командования. Агитаторам были розданы бланки листков-«молний», вручены различные памятки.
После семинара мы с Богомоловым направились по подразделениям. В тени густых деревьев сидит группа воинов. Подходим. Идет партийное собрание первого батальона. Докладчик замполит батальона капитан Кочерга. Повестка дня — личный пример коммунистов в бою. Немногословны были танкисты. Их выступления сводились к одному: место коммуниста в бою — впереди. Тепло и просто поговорил с коммунистами Богомолов. На собрании выступил и я.
Идем дальше. В небольшом овраге огневую позицию облюбовал экипаж лейтенанта Бучковского. Танкисты выполнили большой объем работы, расчистили сектор обстрела. Я подошел к ним, когда они отдыхали. В руках у лейтенанта была «Памятка танкисту». В ней давалось краткое описание «тигров», «пантер» и «фердинандов» — этих новых немецких машин, появившихся во время боев на Курской дуге.
Лейтенант поспешил нам навстречу.
— Вольно, продолжайте, товарищи.
— Так вот я говорю, тяжелый немецкий танк «T-VI» — хорошая штучка, — продолжал командир экипажа. — Лобовая броня — 100 миллиметров, пушка — 88-миллиметрового калибра, вес 60 тонн, а мотор всего лишь 600 лошадиных сил.
— Вот так да, для такой махины это ничто, — отозвался механик-водитель Агапов, — о какой же маневренности может идти речь.
— Об этом и я толкую, — подхватил лейтенант. — Пока фриц развернется, а мы его и подобьем. — Лейтенант Бучковский уткнулся в листовку:
— Любопытно, товарищи, вот что: за минуту башня делает всего лишь один поворот. А о чем это говорит?
— Вот оно, уязвимое место! — воскликнул башенный стрелок Фролов. — Пока он повернет башню, а я его раз…
— …И мимо, — сострил радист-заряжающий Русаков. Все засмеялись.
— Не промахнусь, говорю это в присутствии комбрига, — серьезно начал утверждать башенный стрелок.
— Верим, верим, — поддержал я Фролова.
Всю ночь шел дождь. Я видел, как бойцы прикладывались к земле, озорно кричали:
— Слышно, хорошо слышно, как идут бои.
К утру дождь перестал. На востоке из-за тучи выкатывалось ослепительное солнце. Было тихо-тихо. И вдруг вздрогнула земля: начались новые бои. Настороженно вслушивались солдаты: им не терпелось идти на помощь товарищам.
И в моей груди клокотала жгучая ненависть к врагам. Хотелось мстить и мстить, скорее изгнать фашистов с советской земли, из моего родного края. Грусть по дому щемила сердце. Растроганный воспоминаниями, я не заметил, как в штабной автобус вошел комкор генерал Г. С. Родин. Он протянул мне руку.
— Здравствуй, Фомичев. — Взглянув на меня, он тут же спросил: — Не захворал ли?
— Да нет, товарищ генерал, не жалуюсь.
Комкор хитро подмигнул:
— По дому заскучал? — и тут же добавил: — Ничего, Фомичев, изгоним врага с родной земли и тогда поедем к невестам, к родным и друзьям.
— И я так думаю, товарищ генерал. Только больно смотреть, что враги натворили. Эти места мне с детства знакомы.
Комкор круто повернулся ко мне:
— Говоришь, родина это твоя?
— Так точно! Возле Белева в семи километрах деревня Слобода. Там родные мои, может быть, живы.
Генерал Г. С. Родин присел на ящик из-под снарядов и, положив руку на плечо, участливо спросил:
— Поедешь сегодня домой? Завтра будет поздно.
— Товарищ генерал, — робко начал я, — а можно?..
— Поезжай-ка, Фомичев. В двадцать ноль-ноль быть в бригаде. Добро?
Я рванулся с места:
— Дорошевский, Виктор, машину скорее!
Шофер растерянно смотрит на меня:
— Случилось что-то?
— Полный вперед! — крикнул я.
«Виллис», петляя среди сосен, бешено помчался в сторону Белева.