Срочно — на Бучач!

Срочно — на Бучач!

В наспех оборудованную землянку с трудом протиснулся рослый капитан связной из штаба корпуса.

— Едва нашел вас, — стряхивая снег с полушубка, сказал офицер.

— Небесная канцелярия подвела, — невесело пошутил я.

Действительно, погода в те дни нас не баловала. То лил дождь, то валил мокрый снег. И вдруг завьюжило, поднялся сильный буран. Немцы не раз скрытно пытались подобраться к позициям, чтобы расстроить наши боевые порядки и пробить брешь в обороне.

Помнится, в один из таких дней неожиданно на полевой дороге появился длинный вражеский обоз. Неистовствовала пурга, снег слепил глаза. Мне позвонил начальник штаба третьего батальона офицер А. Т. Злобин.

— Немцев тьма-тьмущая! — доносится из трубки его взволнованный голос, обозы, пешие колонны солдат идут напролом.

— Анатолий Терентьевич, не дайте им проскочить.

Наперерез противнику устремились тридцатьчетверки. На головы фашистов посыпались мины. Уже в первые минуты колонна была рассечена надвое, передние повозки, наткнувшись на огневую стену, беспорядочно растекались по полю и увязали в снегу и болоте. Враг попятился назад, но было уже поздно: танки начали сминать хвост. Кольцо сжалось, немцы подняли руки. Богатые трофеи достались нам. Мы пополнили запасы продовольствия.

Справа от нашей бригады свердловчане добивали разрозненные немецкие части. Рядом в упорных боях Пермская бригада изматывала потрепанные фашистские подразделения. Наша оборона выстояла, не изломалась. Но части 1-й танковой армии противника, действуя севернее Каменец-Подольского, рвались на запад, навстречу своим войскам, которые наносили удар из района Подгайцы, Бучач. Ценой огромных потерь в живой силе и технике врагу удалось все же соединиться с подгайцевской группировкой в районе Бучача и на реке Стрыпа.

Связной офицер вручает пакет. Вскрываю. Нашей бригаде приказано передислоцироваться срочно на Бучач!

— А как другие бригады? — спрашиваю у капитана.

— Тоже снимаются. Целиком корпус перемещается в тот район.

Позднее мне станет известен приказ командующего 1-м Украинским фронтом от 6 апреля 1944 года, в котором говорилось: 4-й танковой армии, подчинив себе 147-ю стрелковую дивизию, форсированным маршем выдвинуться на автомашинах на западный берег р. Стрыпа, нанести удар на Подгайцы и отбросить противника на р. Коропец[7].

И вот все приходит в движение.

Связисты поспешно сматывают телефонный кабель. Уходят с огневых позиций артиллеристы, минометчики, пехотинцы оставляют наспех оборудованные окопы.

Машины, оставляя глубокие следы на мягкой пахоте, вытягиваются в колонну вдоль обочин. На виллисе спешу в голову колонны. Навстречу попадается спецкор Челябинского рабочего Михаил Львов.

— Едем с нами, Миша, — приглашаю поэта.

— С радостью, Михаил Георгиевич, но сейчас не могу.

— А кто же нам будет трофейные боеприпасы собирать? — шутливо спрашиваю.

Михаил широко улыбается. Мы прощаемся. Этот отважный человек помогал как мог. И в атаку ходил с мотострелками, и стихи читал разведчикам, и вместе с саперами проходы проделывал в минных полях, и был инициатором сбора трофейного оружия и боеприпасов.

Бригада стремительно движется по шоссе. По сторонам дороги — битая немецкая техника. Зияют рваные дыры в хваленых тиграх, опрокинуты в кювет зенитные пушки, беспомощно застряли в грязи тяжелые грузовики. Все это дело рук наших артиллеристов: они уничтожили более трех десятков танков и штурмовых орудий, несколько сот автомашин.

Ночью подразделения бригады заняли исходные позиции на высоте. Впереди виднелась деревня Зелена, а за ней болотистая пойма речушки. Мы знали, что противник располагает небольшими силами, прикрывающими деревню. Основной же его узел сопротивления был за рекой. Там немцы укрепились на высоте, соорудили несколько дзотов, поставили в окопы танки.

Мы с начальником штаба склонились над картой.

— Трудновато придется, — заметил Баранов.

Не скрою, и я с опаской поглядывал на отметку 199,4, обозначающую высоту. Она господствует над прилегающей к деревне местностью. Обойти ее? Не удастся. В мокрых снежных сугробах погубим всю технику. Было решено на рассвете атаковать высоту с флангов. На опушке леса расположили несколько танков. Подтянули батарею 76-миллиметровых орудий. Отрыли окопы автоматчики, позади них оборудовали огневые позиции минометчики.

Час назад в сторону высоты ушли разведчики с группой автоматчиков. От них пока никаких вестей. Саперы соорудили шалаш, и офицеры штаба, зябко кутаясь в полушубки, разрабатывали план боя.

Далеко за полночь. Возвратились разведчики и автоматчики, привели пленного. Нескладно длинный, в короткой шинели, разбитых сапогах, немец не то от страха, не то от холода дрожит. Он хорошо осведомлен об организация обороны высоты, расположенных на ней огневых средствах и охотно отвечает на все вопросы, задаваемые переводчиком гвардии рядовым В. С. Кочемазовым.

Пленного увели, а разведчики не уходят почему-то отдыхать. Сидят молча. На лице у старшего сержанта А. С. Бабкина заметна грусть.

— Афанасий Сергеевич, радоваться надо. Видную птицу взяли в плен. А ты нос повесил.

На глазах у разведчика появились слезы.

— Товарища потеряли, автоматчика Исабетинского, друга-земляка. Разрывная навылет.

Да, потеря боевого друга всегда отзывается болью в сердце.

Мы вырыли могилу, опустили в нее обернутое в плащ-палатку тело рядового Исабетинского. Троекратные выстрелы разведчиков слились с орудийными раскатами и автоматными очередями. Над свежим холмиком появилась дощечка, на которой химическим карандашом была сделана надпись: Здесь похоронен доброволец Исабетинский из Челябинска. Погиб в боях за Родину. Апрель 1944 года.

Пехота и танки покидают опушку, идут в атаку, сопровождаемые артиллерийским и минометным огнем. Нас осыпают осколки разорвавшегося снаряда: гитлеровцы открыли ответный огонь. Над головой щелкают разрывные пули. Недалеко от нас падает сраженный боец. К нему бегут санитары…

Силы явно неравные. Жаль, мало артиллерийских орудий. В оврагах залегли автоматчики, за бугорками укрылись танки. Перестрелка не утихает. Нам неожиданно повезло. На полевой дороге появились катюши.

— Выручай, браток, — обратился я к вышедшему из машины офицеру. — Люди под огнем гибнут, ударь-ка по высоте.

— Минуточку, — отвечает капитан.

Он связывается с кем-то по радио. Затем следуют короткие команды. Грохот взрыва, дым, пламя. Огненные языки потянулись к высоте, а вскоре бригада без особого труда ворвалась в деревню и полностью пленила фашистский гарнизон.

Меня вызвали в штаб корпуса. Захватил с собой двух автоматчиков: обстановка сложная, всякое может случиться. Виллис с трудом преодолевал заболоченные лощины. Впереди появилась грузовая машина. Подъезжаем. Вижу машина нашей бригады. Рядом, у пушки с разведенными станинами, бойцы. В одном из них узнаю гвардии старшего сержанта Петра Левшунова. Он, вытирая паклей масленые руки, неторопливо рассказывает о только что прошедшем бое.

— Глядите, вон те навсегда остались на украинской земле.

На краю неубранного кукурузного поля еще чадили две пантеры.

— И нам досталось маленько. Осколком порван шток накатника. Что делать ума не приложу.

В нескольких метрах от дороги расположился медсанвзвод. Раненых немного человек семь-восемь. Медики уже успели сделать им перевязки. Я подзываю Левшунова.

— Бери раненых и езжай на своей автомашине в госпиталь. В том районе корпусные склады. Возьмешь запчасти для пушки и боеприпасы — и назад в бригаду.

— Есть, товарищ комбриг!

Наш виллис катит дальше. Где-то недалеко слышна стрельба. Дорога взбегает на бугорок. Слева от нас показывается какая-то машина. Она быстро приближается к нам. Останавливаемся. Вскидываю бинокль. Своя или чужая — не поймешь. На кузов натянут тент.

Вроде бы шевроле. Метрах в сорока от нас грузовик остановился, и на землю спрыгнули несколько гитлеровцев. Раздались автоматные очереди. Я прыгнул в небольшую воронку и бросил в машину лимонку. Загорелась машина, попадали на землю убитые. Два оставшихся в живых гитлеровца подняли руки.

В штабе корпуса меня ознакомили с обстановкой, с данными о противнике, его намерениях. Начальник штаба передал приказание командира корпуса: прочно обосноваться на реке Стрыпа, не отступать ни на шаг. Слушая гвардии полковника Лозовского, я думал о событиях последних дней. Части корпуса прошли большой путь — более трехсот километров, да еще по раскисшим дорогам и полям, освободили сотни населенных пунктов. Конечно, не обошлось и без потерь. Теперь для наступления силенок маловато. Вот почему командование решило перейти к обороне.

На обратном пути в бригаду я снова встретил Левшунова. Вид его теперь был жалким: шинель изрешечена осколками, одна пола болтается. Сам сержант устало передвигал ноги.

— Что случилось? Докладывайте.

Выяснилось, что, благополучно доставив раненых в госпиталь и погрузив боеприпасы, машина по дороге в бригаду попала под бомбежку и загорелась. Вот-вот должен был произойти взрыв. Осколками ранило Колосаева, Виноградова и Уфимцева. Погиб Мартынец.

Левшунов, рискуя жизнью, успел оттащить раненых в безопасное место, оказал им первую медицинскую помощь, а затем на попутной санитарной машине отправил друзей в тыл.

Командир орудия умолк, понурив голову. Он досадовал, что не удалось сбить с машины пламя пожара.

— Благодарить тебя надо, Петр Андреевич, людям жизнь спас.

Обоюдные атаки продолжались до 18 апреля. Но удары врага становились все слабее. Окруженная группировка гитлеровцев, измотанная советскими войсками, таяла с каждым днем, пока не закончила своего существования.

По раскисшим дорогам брели пленные. А мы торжествовали: над советской Подольщиной взвились красные флаги.

В один из дней нашей бригаде были переданы все уцелевшие танки 4-й танковой армии. Мой заместитель по технической части гвардии майор Дуэль недовольно бурчит:

— Металлолом челябинцам передали.

Успокаиваю заместителя:

— Ничего, товарищ Дуэль, подремонтируем, подлатаем — и опять танки будут что надо. — Говорю, а у самого на душе кошки скребут. Тридцатьчетверки сильно поизносились. У многих из них моторесурсы на исходе. Им бы впору в капитальный ремонт.

В ночь на 20 апреля мы совершили марш, чтобы занять оборону северо-западнее города Коломыя.

Разыскал командира стрелкового полка. Его командный пункт располагался в сосновом бору. В землянке, уже хорошо обжитой, навстречу мне поднялся рослый полковник. Оглаживая редкие усы, он настороженно осмотрел меня, на секунду задержал взгляд на танковых эмблемах:

— Вы из штаба армии?

— Нет, мы прибыли, чтобы сменить ваш полк.

— Легки на помине. — Полковник крепко пожал мне руку. — Мы тут с начальником штаба только что вели об этом речь. Из штаба армии шифровку вчера получили.

На столе, покрытом небольшим обрывком фронтовой газеты, появился зеленый лук, редиска, толстые куски украинского сала. Полковник приглашает поужинать.

От обилия закусок заныло под ложечкой (завтракал часов двенадцать тому назад на марше). Но мы лишь наспех перекусили: наступал вечер, и надо было успеть ознакомиться с участком обороны, принять его.

Виллис петляет по лесной дороге. Из-за кустов выходит боец:

— Дальше ехать нельзя.

Мы отправляемся пешком. Добираемся до хода сообщения, который приводит нас в траншею. Это и есть передний край.

— Таково наше хозяйство, смотрите и принимайте.

Идем траншеей из конца в конец. От нее к реке тянется мелколесье. Противоположный берег Прута просматривается хорошо. Но противник, засевший там, ничем себя не выдает. Молчат его огневые точки, хотя, как рассказывал командир полка, перестрелка до этого дня велась здесь интенсивно.

Ознакомившись с участком обороны, мы вернулись на командный пункт, оформили прием-передачу документально. Под утро стрелковый полк был отведен в тыл. Бригада заняла оборону на широком фронте, и танкисты теперь могли приступить к ремонту машин.

С рассветом я снова шагаю по переднему краю. Комбат Приходько сетует:

— Участок большой, а людей мало.

— Скоро прибудет пополнение. Но пока рассчитывайте на свои силы. За противником смотрите в оба. Дорогу нам преграждает боец:

— Тут опасно.

В рослом пулеметчике узнаю коммуниста гвардии рядового Пяткина. Храбрый солдат, отважный. Своим огнем он немало сразил гитлеровцев. При отражении только одной контратаки в селе Романувка уничтожил не менее двадцати.

— А где командир роты?

— Только что был здесь.

— Слушаю вас, товарищ комбриг, — словно из-под земли появился гвардии старший лейтенант Сидоров.

— Что известно о противнике?

Из полевой сумки офицер извлекает карту. На ней уже десятки пометок.

— Откуда данные?

— Со слов сменившегося командира роты.

— Вы уверены в их точности?

— Будем проверять. Уже выставлены наблюдатели. Рядовой Пяткин на рассвете засек пулемет. Вот его расположение. Совпадает с данными нашего предшественника.

Пробираемся по низкорослому сосняку, выходим на поляну. За небольшим бугорком укрылась тридцатьчетверка. Издалека на башне видна надпись Гвардия. У снятой гусеницы хлопочет Федор Сурков.

— Чиним, товарищ комбриг, гусеничные пальцы поизносились. — Гвардии сержант поспешно сплюнул папиросу, каблуком ботинка вдавил ее в мокрый песок. — К обеду с гусеницами покончим. Потом к мотору доберемся. Хочу, чтобы машина до Берлина дотянула. — Он испытующе смотрит на меня и, словно пытаясь меня убедить, твердо заявляет: — Дотянет, товарищ комбриг!

Федор Сурков — бывалый танкист. За период боев он возмужал, приобрел опыт. Еще на Орловско-Курской дуге коммунист Сурков отличился в боях. Ни разу он не дрогнул перед гитлеровцами и в боях за освобождение Правобережной Украины.

— А об охранении и позабыл, — упрекнул я танкиста.

— Все предусмотрено.

Из командирского люка высунулся стрелок-радист гвардии старшина Александр Марченко:

— Я во все глаза смотрю, товарищ комбриг. Подошел Акиншин. Командир роты выглядел усталым. Мы тепло поздоровались.

— Технику приводим в порядок, — доложил он. — Ремонтников бы сюда.

— Пришлем.

— И боеприпасов подбросьте.

— Дадим. Через день-два.

Ремонт техники шел полным ходом. Но где бы мы ни появлялись с гвардии майором Дуэлей, у нас настойчиво просили запчасти, горючее, боеприпасы. А где их взять? Кое-что из запчастей изготовляли в ремонтном подразделении гвардии капитана Дирипенко.

Лишь к вечеру я возвратился в штаб. В землянке трудились штабные офицеры. Им было не до сна и не до отдыха. Они уже планировали учебные занятия, кратковременные сборы офицеров и сержантов, уточняли вопросы взаимодействия в обороне, организовывали сбор данных о противнике.

Из подразделений начали поступать наградные листы. Просматриваю их. Читаю: Левшунов Петр Андреевич. Командир противотанкового орудия…

Нелегко сложилась судьба этого воина. Он потерял двух сыновей. Василий погиб под Москвой, а Прокопий — в районе Курска. Отец тяжело переживал свое горе, но не пал духом. В боях он показал себя храбрейшим человеком.

Еще один наградной лист: Рядовой Чижов П. А., водитель. Представляется к ордену Красной Звезды. В распутицу, в самое трудное время, рискуя жизнью, он доставлял нам боеприпасы. Наградных листов много. Представлены к награде офицеры Кулешов, Акиншин, Пупков, Коротеев, бойцы и сержанты Сурков, Марченко, Веселовский и другие. Знакомясь с наградными листами, я словно вновь пережил те бои, в которых участвовала бригада в марте и апреле 1944 года на Правобережной Украине. Взволнованный, вышел на улицу. Было необычно тихо, лишь где-то в ночном небе гудел самолет-разведчик.

В бригаду начало прибывать пополнение, в основном из освобожденных от немецко-фашистской оккупации сел и городов. Люди не были обучены военному делу. Штаб разработал учебный план занятий. Поочередно батальоны отводили в тыл и учили личный состав вести огонь из автоматов, пушек, пулеметов.

Политработники подразделений Денисов, Курманалин, Карамышев, Шлыков, Яковлев, партийные и комсомольские организации проводили большую агитационную работу. В групповых и индивидуальных беседах коммунисты повседневно разъясняли воинам политику нашей партии, благородные цели, справедливый характер Великой Отечественной войны советского народа, конкретные задачи личного состава.

Политотдел выпустил несколько фотоплакатов, которые были посвящены коммунистам пулеметчику Пяткину, танкисту Суркову, артиллеристу Левшунову и другим. Политотдел корпуса обратился к воинам-новичкам со специальной листовкой. В ней были такие строки:

Товарищи бойцы! Вы и ваши близкие пережили все ужасы гитлеровского ига, много дней страдали под сапогом фашистов. Это они, грабители, разрушили и сожгли твой дом, угнали в гитлеровскую Германию твою сестру или любимую. Отомсти врагу. Будь храбр в бою, не дай оккупанту унести ноги с Украины!

Перед молодыми часто выступали бывалые воины. Коммунист Сурков поделился опытом вождения машины в боевой обстановке, автоматчик Василевский — как надо применять оружие в бою.

Политотдел заботился об учебе агитаторов, об их политическом образовании. С ними были проведены однодневные сборы. Перед агитаторами выступали опытные политработники.

Состоялись семинары парторгов и комсоргов рот. С молодыми коммунистами велось изучение Устава партии. По инициативе политотдела были подготовлены письма родителям воинов, награжденных орденами и медалями. Письма зачитывались перед строем.

Серьезное значение придавалось командирской подготовке. Штаб разработал и провел занятия с офицерами по темам: Усиленная танковая рота в наступлении, Ведение боевых действий в лесистой местности и Бой в горах и населенных пунктах. С сержантами проводились инструкторско-методические занятия по темам: Атака переднего края, Отделение в ночном поиске и засаде, Бой в населенном пункте.

Противник нас порой беспокоил, обстреливал из артиллерии и минометов. Воины из нового пополнения держались стойко. Но встречались и казусы. Как-то на позициях батальона автоматчиков начали рваться мины. Один из бойцов выскочил из траншеи и пытался бежать в тыл. Его кто-то удержал.

— И чего ты, Яковенко, испугался? — донесся до меня чей-то голос. — Гляди, рядом с тобой пулеметчик Пяткин. Так он, брат, от самой Москвы в боях — и не дрогнул ни разу. Тебя сейчас могло убить. А в траншее надежнее.

Я подошел к бойцам. Облокотившись на бруствер, возле автоматчиков стоял белобрысый офицер. Что-то не узнаю, кто он.

Заметив меня, офицер вытянулся в струнку. На нем ладно сидело обмундирование, крепко сбитую фигуру плотно обхватывала кожаная портупея.

— Гвардии лейтенант Белоусов?

— Так точно!

Этот офицер прибыл к нам несколько дней тому назад на должность парторга батальона автоматчиков. Сам он из Златоуста. Работал старшим мастером в ремесленном училище № 4. В мае 1943 года поступил в военно-политическое училище. По окончании добился, чтобы направили в нашу бригаду.

Подошел молодой боец, тот, что испугался вражеской мины.

— Что с вами?

Солдат растерянно смотрит на меня, виновато переминается с ноги на ногу:

— Як гаркнуло, и мэни стало страшновато.

— Запомните: у страха глаза велики. В нашей бригаде трусов не было.

Я попросил парторга помочь молодому воину преодолеть робость.

На подготовку к последующим боям времени было мало. Отделения, экипажи и расчеты продолжали пополняться воинами. Каждая свободная минута использовалась для учебы и ремонта боевой техники.

Танкисты с нетерпением ожидали нового наступления.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.