Глава 10. Питер Милль
Глава 10. Питер Милль
Через несколько лет после того, как я покинул Dole и предпринял первые, довольно робкие шаги, чтобы сделаться научным консультантом, я закончил трудиться над созданием собственной небольшой лаборатории. Я построил ее на развалинах самого первого дома своих родителей, который стоял на отлогом холме; дом сгорел дотла одним засушливым, жарким августом. На месте родительского жилища осталось лишь несколько обуглившихся сосен и большой каменный подвал с камином Я сделал над подвалом крышу 2 х 4 и покрыл ее алюминиевыми листами. Потом установил в подвале крепкий стол, на котором обычно проводил свои химические опыты, после чего подвел к лаборатории воду через пластмассовую трубу. Наконец, я соорудил стойку для перекрестных выводящих труб. Для этого в местной скобяной лавке я приобрел дешевую газовую трубу. В короткий срок лаборатория превратилась - и до сих пор остается таковой - в место для проведения исследований, где человек испытывает невероятное волнение. По мнению Элис, это место напоминает лаборатории из тех фильмов, что показывают ночью по телевизору. Там сумасшедший ученый со всклокоченными волосами и горящим взором пытается вырвать у богов секреты, которые не позволено знать смертным, и т. д. и т. п. Элис говорит, что единственное отличие между моей и киношными лабораториями заключается в отсутствии большого количества засохших листьев на полу последних. А в моей лаборатории без них, конечно, не обходится.
Вскоре после обустройства лаборатории мне позвонил коллега из Швеции. Он сообщил, что занимается подготовкой международного симпозиума по марихуане, который должен состояться в Стокгольме. Он сказал, что был бы очень рад, если бы я приехал и выступил с докладом по теме моих исследований. Скромность не была моей сильной стороной, поэтому я тонко намекнул, что мне действительно удалось соединить мир марихуаны с миром фенэтиламинов (это стало результатом тринидадской авантюры на борту «Чузан»), Однако я ответил позвонившему коллеге, что у меня недостаточно денег, чтобы принять его предложение.
На тот момент мне было неизвестно, что шведское правительство только что национализировало фармацевтическую отрасль. В результате этого деспотичного мероприятия были проведены определенные действия по рационализации работы отрасли. Одно из них заключалось в том, что отныне прибыли от фармацевтики можно было направлять на финансирование научных исследований и образование, финансирование «научных исследований» включало оказание спонсорской помощи в организации международных конференций по проектам, связанным с изучением наркотиков. А «связанные с изучением наркотиков» проекты подразумевали и изучение марихуаны.
Через пару деньков мне снова позвонили и сказали, что билеты туда и обратно мне уже выслали, номер в гостинице заказали на все пять дней конференции и что с нетерпением ждут моего научного отчета о работе с азотистыми аналогами каннабинола. Я капитулировал.
Так что на протяжении следующих двадцати дней я метался по лаборатории, продумывая, изготовляя и пробуя новые соединения, которые можно было назвать азотными аналогами марихуаны. Я не захотел снова создавать внутрикольцевые структуры, которые являлись основными компонентами в A.R.L. и у «ужасного Фреди», поэтому разработал новый класс аналогов. В соединениях этого класса атом азота оказывался вне любого кольца. Потом из них получатся ТГК-подобные соединения, в которых фенэтиламиновая цепь будет подвешена вне ароматического кольца. Я соединил фураниловые и пираниловые аналоги и подробно все это описал, чтобы представить в докладе на конференции в Стокгольме. Ни одно из соединений не было активно, поэтому нужно было еще работать над их химическим составом. Честно говоря, они не были еще доведены до конца.
Как в большинстве подобных рискованных начинаний, награда пришла ко мне с неожиданной стороны. После моего выступления ко мне подошел джентльмен средних лет. Он был при галстуке и в дорогой одежде. По-английски он говорил превосходно. Незнакомец сказал, что очень ценит работу такого рода, как моя, отчасти потому, что она проводится в частной лаборатории без дополнительного внешнего финансирования.
Я выразил собеседнику признательность и предложил при желании посетить мою лабораторию, случись ему оказаться в Соединенных Штатах. Мужчина принял мое предложение, но потом добавил, что у него есть собственная лаборатория. Он был бы польщен, если бы я согласился там побывать. В голове у меня предупредительно прозвенел сигнал тревоги; не очень-то хотелось, чтобы меня поймали в подвале какого-нибудь здания из бурого песчаника за пределами Стокгольма в ту самую минуту, когда я буду восхищаться пузырящейся колбой с ЛСД.
Ну, как-нибудь, со временем, может быть, в другой раз, когда уменьшится давление со стороны общества на всех нас, сказал я. Нет проблем, ответил хорошо одетый джентльмен, сейчас как раз самое подходящее время.
В итоге я обнаружил себя сидящим в его машине после того, как меня благополучно вытащили из конференц-зала. Мы поехали в Каролинский институт (Karolinska Institute), чтобы проведать моего друга и коллегу, который там работал. Мой новый знакомый знал этого человека, и у меня мелькнуло первое подозрение насчет того, настолько ли случайно это приглашение. Из института мы направились к центру города, а потом я увидел, что мы остановились перед двухэтажным зданием в центре Стокгольма. К нашей машине подбежал охранник, открыл нам дверь и впустил нас в здание. По площади оно было не меньше квартала. Скоро все разъяснилось. Мне организовали полуночную экскурсию по секретной шведской лаборатории вроде фэбээровских лабораторий в Штатах. Меня принимал сам Питер Милль, глава лаборатории по изучению наркотических веществ в Стокгольме. И то, что он назвал «своей собственной маленькой лабораторией», на самом деле было принадлежавшей государству крутой штукой!
Еще ни разу в жизни я не видывал такого обилия приборов и оборудования, такого множества реактивов, не сталкивался с таким профессиональным стремлением к достижению непревзойденного мастерства. Здесь были приборы, позволявшие провести идентификацию по смазанным отпечаткам или взять отпечатки пальцев с сосуда из пенопласта. Здесь можно было увидеть спектр пыли, сметенной с ковра, и хромотограмму дыма, которую делали при расследовании случаев поджога. Но больше всего меня захватил вид многочисленных ящиков с таблетками, пилюлями и капсулами, показанные мне хозяином лаборатории. Он сказал, что в Швеции существует около 70 000 различных веществ, которые легально используются в медицинских целях. Здесь, продолжил он, обводя взмахом руки всю коллекцию, есть образец каждого из этих веществ. Я был полностью покорен. Вернувшись потом в Штаты, я поклялся, что соберу подобную коллекцию, используя выписываемые врачами рецепты, лекарств, которые отпускаются без рецепта в местной аптеке и, конечно, сведения от поставщиков здоровой пищи и из супермаркетов, являющихся, в конечном итоге, главными распространителями наших популярных лекарств. Добыть образцы всего. Я обнаружил, что в Соединенных Штатах имеются даже не тысячи, а миллионы различных пилюль и капсул, которые можно достать без малейших проблем. Я собрал и систематизировал несколько тысяч из них, однако моя коллекция еще далека от завершения. И вообще теперь я понимаю, что моя идея слишком грандиозна, чтобы осуществить ее в полном объеме. Количество имеющихся у нас препаратов беспредельно. Нас действительно можно считать нацией лекарств.
Настоящим сокровищем лично для меня стало приглашение д-ра Милля посетить его дом, знакомство с его женой Селией и наш совместный обед. После скромной, но отменной трапезы я поднялся наверх, в апартаменты Селии, где стояло пианино и еще несколько других музыкальных инструментов. Питер спустил подвешенную к потолку полку, по форме напоминавшую каноэ, и зажег огромное количество свечей, стоявших там. Я взял скрипку; дочь Миллей перестала играть на ней, когда пошла в школу. В течение нескольких часов я вместе с Селией играл скрипичные сонаты Моцарта, а Питер сидел тихонько внизу, в гостиной, и слушал.
Годы спустя я все-таки имел удовольствие показать другу Питеру свою лабораторию, которая находится здесь, на Ферме. Естественно, она оказалась поскромнее его лаборатории, но я любил ее не меньше, чем Питер свою.