3. 1946 г. Демобилизация.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3. 1946 г. Демобилизация.

На Украине в то лето была сильнейшая засуха. Уже в июне в парках Харькова пожухла трава и сморщились листья. Последствия были тяжёлые - не так как в 33-м, но смерти от голода бывали. Это, однако, позднее, уже зимой.

А в июне было хорошо. У Елисеевны две комнаты. Сын Коля кончил школу, поступил в институт. Продукты по карточкам, базар, деньги есть. В комендатуре паёк выписали на отпуск, получил.

Отдыхали. Читали. Гуляли. Харьков большой и красивый, разрушений от войны не видно. Ели домашнюю пищу.

... ... ...

Меня не покидала забота: как избавиться от армии?

Когда, после месяца отпуска, я приехал в Москву, Кира уже работал в институте Склифосовского и даже женился. Тесть, делец, его демобилизовал. Жену тоже звали Лида, она была из того же ростовского школьного кружка.

Мне предстояло трудное дело - просить у Юдина протекции для демобилизации: нож острый.

И вот Кира привёл меня к шефу. Он уже был здесь как свой - умел подойти! Нет, я не завидовал таким... Не нужно мне.

Кабинет Юдина. Сергей Сергеевич только что пришёл после операции. Встречался с ним в 1942 году, но я не напоминал. Клеёнчатый фартук с капельками крови висел у двери. На стенах фотографии корифеев хирургии с личными надписями. Старинный письменный стол, с разными штучками. Описать лицо Юдина невозможно: худое, в непрерывном движении. Руки его рисовал кто-то из крупных художников, не помню.

Представление:

- Вот это Коля Амосов, ближайший ученик и друг Аркадия Алексеевича...

Довольно безразличный взгляд. Взял письмо, прочитал.

- Не могу вам помочь. Мне ещё самого Аркашу надо добыть. Возможности мои ограничены.

Ну что ж. Значит, так и будет. Не обиделся. В жизни ни разу по знакомству не пробивался. Как все, так и я. Будем служить. С тем и ушли.

Ночью меня осенила идея: а что, если использовать мой второй инженерный диплом? Организовалось новое Министерство медицинской промышленности, инженеров нет, а я с двойным образованием.

Не хотелось, но снова пошёл к Юдину, уже без Киры. Рассказал идею. Он сразу же загорелся:

- К Третьякову, к министру!

Вышли во двор, выгнал из гаража машину, усадил. Теперь могу похвастать: сам Юдин меня возил на машине. Помню, немецкая, бежевого цвета, открытая. Личные машины у профессоров тогда были крайне редко.

Мимо швейцара, контроля, почти бегом, прямо в кабинет к министру.

- Вот (не помню имени-отчества), я вам привёз инженера и хирурга. Для вас - просто клад! Помогите, и будем его использовать пополам!

Третьяков был человек спокойный, доброжелательный, дело решил быстро: выдали ходатайство в Главное медико-санитарное управление армии. И я исчез. Два дня потом добивался к начальству, но бумага сработала, резолюцию получил. Подполковник вручил предписание и напутствовал.

- Демобилизовываться придется в Ворошилове. Туда придет приказ.

Лида оставалась в Москве, её приняли заканчивать педагогический институт, а я поехал снова на Дальний Восток.

Тогда же познакомился с женой Аркаши, Анной и тёщей. Они жили в маленькой квартирке в районе метро Бауманская. Бабушка была в прошлом стоматолог, но из "бывших". У Татьяны был муж - министерский чиновник и дочь Ирина, кончала школу. Обе семьи были очень дружны.

Анна и Ирина поехали со мной на Восток, в гости к Аркаше. То ли он приглашал, то ли сами напросились. Сделали роковую ошибку.

События развивались так. Аркаша был очень рад гостям (был ли?). Женщины взялись за хозяйство, разговорились с соседками и получили информацию: - У полковника была ППЖ.

Боже, что тут началось! Истерики, слезы....

Анна измену мужа переносила трудно. Отлучила его от себя почти на год. Разговаривала только по необходимости. Дорого обошлась Аркаше ППЖ!

Я терпеливо ходил к ним в гости, чтобы разряжать обстановку. Подружился с Ириной, потом вместе возвращались в Москву оставив Аркашу на съедение Анне. Следующий раз я увидел их через два года, но и тогда ещё Анна подпускала шпильки мужу.

Проработал в госпитале месяц, пока не пришёл приказ. Написал за это время ещё одну, третью уже, кандидатскую диссертацию: Предыдущую, вторую, об организации госпиталя, Аркаша решительно забраковал. Новая называлась: "Первичная обработка ран коленного сустава". Все материалы были в "Книге записей хирурга" и статьях написанных в Восточной Пруссии.

... ... ...

Грустный и неприятный период жизни - Москва 46-го.

В доме, где жила Катя Яковлева, нам сдали комнатку - четыре квадратных метра. Стояла железная кровать, комод, столик и стул. Свободного места не было. Когда приезжала сестра Лиды - Рая, я спал на полу, но ноги находились под кроватью. Готовили на керосинке, ею же отапливались.

При демобилизации в военкомате выдали на два месяца паёк: три кило крупы, несколько банок консервов и много буханок хлеба. Его доедали уже заплесневевшим. Лида получала студенческую карточку, но отоваривали плохо. От такого питания похудел, и голова покрылась коростой. Впрочем, не стоит преувеличивать, настроение портилось не от этого.

Я не работал целый месяц. Ходил в медицинскую библиотеку и читал иностранные журналы, в основном по военной хирургии. Но как их хирургия и условия отличались от наших! Они уже свободно оперировали ранения груди, пневмоторакса не боялись. При переломах применяли металл для скрепления отломков. О гипсе не писали.

В декабре, как договорились летом, Юдин взял меня заведовать главным операционным корпусом Института Склифосовского, хотел чтобы я привел в порядок технику. Операционная когда-то была хорошо оборудована немцами. Всё было запущено. Юдин жаловался, что сам должен надевать шоферскую робу и смазывать столы, когда они совсем теряли подвижность. В Министерство к Третьякову, я не пошел , никто не напоминал.

Обязанности мои были несложны - составлять расписание операций - было четыре операционных на шесть столов, смотреть за порядком, подписывать рецепты. Ещё одно: каждый день чинил эзофагоскопы. К другой технике что-то не лежали руки. Делать мне было просто нечего, поскольку была ещё старшая операционная сестра - очень активная женщина.

Всё-таки я много насмотрелся в институте Склифосовского. Обычно до конференции делал утренние дела и шёл в операционную.

Замечательные были хирурги. Сам Юдин величина мировая, к нему ездили из Европы и Америки. Главное - была у него "харизма", как теперь говорят. Ученики: Б.А.Петров, Д.А.Арапов, Б.С.Розанов, А.А. Бочаров. На войне были главными хирургами фронтов, флотов, армий. Теперь тесновато им было всем вместе. Особенно Петров стал в оппозицию к шефу.

Ко мне отношение институтской элиты менялось. Сначала, пока работал - не замечали ("бродит тут какой-то мальчишка"). Потом, когда приезжал из Брянска - приглядывались. Потом я их ещё успел перегнать.

Как относился Сергей Сергеевич?

Спустя годы, он говорил - "Мой ученик! "Хотя я даже скальпель в институте не держал. Нет, ни к какой школе я не принадлежал, учителя у меня не было. Честно. Был друг - Аркаша, да. Но кое-что у юдинцев подсмотрел - да.

... ... ...

Не прижился я тогда, в 46-м, в Москве. И не потому, что комната была в четыре метра, еда плохая и короста на голове. Работы не было, хирургии.

В должность, заведовать операционной, я вступил с 1 декабря 46-го. К Новому году уже знал - это не для меня ! С 18 лет, с электростанции, привык командовать и делать дело. А тут - вовсе безделье.

Сначала смотрел операции, на два месяца хватило. У Алофёрова и Стасова таких не видел: внутригрудные резекции пищевода или удаление рака кардии через живот. Спинно-мозговая анестезия обезболивала всё под диафрагмой, на три часа. Оперировать - благодать!

Хороши операции, нет слов, но трепета почему-то не испытывал. И смотреть чужую работу надоело. Отравлен самостоятельностью: "Дай мне, и я сделаю".

Но никто не предлагал даже ассистировать. А дурацкое самолюбие не позволяло просить. Кира отлично вписался в этот быт, а я - нет. Технику я тоже не наладил - мастерской нет, да и сердце не лежало. Тошно мне было ходить в институт. Развлекали только утренние конференции - Юдин, как артист!

Поэтому я изучал объявления в "Медицинском работнике", ходил в Минздрав. "Вон из Москвы! В глушь, в Саратов! "В Саратов, точно, не светило, хотя бы в городок, тысяч на пятьдесят жителей. Трудно было устроиться после войны - много таких активных фронтовиков, как я, вернулись с притязаниями на должности. И с арапством.

... ... ...

Москва зимой 46-47-го была мрачна и голодна, год был неурожайный. Карточки отоваривались, но продукты были плохие и с очередями. Рынок непомерно дорог. На военные сбережения надо было ещё одеться. Единственная гимнастерка надоела. Поэтому ходил на барахолку, купил пиджак, почти новый, и пальто. Вот если бы ещё хирургия.

Кирке не завидовал, ординаторское положение меня не прельщало.

1947 год встретили с однополчанами: аптекарша Зиночка, сестры Аня Сучкова, Катя. Очень весело. Запомнилось огромное блюдо винегрета.

Про тайную жизнь общества имел сведения от Кирки. Общее впечатление - примирение и привыкание. Старое Сталину простили, о новом заходе, аресте всех бывших военнопленных, знали не многие. Процессов теперь не устраивали. В войну поднимали Отечество, вернули стране историю, даже с церковью заигрывали. Казалось, вождь одумался. Если бы не эти газетные письма трудящихся! Сколько можно?

Однако два товарища Киры из их школьной команды, сидели в тюрьме, в 44-м их арестовали, ещё на фронте. Один из них Санька Солженицын. Его невеста (или жена?), Наташа, училась в аспирантуре и приходила к Кире. Слышал её рассказы о передачах, допросах, видел слёзы. Вот их история в общих чертах: друзья, фронтовые офицеры, обменялись письмами, в которых нелестно отозвались о вожде народов. Их тут же замели.

... ... ...

В феврале 47-го мы получили письмо из Брянска, от бывшей старшей сестры Быковой: писала, что в областную больницу ищут главного хирурга. "Может, приедете? " Я помчался тут же.

Брянск после Москвы - маленький, а после войны - большой. Больница вполне приличная, здание выстроено перед войной. Пожилой главный врач, интеллигент до революции - Николай Зинонович Винцкевич, терапевт. Принял хорошо. В активе у меня мало: стаж 7 лет, из них 5 - война. Ещё работаю в прославленном институте. К тому же диссертация готова. Вот только вид был уж очень заморенный, Николай Зинонович даже спрашивал у Быковой : здоров ли?

В общем, пригласил зав отделением и главным хирургом области.

Юдин меня не задерживал. Думал, небось: "Надежд не оправдал. Технику не починил. Неконтактный". Только и сказал:

- Что ж, поезжайте.

Кира осуждал:

-Тут карьера, московская прописка, комнату получишь, диссертацию защитишь. В провинции закиснешь!

- Ну нет! Главный хирург области! О чем ещё можно мечтать?

Вещей собралось изрядно, ехали насовсем. 10 марта вечером распрощались с Москвой, шел снег с дождем.

Да, по поводу диссертации - давал почитать Арапову. Он сказал:

- Хорошо, пойдет. Только выбрось рассуждения по механике ран. Не поймут. Себе напортишь.

Я жалел, казалось, самое умное. Но выбросил.