Лондон, «Альгамбра» и Берти

Лондон, «Альгамбра» и Берти

По возвращении в Париж Каролина первым делом, чтобы сгладить неприятное впечатление от выступления в Нью-Йорке, попросила своего нового импресарио Роберта Т. Грау добиться контракта с лондонской «Альгамброй». Этот театр, вполне соответствовавший вкусам эпохи, был в то время ведущим в Европе, и каждая знаменитая артистка мюзик-холла должна была хотя бы раз в жизни выступить на его сцене. Господин Грау сообщил Каролине, что, к сожалению, программа «Альгамбры» уже расписана на весь следующий год, – нужно было ждать, однако подобные препятствия никогда не обескураживали Беллу. Она узнала имя главного администратора театра, отправилась в Лондон и, поселившись в лучшей гостинице, пригласила его на ужин. «Я была уверена, что, если он проведет со мной хоть час, мне удастся убедить его изменить программу, – признавалась Белла в интервью много лет спустя, – однако, к моему удивлению, администратор прислал очень любезное письмо с извинениями, что не может поужинать со мной. Он объяснил, что у него слишком много профессиональных встреч, и поэтому нет возможности делать визиты светского характера».

Журналист замечает, что сеньорита улыбнулась, вспомнив эту историю, и добавила: «Я сделала все, что в моих силах, но пришлось смириться. Это была полоса невезения». После этого, как пишет автор статьи, Белла, не теряя времени, позвонила Грау и попросила его заключить контракт с Императорским театром в Москве. Как будто неудачи с «Альгамброй» и не существовало, Белла заявила журналисту: «Мое самое большое желание – вернуться в Москву: там меня ждал мой хороший друг великий князь Николай Николаевич, пообещавший представить меня своему кузену, царю».

Однако, как вы, наверное, заметили, эта глава называется «Лондон, Альгамбра и Берти», поэтому мы не отправимся сейчас следом за Беллой в Россию, а задержимся еще на несколько дней в Лондоне, где началась интересная любовная история, главным героем которой был принц Уэльский.

Будущего Эдуарда VII звали вовсе не Эдуардом, а Альбертом – в честь его отца Альберта из Саксен-Кобургской династии. В узком кругу все называли принца Берти, начиная с его матери, королевы Виктории, которая была не слишком высокого мнения об интеллектуальных возможностях «бедного Берти» и даже видела отчасти его вину в ранней смерти своего супруга. Она (вполне справедливо) считала сына бонвиваном, бездельником, окруженным любовницами и никчемными друзьями (что тоже было верно). Если Берти, вернее, Эдуард, и не был достоин высокого предназначения, уготованного ему судьбой, то едва успел продемонстрировать это. Королева, несмотря на преклонный возраст, отказалась отречься от престола в его пользу: Берти стал королем в шестьдесят лет и лишь на девять лет пережил свою мать. Королева старалась, чтобы ее сын, уже став принцем Уэльским, как можно меньше вмешивался в государственные дела, поэтому Берти остался в истории как принц-дилетант, бывший законодателем моды и завсегдатаем светских увеселений: сегодня – на скачках в Лонгшаме, завтра – в Монте-Карло, послезавтра – в Нью-Йорке… В общем, бонвиван, как называла Берти его мать, но одновременно и «вынужденный бездельник», как говорил он сам, когда королева в очередной раз отказывалась сделать его более значительной персоной.

Когда Белла и Берти познакомились в ресторане во время безуспешной поездки Каролины в Лондон, принцу Уэльскому исполнилось пятьдесят шесть лет – это был мужчина невысокого роста, бородатый и лысоватый, но все еще обаятельный. Он был женат на датской принцессе Александре, очень красивой в молодости, которая, судя по всему, смирилась с бесконечными изменами мужа. Королева Виктория, желая, чтобы принц не вмешивался в ее дела, выделила ему годовое содержание в пятьдесят тысяч фунтов. Благодаря этому принц мог путешествовать на собственной яхте, иметь несколько королевских резиденций, охотничьих заповедников и т. д. Его царственная мать шла на любые расходы, лишь бы держать сына подальше от Лондона и государственных дел.

Как было принято в свете, принц имел множество любовниц. Весьма серьезные отношения сложились у Берти с Эмили Ле Бретон, более известной как Лилли Ленгтри. Эта дама во вкусе художников-прерафаэлитов, дочь настоятеля собора на Джерси, покорила элегантный Лондон исключительной красотой. Как утверждают, когда Лилли поселилась в столице с мужем, никому не известным господином Ленгтри, они крайне нуждались. К тому же в это время Лилли соблюдала траур по недавно умершему брату и поэтому, получая достаточно много приглашений, появлялась в обществе в одном и том же скромном черном платье. На одном из раутов она познакомилась с Берти – их отношения продолжались до конца жизни. В Англии викторианской эпохи такое качество, как верность, в высших слоях общества являлось всего лишь условностью: действительное положение вещей не имело значения, достаточно было сохранять приличия. Господин Ленгтри, например, выходил «немного прогуляться» каждый раз, когда лорд Ренфрю (тайное имя принца Уэльского, кстати, всем известное) изъявлял желание выпить чаю с Лилли. Так же, как и во Франции, скандал вызывала не измена, а развод. Женщина могла быть весьма уважаемой, имея при этом двух-трех любовников (даже любовниц, как в случае Колетт), но она должна была оставаться замужней. Именно поэтому и Колетт, и Лилли общество отвергло только тогда, когда они решили развестись с мужьями. Единственное, что могла сделать в этой ситуации женщина в то время, – посвятить себя сцене. Так обе и поступили: Колетт с большим успехом, Лилли – с меньшим, однако обе стали знаменитыми вовсе не из-за успехов на артистическом поприще.

Что касается Ленгтри, то помимо развода у нее возникла еще одна проблема – беременность. Отцом ребенка, однако, был вовсе не принц Уэльский (по крайней мере он сам так считал), а его кузен принц Людвиг Баттенберг. Перед нами опять пример того, с какой любезной снисходительностью аристократы делились любовницами с кем-нибудь из «кузенов». Так как Лилли была разведена и осталась без средств к существованию, принц Уэльский предоставил ей очаровательный загородный дом, где она могла бы скрыться на период беременности, и в очередь с Баттенбергом навещал будущую мать. Родившийся ребенок был оставлен на попечение семьи Лилли, а она сама вновь оказалась в объятиях Берти.

Однако вернемся в ресторан, где встретились – возможно, совершенно случайно – Каролина и Берти. Этот ресторан под названием «Рулз», существующий и по сей день, – популярное местечко среди людей театра. Шумный и очень веселый, он был украшен фотографиями артистов с их памятными надписями, старыми программками, афишами… Среди официантов, сновавших между столиками с кувшинами пива и блюдами устриц, можно было увидеть модных playboys – женатых мужчин, предпочитавших держаться подальше от любопытных взглядов. Для них на втором этаже имелось несколько небольших кабинетов. Так как «Рулз» был одним из любимых ресторанов будущего Эдуарда VII, встречавшегося с Лилли Ленгтри почти ежедневно, хозяева заведения любезно пристроили к внешней стене лестницу, дабы он мог проходить прямо в кабинеты, минуя общий зал. По этой лестнице не раз ускользала Лилли или даже сам Берти, а однажды она помогла Белле избежать конфликта, когда неожиданно появившаяся разъяренная Лилли начала бить бутылки шампанского на первом этаже, поскольку «знала, что принц находится наверху с одной из этих французских вертихвосток».

Берти всегда ужинал в кабинете, однако имел обыкновение прерывать ненадолго свой тет-а-тет, чтобы поздороваться со знакомыми в зале. Именно во время одного из появлений на первом этаже он увидел Каролину и был сражен ее красотой. Белла, вероятно, решила соблазнить принца, чтобы потешить самолюбие, уязвленное неудачей с упрямым администратором «Альгамбры», и стала действовать.

Ницца, 10 апреля 1965 года, рассвет

Я проснулась: день едва занимается, начинают петь птицы, а я все еще жива. Говорят, что именно перед рассветом, в этот призрачный период времени, названный кем-то опасным часом раннего утра, чаще всего перестают биться измученные сердца. Я прислушиваюсь к своему: неужели еще не пришло время? Несомненно, осталось недолго ждать, чтобы оно затихло навсегда. Не помню, чтобы мне что-нибудь снилось в последние часы, не видно и теней рядом с кроватью: наверное, шествие призраков закончилось. Однако, открыв глаза, я на мгновение увидела при тусклом свете силуэт дорогого Берти. Наверное, мне просто показалось: пятна на стене очень напоминают бороду принца.

Как бы то ни было, теперь, когда сонливость проходит и в комнату проникает свет зари, я могу поклясться, что действительно вижу светлую бороду Берти, а рядом – бороду Рене Вебба. Давно он мне не вспоминался. Я смотрю на часы: эти современные аппараты с большими светящимися цифрами очень удобны. Сейчас всего лишь без десяти шесть: смерть запаздывает, а я терпеть не могу непунктуальности. Она должна была прийти ночью, как я ее и приглашала. Было бы исключительно любезно с ее стороны застать меня спящей на кровати в номере отеля «Новелти» – в память о множестве других постелей, где я зарабатывала себе на жизнь. Но я всегда подозревала, что смерть не слишком любезна. Птицы начинают петь все настойчивее, скоро совсем рассветет, и я проиграю свое пари. Пятно на стене становится ярче с первым лучом солнца, и я вижу уже не бороду Берти, а другое лицо. Надеюсь, старухе с черной косой не взбредет в голову явиться именно сейчас. Ни за что на свете я бы не хотела умереть, думая о нем. О нем? О моем муже? Это было бы совсем глупо, но в том-то и беда: я рассказывала за свою жизнь столько выдумок, что они до последнего вздоха не оставляют меня в покое.