1. «Чехи не подведут!..»
1. «Чехи не подведут!..»
Вскоре после первых больших бомбежек Ян Маленький заметил, что авиабаза заметно опустела, обезлюдела. Работая вместе с товарищами на ремонте полуразрушенной казармы, он гадал;
— Куда могли деваться почти все летчики?
— Много уцелевших самолетов куда-то улетело с аэродрома, — заявил Стефан.
— А экипажи оставшихся самолетов, — вставил Ян Большой, — куда-то уезжают на ночь в автобусах…
— Но куда?! — волновался Вацлав. — Что мы скажем командиру?
Командиром они теперь звали меж собой Аню. Даже Ян Большой научился уважать эту не по годам толковую, хладнокровную, удивительно смекалистую девушку, руководившую организацией.
— Только в штабе, — сказал Ане Ян Большой, — знают, куда уезжает из Сещи летный состав.
Аня задумалась. Ничего не сказав Яну Большому, она твердо решила разгадать загадку исчезновения немецких летчиков. В этом ей могли помочь два человека, два друга, два чеха: «Верный Первый» и «Верный Второй».
Верным Вторым был Герн Губерт, рядовой роты аэродромного обслуживания. Он первым частично ответил на вопрос, который так интересовал членов польской подпольной группы — Яна Маленького и его друзей. Сначала он тоже внезапно исчез из авиагородка, но через несколько дней вернулся на мотоцикле и зашел к Ане, которая крест-накрест заклеивала бумажными лентами уцелевшие стекла окон.
— Белье готово? — спросил он громко Аню, войдя в ее комнату. И шепотом добавил: — Комендант перевел меня с моим взводом взлетно-посадочной техчасти в Шаталово. Там раньше был ложный аэродром, а теперь мы там базируемся с одной бомбардировочной эскадрой с Сещинского аэродрома.
— А куда выезжают остальные летчики по ночам? — спросила Аня, выслушав Герна.
— Не знаю. Наверное, Венделин знает. Он все всегда знает. Между прочим, его чуть не убило в эту бомбежку — неразорвавшийся восьмидесятивосьмимиллиметровый снаряд шлепнулся в шаге от его головы.
Перед тем как уехать в Шаталово, Герн зашел к своему другу Венделину — Верному Первому — в штаб коменданта аэродрома.
В тот же вечер рехнунгсфюрер — казначей Венделин Робличка — с узлом белья под мышкой постучал в дверь Аниной комнатки.
— Остальные самолеты переведены временно на посадочную площадку у Рогнедино, — доложил он Ане, довольно свободно говоря по-русски. — А выезжают летчики, спасаясь в свободное время от русских бомбежек, в специально оборудованный для них «ночной санаторий» в деревне Сергеевка… Кстати, немцы объясняют успех большой бомбежки тем, что русские применили новые типы истребителей и штурмовиков, видимо, американских…
С Венделином Аня познакомилась еще осенью сорок первого… Познакомил их, сам того не подозревая, СС-обер-штурмфюрер Вернер… Но о Венделиие Робличке стоит рассказать подробнее и с самого начала…
О себе Венделин мало рассказывал своим новым друзьям. Только через пятнадцать — двадцать лет после войны удалось мне проникнуть во все тайны его удивительной жизни.
Родился он в 1921 году в деревне Езержаны, в районе Моравский Крумлов. Семье жилось нелегко: у Венделина было девять братьев и сестер. Отец Венделина, Матэй Робличка, работал каменщиком, едва сводил концы с концами. Он с трудом устроил Венделина, своего первенца, сначала в школу, где тот окончил девять классов, затем в двухгодичное коммерческое училище, откуда его в июне 38-го года выпустили бухгалтером. Венделин мечтал о Пражском университете, но мечты его разбил Гитлер…
С детства познал Венделин горечь нужды. Вместе с отцом и дедушкой в дождь и палящий зной под окна богатых изб в Чижове, Безкове и Вранцовице, вымаливая кусок хлеба, три года ходил в тряпье Венделин с сестрой Розой.
В 34-м отец наконец получил работу по специальности на северной границе Чехословакии, в живописных и диких Орлицких горах, где строились укрепления. Венделин учился тогда в школе и жил в городке Знойно у бабушки. Он попал в немецкую школу, потому что немецкая школа была бесплатной, а в чешской школе взымали высокую плату за обучение.
В то время во всем пограничье бесчинствовали банды штурмовиков из нацистской партии судетских немцев во главе с Конрадом Генлейном. «Судетский корпус» добивался «аншлюсса» Судетов с Германией. Вместе со многими молодыми чехами-патриотами и немцами-антифашистами Венделин вступил в отряд народной гвардии, боровшейся с генлейновцами и несшей службу по охране границы. Когда Бенеш капитулировал перед Гитлером и англо-французским ультиматумом, в пограничье хлынули войска вермахта, и отряды народной гвардии были сразу же обезоружены. Семнадцатилетнему Вёнделину пришлось сдать свою винтовку.
Семья Матэя Роблички натерпелась горя при новом, немецком, порядке. Венделин долго сидел без работы, пока оккупанты не мобилизовали его на работу в Германию, на завод Сименс-Шуккерт в городе пышных нацистских съездов — Нюрнберге. Все глубже ненавидя нацистов, Венделин не долго оставался в Нюрнберге. В конце августа 1939 года он сбежал, пробрался на родину, которую гитлеровцы именовали теперь «протекторатом Богемия и Моравия».
Он надеялся, что начатая Германией война против Польши заставит немцев забыть о нем, но недели через три они все же нашли его и отправили на «арбейтсамт» — биржу труда в Грулихе.
Снова работал Венделин на горькой, невеселой работе. Вскоре он получил повестку с приказом явиться в батальон аэродромного обслуживания в городе Нейсе-на-Нейсе. Вместе с другими мобилизованными чехами Венделин расчищал и расширял разрушенные польские аэродромы, проходил строевую подготовку на плацах Бреслау. «Швайнехунд! Чешская свинья!» — только и слышал он от зверя-фельдфебеля. Парень из Орлицких гор прошел сквозь горнило прусской казармы, но дух его не был сломлен. В своем подразделении Венделин обратил внимание на одного молодого солдата из судетских немцев, который явно недолюбливал армейскую муштру и не пылал национал-социалистским восторгом. Это был механик Альфред Байзлер, сын рабочего бумажной фабрики, бывшего члена социал-демократической партии. С ним нелюдимый и недоверчивый Венделин постепенно крепко сдружился.
У рядового гитлеровских люфтваффе Роблички, у сына Орлицких гор, родилась дерзновенная мечта — стать летчиком и улететь туда, где борются против Гитлера. Но и этой мечте не суждено было осуществиться. За дезертирство в 39-м году с «трудового фронта» Венделина Робличку судил военный трибунал в Гюстрове. Он отделался лишь выговором перед ротным строем и крушением крылатой мечты о полете из рейха — его вычеркнули из списка добровольных кандидатов в летное училище люфтваффе, прошедших медицинскую комиссию. Вместе с Альфредом Байзлером он был вскоре, в июле 1941 года, уже после начала войны против СССР, направлен в Познань, где он мог бы тогда найти своих будущих друзей-поляков — Яна Маленького и Яна Большого, Вацлава и Стефана. Из Познани находившийся там штаб 2-го воздушного флота люфтваффе отправил его подразделение в Варшаву, в казармы в Белянах, где тогда стояла аэродромная комендатура 31/ХII-Висбаден во главе с капитаном Арвайлером. Почти все немцы в штабной роте, куда попал Венделин, и в других подразделениях были из Висбадена.
В начале августа сорок первого капитан Арчайлер отправился специальным эшелоном на восток. В Минске Венделин уговорил немецкого врача оказать первую помощь двум белорускам, раненным во время бомбежки. Из Минска эшелон повез Венделина в Оршу и Смоленск. Его и Байзлера заставили дежурить у пулемета на открытой платформе. Венделика назначили первым номером, Байзлера — вторым. Тревожно глядя в небо, Венделин мучительно думал об одном — неужели он, чех, будет вести прицельный огонь по русским самолетам, если они появятся? К счастью, они не появились…
В Смоленске Венделин увидел первые виселицы. Его поразил вид повешенной молодой девушки с плакатом на груди: «Она стреляла по своим освободителям!»
Капитан Арвайлер пересадил своих людей на грузовики и повез их по разрушенному городу, а потом по Рославльскому шоссе в Сещу, куда они прибыли 12 августа 1941 года, на четвертый день после ее захвата немцами.
В Сеще Венделин поселился в полуразрушенном военном городке, получив назначение помощником казначея — «хильфсрехнунгсфюрера» — к унтер-офицеру Зауеру.
Он чувствовал себя чужим среди этих шумных, веселых, вечно пьющих и жрущих висбаденцев, которые все уши ему прожужжали о Висбадене, своем чудесном городе в благодатной рейнской долине Веттерау, где выращивают отличный виноград и делают прекрасный золотой рейнвейн, о его королевских дворцах, герцогских замках, готических церквах, роскошных купальнях и римско-ирландских банях. Висбаден — самый лучший город в земле Гессенской, да что там — во всей Германии! Висбаден — самый лучший в мире курорт с благословеннейшим климатом и целебными минеральными источниками! Тот не жил, кто не пил его вино, его козье молоко, его кумыс и его чудодейственную минеральную воду «Кох-брюннен»! А замки Шпессарта! А Гейдельберг, в котором учился молодой Гамлет, принц Датский! А русские бани, которые в Висбадене, оказывается, несравненно шикарнее, чем в самой России.
«Так какого же дьявола вы поперли в Россию?» — хотелось во весь голос крикнуть чешскому парню из Орлицких гор в сытые, красные висбаденские рожи этих сынов Нибелунгов.
Боже, как мерзли в трескучий русский мороз эти нежные висбаденцы, избалованные райским климатом своей виноградной долины, подогреваемой подземными горячими ключами! Тут-то они и вспомнили о судьбе «Великой армии» императора французов.
У мрачного и нелюдимого на вид чеха под немецким мундиром билось смелое и отзывчивое сердце. Он не мог равнодушно смотреть на страдания раздетых и разутых русских пленных, по заявке капитана Арвайлера в специально построенный лагерь эсэсовцы пригнали четыре тысячи пленных из брянского «котла», куда попали части 3-й и 13-й русских армий. Нельзя ли помочь этим умирающим с голода людям? Венделину нередко приходилось подменять казначея штаба авиабазы, когда тот запивал, заболевал или уезжал в отпуск. В такие дни Венделин перебирался в штаб полковника Дюды, начальника авиабазы, и оформлял выдачу продуктов офицерскому и рядовому составу авиабазы. Методом элементарной подделки и приписки Венделин завышал нормы выдачи для лагеря военнопленных. Начиная с зимы сорок первого года он переправил таким образом около полутора тонн хлеба военнопленным. В убийственно суровую первую зиму в России в сещинском лагере умерло или выбыло около двух тысяч пленных бойцов и командиров, но многие из уцелевших и бежавших к партизанам должны благодарить Венделина Робличку за спасение своей жизни.
Еще осенью Венделин приметил, что в жилой зоне авиабазы на кухне и в столовой в здании бывшего Дома Красной Армии работают русские девушки из Сещи. Они мыли посуду и котлы, чистили картошку за 200 граммов хлеба и 20 граммов маргарина.
— Эй ты, чех! — сказал как-то ефрейтору Робличке унтер-офицер Мюллер, шеф столовой. — Скажи ты этим русским дурам, что они должны делать. А то я ни бе ни ме по-русски, а они по-немецки.
Венделин не упускал случая поговорить с русскими, хотя языковой барьер, несмотря на родство его родного, чешского, языка и русского, вначале преодолевал с трудом.
Вскоре он заметил, что одна из девушек — черноглазая, с черными косами — немного понимает по-немецки. Это была Женя, дружившая с двумя другими посудомойками — Аней Морозовой и Верой Молочниковой. Мюллер не раз и не два просил чеха-ефрейтора проводить девушек после ужина домой в поселок, так как СС-оберштурмфюрер Вернер не разрешал никому из русских слоняться по авиабазе и обязал кухонное начальство выделять сопровождающих при входе в военный городок и выходе из него.
По дороге Венделин пытался разговорить угрюмых и молчаливых девушек, которые явно гнушались знакомством с ефрейтором гитлеровской армии. Он сказал им, что он вовсе не немец, а чех, но девушки лишь выразительно посмотрели на его форму.
Как-то, провожая девушек, Венделин повстречался — возможно, не случайно — с двумя своими скучающими приятелями — Альфредом Байзлером и земляком Герном Губертом. Но и к этому знакомству сещинские девушки отнеслись настороженно, с едва прикрытым холодком. Впрочем, Аня как бы невзначай, из пустого любопытства, выяснила у Венделина, что Байзлер работает в штабе квартирмейстера, а Губерт — сигнальщиком на взлетной полосе.
— У этой Ани, — сказал потом Альфред Венделину, — в глазах написано, что она не согласна с тем, что мы тут хозяева.
Тогда еще Альфред, запутавшись в своих переживаниях, часто вспоминал, что он немец, и не стеснялся показывать это. Но с первой же карательной экспедиции против партизанских деревень он вернулся другим человеком.
— Если мы, немцы, такие звери, — сказал он мрачно Век-делину, — то я не хочу быть немцем!..
Перелом в отношениях Венделина с девушками наметился в мглистый октябрьский вечер, когда чех предупредил Женю: по доносу переводчика гестапо Отто Геллера и по приказу оберштурмфюрера Вернера Женя должна быть арестована. Аня теперь готова была пойти на сближение и с другим чехом — Герном Губертом, но она ни за что не соглашалась поверить чистокровному немцу Байзлеру и позже, когда Аня сдружилась с Венделином, она заклинала его, приказывала ему ничего не открывать Байзлеру.
Вначале Венделин старался переубедить Аню. Он говорил ей, что Альфред не только знает о Жене, но и готов отдавать ей через Венделина и Аню часть своего пайка, что Альфред охотно согласится вывести Женю из «мертвой зоны» авиабазы. Аня ничего не хотела слушать, и Венделин, горестно умолкая, понимал, что ему трудно винить ее в недоверии к его другу-немцу.
Аня не сразу поверила в ненависть Венделина и Герна к гитлеровцам и в их желание бороться против них. Зимой Венделин часто навещал Аню, Женю и Веру, ругмя ругал Геббельса, признавался, что слушает тайком московское радио, радовался советским победам. «И все-таки можно ли ему верить?» — с сомнением спрашивали девушки друг друга. Да, трудно было довериться человеку в форме врага, хотя глаза у него были честные, искренние, хотя Аню он звал «Аньо», а Аниных родителей — «мамо» и «тато». Правда, этот чех спас Женю от ареста и даже распустил слух об ее расстреле гитлеровцами, чтобы усыпить подозрения местных предателей. Но затем, когда Женю благополучно отправили в лес, Аня стала доверчивее относиться к нему и к его другу Губерту.
— Но ведь у Роблички даже звание какое-то страшное! — вдруг одолевали Аню сомнения. — Хильфсрехнунгсфюрер! Чуешь? Фюрер! Как в СС! Шарфюрер, роттенфюрер…
— Скажешь тоже, Анечка! — успокаивала ее Женя. — Это не звание, а должность — помощник казначея. — Вот ты бухгалтером была, так это то же самое, что казначей! И никакой он не фюрер! — заступалась она за своего спасителя. — Простой ефрейтор.
— Гитлер вон тоже ефрейтором был.
— Чехи не подведут! — заверил Аню Герн Губерт от своего имени и от имени товарища.
Аня начала с малого, с заданий несложных: попросила Венделина достать «кое для кого» сигареты, а также трехцветные армейские электрофонарики с батарейками, выясняла у Венделина суточный пароль, который во время вечерней поверки объявлял штабной роте обер-фельдфебель Браун.
«Кто стоит за Аней?» — часто спрашивал себя Венделин, но не мог ответить на этот вопрос.