Глава XVI. В Государственной Канцелярии

Глава XVI. В Государственной Канцелярии

Отношение протопресвитера Шавельского к святыне вызвало осуждение со стороны и тех моих сослуживцев, миросозерцание которых даже не соприкасалось с областью мистического.

"Печальное, но, к сожалению, обычное явление, – сказал один из них. – Психология духовных сановников всегда казалась мне странной. По мере движения вверх по ступеням иерархической лестницы, они старались все глубже проникать в доныне чуждую им среду, приноравливаться и приспособляться к ней и все более заражались мирскими настроениями, удалялись от веры, а затем и перестали даже выносить верующих мирян. Они забывали, при этом, что, стремясь к одной цели, достигали как раз противоположную... Разве "духовный сановник" не есть нечто взаимно друг друга исключающее!.. И неужели ленты и звезды на рясе могут кому-нибудь импонировать!.. Они только унижают рясу... И насколько простенький, смиренный батюшка, если он, к тому же, сельский, в заброшенном каком-нибудь селе, притягательнее пышных Владык"...

"А митрополит Макарий?" – спросил я.

"Святые в счет не идут, – ответил он, – и, притом, разве к нему идут потому, что он митрополит Московский... К нему идут, потому что он – Макарий"...

"Это верно, – ответил я, – митрополит Макарий великий праведник, и, глядя на него, я не знаю, чему удивляться, безмерному ли милосердию Божию, являющему в наши дни таких людей, или безмерной гордыне и слепоте человека, не замечающего их... Верно и то, что Вы говорите о духовных сановниках, между которыми люди, подобные митрополиту Макарию, всегда составляли исключение... Но мне кажется, что к этим сановникам и нельзя подходить с общими мерками: они воплощают собой церковно-государственную власть, какая налагает на них массу разнородных внешних обязанностей, заставляет против воли соприкасаться с миром и заражаться мирским настроением... Там же, где они, по высоте своей настроенности, не соприкасаются с внешностью, там, говорят, упущения в делах, там жалобы... Посмотрите, как преследуют митрополита Макария, как его гонят, как насильно стаскивают его с высоты, на которой он стоит... И это делают даже те, кто не отрицает его святости, делают в искреннем убеждении, что митрополит Макарий глубокий старец и, не разбираясь в делах, впадает в ошибки... И никому из этих гонителей не придет мысль, что точки зрения святого не могут совпадать с обычными точками зрения, что здесь не старость, а мудрость, до которой еще нужно дорасти, чтобы понять ее; что люди до того далеко ушли от этой мудрости, что перестали ее узнавать, перестали понимать... Нет, вопрос гораздо глубже...

Великое несчастие в том, что не все пастыри могут быть Макариями; однако центр, все же, не в этом месте, не в том, что пастыри плохи, а в том, что миросозерцание всего человечества оторвалось от своей религиозной основы, что разорвалась нить, связывающая небо и землю, и нет потребности связать се; что дух времени побеждает духа вечности, что утрачена вера в бессмертие и загробную жизнь... Отсюда все беды и несчастья каждого в отдельности и всех вместе... Отсюда это "некогда заниматься пустяками", иначе – молиться Богу, глумление над явлениями высшего порядка, пренебрежение к голосу Божьему... Нужно вернуться и повернуть жизнь к ее религиозному центру, к ее источнику – Богу. Тогда все станет ясным и понятным; тогда не будут называть сумасшедшими тех, кого называют сейчас за то, что они порвали с этим центром; тогда другими станут и наши идеалы, одухотвориться жизнь, люди перестанут говорить на разных языках... Обратите внимание на те слагаемые, из которых теперь составляется человеческая мысль, требующая общего признания. Там не только трафареты, но и трафареты преступные: там теории, черпающие свои корни в талмуде и ведущие к одной цели – уничтожению христианства. И эти теории добросовестно изучаются и проводятся в жизнь близорукими христианами; на этих теориях зиждятся наука и литература; эти теории заложены в основу государственных преобразований, составляют фундамент прессы, руководящей общественным мнением и направляющей ее в заранее намеченное русло. Это называется "прогрессом"; в порабощении христианского мира юдаизмом сказывается движение вперед, к которому так лихорадочно стремятся все, кто боится прослыть отсталым; а попытки охранить вековые начала христианской культуры осуждаются как невежество, как возвращение к "старому", к предрассудкам, якобы созданным темнотою и суеверием, какое из корыстных целей поддерживается "попами"... Разве Вы не замечаете, что теперь христианину стало даже стыдно признаваться в том, что он христианин, что он еще верен Богу и считает себя обязанным выполнять заповеди Божии!.. Нет, дело не только в недостатках пастырей, а в самом духе времени, отравленном гонителями христианства. Здесь уже не единичные грехи и преступления, а массовая хула на Духа Святого, что не простится"...

"Конечно, – ответил мой сослуживец, – главное в этом; но, все же, на общем фоне безверия нет более уродливого явления, как безверие духовенства и, особенно, его высших представителей... Я почти не встречал верующих архиереев"...

Я невольно рассмеялся и сказал: "Это уже Вы перехватили; все же, слава Богу, пастыри, подобные о. Шавельскому, составляют исключение"... Однако, сказав это, я вспомнил свою беседу с митрополитом Киевским Флавианом и заключительные слова этой беседы: "Чем ближе узнаете наших Владык, тем дальше от них будете"...

Я стал прощаться...

"Куда же Вы так скоро?.."

"Завтра нужно быть у Обер-Прокурора, и я спешу написать "краткую докладную записку", – ответил я.

"Разве и А.Н. Волжину нужен отчет о Вашей поездке, зачем?" – удивился мой сослуживец.

"Нет, не отчет, а наброски по некоторым ведомственным мероприятиям, он просил меня помочь ему"...

"О, простота и наивность! – воскликнул мой товарищ, – неужели Вы и в самом деле ему верите?!."

"Почему же не верить? – спросил я удивленно. – Почему я должен везде и всегда видеть лицемерие и коварство? Я всегда всем верю... Ведь Вы не станете бросаться с кулаками на первого встречного, которого Вы не знаете, и который ничем Вас не обидел... Вы не сделаете этого, может быть, и при встрече с Вашим врагом... Не то же ли самое и здесь?.. Ведь, не доверяя другому, относясь к его словам как к звукам, не имеющим значения, питая подозрение, я ведь первым оскорбляю его, наношу ему обиду... Для чего же я буду это делать?!."

"Для того, чтобы не попадаться впросак и, в лучшем случае, не очутится в смешном положении... Этого требует житейская мудрость и ничего больше. – ответил мне простодушно мой сослуживец. – Разве Вас мало обманывали? Нельзя же всех считать своими преданными друзьями"...

"А я всегда всех считал и буду считать друзьями, доколе они не докажут противного, ибо лучше всем верить, чем никому не верить", – ответил я.

"Напрасно... Знаете ли Вы, какой помощи ожидает А.Н. Волжин от Вас?.."

"Какой?" – спросил я.

"Ему просто хочется узнать от Вас биографии Синодальных чиновников; а о ведомственных реформах он даже не вспомнит в разговоре с Вами, тем более, что Вы скоро будете его заместителем, и он это чувствует".

Я остолбенел... Это был первый слух о моем назначении, неизвестно откуда вышедший, кем и с какими целями распространяемый. Я, с удивлением, посмотрел на своего собеседника и сказал ему:

"Вот до чего велик гипноз, рождаемый "слухами"... Вы верно даже не подметили того, какое противоречие заключается в Ваших словах... Если новый Обер-Прокурор действительно собирается покидать свой пост, через месяц после своего назначения, то зачем же ему наводить справки о своих подчиненных, да еще у того, кого он считает своим будущим заместителем... Если же он интересуется такими справками, значит и не думает об отставке... Вы повторяете такие нелепости, какие будут иметь только тот результат, что вызовут недовольство моего начальства и осложнят мое положение среди моих сослуживцев... Разве помощники Статс-Секретаря Государственного Совета, да еще сверхштатные, назначались когда-либо министрами?.."

"А вот увидите... Вывезет редакция церковных законов Российской Империи", – ответил мой сослуживец.

"Такой редакции даже не существует, – сказал я, – кодификацией церковных законов я занимаюсь лишь между делом... Мое же дело – редакция Полного Собрания Законов той же Империи, тот тупик, из которого нет выхода, куда никто не шел, и где мои предшественники сидели по 40 лет на одном месте... Знаете ли Вы, что когда мне предложили заведование этой заколдованной редакцией, то мои друзья отговаривали меня, говоря, что я испорчу свою служебную репутацию, ибо туда шли наименее способные люди?.. Но я принял назначение, ибо эта редакция, освобождая меня от всякого рода совещаний и заседаний, давала мне больше свободного времени, нужного мне для совершенно других дел... Одно Бари требует поездок за границу два раза в год, а, кроме Бари, у меня и много других внеслужебных занятий... Разве мое начальство не знает об этом и разве будет поддерживать мое продвижение вперед?! Потому то я и занимаю "сверхштатную" должность... Нет, с моего места далеко не уедешь: где сядешь, там и слезешь"...

"Сесть-то Вы сели в яму; но слезете в Синоде", – ответил он.

"Откуда эти слухи, кто распускает их?" – думал я, прощаясь со своим сослуживцем... В 3 часа я уже был дома и с увлечением принялся за докладную записку Обер-Прокурору. Работа интересовала меня; закончив ее, я остался ею доволен, что не всегда случалось со мною... Словам своего сослуживца о лицемерии и коварстве А.Н. Волжина я не придал никакого значения.