16 Пауло ускользает из когтей дьявола и из лап политической полиции, но попадает туда, где хуже, чем в аду

16

Пауло ускользает из когтей дьявола и из лап политической полиции, но попадает туда, где хуже, чем в аду

Огромные деньги, перечисленные «Филипс» на банковский счет Пауло, были лишь обещанием грядущих богатств. Вдогонку за долгоиграющим диском (ДЦ), стяжавшим шумный успех, компания выпустила сингл с «Гитой» и «Беги, не стой!» — последняя родилась по дороге из Рио в Баию, когда соавторы на несколько дней завернули в глухое бразильское захолустье, где в городке Диас д’Авила жили родители Рауля. Сингл, который должен был по замыслу продюсеров всего лишь разжечь аппетит публики перед выходом ДЦ, намеченным на июнь, разошелся всего за месяц тиражом свыше 100 тысяч экземпляров и принес соавторам «золотой диск» — первый из тех шести, что они получат за свои произведения. Всякий раз, как на волнах той или иной радиостанции, которые, сами того не ведая, призывали дьявола, звучал рефрен «Да здравствует Альтернативное общество!», в копилке композитора и поэта раздавался сладостный звон. В апреле 1974 года Пауло приобрел 150-метровую квартиру на улице Волунтариос-де-Патриа в фешенебельном районе Ботафого — всего в нескольких кварталах от дома, где родился и вырос, — и переехал туда вместе с Жизой.

24 мая, в пятницу, через две недели после блиц-визита в Бразилиа, Раулю по телефону сообщили, что в понедельник ему надлежит явиться в ДОПС и «представить объяснения». Он, поднаторевший в переговорах с цензурой по поводу запретов на то или иное произведение, не слишком встревожился, но все же для большей уверенности попросил соавтора составить ему компанию. Едва повесив трубку, Пауло обратился к «Книге перемен» — не опасно ли отправляться с Раулем в ДОПС? И поскольку полученный ответ гласил скорее «нет», чем «да», — «скорее» потому, что «И Цзин» не всегда выражается определенно, — он выбросил свои опасения из головы.

В субботу утром; проснувшись, Пауло обнаружил записку от Жизы, которая спозаранку куда-то ушла и обещала скоро вернуться. Развернув просунутую под дверь «Жорнал до Бразил», он обратил внимание на дату, которая была указана сразу под названием газеты — оказалось, что в тот день исполнилось ровно два года их знакомству с Раулем, знакомству, которое ознаменовало столь крутой поворот в его жизни. Пауло выпил кофе, закурил, взглянул в окно на залитую солнцем мостовую — и пошел надевать бермуды для ежедневной часовой прогулки. Ощутив легкий запах гари, он проверил розетки и электроприборы — все было в порядке. Однако запах усиливался. Странно, неисправная проводка или перегоревшая бытовая техника так не пахнут… Однако запах с каждым мгновением все сильнее напоминал ему о чем-то… У него похолодело в груди, когда память услужливо подсказала: запах, пропитавший его квартиру, похож на тот, что стоял в морге Санта-Каза-де-Мизерикордия, куда он на протяжении нескольких месяцев ежедневно наведывался, собирая сведения о покойниках для извещений о смерти в «Глобо». Это был особый запах никогда, очевидно, негаснущих свечей, озарявших процесс распада и тления. Но теперь он ощущался столь сильно, словно загорелись сотни, если не тысячи траурных светильников одновременно.

Он наклонился зашнуровать кроссовки — и в этот миг ему показалось, будто деревянные шашки паркета поднялись и летят прямо ему в лицо. Но нет: это от сильнейшего приступа головокружения у него вдруг ослабли и подкосились ноги. Чтобы сохранить равновесие, Пауло подался вперед и едва не распластался по полу. Головокружение усиливалось. Попытался вспомнить, что ел накануне, не отравился ли — но нет, все было как всегда, да и потом он не испытывал дурноты, не чувствовал позывов на рвоту — и вообще ничего, кроме того, что его неодолимо тянет к себе и вот-вот поглотит какая-то пучина, уже овладевшая всем вокруг. В промежутках, в моменты просветления Пауло сознавал, что квартира тонет в темной пелене тумана — словно солнце вдруг перестало светить, а дом заволокли пепельно-серые тучи. В голове мелькнула мысль, что все происходящее — это пугающий всякого наркомана «дурной трип»[33] — путешествие, отправившись в которое, любители ЛСД иной раз не возвращаются. Но это было невозможно — он уже очень давно не употреблял ЛСД. И никогда не слышал, чтобы марихуана или кокаин могли ввергнуть человека в столь тяжкое состояние.

Пауло хотел было открыть дверь, выйти, но страх парализовал его. Там, на улице, могло быть еще хуже, чем здесь. Теперь к головокружению и пелене перед глазами прибавился оглушительный шум — такой, словно какое-то могучее существо крушило все вокруг. Однако мебель оставалась на своих местах. Ослабев от ужаса, не находя в себе сил что-либо предпринять, Пауло как надежду на спасение воспринял трель внезапно зазвонившего телефона. Он взмолился: Господи, сделай так, чтобы это был Эуклидес Ласерда, Фратер Заратустра, который, без сомнения, сумеет положить конец этой муке. Он схватил трубку и тут же едва не выронил ее, осознав, что воззвал к Господу ради того, чтобы поговорить с учеником дьявола. Но это оказался не Эуклидес! Дело обстояло хуже: звонила его подруга Стелла Паула, которую он сам некогда завлек в О.Т.О. Перепуганная не меньше Пауло девушка, захлебываясь рыданиями, просила помощи: ее квартира окутана черным дымом, пропахла смрадом разложения и еще какими-то удушающими миазмами. Услышав такое, неудержимо зарыдал и сам Пауло. Он дал отбой и тут, вспомнив верное средство, всегда помогавшее, если перебирал с марихуаной или кокаином, бросился к холодильнику и начал пить молоко, стакан за стаканом, а потом до отказа открутил кран и сунул голову под струю холодной воды. Никакого эффекта. Запах-мертвечины не исчез, черная пелена перед глазами не рассеялась, голова кружилась а в ушах, как и прежде, стоял такой немыслимый грохот, что Пауло заткнул уши, чтобы хоть немного его приглушить.

И лишь когда из глубин памяти вдруг выплыл древний иероглиф, он начал понимать, что происходит. Полностью разорвав узы, связывавшие его с христианской верой, он в последние несколько лет заряжался негативной энергией, стремясь к цели, которой не сумел достичь сам Алистер Кроули, — к встрече с дьяволом. А в это субботнее утро произошло то, что Фратер Заратустра называл «выбросом магической энергии»: то, о чем Пауло так часто просил, о чем заклинал, пытался добиться с помощью всех своих обрядов, омовений, мечей Святого Георгия, наконец свершилось. Просимое — даровано: Пауло оказался лицом к лицу с дьяволом. Ему захотелось выброситься из окна, однако он сообразил, что, прыгнув с четвертого этажа, может расшибиться, переломать руки и ноги, утратить способность двигаться, но вовсе не обязательно умрет. Рыдая, как заблудившийся ребенок, зажав уши, пригнув голову к коленям, он вспоминал обрывки проклятий, которыми в колледже Санто-Инасио гремел когда-то с амвона падре Руффьер:

<…> И вот мы уже в аду! Мы видим вокруг лишь слезы и слышим скрежет зубовный!

<…> И все мы рыдаем и каемся, а дьявол смотрит на нас с мерзкой улыбкой, от которой наши страдания становятся еще страшнее. Но самая лютая кара, самая невыносимая муки — в том, что у нас нет никакой надежды. Мы останемся здесь на веки вечные.

<…> А дьявол говорит: милый мой, твои страдания еще и не начинались!

Да, вот оно — Пауло попал в ад, который оказался пострашнее, чем живописал его падре Руффьер, и где вдобавок ему суждено пребывать в одиночестве. Да, потому что началось это уже давно — сколько же прошло? два часа? три? Он потерял представление о времени — а Жиза куда-то запропастилась. Может, и с ней что-нибудь стряслось? Чтобы перестать думать об этом и хоть как-то отвлечься, он принялся пересчитывать книги на полках, потом диски, картины, ножи и вилки, тарелки, носки, трусы… Доходил до конца и все начинал с начала — книги, пластинки… Жиза застала его над раковиной на кухне, с тарелками в руках и, переполошившись, принялась расспрашивать, что с ним, однако Пауло, дрожа всем телом и стуча зубами, не силах был ничего объяснить, только твердил: «Не знаю».

— Как не знаешь?! Все ты знаешь! — вспылила Жиза. Обнявшись, они опустились на колени и оба заплакали. В ту минуту, когда Пауло признался Жизе, что боится смерти, в голове его вновь ожили видения прошлого: «Тебя страшит смерть, — кричал ему когда-то падре Руффьер, — а меня возмущает твой страх!» Жизе тоже было неловко, что такой панический ужас обуял человека, еще совсем недавно казавшегося всезнающим, уверенным в себе, настоящим мужчиной, который познакомил ее с разнузданными магическими действами О.Т.О. Впрочем, он находился в таком состоянии, что ничье мнение — падре, возлюбленной или отца с матерью — его не интересовало. А истина заключалась в том, что он не хотел умирать, а еще меньше — отдавать душу дьяволу. Набравшись храбрости, он шепнул Жизе на ухо:

— Надо пойти в церковь! Надо выбраться отсюда и прямиком двинуть в церковь!

Активистка левого движения не поверила своим ушам: ее возлюбленный собрался в храм Божий?

— Что ты там собираешься делать, Пауло?

Общаться с Богом. Просить у Него прощения за то, что сомневался в Его существовании, и тем самым положить конец этим мукам. Он потащил Жизу в ванную, включил душ, а сам скорчился на полу рядом с нею. Смрад, туман и грохот не исчезали. Пауло принялся громко читать молитвы, все, какие только знал: «Отче наш», и «Верую», и «Богородице, Дево…», пока Жиза не начала вторить ему. Потом они так и не смогли вспомнить, сколько времени провели на полу душевой кабины, под ледяными струями воды, от которой у них посинели и онемели кончики пальцев, но наконец Пауло вскочил, опрометью бросился в гостиную и схватил с полки Библию. Вернувшись к Жизе, он открыл священную книгу где пришлось, — а пришлось на 24-й стих 9-й главы Евангелия от Марка — и вместе с Жизой принялся твердить, как мантру:

Верую, Господи, помоги моему неверию…

Верую, Господи, помоги моему неверию…

Верую, Господи, помоги моему неверию…

Эти пять слов они повторяли сотни, если не тысячи раз. При этом Пауло — так же громко — отрекался от всяких связей с О.Т.О., Кроули и всеми демонами, которые в ту субботу, судя по всему, вырвались из преисподней, чтобы мучить его. Когда же наконец пришло умиротворение, за окнами уже вечерело, а Пауло пребывал в совершеннейшем изнеможении — физическом и моральном.

После всего пережитого они побоялись оставаться на ночь у себя дома, хотя там не было ни следа от бушевавшего совсем недавно землетрясения, все оставалось по-прежнему — и книги на полках, и мебель, и утварь. Решив не рисковать, они провели остаток уикенда в квартире Педро и Лижии, в квартале Гавеа. После того как Жиза сблизилась с Пауло, она часто бывала у его родителей, а те — Лижия в особенности — радушно ее принимали, были с ней ласковы и заботливы. В глазах родителей главным недостатком Жизы был ее политический радикализм. На воскресных семейных обедах, когда за столом собирались родители, дяди-тети и бабушки-дедушки Пауло, Жиза не упускала случая лишний раз продемонстрировать свои убеждения, хоть и знала, что аудитория состоит из пламенных сторонников Салазара, Франко и, разумеется, твердолобых апологетов нынешнего бразильского режима. Мало-помалу Жиза отходила от активной работы в студенческом движении, но взглядам своим оставалась верна.

…Когда во втором часу дня Пауло и Жиза покидали родительскую квартиру, дона Лижия напомнила, что вечером ждет их на ужин, который устраивала в честь своей сестры Элоизы. Пауло в ту пору еще не водил машину, и они на такси вернулись к себе. Не было ни зловония, ни миазмов, ни битого стекла — ничто не напоминало о том, что всего двое суток назад, по их убеждению, здесь развернулась битва Добра со злом. Приняв душ, Пауло выбирал одежду и решил больше не быть рабом предрассудков. Вытащил из шкафа голубую рубаху с короткими рукавами и цветными аппликациями на карманах, подаренную матерью три года назад и ни разу не надеванную. Не надевал он ее потому, что она была куплена родителями в Асунсьоне, столице соседнего Парагвая, а Пауло после своего тюремного заключения в Понта-Гросса не мог ни слышать, ни произносить это название. Облачаясь в нее, он первым делом хотел проверить, избавился ли от своей эзотерической чуши. Они с Жизой пообедали, а в два часа Пауло отправился к Раулю, чтобы сопровождать друга в ДОПС.

Им потребовалось более получаса, чтобы по забитым машинами улицам проехать 15 километров от Жардин-де-Ала до штаб-квартиры ДОПС в самом центре города; они потратили это время на обсуждение предстоящих дел и прежде всего — раскрутки нового диска. Год назад, выпустив альбом «Криг-Ха, Бандоло!», оба прошли во главе шествия по самому центру старого Рио — идея принадлежала Пауло и оказалась очень удачной. Хеппенинг, к которому еще не успели привыкнуть, удостоился нескольких поистине бесценных минут в выпусках новостей, не говоря уж об интервью в газетах и журналах. Для «Гиты» они хотели устроить что-нибудь более экстравагантное. Спокойствие, в котором пребывали оба друга, направлявшиеся в политическую полицию военной диктатуры — причем одни, без адвоката или представителя фирмы-производителя, — объяснялось вовсе не легкомыслием. Оба они — Рауль уж точно — были довольно известны в музыкальном мире, а кроме того, не прятали никаких «скелетов в шкафу». Если не считать отсидки Пауло в Понта-Гросса в 1969-м да кое-каких трений с цензурой, ни того, ни другого нельзя было записать в противники режима. Режим так или иначе давно ликвидировал всех, кто с оружием в руках ему противостоял. Полгода назад, в конце 1973-го, армейские части буквально утопили в крови последние очаги сопротивления в Арагуайе, на юге штата Пара, убавив численность бразильской компартии на 69 активистов. Режим был и еще долго будет повинен в жестоких расправах и казнях, но в тот майский понедельник 1974 года не было никаких оснований опасаться ДОПС — уже хотя бы потому, что было известно: в пытках и тайных убийствах замешаны главным образом органы контрразведки сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил.

И когда такси доставило соавторов на улицу Раласан к столетнему трехэтажному зданию, находящемуся в двух кварталах от офиса «Филипс», на часах было ровно три. Пауло присел в коридоре на скамью и развернул газету, а Рауль просунул свои документы в окошечко, после чего отправился куда-то, а через полчаса вернулся. Но вместо того чтобы подойти к Пауло — приблизился к висевшему на стене телефону-автомату и, сделав вид, будто набирает номер, пропел по-английски:

My dear partner, the men want to talk with you, not with me…[34]

Пауло, кажется, не понял смысл этого трюка, призванного предупредить его об опасности. А Рауль продолжал барабанить пальцами по телефону и повторять как припев:

They want to talk with you, not with me…

They want to talk with you, not with me…

Пауло все еще ничего не понимал. Он поднялся, шагнул к нему и спросил с улыбкой:

— Что ты удумал, Рауль? Что это ты распелся?

Когда он был уже у самого выхода, полицейский взял его за плечо:

— Нет, ты как раз постой. Придется задержаться и кое-что объяснить.

Ошеломленный Пауло, едва успев пробормотать Раулю: «Дай знать отцу», отправился с полицейским по лабиринту полутемных коридоров, а потом через внутренний двор — в галерею с камерами-клетками по обеим сторонам: большая часть камер была пуста, и всюду стоял сильнейший запах мочи и дезинфицирующих средств. Провожатый остановился перед камерой, где сидели двое чернокожих парней, открыл дверь, втолкнул Пауло внутрь и повернул ключ в замке. Не говоря ни слова «старожилам», наш герой опустился на пол в состоянии, близком к панике, закурил и принялся соображать, почему вдруг оказался за решеткой и что стоит за этим арестом. Размышления, в которые он погрузился, прервал один из новых соседей — тот, что помоложе:

— Ты не Пауло Коэльо случайно? — спросил он.

— Ну да, он самый. А что? — машинально отвечал Пауло.

— Мы — «Божьи дети». Я муж Талиты, с которой ты познакомился в Амстердаме.

Да, действительно. Он вспомнил, как в Голландии к нему прицепилась бразильская девчонка, распознала земляка по национальному флагу, украшавшему спину его джинсовой куртки. Двое парней, как и Пауло, не знали, за что их задержали. Возникшая несколько лет назад в Калифорнии секта «Божьи дети» обрела в Бразилии сотни адептов, за что и поплатилась серьезными обвинениями — в поощрении педофилии, например, и кровосмесительном растлении малолетних. Сам факт, что эти трое сидели сейчас в камере ДОПС, как нельзя лучше характеризовал вектор политических репрессий в стране. Грозная и беспощадная машина, предназначенная для борьбы с вооруженными геррильеро, обрушивала теперь удары на хиппи, наркоманов и членов различных сект. Лишь около шести вечера полицейский в штатском — но с кобурой на поясе и картонной папкой в руках открыл зарешеченную дверь и осведомился:

— Кто тут Пауло Коэльо де Соуза?

Пауло встал, и его препроводили на второй этаж, в кабинет, где не было ничего, кроме письменного стола и двух стульев. На один сел полицейский, а на другой он велел сесть Пауло. Из папки полицейский извлек и разложил на столе четырехстраничный комикс, выпущенный вместе с ДЦ «Криг-Ха, Бандоло!», и завел с арестованным сюрреалистический разговор:

— Что это за дерьмо?

— Комикс, сопровождающий альбом, который записали мы с Раулем Сейшасом.

— А что означает «Криг-Ха, Бандоло!»?

— Означает «Берегись! Враги!»

— «Враг»? Какой враг? Правительство? На каком это языке?

— Против правительства мы ничего не имеем. Враги — это африканские львы, а написано это на языке, который в ходу в королевстве Пал-у-Дон.

Удостоверившись, что патлатый заморыш его дурачит, полицейский потребовал, чтобы ему все подробно объяснили. Пришлось объяснять, что все это — литературный вымысел, вдохновленный персонажами комиксов про Тарзана, который жил в воображаемой стране под названием Пал-у-Дон. Однако полицейского эти объяснения не убедили:

— А кто все это сочинил?

— Я. А моя жена — она архитектор — проиллюстрировала.

— Как зовут вашу жену? Где она сейчас? Интересно послушать, что она скажет.

Пауло перепугался — неужели по его вине весь этот кошмар ожидает и Жизу? — однако сообразил, что в такой ситуации лучше говорить правду, тем более что нет никаких оснований врать: ни он, ни она ни в чем не повинны. Он взглянул на часы — было почти восемь вечера.

— Зовут ее Адалжиза Риос. Мои родители сегодня пригласили нас на ужин. Сейчас она должна быть уже там.

Полицейский собрал разложенные по столу бумаги, сигареты и зажигалку, поднялся и велел окончательно павшему духом Пауло:

— Следуй за мной. Поедем за твоей хозяйкой.

…Садясь в черно-белый «воронок» с эмблемой Управления безопасности Рио-де-Жанейро, Пауло на миг испытал облегчение: это означало, что он арестован официально и, стало быть, формально находится под защитой государства. Несравненно хуже было бы попасться в руки людей в штатском, разъезжавших в автомобилях без номерных знаков, хватавших людей без ордера и постановления. Это означало бы пытки и перспективу разделить участь 117 бесследно сгинувших политиков. Родители Пауло глазам своим не поверили, когда из фургона вылез сын в окружении четверых вооруженных конвоиров. Сказали, что Жизы пока нет, стали спрашивать, что случилось. Пауло попытался их успокоить — дело пустяковое, небольшая проблема с диском, она вскорости решится, и они с Жизой успеют к ужину. Один из сопровождающих, обращаясь к родителям, подтвердил его слова:

— Это точно. Скоро оба будут дома.

И вот, опять оказавшись на заднем сиденье автомобиля — двое полицейских по бокам, двое впереди, — Пауло покатил назад, в управление ДОПС. По дороге он спросил, нельзя ли остановиться у телефона-автомата — дескать, надо сообщить в «Филипс» о неприятностях, которые вызвал выпущенный компанией диск. «Нельзя», — ответил один из спутников и успокоил Пауло, мол, волноваться нечего, скоро отпустят и его, и жену. Уловка не удалась: на самом деле Пауло хотел позвонить домой и предупредить Жизу, чтобы та выбросила марихуану, лежавшую на видном месте в гостиной. Будто оледенев, он не произнес ни слова, пока не добрались до подъезда дома на Волунгариос. Один полицейский остался внизу, трое других погрузились вместе с Пауло в тесную кабину медленного лифта — казалось, на четвертый этаж он поднимал их целый час. Они вошли в квартиру в тот миг, когда Жиза в ярком индийском сари до пят гасила свет, собираясь уходить.

— Милая, это люди из ДОПС, они хотят кое-что выяснить насчет нашего диска и того комикса, что мы с тобой смастерили для «Филипс».

Жиза, хоть и испугалась, сумела взять себя в руки и с деланным спокойствием произнесла:

— Да, пожалуйста, я готова отвечать на любые вопросы. Что вас интересует, господа?

— Не здесь, — возразил один из полицейских. — Дознание мы проводим в управлении. Вам придется проехать с нами.

— Мы что же, арестованы? — не поняла Жиза.

— Нет, — учтиво ответил тот. — Вы задержаны до выяснения обстоятельств, и скоро мы вас обоих отпустим. Но сначала мы должны бегло осмотреть квартиру. С вашего позволения…

Сердце Пауло заколотилось, он даже испугался, что его хватит инфаркт: вот сейчас они обнаружат «дурь». Застыв посреди комнаты, положив руку на плечо Жизы, он молча следил за действиями агентов. Один разворошил стопку экземпляров — штук сто — комикса, другой рылся в ящиках и шкафах, третий — по всей видимости, старший — осматривал книжные полки и стеллаж с пластинками. Заметив лакированную деревянную китайскую шкатулку размером с конфетную коробку, он взял ее в руки, открыл крышку и убедился, что внутри — марихуана. Понюхал содержимое с таким видом, словно вдыхал аромат духов, и поставил шкатулку на место. Тут Пауло окончательно убедился, что дело дрянь, много хуже, чем он предполагал: если уж полицейский не заинтересовался «травкой», значит Пауло подозревают в чем-то гораздо более серьезном. Дал себя знать «синдром Понта-Гросса»: неужели его опять приняли за террориста, грабящего банки?

Оказавшись в управлении, они с Жизой окончательно убедились в том, что в отчем доме им ужинать не придется. Сразу при входе их разлучили, затем заставили сменить одежду на желтые комбинезоны с надписью «ЗАКЛЮЧЕННЫЙ» выше нагрудного кармана. На рассвете Пауло и Жизу сфотографировали, заставили «сыграть на рояле» — оставить отпечатки пальцев в заведенных на них обоих досье-формулярах с анкетными данными и описанием внешности вкупе с особыми приметами. Пауло зарегистрировали под номером 13 720, Жизу — 13 721. Их допрашивали порознь в течение нескольких часов сколько именно, они не знали: часы у них отобрали вместе с прочим личным имуществом, а при таких обстоятельствах, в кабинетах с наглухо зашторенными окнами, представление о времени исчезает. Не применяя средств физического воздействия, дознаватели интересовались прежде всего психоделическим комиксом, сопровождавшим ДД «Криг-Ха, Бандоло!» и смыслом понятия «Альтернативное общество». Разумеется, после того как арестованные в мельчайших подробностях излагали протоколистам все, чем когда-либо занимались в жизни от рождения до задержания. Стоило Пауло упомянуть, что в мае 1970 года вместе с Верой Рихтер он был в Сантьяго, как его стали весьма настойчиво выспрашивать обо всех бразильцах, живущих в чилийской столице, однако толку не добились по той простой причине, что он не был знаком ни с кем из соотечественников, бежавших в эту или какую-либо другую страну. Жизе в свою очередь стоило немалого труда убедить полицейских, что название «Криг-Ха, Бандоло!» родилось во время «мозгового штурма» в «Филипс», когда Пауло, забравшись на стол, выкрикивал эти три слова.

Пауло задержан армейской спецслужбой, облачен в арестантскую робу и квалифицирован как «подрывной элемент»

Подписанные ими протоколы допросов; после проявленной Пауло трусости она станет «женщиной без имени»

А в квартале Гавеа родители всю ночь не находили себе места. С помощью приятельницы, служившей секретаршей у губернатора штата Гуанабара, журналиста и импресарио Антонио де Падуа Шагаса Фрейтаса, удалось наконец выяснить, что Пауло действительно задержан ДОПС и сидит на улице Реласан. Арест по всей форме давал — до известной степени, конечно — гарантии того, что человек не исчезнет бесследно. Поскольку само понятие «неприкосновенности личности» (пресловутый «хабеас-корпус») было исключено из бразильского законодательства того времени, ничего не оставалось, как искать по родственникам и знакомым влиятельных людей, связанных с государственной безопасностью. Маркос, тогдашний шурин Пауло, предложил обратиться к некоему полковнику Имбассахи, имевшему знакомства в этой сфере, однако дон Педро решил поначалу действовать законными методами, сколь бы ненадежными они ни казались. Тетушка Элоиза назвала имя адвоката Антонио Клаудио Виейры, 55 лет, работавшего в бюро «дяди Кандиньо», как называли в семействе Коэльо бывшего генерального прокурора республики Кандидо де Оливейра Нетто, к тому времени уже год как покойного. Пустив в ход все свои связи, в пять часов вечера родители уже стояли у дверей красивого, но мрачного здания. Узнав, что впустить разрешается лишь адвоката, доктор Педро Коэльо выложил козырную карту, назвав имя одного из столпов режима:

— Мы — друзья полковника Жарбаса Пассариньо.

Он имел в виду бывшего губернатора штата Пара, входившего в состав трех военных правительств, а ныне только что переизбранного в сенат от партии Арена, которая оказывала диктатуре всяческую поддержку. Но услышал в ответ:

— Вы, сеньор, находитесь не где-нибудь, а в ДОПС, и здесь никакие птички не чирикают. Даже породы «жарбас»[35].

Покуда адвокат пытался что-либо выведать о Пауло у дежурного, Педро, Лижия, Соня и ее муж Маркос ожидали на тротуаре, под дождем, начавшимся так некстати. Через несколько минут Виейра принес отрадные новости:

— Пауло здесь и будет освобожден сегодня же. Дежурный звонит по начальству, чтобы узнать, смогу ли я увидеться с клиентом хоть ненадолго.

Тут адвоката окликнули и провели на свидание с арестованным. Виейру потрясло то, в каком виде предстал перед ним Пауло: хотя к нему не применяли физического насилия, он был мертвенно бледен, под глазами черные синяки, а взгляд блуждал, как у зомби. Адвокат попытался было его успокоить, сообщив, что комиссар обещал через несколько часов отпустить его. На том свидание и кончилось. Дона Лижия требовала, чтобы они остались дожидаться Пауло у дверей, но адвокат, хоть и с трудом, сумел убедить ее, что этого делать не стоит.

Часов в десять вечера надзиратель — тот, что сразу показался Пауло добрее и симпатичней — отпер дверь камеры, вернул ему одежду и документы: он и Жиза были свободны. Пауло торопливо оделся, и охранник отвел его вместе с возлюбленной в кафе, примыкавшее к зданию ДОПС. Там они выкурили одну сигарету на двоих. Торопясь поскорее убраться подальше от проклятого места, Пауло взял такси и велел ехать в Гавеа, к родителям. Водитель проехал авениду Мем-де-Са, свернул на засаженную деревьями Фламенго, но когда машина на высокой скорости шла мимо отеля «Глория», ей наперерез выехали с разных сторон, блокировав путь, три или четыре автомобиля, два из которых были марки «Шевроле-веранейо» — стандартного в ту пору транспорта сотрудников спецслужб. Из них выскочили несколько человек в штатском, бросились к желтому «Шеветту», в котором сидели Пауло и Жиза и, рывком распахнув задние двери, грубо вытащили обоих наружу. Пауло, сковав наручниками, швырнули на капот, но краем глаза он успел заметить, что Жизу втолкнули в машину, которая с визгом рванула с места. Последнее, что он видел перед тем, как ему надели на голову черный мешок, было элегантное здание отеля «Глория» — белое, феерически сияющее огнями. Сидя на заднем сиденье, он только и смог пробормотать:

— Вы меня убьете?

Агент понял, какой ужас обуревает задержанного:

— Не дергайся, сиди тихо. Никто тебя не убьет. Хотим допросить.

Страх не исчезал. Пауло сжался в комок, руки у него дрожали, но от отчаяния он не испытывал стыда, только спросил у того, что сидел рядом:

— Я могу на тебя положиться?

Того, похоже, позабавил его нелепый вопрос:

— Ложись на кого хочешь, только не на меня. И не трясись: останешься жив.