27 Бразильское правительство не включило Пауло Коэльо в делегацию писателей, отправляющуюся во Францию, но Ширак принял его с распростертыми объятиями

27

Бразильское правительство не включило Пауло Коэльо в делегацию писателей, отправляющуюся во Францию, но Ширак принял его с распростертыми объятиями

Если для человечества авторитет Пауло Коэльо, был уже непререкаем, то отношение к нему бразильской критики доказывало справедливость язвительного афоризма, пущенного композитором Томом Жобимом: «У нас в Бразилии чужой успех воспринимается как личное оскорбление — что-то вроде пощечины». Критики продолжали изощряться в колкостях. Успех французского «Алхимика» только подхлестнул их пыл. «Прежде мои недоброжелатели могли сделать клеветнический вывод о том, будто все бразильцы — ослы, раз они меня читают, — заявил Коэльо журналисту Наполеону Сабадо из „Эстадо де Сан-Пауло“. — Ныне, когда мои книги с успехом продаются за границей, трудно перенести это огульное высказывание и на всех остальных». Оказалось, что вовсе не трудно. Для критика Силвиано Сантьяго, доктора литературоведения из Сорбонны, то обстоятельство, что книги Коэльо стали бестселлерами в такой стране, как Франция, ровным счетом ничего не значило. «Пора прояснить природу успеха, которого он добился во Франции, — сказал он в журнале „Вежа“. — Широкая читающая публика в этой стране в массе своей столь же незатейлива и примитивна, как и во всякой другой». Некоторые критики даже не дали себе труда открыть книги Пауло, прежде чем осудить их. «Не читал, но мне не понравилось», — вынес свой вердикт Дави Арригуччи-младший, влиятельный критик и преподаватель литературы из университета Сан-Пауло. Тем временем зубодробительные отзывы не оказывали ни малейшего воздействия на бразильских читателей и еще менее — на иностранных. Скорее наоборот. Если судить по цифрам, армия поклонников Коэльо росла в той же пропорции, что и ярость критиков. Ситуация повторилась и в 1994 году, когда, кроме «Рио-Пьедры» вышел и 190-страничный «Мактуб» — собрание микроновелл, размышлений и притч, с 1993-го печатавшихся в «Фолья де Сан-Пауло».

Подобно тому как сюжет «Валькирий» был почерпнут автором из собственной сорокадневной епитимьи в американской пустыне Мохаве, в «Рио-Пьедра» Пауло делится с читателями своим спиритуальным опытом, полученном на «Римском пути» — на юге Франции, где он странствовал вместе с Моникой Антунес. На 236 страницах автор описывает неделю из жизни Пилар, 29-летней студентки, которая учится в испанском городе Сарагоса и неожиданно встречает своего давнего возлюбленного — предмет отроческой страсти. Новая встреча происходит на лекции: ее читает этот человек, чье имя, как имена прочих персонажей (кроме рассказчицы) не называется. Ныне он учится в духовной семинарии и дал обет безбрачия, но по дороге из Мадрида в Лурд — в этом французском городе находится одна из главных святынь католического мира — признается Пилар в своей любви. Она и ее спутник, по мнению Пауло, воплощают в себе страх любви, страх полного растворения в ней — давний миф, преследующий человечество еще со времен грехопадения. На обратном пути в Сарагосу Пилар садится на берегу Рио-Пьедры (небольшой реки в ста километрах к югу от города) и проливает слезы, которые, соединившись с водами других рек, уносятся в океан.

«Рио-Пьедра», где центр тяжести смещен по сравнению с другими произведениями Коэльо от магических мотивов к ритуалам и символам католицизма, снискала неожиданные похвалы церковников (весьма лестно отозвался о ней, например, дон Пауло Эваристо Арне, кардинал-архиепископ Сан-Пауло), но нисколько не удивила критиков. Точно так же, как это случалось с пятью предыдущими книгами Коэльо, и «Мактуб», и «Рио-Пьедра» в газетах и журналах были ошельмованы. Жералдо Галван Ферраз из «Жорнал да Тарде» (Сан-Пауло) аттестовал последнюю как «невразумительную мешанину из мистицизма, религии и любовного романа, приправленную общими местами и населенную ходульными героями, большую часть времени произносящими высокопарные речи». «Женский лик Бога» также вызвал насмешки журналистов, одному из которых это теологическое новшество позволило назвать книгу «Пауло Коэльо для девочек». Журнал «Вежа» поручил расправу над «Мактубом» Диого Майнарди, в будущем — видному колумнисту. Он в весьма провокативном тоне иронизировал над выхваченными из контекста отрывками, а всю книгу уподоблял паре грязных носков, позабытых в машине:

Честно говоря, весь этот вздор не заслуживал бы даже упоминания, будь Пауло Коэльо всего лишь шарлатаном, зарабатывающим на чужой глупости. Я никогда не стал бы тратить время, клеймя автора, если бы он периодически выпускал в свет учебник эзотерических «ключей». Но дело обстоит совершенно иначе. На, последней книжной ярмарке во Франкфурте, посвященной Бразилии, Пауло Коэльо подавали как настоящего писателя, как законного представителя отечественной словесности. Это уж слишком. Сколь бы ни были плохи наши писатели, а все же получше будут, чем Пауло Коэльо. То, что он делает, вполне понятно. Только не надо даже пытаться выдавать себя за писателя. Ибо в Пауло Коэльо литературы столько же, сколько в моих ношеных носках.

Но как и прежде, эти отзывы не влияли на продажи книг Пауло Коэльо. Пронзенная критическими стрелами «Рио-Пьедра» побила рекорд «Валькирий», и в первый же день число проданных экземпляров достигло 70 тысяч. И «Мактуб» всего через несколько недель после выхода уже значился в списке бестселлеров. Разница была лишь в том, что жертва нападок на этот раз находилась за тысячи километров от Бразилии — Пауло вместе с Анной Каррьер колесил по Франции, участвуя в десятках встреч с читателями. Помимо огромного успеха, само присутствие Коэльо на Франкфуртской ярмарке 1994 года — первой в его жизни — с непреложной ясностью доказывало, что предвзятое отношение к его творчеству не было привилегией лишь бразильских критиков, — схожие чувства испытывали к нему и собратья по перу.

Несмотря на то, что пост министра культуры в кабинете президента занимал в ту пору старый друг Пауло дипломат Луис Роберто до Насименто-и-Силва, брат его бывшей возлюбленной Марии до Розарио. Представлять бразильскую словесность во Франкфурте, где Бразилия в тот год была почетной гостьей, министерство, взяв на себя все расходы, направило делегацию, состоявшую из 18 писателей. Пауло в состав этого каравана не включили. Если верить министру, критерием для отбора служила «популярность того или иного автора у немцев». Пауло в связи с этим отправился в Германию за счет издательства Рокко.

Чтобы отметить контракты Пауло с издательствами всего мира, Петер Эрд, в ту пору выпускавший его книги в Германии, устроил коктейль, на который пригласил всех присутствовавших на ярмарке издателей и, разумеется, бразильскую делегацию в полном составе. Многолюдное торжество можно было бы признать вполне удачным, если бы не одна деталь — на него демонстративно не явились все бразильские писатели, которые сочли такие почести, оказанные собрату по перу, крайне оскорбительными для себя: помимо самого Коэльо, Кристины и Моники, присутствовали лишь двое соотечественников — романист из штата Минас-Жерайс Роберто Друммонд и баиянский поэт Вали Саломан. Из прочих членов делегации лишь у Шико Буарке хватило такта позвонить, поблагодарить за приглашение и с сожалением сообщить, что именно на это время назначена его пресс-конференция. В защиту и поддержку Пауло прозвучал и одинокий, но могучий голос Жоржи Амаду, которого не было в литераторском десанте: «Бразильские интеллектуалы нападают на Коэльо по одной-единственной причине, и причина эта — его успех», — трубно возгласил автор «Габриэлы» и «Доны Флор».

Но ничуть не ослабев после атаки критиков, лихорадка, названная британским журналом «Паблишинг ньюс» «коэльоманией», а французскими СМИ — «коэльизмом», в 1995 году, напротив, стала обретать масштабы пандемии. Пауло, к которому с просьбой предоставить права на экранизацию «Алхимика» обратился сначала француз Клод Лелуш, а затем и американец Квентин Тарантино (за несколько месяцев до этого получивший за свое «Криминальное чтиво» «Золотую Пальмовую ветвь» на Каннском фестивале), ответил обоим, что голливудский киноисполин «Уорнер Бразерс» оказался проворнее и уже приобрел права за 300 тысяч долларов (400 тысяч 2008 года). Кроме того, о своем намерении написать сценарий на основе «Валькирий» и снять по нему фильм сообщил журналистам не менее знаменитый кинорежиссер Роман Полански. В мае, когда Анна Каррьер готовила новое издание «Алхимика» с иллюстрациями Мёбиуса, издательница «Ашетт», самое громкое имя в мире европейского гламура и моды, владелица женского журнала «Elle», сообщила, что в этом году Большая премия журнала по литературе присуждается Пауло Коэльо. Подобный ажиотаж дал писателю право красоваться в разделе «Портрет» журнала «Лир» — библии французского читающего мира, — но истинными лаврами увенчал его октябрь. «Алхимик», 37 недель занимавший второе место в списке бестселлеров по версии «Экспресс», влиятельнейшего французского журнала, наконец вырвался вперед, оттеснив лидера — неоконченный роман гениального Альбера Камю «Первый человек». И вот, когда Коэльо опередил идола французской культуры и Нобелевского лауреата, двое критиков сравнили его «Алхимика» с другим культовым произведением — с «Маленьким принцем» Антуана де Сент-Экзюпери: «При чтении обоих произведений у меня возникали схожие чувства, — писал колумнист Фредерик Виту в журнале „Нувель обсерватер“. — Я был пленен этой искренней и свежей душевной безыскусностью». Его коллега Эрик Дешо из еженедельника «Актюэль» придерживается того же мнения: «Не вижу в таком сопоставлении ничего кощунственного, ибо простота, прозрачность и чистота этой сказки невольно напоминают таинственную историю, поведанную Сент-Экзюпери».

Известие о том, что «Алхимик» занял верхнюю строчку в рейтинге «Экспресс», застало Пауло на Дальнем Востоке, где он вместе с Кристиной выполнял более чем обширную и насыщенную программу презентаций и встреч с читателями. В тот день, когда «поезд-пуля» мчал писателя с женой из Нагои в Токио, и за окном возникла заснеженная вершина священной горы Фудзиямы, Коэльо принял решение: вернувшись в Бразилию, он сменит издательство. На подобный шаг его побудило не какое-то знамение или тайный, одному ему внятный знак: нет, оно стало итогом долгих размышлений о том, как складываются его взаимоотношения с Рокко. Помимо прочего, они не сошлись в вопросе об системе распространения книг, альтернативной книготорговле: писатель отстаивал возможность продажи в газетных киосках и в супермаркетах, что удешевило бы стоимость книг и, значит, сделало бы их более доступными для читателей. Рокко предложил проанализировать такой вариант Фернандо Шиналье, опытнейшему дистрибьютеру газет и журналов, однако дальше этого дело не пошло. Автор провел переговоры с другими издательствами, и вот 15 февраля хорошо информированный обозреватель Зосимо Баррозо до Амарал заметкой, опубликованной в газете «Глобо», оповестил об окончании «одного из самых удачных литературных супружеств».

Прочие газеты подхватили сенсационное известие, и спустя несколько дней вся Бразилия уже знала, что Пауло Коэльо за 1 млн долларов (=1,3 млн 2008 года) поменял издательство Рокко на «Обжетиву». Эта невиданная по бразильским меркам сумма шла не прямо в руки автору, а делилась в пропорции, предусмотренной договорами с прежними издательствами: 55 процентов выплачивалось ему в виде аванса, а 45 — инвестировалось в рекламную кампанию его следующей книги «Пятая гора». Ставки, надо сказать, были высоки для Роберто Фейта, некогда экономиста, потом — журналиста-международника, корреспондента телекомпании «Реде-Глобо», пять лет назад взявшего в «Обжетиве» бразды правления. Только те 550 тысяч долларов, которые следовало выплатить Коэльо в виде аванса, «съедали» 15 процентов всего бюджета издательства, формируемого в основном за счет трех «тяжеловесов» — американцев Стивена Кинга, Гарольда Блума и Дэниела Големана. Специалисты, опрошенные прессой, были единодушны: если «Пятая гора» повторит успех «Рио-Пьедра», «Обжетива» всего за несколько месяцев «отобьет» этот вложенный в Коэльо миллион. Переход к другому издателю не вызвал, судя по всему, недобрых чувств у Рокко: Пауло хоть и ушел в «Обжетиву», оставил ему весьма рентабельную коллекцию из семи книг, публиковавшихся у него с 1989 года. И в самом деле — не прошло и месяца после того, как было объявлено о смене издательства, а Пауло Рокко оказался среди гостей писателя, на празднике, который Коэльо по традиции устраивал у себя 19 марта, в день Святого Иакова.

Роман «Пятая гора», вдохновленный ветхозаветным сюжетом (3 книга Царств, 18:8-24), повествует о страданиях, сомнениях и духовных открытиях пророка Илии в ту пору, когда он пребывал в изгнании в финикийском (ныне ливанском) городе Сарепте. Этот город, населенный народом, весьма далеким от варварства и чрезвычайно способным к торговле, триста лет не знавший войны, готовился тогда к нашествию ассирийцев. Пророк Илия оказывается в эпицентре религиозного конфликта и перед немыслимо трудным выбором — навлечь на себя ярость людей или гнев Господа, чью волю вынужден нарушить. В прологе Пауло в очередной раз обнаруживает, как тесно переплетаются пережитые им испытания с тематикой его произведений. Признаваясь, что, кажется, научился наконец понимать и принимать неизбежное, он вспоминает свое увольнение из корпорации «Си-би-эс», случившееся шестнадцать лет назад и положившее конец его успешной служебной деятельности:

Дописывая «Пятую гору», я вспомнил этот эпизод — и другие проявления неизбежного в моей жизни. Всякий раз, когда я чувствовал, что целиком и полностью контролирую ситуацию, происходило нечто такое, что сбрасывало меня вниз. Я спрашивал себя: «За что?» Неужели я обречен вечно приближаться к заветной черте, но так никогда и не переступить ее? Неужели Господь так жестокосерд, что, позволяя мне уже различать на горизонте пальмы оазиса, делает это для того лишь, чтобы уморить меня жаждой среди пустыни? Прошло немало времени, прежде чем я понял: это не тик. Есть такое, что высшие силы посылают нам, чтобы перенаправить нас на истинный путь, на Свою Стезю. Есть и такое, что происходит ради того, чтобы мы могли применить на деле все, чему научились. И в конце концов чему-то мы все же научаемся.

Книга была уже готова к сдаче в «Обжетиву», когда Пауло в своих изысканиях наткнулся на новые, хоть и отрывочные сведения о жизни Илии Пророка, не содержащиеся в канонических текстах Ветхого Завета — и речь там шла как раз о периоде его финикийского изгнания, то есть о времени, выбранном автором для исторического фона «Пятой горы». Открытие обрадовало Пауло, но заставило переработать всю книгу, которая в итоге вышла в свет лишь в августе 1996 года, во время 14-го Книжного биеннале в Сан-Пауло. Ее выходу предшествовала беспримерная по размаху рекламная кампания, проводимая агентством Salles/DMB&B, владельцу которого Мауро Саллесу, старому другу Пауло и его неформальному консультанту по вопросам маркетинга, и была посвящена книга. Кампания включала в себя полосные анонсы в четырех ведущих газетах Бразилии («Жорнал до Бразил», «Фолья де Сан-Пауло», «Эстадо де Сан-Пауло» и «Глобо») и в журналах «Вежа-Рио», «Вежа-СП», «Карас», «Клаудия» и «Контиго»; 350 плакатов на автобусах в Рио-де-Жанейро и Сан-Пауло; 80 рекламных щитов в Рио, баннеры, афиши и растяжки в местах продаж Вдохновленный примером Анны Каррьер, чей креатив так эффективно сработал во Франции при выпуске «Алхимика», Пауло предложил своему новому издателю последовать ее примеру и подготовить специальное издание ограниченного количества экземпляров книги, пронумерованных и снабженным автографом автора, которые будут распространяться по всей стране через 400 книжных магазинов за неделю до начала основных продаж Чтобы избежать каверз со стороны прессы, каждый «привилегированный» давал письменное обязательство до выхода книги массовым тиражом никому не рассказывать историю Илии Пророка.

Результаты оказались прямо пропорциональны усилиям, потраченным на их достижение. Менее чем за сутки разошлись 80 тысяч экземпляров из стотысячного первого тиража. Еще 11 тысяч — в течение недели на Биеннале, где Пауло ждали бесконечные вереницы читателей, жаждавших получить автографы, которые он раздавал десять часов без перерыва. «Пятой горе» не исполнилось еще и двух месяцев, а цифры продаж уже превысили 120 тысяч экземпляров, что означало: 550 тысяч долларов, выплаченных автору, уже вернулись в кассу издательства, и та же судьба ждала оставшуюся часть гонорара.

По отношению к «Пятой горе» критика вела себя более кротко и благожелательно. «Предоставим колдунам решать, маг Пауло Коэльо или шарлатан, нас это мало волнует, — писала „Фолья де Сан-Пауло“. — Дело в том, что он рассказывает вполне удобоваримые истории и, не кичась своей литературной мускулатурой, увлекает читателей на десятках языков». Главный конкурент этой газеты, «Эстадо де Сан-Пауло», поместил статью весьма взыскательного критика и беллетриста Жозе Кастелло, который не поскупился на похвалы новой книге. «Суховато-лаконичный стиль изложения доказывает, что перо автора стало острее, точнее и тверже, — утверждал он. — Нравятся вам книги Пауло Коэльо или нет, но он все еще — жертва предрассудков, порожденных застарелой ненавистью, которая, будучи перенесена когда-то на религиозную почву, залила планету кровью». За неделю до выхода книги даже брюзгливый журнал «Вежа», вынужденный смириться с очевидным фактом, посвятил Пауло пространный и сочувственный репортаж, озаглавленный «Улыбка мага», а затем поместил фрагмент из книги. Впрочем, дабы не утратить навыка, журнал разбавил поток похвал заявлением, сводящим творчество Пауло Коэльо к тому, что было названо «наивные истории, по философской глубине своего месседжа сопоставимые с фильмами из серии „Малыш-каратист“».

Однако едва появилась следующая — «Книга воина света» — критика набросилась на нее с удвоенным рвением. Это была первая книга Коэльо, вышедшая сначала за границей, а потом уже в Бразилии. Она родилась благодаря итальянской издательнице Элизабете Сгарби из Бомпиани. Воодушевленная успехом, который Пауло снискал у нее на родине («Рио-Пьедра» как раз к тому времени опередила по рейтингу «Остров накануне», роман прославленного Умберто Эко), издательница связалась с Моникой, чтобы узнать, нет ли у Пауло чего-нибудь неопубликованного для составленной ею серии «Ассаджи» («Пробы»), Коэльо же уже давно вынашивал идею объединить в одной книге размышления и заметки, которые делал на протяжении многих лет, — так что предложение поступило очень своевременно. Кое-что из этих микроновелл печаталось в «Фолья де Сан-Пауло», и объем, предписанный газетным колонкам, определил формат главок будущей книги. Метафорические, оснащенные средневековой религиозной символикой истории раскрывали читателям «Книги воина света» то, что Коэльо переживал на протяжении своего жизненного пути, названного им «процессом духовного возмужания». Для него степень взаимопроникновения автора и его работы была такова, что «Книга…» превратилась в ключ к пониманию его вселенной — «не столько магической, сколько идеологической», как предупреждал он. «„Книга воина света“ для меня столь же важна, как для Мао Цзэдуна „Красная книжечка“, а для Каддафи — „Зеленая“». Помимо журнальных колонок, выражение «воин света», обозначающее личность, которая неуклонно стремится к своей цели вопреки любым трудностям и препонам, встречается также и в других книгах Пауло — в «Алхимике», «Рио-Пьедра», «Валькириях». А если еще остаются сомнения относительно того, что означает это понятие, их призван рассеять недавно созданный сайт Коэльо в интернете:

Эта книга объединяет серию текстов, призванных напомнить, что в каждом из нас живет воин света. Каждый способен услышать безмолвие своего сердца, признать поражения, не отступив перед ними, сохранить надежду в период упадка и усталости.

Выход «Книги…» в Бразилии был предварен ее итальянской премьерой, прошедшей с большим успехом, однако это не произвело на критиков никакого впечатления. Даже «Фолья де Сан-Пауло», печатавшая прежде миниглавки, устами молодого журналиста и одного из своих редакторов Фернандо Барроса-и-Силвы высказалась о новинке как о «последней мистической судороге, пробившей самую феноменальную личность нашего издательского мира», а затем в первых же строках отказала Коэльо в праве называться писателем:

Пауло Коэльо — не писатель. Даже не плохой писатель. Неверно было бы относить то, что он делает, к сфере сублитературы. Это было бы чересчур лестно для него. Он гораздо ближе к Эдиру Маседо, «епископу»-руководителю Вселенской церкви Царства Божьего, чем к Сидни Шелдону. (…) Охарактеризовав таким, образом автора, перейдем непосредственно к произведению. Нового там нет ничего. Секрет прост: выстроить в ряд прописные истины так, чтобы читатель сам выбрал то, что ему больше подходит. Расплывчатая метафоричность, туманная метафизичностъ и прочие дымки способны сказать все что угодно именно потому, что не говорят ничего. (…) В эту неизменно срабатывающую формулу можно подставить любые клише — экологически чистые и идиллически безмятежные пейзажи, аллюзии на нескончаемые битвы между Добром и Злом, беглые упоминания о чувстве вины и христианском смирении — и все это, изложенное бесцветным и плоским языком, кажется делом рук восьмилетнего ребенка, а в качестве «целевой аудитории» предполагаются люди с той же степенью умственной и душевной зрелости. При самом бережном и внимательном чтении Пауло Коэльо каждое последующее произведение представляется глупее и бездарнее предыдущего.

Для Коэльо подобные заявления лишь подтверждали, что между отношением критиков и поведением читателей существует глубокая, зияющая пропасть. Как повелось с его первой книги и повторялось со всеми последующими, «Книга воина света», подвергшаяся саркастическим разборам, подобным вышеприведенному, уже через несколько дней появилась в списке бестселлеров не только в газете, редактируемой Барросом-и-Силвой, но и во всех рейтингах, публикуемых бразильской прессой. Вслед за тем Пауло удалось то, что еще не удавалось ни одному из бразильских писателей, — одна и та же книга возглавляла список бестселлеров и в категории «художественная литература» (в данном случае — по версии газеты «Глобо»), и по разряду «нон-фикшн» («Жорнал до Бразил»), В остальном мире дело обстояло примерно так же: «Книга воина света», переведенная на 29 языков, в Италии разошлась миллионным тиражом, сделавшись после «Алхимика» и «Одиннадцати минут» самым большим успехом Коэльо, — и даже десять лет спустя переиздается в среднем по 100 тысяч экземпляров в год. Популярность ее в Италии достигла такой степени, что в конце 1997 года Донателла Версаче, сестра и наследница великого модельера, скончавшегося за год до этого, объявила, что именно это творение Коэльо послужило источником вдохновения для работы над коллекцией «весна-лето 1998 года». Во Франции объем продаж «Алхимика» достиг 2 млн экземпляров, «Рио-Пьедры» — 240 тысяч, и этот успех побудил Анну Каррьер приобрести за 150 тысяч долларов права на перевод и публикацию «Пятой горы». За несколько месяцев до выхода книги Пауло с радостным волнением узнал, что французское правительство наградило его орденом «За заслуги в области наук и искусств». На церемонии вручения министр иностранных дел Филипп Дуст-Блази назвал Коэльо «алхимиком слова, приносящим радость миллионам читателей». «Ваши книги творят добро, ибо стимулируют нашу способность мечтать, наше желание искать и верить в самих себя в ходе этого поиска».

Впрочем, многие бразильцы продолжали морщить нос при виде того, как расстилают красную ковровую дорожку под ноги их соотечественнику, где бы тот ни появлялся. Подобное отношение в очередной раз ярко проявилось в начале 1998 года, когда было объявлено, что с 19 по 25 марта Бразилия будет почетной гостьей на 18-м Международном книжном салоне в Париже. Министр культуры Бразилии Франсиско Уэффорт поручил президенту Национальной библиотеки академику Эдуардо Портеле сформировать делегацию писателей, которые будут принимать участие в торжествах по приглашению бразильского правительства. Утряски и согласования длились несколько недель, а когда до отъезда оставалось десять дней, в СМИ появился список тех пятидесяти счастливцев, что проведут за казенный счет неделю блаженного ничегонеделанья в Париже. Как и четыре года назад, перед Франкфуртом, имя Пауло Коэльо в этом списке не значилось. Правительство совершило по отношению к писателю, который поддерживал его, тем более бессмысленный демарш, что Пауло больше не нуждался в официальных приглашениях, чтобы участвовать в подобных церемониях. Прилетев в Париж по приглашению своей издательницы, он в день открытия Салона устроил автограф-сессию по случаю выхода французской версии «Пятой горы», выпущенной тиражом 250 тысяч экземпляров — вовсе не чрезмерным для человека, чьи книги выходили в этой стране тиражом пятимиллионным. Коэльо оказался в Париже на неделю раньше бразильской делегации и начал настоящий марафон интервью, пресс-конференций и выступлений на шести разных каналах французского телевидения. И наконец вечером 19 марта, под оглушительные звуки настоящей батукады, президент Жак Ширак и Рут Кардозо, «первая леди» Бразилии, представлявшая здесь своего мужа. Фернандо Энрике, перерезали ленточку, открыли Салон и в окружении толпы репортеров и охранников двинулись по залам «Пари-Экспо», где разворачивалось действо. На глазах у растерянных бразильцев Ширак вдруг отделился от своей свиты, подошел к стенду издательства Анны Каррьер, поздоровался с хозяйкой и, широко улыбаясь, заключил в горячие объятия Пауло Коэльо — единственного, как потом выяснилось, бразильского писателя, которого читал и которого через два года наградит орденом Почетного легиона — отличием, которого в недалеком прошлом были удостоены международные знаменитости вроде Уинстона Черчилля и Джона Ф. Кеннеди, а из бразильцев — авиатор Сантос-Дюмон, футболист Пеле и архитектор Оскар Нимейер. Прежде чем продолжить путь, Ширак полушутя заметил Анне Каррьер:

— Вы, должно быть, недурно заработали на книгах мсье Коэльо. Примите мои поздравления!

Одиночество триумфатора: Пауло, получив орден Почетного легиона, заперся в ванной отеля и запечатлел свою радость от получения высокой награды

Под взглядом бразильской «первой леди», Рут Кардозо, президент Франции Жак Ширак остановился, чтобы приветствовать Пауло, к которому официальная бразильская делегация отнеслась с пренебрежением

В открытом для широкой публики на следующий день «Пари-экспо» был поставлен еще один рекорд. Впервые с тех пор, как в 1970 году основали Салоны, автор подписывал свои книги семь часов кряду, делая краткие промежутки, чтобы выкурить очередную сигарету или выйти в туалет. И все же самое блистательное завершение «парижского сезона» сумела осуществить Анна Каррьер: за несколько дней до окончания выставки она сняла «Карусель дю Лувр», фешенебельную эксклюзивную галерею над знаменитым парижским музеем, где обычно устраивались показы мод знаменитых французских кутюрье. Пауло дал там банкет на шестьсот персон — изысканный ужин с лучшими сортами шампанского — для книготорговцев, издателей, журналистов и интеллектуальных звезд, настояв при этом, чтобы каждому из членов бразильской делегации в награду — или в отместку — за их спесь доставили в отель персональное приглашение на ужин. Один из них — писатель Зуэнир Вентура, только что выпустивший книгу с красноречивым названием «Зависть», вспоминает, как был озабочен Пауло тем, чтобы к бразильцам отнеслись с особым вниманием:

— Сам он не ужинал, а присаживался то за один, то за другой столик с гостями, стараясь, чтобы никто не чувствовал себя обойденным. Хотя в то время у его ног было все мало-мальски значительное в литературном мире, Пауло оставался в точности таким же, как всегда. Когда он подсел ко мне, то принялся расспрашивать, как идет моя «Зависть», получил ли я предложения перевести ее на иностранные языки и чем он мог бы посодействовать…

…Попросив музыкантов сделать паузу, чтобы произнести тост, Пауло поднялся с бокалом в руке и на хорошем французском поблагодарил присутствующих, рассыпался в похвалах соотечественникам и добавил под конец:

— Я хочу, чтобы этот праздничный вечер превратился в чествование самого выдающегося из всех бразильских писателей, моего дорогого друга Жоржи Амаду, и предлагаю всем выпить за его здоровье.

Под звуки вновь грянувшей бразильской музыки шестьсот гостей превратили торжественные мраморные залы «Карусель» в дискотеку. Самба продолжалась до рассвета. По возвращении в отель каждого ожидал еще один сюрприз: специально отпечатанный по этому случаю экземпляр «Пятой горы», вложенный в бархатный футляр, с факсимильной надписью по-французски: «Упорство и спонтанность — вот парадоксальные условия для того, чтобы пройти Своей Стезей» — и автографом Коэльо. Когда Пауло три недели спустя садился в самолет, вылетавший в Бразилию, во Франции уже было распродано 200 тысяч экземпляров «Пятой горы».

Прочно и комфортно чувствуя себя среди писателей, книги которых являются лидерами продаж во всем мире, Пауло Коэльо стал предметом пристального интереса некоего иного, не журналистского универсума. Одним из первых обратил внимание на его работы профессор Марио Маэстри из Университета Пассо Фундо (штат Рио-Гранде-до-Сул), автор исследования, в котором признал, что творчество Коэльо «по праву принадлежит к национальному литературно-беллетристическому корпусу». Впрочем, судя по книге «Почему Пауло Коэльо имеет успех?», выпущенной шесть лет спустя, в 1999-м, Маэстри, похоже, подхватил от литературных критиков вирус злобного предубеждения:

Ранняя проза Пауло Коэльо, пересыпанная афоризмами и сентенциями, рассказывающая незамысловатые истории, полные клише и общих мест, несет также еще одну важную функцию: она позволяет читателям, деморализованным убогой повседневностью, мечтать о стремительном и волшебном обретении счастья. Эзотерика, осовремененная, но все равно дряхлая, предлагает легкие и доступные формы воздействия на самих себя и социальный мир — прежде всего в поисках материального благополучия и личного счастья. Речь идет о магическом пути к умопостигаемой вселенной общества потребления.

С течением времени подтвердилось, что статьи «ученых людей», множившиеся по всей стране, за немногим исключением, повторяли придирчиво-недоброжелательную критику журналистов. Порою это становилось особенно заметно, как, например, в репортаже, опубликованном в «Жорнал до Бразил» в 1998 году. В нем газета повествовала о том, каким, можно сказать, гонениям подверглась преподавательница Отасилия Родригес де Фрейтас из университета Сан-Пауло на защите своей докторской диссертации, озаглавленной «Бестселлер на взгляд читателя: „Алхимик“ Пауло Коэльо», которую ее коллеги сочли сочувственной по отношению к предмету исследования. Отасилия в негодовании рассказала корреспонденту «Жорнал до Бразил», что коллеги не то что намекали, а прямо утверждали, что ее работа «проплачена Коэльо», а сама диссертантка была его любовницей.

Но Пауло, не обращая внимания на все то, что профессора и магистры уже сказали или могли сказать по поводу его творчества, готовился в очередной раз погрузиться в то столпотворение, каким уже десять лет, начиная с «Алхимика», сопровождался выход каждой его новой книги. Разница заключалась лишь в том, что «Вероника решает умереть» стала первым его произведением, оставшимся практически без внимания критики. Действие романа разворачивается в Словении — одной из стран, на которые распалась некогда единая Югославия — имея на заднем плане историю любви сына дипломата Эдуарда и заглавной героини, ныне, после попытки самоубийства, помещенной родителями в психиатрическую больницу, где ее подвергают бесчеловечному лечению электрошоком. Гораздо сильнее, чем достоинства фабулы, действовали на читателей откровения автора, впервые решившегося рассказать о том, как в середине 1960-х годов он был трижды госпитализирован в клинику доктора Эйраса в Рио-де-Жанейро. Сделав свои юношеские и столь драматические переживания достоянием гласности, Пауло тем самым нарушил клятву — рассказать об этом лишь после того, как родителей не будет на свете. Мать умерла за пять лет до этого, в 1993 году, от осложнений, вызванных болезнью Альцгеймера, и сын, находившийся в то время в Канаде, где шла презентация «Алхимика», не поспевал прилететь в Бразилию на ее похороны. Впрочем, энергичный дон Педро был не только жив, но и, как сказано про героя, которому он послужил прототипом, «пребывал в полном здравии и расцвете умственных способностей». «Вероника решает умереть» без недомолвок и околичностей рассказывает, какому насилию подвергался автор со стороны здравствующего отца и покойной матери. «Вероника — это Пауло Коэльо», — мог услышать каждый, имеющий уши.

А сам автор, всегда добивающийся, чтобы его книги были как можно более доступны для читателей, решил на этот раз изменить тактику выпуска новинки. Издательство «Обжетива» по настоянию Коэльо вдвое сократило расходы на рекламу «Пятой горы», и эта мера позволила урезать цену на экземпляр в твердой обложке на 25 %. Следующим шагом к популяризации его произведений стал контракт с сетью супермаркетов «Каррефур», включившей «Веронику…» в пакет своих предложений к празднику «Дня нации». Появление книги совпало с развернувшимися в стране ожесточенными дебатами по поводу тех жестокостей, с которыми было сопряжено лечение душевнобольных в государственных и частных клиниках. Сенат обсуждал принятие законопроекта о преобразовании системы психиатрической помощи — с тем, чтобы изменить фактически тюремный режим содержания людей с умственными отклонениями, — ив качестве аргументов на пленарном заседании зачитывали отрывки из «Вероники…». В день голосования по законопроекту сенатор Эдуардо Суплиси с трибуны прочел письмо Пауло Коэльо, горячо поддержавшего предполагаемые изменения. «Я сам в прошлом становился жертвой „карательной психиатрии“ и трижды — в 1965-м, 1966-м и 1967 годах — оказывался безо всяких на то оснований — в лечебном учреждении закрытого типа, а потому считаю принятие нового закона не только уместным, но и безотлагательно необходимым». К этому письму были приложены заметки Пауло об этих трех госпитализациях. Разоблачения, содержавшиеся в «Веронике…», имели широкий международный резонанс — через два года Пауло был приглашен принять участие в Международном трибунале Рассела по психиатрии, созданном Европарламентом.

История, рассказанная в «Веронике…», имела продолжение и в 2003 году, когда Пауло был одним из докладчиков на семинаре «Защита прав лиц с умственными расстройствами», организованном Комитетом по правам человека при Евросоюзе. Сама книга побила все: рекорды, поставленные самим Коэльо. Единственное отличие заключалось лишь в том, что СМИ отнеслись к роману с большим почтением. Тронутые, быть может, теми разоблачениями, что содержались в книге, газеты и журналы вместо критического разбора текста посвящали целые страницы описанию трех госпитализаций автора. Исключение составил лишь друг Коэльо, писатель Марсело Рубен Пайва. Призванный «Фолья де Сан-Пауло» отрецензировать «Веронику…», он сделал это в весьма иронических тонах и даже предложил внести в текст кое-какие изменения:

Но что это? Кому я читаю нотации? Писателю, который продает свои книги миллионными тиражами, получает по всему миру награды и премии?!

Да, вот именно: если судить по цифрам продаж, премиям и чествованием, шедшим беспрерывной чередой, читатели по-прежнему принимали Коэльо таким, каков он есть. Вскоре после выхода «Вероники…» Денис де Мораэс, журналист и университетский преподаватель из города Нитероя (штат Рио-де-Жанейро) написал статью под названием «Большая четверка». Речь в ней шла о Великой четверке чемпионов мира по продажам — американцах Стивене Кинге, Майкле Кричтоне, Джоне Гришэме и Томе Клэнси. Мораэс, рассматривая программу Коэльо на 1998 год, показывает, что бразилец одной ногой уже шагнул в этот клуб планетарных знаменитостей.

Выступал на Всемирном экономическом форуме в Давосе с речью о духовности.

Получил аудиенцию в Ватикане и благословение папы римского Иоанна Павла II.

Поставил рекорд продолжительности автограф-сессии на 18-м Международном книжном салоне в Париже, где была выставлена его книга «Пятая гора», тираж которой превысил 300 тысяч экземпляров.

Наговорил закадровый текст для документального фильма «Феномен», посвященного его жизни (совместное производство Канады, Франции и США).

Фирма Джанни Версаче продемонстрировала коллекцию одежды 1998/1999 года, вдохновленную его «Книгой воина света».

Провел восемь дней в Великобритании, представляя читателям «Пятую гору».

По возвращении в Рио-де-Жанейро в мае дал интервью для канадского телевидения (TV5) и английских газет «Санди таймс» и «Гардиан».

С августа по октябрь выполнял ранее принятые обязательства в Новой Зеландии, Австралии, Японии, Израиле и Югославии.

Вернулся в Рио-де-Жанейро и дал интервью французскому и германскому телевидению, после чего совершил поездку по странам Центральной Европы (Польша, Чехия, Словакия, Словения, Болгария).

Перед возвращением в Бразилию в канун Нового года побывал в Финляндии и России.

Голливуд намерен экранизировать четыре его романа.

Французская актриса Изабель Аджани оспаривает у американки Джулии Робертс право сыграть главную роль в фильме по его роману «На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала».

«Аренас груп», связанная с корпорацией «Сони энтертейнмент», планирует экранизировать «Валькирии», кинокомпания «Вирджин» — «Дневник мага».

Президент Бразилии Фернандо Кардозо наградил его Орденом Рио-Бранко.

Назначен специальным советником ООН по программе «Духовная конвергенция и межкультурный диалог».

Мировой знаменитости Пауло Коэльо вручает награду президент Бразилии Фернандо Энрике Кардозо

На аудиенции у папы римского Иоанна Павла II

Эта лихорадочная активность была прервана только в 2000 году, когда Пауло поставил точку в своей новой книге «Дьявол и сеньорита Прим». Хотя ее путь к читателям в точности повторял все предшествующие, имелись и некоторые особенности. Прежде всего автор решил не трогаться из дому ради международной «раскрутки» (книга одновременно выходила и в Бразилии, и за границей): он предпочел принять журналистов в своей новой огромной квартире, занимавшей целый этаж в доме на Копакабане, откуда открывался удивительный вид на знаменитый бразильский пляж Идея устроить международное паломничество журналистов родилась несколькими неделями раньше, когда американская компания Си-эн-эн записала с ним длинное интервью, которое демонстрировалось в 230 странах мира.

Затем в Рио по приглашению агентства Моники Антунес начали прибывать бригады пишущих и снимающих журналистов из Германии, Аргентины, Боливии, Чили, Колумбии, Эквадора, Испании, Франции, Греции, Англии, Италии, Мексики, Португалии, Чехии — многие из них воспользовались поездкой в Бразилию, чтобы сделать репортаж о Рио-де-Жанейро. «В газетах и журналах рекламу городу сделали такую, — комментирует Моника Антунес, — что, будь она платной, префектуре Рио-де-Жанейро пришлось бы раскошелиться». Другой особенностью «Дьявола и сеньориты Прим» был выбор места для презентации книги. Пауло предпочел устроить празднество в столетних стенах Бразильской академии литературы. Не требовалось особой проницательности, чтобы верно истолковать этот выбор: Пауло Коэльо, один из тех, кого нещадно поносила и ругала отечественная критика, дерзнул предъявить права на место на Олимпе бразильской литературы.