20 «Сераф» и «Хаски»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

20

«Сераф» и «Хаски»

Билл Джуэлл вел «Сераф» к зазубренному береговому силуэту под завывание ветра, порывами налетавшего на боевую рубку. Было одиннадцатый час вечера, и после жестокого летнего шторма над неспокойным морем висел плотный туман. Джуэлла под зюйдвесткой пробирало холодом. Погода, вспоминал он потом, была «умеренно скверная», но пониженная видимость играла ему на руку.

Вновь «Сераф» подкрадывался в темноте к южному берегу Европы, чтобы оставить в море нечто важное. Вновь субмарина должна была выполнить строго секретное и чрезвычайно опасное задание, и от результата зависела жизнь тысяч людей. Разница между нынешним заданием и предыдущим, которое «Сераф» с успехом исполнил три месяца назад, была в том, что контейнер в трюме лодки на этот раз действительно заключал в себе специальное оборудование: приводной радиомаяк, который должен был направлять крупнейшее из вторжений, что когда-либо обрушивались на берега Сицилии. Сыграв свою роль в тайной подготовке к операции «Хаски», «Сераф» был избран для того, чтобы возглавить нападение как таковое.

Неделей раньше Джуэлла вызвали в штаб-квартиру подводного флота, находившуюся в Алжире, и там он получил боевое задание от своего непосредственного начальника — капитана Барни Фокса: «Тебе надо будет служить ориентиром и поставить маяк для вторжения нашей армии на Сицилию». В заливе Джела в тысяче ярдов от южного берега Сицилии «Сераф» должен был спустить на воду плавучий радиолокационный маяк нового типа. Сделать это надо было за несколько часов до вторжения, намеченного на четыре утра 10 июля. Двигаясь на маяк, эсминцы должны были повести за собой флотилии десантных судов с солдатами американской 45-й пехотной дивизии, которым рано утром предстояло штурмовать сицилийский берег. «Серафу» было поручено оставаться на месте в качестве зрительного ориентира «для передовых сил вторжения» и отойти, когда атака наберет силу. Подводная лодка должна была послужить головным кораблем могучей армады из более чем 3 тысяч грузовых судов, сторожевиков, танкеров, транспортов, минных тральщиков и десантных плавучих средств, на борту которых находилось 1800 тяжелых орудий, 400 танков и 160 тысяч военнослужащих американской 7-й армии под командованием генерала Джорджа Паттона и британской 8-й армии, которой командовал Монтгомери.

На Сицилию, возможно, вторгались чаще, чем во все прочие места на Земле. С VIII века до нашей эры остров атаковали, завоевывали, прочесывали, грабили сменявшие одна другую волны захватчиков: греки, римляне, финикийцы, карфагеняне, вандалы, остготы, византийцы, сарацины, норманны, испанцы, англичане. Но никогда еще Сицилия не переживала такого массированного вторжения. Если операция «Фарш» увенчалась успехом, то союзникам предстояло столкнуться лишь с ограниченным сопротивлением. Джуэлл понятия не имел, достиг ли его странный груз берега Уэльвы, но, слушая новый приказ, он невольно задумался, удалось ли с помощью трупа «дезинформировать немцев и встретят ли в результате многотысячные войска, готовящиеся к вторжению на остров, меньшее сопротивление». Если уловка, напротив, потерпела провал и только прояснила для держав Оси подлинную цель операции «Хаски», то «Сераф» мог вести огромный союзный флот к катастрофе.

Получив боевое задание, Джуэлл явился в штаб-квартиру 7-й армии, чтобы выслушать указания непосредственно от генерала Паттона. Прирожденный лидер, Паттон любил важничать, был несдержан на язык и вместе с тем умел воодушевлять. Разные люди относились к нему совершенно по-разному. Джуэллу он решительно не понравился с первого взгляда. Генерал, у которого на каждом бедре висело по пистолету с перламутровой ручкой, внушительно расхаживал по комнате, отрывисто давая приказания Джуэллу и двум другим капитанам британских подводных лодок, которым предстояло направлять суда с американскими наземными войсками. «Его силы должны были высадиться тремя группами в трех разных местах; он хотел, чтобы данные разведки были проверены и подводные лодки стояли каждая у своего участка берега рядом с плавучим маяком, направляя десантные суда куда следует». Весь инструктаж занял десять минут. «Он был с нами очень краток, довольно высокомерен и в грубых выражениях не стеснялся», — вспоминал Джуэлл.

Когда Джуэлл вышел из комнаты совещаний, кто-то громко, с американским акцентом его окликнул, и, обернувшись, он увидел полковника Билла Дарби, командира американских «рейнджеров», с которым подружился во время разведывательного плавания к острову Галит. Дарби сказал ему, что поплывет со своими ребятами вслед за «Серафом» и возглавит высадку «подразделения X», составленного из двух отборных батальонов «рейнджеров». «Поработай для нас так же хорошо, как поработал у Галита, — сказал ему Дарби, — и получишь от нас огромное спасибо». Джуэлл пообещал сделать все, что в его силах. Но в глубине души командир подлодки был далек от спокойствия. Если противник заметит, как «Сераф» спускает на воду радиомаяк, он, разумеется, поймет, что близится вторжение, и кинется укреплять соответствующий участок берега. «Если бы нас засекли, — вспоминал Джуэлл, — это было бы очень опасно для всей операции „Хаски“». О том, что, если немцы что-нибудь пронюхают, вторжение на Сицилию окончится неудачей, предостерегал сам Эйзенхауэр. Американский генерал сказал Черчиллю: «Если в регионе будут до атаки размещены существенные немецкие наземные силы, шансы на успех станут практически нулевыми и операцию придется отменить». Даже если немцы будут предупреждены за несколько часов, это обернется огромным ростом потерь. Неожиданность была важнейшим фактором, отсутствие ее — самоубийством. Помимо прочего, из головы у Джуэлла никак не шли заключительные слова Паттона, которые и раздражали, и тревожили подводника: «Подлодки будут находиться меньше чем в миле от противника, но при любых обстоятельствах они должны оставаться на месте до подхода оперативной группы и армейских формирований, как бы они ни запоздали». Лодка «Сераф», получившая кодовое название «Цент», должна была оставаться на поверхности после восхода солнца, одинокая и беспомощная, — отличная мишень для итальянских береговых орудий. Несомненно, это было самое опасное из заданий, какие Джуэллу доводилось выполнять, задание, которое имело большие шансы стать последним.

Вообще-то Джуэлл относился к сохранности своей шкуры с великолепным безразличием. Жестокая война не поскупилась для него на опасности и тяготы. Не раз он проявлял готовность к смерти. Но теперь у него появилось кое-что новое, ради чего стоило жить. Билл Джуэлл влюбился.

Сыграв свою роль в операции «Фарш», Джуэлл вернулся в Алжир, где получил вполне заслуженный короткий отпуск. Среди новоприбывших в штаб-квартиру союзных войск, которая находилась в этом городе, была Розмари Галлоуэй, молодой офицер из Женской королевской военно-морской службы (сокращенно — Wrens, «Малые пташки»). Розмари была шифровальщицей, она кодировала и декодировала исходящие и входящие сообщения и была поэтому осведомлена о разнообразной секретной и щекотливой информации. Она была жизнерадостна, умна и безумно привлекательна. Джуэлл и Розмари познакомились раньше, еще в Великобритании, но в знойном климате военного Алжира знакомство стремительно переросло в роман. Один раз высмотрев Розмари в свой душевный перископ, он затем преследовал ее с неслабеющей настойчивостью. А она оказалась весьма сговорчивой добычей. Возможности для ухаживания в Алжире военных лет были весьма ограниченны, но Джуэлл не упустил ни одной из них.

Розмари Галлоуэй, невеста Билла Джуэлла.

Совсем рядом с городом, в Сиди-Баруке американские военные устроили зону отдыха, которая из всего, что возможно в Алжире, была наиближайшим подобием американского загородного клуба: бар, ресторан, теннисный корт, плавательный бассейн… Джуэлл вспоминал: «Американское Верховное командование завладело участком берега с оливковой рощей и превратило его в сказку из „Тысячи и одной ночи“ — правда, без гурий, конечно!» (На самом деле там можно было получить и гурию.) Вечер в Сиди-Баруке, по словам Джуэлла, можно было провести «поистине шикарно». Благодаря дружбе с американскими офицерами высокого ранга Джуэлл получил доступ в «этот уголок для привилегированных», и его даже возил на джипе американский шофер — некий рядовой Боккаччо, уроженец Бруклина, у которого во время езды одна нога все время свисала наружу. Когда Боккаччо был занят, Джуэлл возил Розмари по городу в принадлежавшем 8-й флотилии допотопном «хиллмане», который прозвали «ловушкой для пташек» — не столько из-за его романтической пленительности, которая равнялась нулю, сколько из-за «пленительности» в буквальном смысле слова: «Ни одна из дверей не открывалась изнутри, и, сколь бы острой ни была нужда в свежем воздухе, любой „малой пташке“, согласившейся рискнуть, приходилось полагаться на рыцарское великодушие спутника, который был волен выпустить ее или не выпустить». Боккаччо, усвоивший кое-какие смачные выражения из британского сленга, отзывался о «ловушке для пташек» и о том, что в ней происходило, с едкой иронией: «В этой гребаной тачке уже все рессоры попереломаны».

Отель «Сент-Джордж» был лучшим в Алжире, и в нем устроил свою резиденцию Эйзенхауэр. Построенный на месте старинного мавританского дворца, отель был окружен ботаническим садом с гибискусами, розами и цветущими кактусами; в военное и мирное время посетители потягивали коктейли в тени огромных тентов под пальмами и банановыми деревьями, обслуживаемые алжирскими официантами в накрахмаленных униформах с эполетами. Шеф-повар отеля, по словам Джуэлла, «мог даже при тогдашнем скудном алжирском снабжении приготовить еду в лучших традициях французской кухни». В «Сент-Джордже» останавливались Редьярд Киплинг, Андре Жид, Симона де Бовуар, король Георг V. 7 июня 1943 года там состоялась ключевая встреча, во время которой Черчилль и Эйзенхауэр окончательно утвердили план вторжения союзников на Сицилию. И в том же месяце там произошла кульминация кампании Билла Джуэлла по завоеванию Розмари Галлоуэй. Две волнующие недели он атаковал ее всеми видами оружия, какие были в его распоряжении: французской едой, американским бассейном, британским автомобилем с неоткрывающимися дверями… Что касается Розмари, она и не думала сопротивляться и под конец интенсивного обстрела безропотно утонула… в объятиях Джуэлла.

И потому в полночь 9 июля Джуэлл еще пристальнее, чем обычно, вглядывался в туманное море у сицилийского берега: он завоевал сердце Розмари Галлоуэй и не хотел потерять завоеванное, будучи убитым. Если операция «Фарш» не удалась — или, что еще хуже, обернулась против самих же союзников, — то и Джуэллу, и его команде, и тысячам британских и американских солдат, которые на всех парах плыли в бой у него за спиной, вполне возможно, осталось жить всего несколько часов. Если же план сработал и если он выживет — тогда его ждет новая встреча с Розмари. Джуэлл, которого никогда раньше особенно не волновала возможность собственной гибели, теперь сам удивлялся, как много для него значит благополучный исход.

Подводники «Серафа» уже спустили на воду цепочку небольших сигнальных буев и подожгли на каждом запальный шнур, чтобы ровно через четыре часа они одновременно начали мигать, показывая флотилии путь к берегу. Более тяжелый плавучий радиомаяк был вытащен на палубу, и субмарина медленно приближалась к точке, где его надо было оставить. Джуэлл уже готов был дать приказ спустить его на воду, как вдруг сквозь темноту до него донесся приглушенный голос дозорного: «Слева по борту торпедный катер, сэр».

Немецкий Schnellboot, который союзники называли E-boat, представлял собой торпедный катер с тремя двигателями компании «Даймлер-Бенц», 2000 лошадиных сил, оснащенный четырьмя торпедами, двумя 20-миллиметровыми пушками и шестью пулеметами. Он был лучше вооружен и в три раза более быстроходен, чем «Сераф». Он неподвижно стоял всего примерно в 400 ярдах: «ясно видимый черный силуэт на темно-синем ночном фоне». На катере, в свою очередь, заметили подводную лодку и пытались определить, своя она или чужая. «Это был рискованный момент, — писал Джуэлл. — Я знал, что нацистское судно быстрее нас и гораздо лучше вооружено. И я знал, что их стрелки и артиллеристы находятся на своих местах и ждут приказа открыть огонь». Шли секунды, которые казались минутами. По команде, отданной шепотом, орудийные расчеты и торпедисты подводной лодки заняли свои места. Если немцы решат атаковать, «Серафу» придется принять бой. Но, даже если он выиграет дуэль, береговая оборона будет предупреждена об опасности, надвигающейся со стороны темного горизонта.

Британская субмарина сидела в воде низко; плывущий туман вдвойне затруднял идентификацию. Немецкий капитан явно «не понимал, чья подводная лодка перед ним, потому что не ожидал встретить противника так близко от берега». Внезапно на немецком катере мигнули ходовые огни. «Мне было ясно, что это некий опознавательный сигнал, на который я по идее должен ответить немедленно». Сомнения, которые испытывал немецкий капитан, подарили Джуэллу те жизненно важные секунды, в которых он нуждался. Палубы были очищены, маяк убран внутрь, люк задраен, и Джуэлл отдал приказ на погружение. «Мы погрузились за несколько секунд. Противнику должно было показаться, что мы попросту растаяли». Если повезет, рассуждал Джуэлл, эта встреча не должна подсказать неприятелю, что надвигается вторжение: «Капитан катера, видимо, по-прежнему находился в плену собственной нерешительности, и, раз он не знал, свои мы или чужие, было маловероятно, что немцы поднимут тревогу». Но времени было в обрез. Маяк надо было спустить на воду в течение ближайшего часа: до прихода мощных союзных сил вторжения, вытянувшихся огромной флотилией вдоль южного горизонта, оставалось всего несколько часов.

План высадки на Сицилии был в общих чертах согласован еще в январе в Касабланке, но процесс детальной разработки операции «Хаски» вылился в настоящую драку: в среде военачальников возникли серьезные разногласия, между британскими и американскими союзниками нарастали трения. Паттон назвал Монтгомери человеком «поразительно высокомерным» и заметил, что у Александера, командовавшего наземными силами союзников, «на редкость маленькая голова». Последняя фраза стала легендарной: ее произнес человек, считавший, что он всему голова. Монтгомери отозвался об Эйзенхауэре так: «Его познания о том, как вести войну и выигрывать сражения, определенно равны нулю». Британский генерал наотрез отказался соглашаться с первоначальными боевыми планами Эйзенхауэра, который предлагал силами американцев вторгнуться в западную часть Сицилии с прицелом на Палермо, в то время как британцы должны были взять Аугусту и Сиракузы на юго-восточном побережье. Монти настойчиво (и справедливо) утверждал, что он лучше понимает ситуацию, и предсказывал «военную катастрофу» в случае принятия плана Эйзенхауэра. Монтгомери был искусен в тактическом маневрировании: в конце концов он добился своего, «прижав к стенке» генерал-майора Уолтера Биделла Смита, возглавлявшего штаб Эйзенхауэра, в уборной штаб-квартиры союзных сил в Алжире. Начав разговор у писсуаров и продолжив его у раковины для мытья рук, где на запотевшем зеркале он нарисовал карту Сицилии, Монтгомери изложил свой альтернативный план: совместная высадка на юго-восточном берегу силами обеих армий.

Черчилль и старшие офицеры разрабатывают план вторжения на Сицилию в алжирском отеле «Джордж». Адмирал Эндрю Каннингем и генерал сэр Гарольд Александер, два фиктивных адресата писем по легенде операции «Фарш», стоят позади Черчилля, в центре и справа. «Получатель» третьего письма, генерал Дуайт Эйзенхауэр, сидит справа. Генерал Бернард Монтгомери стоит правее всех.

Согласие было достигнуто. Перед рассветом 10 июля 7-я армия Паттона должна была атаковать берег залива Джела, в то время как 8-й армии Монтгомери предстояло нанести удар восточнее — в районе залива Ното и устья реки Кассибиле. В целом войскам, сосредоточенным в портах Алжира, Туниса, Ливии и Египта, надо было высадиться на двадцати шести участках береговой полосы на юге Сицилии общей протяженностью 100 миль. Предшествовать вторжению должна была интенсивная бомбардировка сицилийских аэродромов. Непосредственно перед атакой предполагалось забросить за линию вражеских позиций воздушных десантников, чтобы они перерезали коммуникации, предотвращали контратаки, захватывали важные дорожные узлы и вносили смятение в ряды противника. Объединенный комитет начальников штабов одобрил план операции «Хаски» 12 мая — в тот самый день, когда Лондон перехватил первое сообщение, показывающее, что Гитлер видел документы из чемоданчика майора Мартина и поверил им.

Объем материально-технического обеспечения операции поражал воображение: для одного лишь американского контингента потребовалось 6,6 миллиона пайков, 5 тысяч упакованных и доставленных морским путем самолетов, 5 тысяч почтовых голубей с голубятниками для их обслуживания, а также 144 тысячи презервативов (эта цифра как раз довольно скромная: меньше двух на человека). Собрать всю эту гору необходимого было тем сложнее, что делать это приходилось абсолютно скрытно. Военно-морской десант — операция чрезвычайно трудная, как показали неудачи при Галлиполи и Дьепе. Если защищающиеся готовы и ждут удара, успех почти невозможен. Эйзенхауэр настаивал на первостепенном значении неожиданности, предсказывая, что операция окончится неудачей, если противник будет обороняться силами более чем двух дивизий и окажет упорное сопротивление. Нельзя было ожидать, что немцы не заметят 160 тысяч солдат и 3 тысячи судов, концентрирующихся у северных берегов Африки; ключ к успеху — заставить их гадать, куда именно будет нанесен удар.

Уже после начала наступления вспомогательный дезинформационный план — операция «Деррик» — должен был создать у противника первоначальное впечатление, что атака на юге носит отвлекающий характер и реальное вторжение все-таки произойдет на западе острова. Карты Сицилии хранились под замком. Солдатам союзников сказали, куда их посылают, только после того, как оперативная группа вышла в море. Письма на родину подвергались строгой цензуре, чтобы намеченная цель вторжения оставалась секретной; офицеры только отчасти шутили, когда говорили солдатам: «Ни в коем случае не пишите ничего интересного!»

В портах Северной Африки кое-какая информация, однако, просачивалась — это было неизбежно. «Военный путеводитель по Сицилии» по недосмотру начали распространять слишком рано. Один британский офицер в Каире отдал в чистку свою форму, забыв в кармане боевой план операции «Хаски». Большую часть бумаг удалось вернуть, но несколько страниц были использованы для выписки счетов другим клиентам: по Каиру теперь разгуливали горожане в вычищенной одежде, обладавшие строго секретными планами союзников. Еще более опасную оплошность допустил полковник Нокс из 1-й британской воздушно-десантной дивизии: он нечаянно оставил на веранде отеля «Шепердс» в Каире совершенно секретную телеграмму. В ней не только указывались дата и время вторжения на Сицилию, но и содержалось расписание выброски воздушных десантов и даже была приведена «информация о наличии самолетов и планеров для таких операций». Прошло как минимум два дня, прежде чем документ нашелся: управляющий отелем вернул его военным властям. Дадли Кларк, однако, был уверен, что, если даже из-за столь явного и «грубого нарушения секретности» документ побывал в руках противника, его, скорее всего, должны были счесть фальшивкой, нарочно указывающей на Сицилию, которая в письмах операции «Фарш» была названа отвлекающей целью. Кларк сделал вывод, что «полковник Нокс, вполне возможно, помог нам, а не навредил».

Обширная дезинформационная операция «Баркли», целью которой было скрыть намерения союзников и отвлечь от Сицилии как можно больше войск Оси, достигла кульминации в дни, предшествовавшие 10 июля. Подводные лодки высаживали людей на Сардинии и на греческом острове Закинф, чтобы создавать у немцев впечатление разведывательной деятельности перед крупным вторжением. Операция «Водопад», в ходе которой имитировалось сосредоточение армии в Восточном Средиземноморье якобы для высадки на Балканах, в огромных количествах использовала макеты танков и самолетов. Управление специальных операций организовало реальную диверсионную операцию силами бойцов греческого Сопротивления с кодовым названием «Звери», чтобы продемонстрировать возросшую партизанскую активность в районе Греции, который был якобы намечен для атаки.

Для подкрепления дезинформации использовались и двойные агенты, самым известным из которых был Андре Лейтем — изворотливый французский аристократ, любитель светской жизни и кадровый офицер, питавший бешеную ненависть к коммунизму и завербованный абвером в Париже в 1942 году. С остальными членами его шпионской команды Лейтема познакомили в салоне красоты Элизабет Арден на улице Фобур-Сен-Оноре: это были плейбой Дюте-Марисс (по другой версии — Дюте-Арисп), бывший французский морской офицер по фамилии Блондо, а также сутенер и диверсант Дютей, который втайне от Лейтема получил от немцев приказ убить его, если он выкажет какие-либо признаки измены. Группа направилась в Тунис с заданием собирать информацию для абвера. 8 мая, когда подготовка к сицилийской операции уже набирала обороты, Лейтем — «человек атлетического сложения, средних лет, среднего роста, с седеющими волосами и офицерскими усами» — явился к начальнику французской разведки в Северной Африке и заявил о своем желании шпионить против немцев. Ему присвоили кодовое имя Жильбер и поручили посылать своим немецким кураторам, которые считали его «агентом очень высокого класса», ложную информацию. Отвлекая внимание немцев от реальных военных приготовлений, Жильбер сообщил им, что в тунисском порту Бизерте концентрируется крупная ударная группировка (на самом деле она состояла из макетов десантных судов).

Чтобы еще сильнее замутить воду, прибегли к помощи агентурной сети Гарбо. Агентом № 6 в его команде был Дик, южноафриканский антикоммунист, которого Пухоль завербовал в 1942 году, «пообещав ему важный пост в новом послевоенном мировом порядке», если он будет шпионить в пользу Германии. Дика «благодаря его лингвистическим способностям» взяли на работу в британское военное министерство и послали в ставку союзного командования в Алжир. Пухоль снабдил его симпатическими чернилами, и вскоре южноафриканец через посредство Гарбо начал посылать Куленталю в Испанию сообщения о подготовке к предстоящему вторжению. Немцы были «в восторге от своего нового агента». Чтобы отвлечь их внимание от Сицилии и заставить их еще шире рассредоточить свои войска, агент № 6 написал, что «на основании некоторых документов, ставших ему доступными во время работы в разведывательном отделе ставки, можно сделать вывод, что высадка, вероятно, произойдет в районе Ниццы и на Корсике». Вскоре Дику удалось «украсть некоторые документы, касающиеся планируемого вторжения», и он пообещал прислать их Пухолю, спрятав в посылке с фруктами.

Хуан Пухоль Гарсиа, агент Гарбо, самый известный двойной агент времен Второй мировой.

Однако 5 июля Гарбо передал Куленталю печальную весть: по сообщению, полученному от Дороти, «неофициальной жены» Дика, агент № 6 погиб в авиакатастрофе в Северной Африке. Немцы потеряли ключевого разведчика, едва он начал разворачиваться по-настоящему. Эта маленькая трагедия была, конечно же, полнейшей фикцией. Ни Дика, ни Дороти не существовало на свете. Выдуманный шпион был «уничтожен» вследствие реальной смерти: «Офицер, исполнявший роль писца для агента № 6, погиб в воздушной катастрофе, возвращаясь из отпуска, который он проводил в Шотландии». У Дика был хорошо узнаваемый почерк. В МИ-5 разгорелись споры: «Представить дело таким образом, что агент повредил правую руку и теперь вынужден писать левой, — или же попытаться подделать его почерк». Оба варианта выглядели небезопасными, и поэтому Дика, южноафриканского шпиона, которого не было, без долгих рассуждений умертвили.

Несмотря на строгую секретность, которой была окружена подготовка к сицилийской кампании, и на обширные облака дезинформации, распущенные операцией «Баркли» и двойными агентами, немецкая и итальянская разведки не могли не заметить признаков надвигающегося вторжения: в Гибралтар прибывали плавучие госпитали, на Сицилии было разбросано 8 миллионов листовок, где говорилось, что Гитлер — плохой союзник: «Германия будет драться до последнего итальянца». Еще важнее было то, что укрепленный остров Пантеллерия в 60 милях к юго-западу от Сицилии сдался союзникам 11 июня после трех недель бомбардировок, когда было сброшено 6400 бомб. Взятие Пантеллерии — операция «Штопор» — было очевидной прелюдией к полномасштабному вторжению на Сицилию, поскольку захват острова обеспечивал союзников авиабазой в непосредственной близости от Сицилии. В Лондоне опасались, что успешная атака на остров «полностью раскроет наши карты». Двойной агент Жильбер сообщил своим немецким шефам, что «беспокоиться не следует, потому что нападение на Пантеллерию — всего лишь военная уловка», а реальное нападение произойдет в другом месте.

И все же кое-кто в немецком лагере верно предугадывал ход событий, и немецкие сообщения, дешифрованные в Блетчли Парке, показывали, что Сицилия вызывала у немцев растущее беспокойство. Даже Карл Эрих Куленталь, глядя на события из Испании, начал задаваться вопросом, не были ли планы, изложенные в перехваченных письмах, изменены. После взятия Пантеллерии Куленталь «получал все больше донесений, показывавших, что следующая цель союзников — захват Сицилии. В Берлин было послано много сообщений на эту тему, но там не придали им значения». Фельдмаршал Альберт Кессельринг, осмотрительный главнокомандующий немецкими войсками в Средиземноморье, еще за шесть недель до вторжения пришел к выводу, что самая вероятная мишень для атаки — Сицилия. Однако большая часть немецкого Верховного командования, похоже, оставалась верна своему представлению, что главные удары будут нанесены на востоке и на западе, а Сицилия — отвлекающая цель.

Ложная картина намерений союзников, нарисованная операцией «Фарш» и другими дезинформирующими операциями, заставила Германию организовывать оборону на невозможно широком фронте. Операция «Каскад» успешно убедила немцев, что союзники располагают для наступления примерно сорока дивизиями (реальная цифра была почти вдвое меньше) и поэтому легко могут организовать две одновременные атаки или больше. В действительности у союзников никогда не хватало десантных плавучих средств более чем на одну операцию. При этом стратегические концепции союзников отвергали идею морского десанта без адекватной поддержки с воздуха; если мыслить реалистически, это исключало Сардинию и Грецию как объекты массированных вторжений. Две цели, обозначенные в документах операции «Фарш», союзниками практически никогда не рассматривались. Немцы не отдавали себе в этом отчета.

Германская разведка была совершенно не способна сообщить Верховному командованию ни место, ни время главной атаки. В лагере немцев царили неуверенность и колебания; они старались что-то разглядеть сквозь туман дезинформации, используя свои ненадежные и ограниченные разведывательные средства. В список возможных мест высадки входили не только Сардиния и Греция, но и Корсика, Южная Франция и даже Испания; между тем страх Гитлера по поводу Балкан окрашивал каждое его стратегическое движение. На Сардинии, которая, согласно донесению японского поверенного в делах в Риме, «по-прежнему рассматривалась как избранная цель», военный контингент был к концу июня удвоен до 10 тысяч человек с лишним и усилен добавочными истребителями. В июле в критический момент танкового сражения под Курском еще две немецкие бронетанковые дивизии были приведены в состояние готовности отправиться на Балканы. Немецкие торпедные катера перебрасывались от берегов Сицилии в Эгейское море; в Греции размещались береговые батареи, и у ее берегов были устроены три новых минных поля. Между мартом и июлем 1943 года количество немецких дивизий на Балканах выросло с восьми до восемнадцати, в том числе в Греции — с одной дивизии до восьми.

Несмотря на предупреждения итальянской разведки, что готовится атака на Сицилию, и на настойчивые просьбы Италии прислать немецкие подкрепления, «для усиления защиты острова ничего не было предпринято». Как было сказано позднее в официальном документе, составленном по итогам операции «Фарш», «немцы никогда не могли себе позволить полностью пренебречь укреплением и обороной Сицилии, поскольку мы могли изменить наши планы и она всегда представляла собой слишком уязвимую мишень». Однако немцы явно продолжали верить, что, если Сицилия и подвергнется атаке, на нее обрушится не вся военная мощь союзников. В конце мая радиоперехват шифровки от квартирмейстерской службы Кессельринга выявил хронический дефицит снабжения немецких сил: пайков хватало всего на три месяца, топлива было менее 9 тысяч тонн. Уверенность, что «Фарш» делает свое дело, выросла еще больше. «По сравнению с нашими силами в Тунисе это был крохотный гарнизон». За четыре дня до вторжения Кессельринг докладывал, что его войска на Сицилии располагают «только половиной всего необходимого». Страх Эйзенхауэра перед столкновением на берегах Сицилии с «хорошо вооруженными и полностью организованными немецкими силами» был необоснованным. Германия попросту не знала, что произойдет и где, и к тому времени, как стало ясно, что реальная цель — все-таки Сицилия, было уже поздно.

Союзники, напротив, были хорошо осведомлены об оборонительных силах Сицилии и о непринятии Осью мер по их укреплению. Англо-американские войска, вторгнувшись на остров, должны были столкнуться примерно с 300 тысячами вражеских солдат, защищающих 600 миль береговой полосы. Более двух третей защитников составляли итальянцы, плохо снаряженные и плохо обученные. Многие были призывниками-сицилийцами, не имевшими особого желания драться, немолодыми, неподготовленными, с низким боевым духом и в некоторых случаях вооруженными старым оружием, оставшимся от Первой мировой войны. Итальянские силы береговой обороны, согласно одному донесению союзной разведки, отличались «почти неправдоподобно низкими боевым духом, уровнем подготовки и дисциплины». Немцы (примерно 40 тысяч человек в двух дивизиях) были сделаны из более прочного материала. Недавно реорганизованная бронетанковая дивизия Германа Геринга, усиленная тремя батальонами пехоты, имела опыт тяжелых боев в Тунисе и была переведена на Сицилию Кессельрингом после потери Пантеллерии. 15-я бронетанковая гренадерская дивизия была опытным, закаленным в сражениях соединением со 160 танками и 140 орудиями полевой артиллерии. От итальянцев вряд ли можно было ждать упорного сопротивления, но вот немцы были «крепким орешком».

«Это будет тяжелая и очень кровавая битва, — мрачно предсказывал Монтгомери. — Следует ожидать больших потерь». Билл Дарби тоже ожидал худшего и был к нему готов. «Если потери будут большими, не думайте, что вы в этом виноваты, — сказал командир „рейнджеров“ своим офицерам. — С Богом, ребята».