2. «Нормандия» над Сещей
2. «Нормандия» над Сещей
На командно-диспетчерском пункте Сещинского аэродрома, на вышке управления полетами, набитой дежурными офицерами, радистами, связными, кипела лихорадочная работа. Воздушное сражение над Сещей достигло своего апогея — преодолев заслон зенитного огня, советские бомбардировщики прорвались к аэродрому. Теперь уже оперативные офицеры люфтваффе следили за боем не по экрану радиолокатора, не по большой, расчерченной на квадраты карте на оперативном столе, а просто выглядывая в разбитые воздушной волной окна. Какой-то генерал с перевязанной головой, сидя с радистом, управлял по радио с земли обороной авиабазы, выкрикивая команды в микрофон. Полковник, командир другой эскадры, выкрикивал поодаль приказания своим истребителям:
— «Герцог-один»! Не смейте уклоняться от боя! Алло? Прикройте «Герцога-два»!.. Назад! Назад.
— Тысяча чертей! — взревел генерал. — Почему молчат зенитки в Трехбратском?! «Магистр»! «Магистр»! Я «Монарх»! Триста двадцать пять, четыреста пятьдесят шесть, триста семьдесят восемь. Повторяю!.. Они идут оттуда!.. Они уже здесь!..
Радисты, сидя в ряд за рациями у стены, сгорбились, стараясь не слышать взрывов бомб на аэродроме, не замечать ввалившийся в разбитые окна едкий дым, стараясь сосредоточиться на командах и переговорах своих летчиков в воздухе: «Прикрой меня слева!.. Пробит бак!.. Заел пулемет!.. Спасай!..»
— Я слышу французскую речь! — вдруг вскричал, вскакивая, радист-слухач, настроившийся на волну, которой пользовались русские летчики. — Иваны тараторят по-французски.
— Этот дурак со страха с ума спятил! — крикнул генерал, водя пальцем по переговорной таблице. — Крафт! Возьмите у него наушники!..
Адъютант генерала кинулся к ошалевшему радисту-переводчику контрольно-слежечной станции, схватил наушники, нахлобучил их на голову, прижал к ушам. На лице его появилось выражение изумления.
— Экселленц! Это не Иваны, не провокация. Это французские летчики! Чистейший прононс! «Аттансьон! Я Жюль! Держи курс двести двадцать! Прикрой «голубую двойку»! Аль-бер не отвечает!..»
— Ахинея! Бред! Слуховые галлюцинации! — рявкнул генерал, не спеша направляясь к адъютанту.
Он постоял с минуту, слушая заполнившую трескучий эфир быструю французскую скороговорку.
— Тысяча чертей! — проговорил генерал. — Я тоже сошел с ума. Французский летный жаргон. Я его помню по сороковому году!.. Но Франция покорена, откуда в русском небе взялись эти лягушатники?! Что за черт.
В динамиках звучали голоса авианаводчиков:
— «Монарх»! «Монарх»! К базе идет новая волна русских бомбардировщиков.
В тот день, 12 мая 1943 года, взлетев на стремительных «ЯКах» с аэродрома под Калугой, французские летчики эскадрильи «Нормандия», во главе с майором Тюляном, блокировали Сещинский и Брянский аэродромы в то время, как на эти объекты обрушились бомбы 3-й гвардейской бомбардировочной авиационной дивизии под командованием генерал-майора Андреева. Крылом к крылу летели на врага самолеты славной «Нормандии» и самолеты 303-й истребительной авиационной дивизии генерала Захарова.
Аню и ее подпольщиков этот налет застал кого на аэродроме, кого в авиагородке. Все они прятались где попало — в добротные подземные бомбоубежища их не пускали. Аня нырнула в кювет, прикрыла голову железным тазом. Ее всю трясло от нервного возбуждения. Выглянув из-под таза, она увидела, как прямо над ней сплелись в клубок «ЯКи» и «мессеры». Они яростно поливали друг друга пулеметными очередями, били из пушек. Крылья в лохмотьях, разлетаются куски дюралевой обшивки. Весь мир, казалось, заполнился грохочущим стуком авиапушек и зениток. Гул моторов, оглушительная дробь «эрликонов», свист, органный рев и громовые удары бомб — весь этот адский грохот рвал барабанные перепонки в ушах. Пыль, дым, огонь, ураганные смерчи воздушных волн. Аня видела, как одной такой волной высоко подбросило грузовик с выстиранным бельем. Несколько минут ада — и налет закончен. Дым, гарь, треск пламени во внезапной, невероятной тишине, звук взбудораженных голосов. База оживает, начинается борьба с пожарами, увозят раненых и убитых. Но страх, подобно клубящемуся черному облаку на летном поле, еще долго не рассеивается…
В тот день французы «Нормандии» помогли своим советским товарищам уничтожить полсотни гитлеровских самолетов в Сеще и Брянске.
Да, немецкие асы, защищавшие в воздухе Сещинскую авиабазу, оперативные офицеры, дежурившие на командно-диспетчерском пункте, были неприятно изумлены, услышав, как летчики в атаковавших Сещу самолетах переговаривались во время воздушного боя на… французском языке, на языке «покоренной Франции»! Еще больше изумились бы немцы, если бы узнали, что французы летали на бомбежку грозной немецкой авиабазы, вооруженные составленным русскими, поляками и чехами скорректированным планом, точно фиксировавшим все последние изменения и перестановки на авиабазе и аэродроме, все хитроумные уловки полковника Дюды и капитана Арвайлера.
Невозможно представить себе радость, охватившую подавляющее большинство работавших в Сеще французов, — ведь до того дня эти насильно оторванные от родины люди ничего или почти ничего не знали о борющейся Франции, о храброй «Нормандии»! Но свою радость, свое ликование они должны были тщательно скрывать.
Этот налет можно с полным основанием назвать интернациональным налетом на немецко-фашистскую авиабазу. Ведь бомбили базу советские летчики многих национальностей Советского Союза, блокировали аэродром французы, а готовили налет, обеспечили ему успех подпольщики — русские, чехи, поляки…
И в те же дни до Сещи, всколыхнув невозмутимого чеха Венделина Робличку, донеслась весть — под Харьковом блестяще приняло боевое крещение сформированное в СССР чехословацкое войско.
В этих весенних воздушных сражениях победила советская авиация. Гитлеровцы готовились к наступлению под Курском, но впервые за всю войну у них не было численного превосходства в воздухе. А в реве титанического воздушного сражения над Курском была спета «лебединая песня» люфтваффе.
И как прежде Костя Поваров, так теперь за всеми делами героев Сещи незримо стояла Аня Морозова, ставшая многоопытным и мужественным подпольным вожаком. Внешне она осталась все той же Аней. Летом бегала в ситцевом белом платье с белой косынкой, завязанной на затылке, и черных босоножках. В непогоду надевала темный свитер и сшитый отцом жакет, похожий на мужской пиджак, и длинную, чуть не до икр, юбку. Зимой носила кожаную куртку и сапоги. Такой ее запомнили все сещинцы. Девушка как девушка, мало ли таких в Сеще! Хлопотала по хозяйству, ухаживала за тремя маленькими сестренками и стиркой зарабатывала на хлеб жившей впроголодь семье. Ее каждый день видели идущей по поселковой улице с коромыслом и ведрами по воду. Видели, как ходила она с тазом к пакгаузу. Никому в голову не приходило, что двадцатидвухлетняя Аня Морозова руководит крепкой интернациональной подпольной организацией, что она месяц за месяцем одерживает победу над оберштурм-фюрером Вернером в трудной битве умов, что ее интернациональная организация наносит все более тяжелые удары по врагу.