Без отца

Без отца

Пятый год жили Суриковы в Сухом Бузиме. Вася каждое лето приезжал туда на каникулы. Прасковья Федоровна не могла, бывало, дождаться того часа, когда сядет в тарантас и отправится в Красноярск за своим дорогим Васенькой.

Но в этом, 1859 году не суждено было Васе провести лето в Бузиме. В феврале Ивану Васильевичу стало совсем худо, и 17-го числа он скончался. В жизни Суриковых все перевернулось, словно покатилось под откос.

Прасковья Федоровна, от горя высохшая в комочек, похоронила мужа на сельском кладбище. Она больше ничего не ждала, ничего не хотела. И так-то неразговорчива, а уж тут и совсем примолкла. Через месяц вместе с Васей приехал за ней брат Гаврила Федорович.

В весенний день великого поста поехали они — Прасковья Федоровна с братом, Вася, Катя и трехлетний Саша — на могилу Ивана Васильевича. Снег еще не стаял. Мать бросилась потемневшим лицом на могильный холмик, прямо в сугроб, и запричитала в голос.

В смятении и растерянности слушали дети этот надрывный, высокий голос, горький, безутешный плач. Дядя Гаврила стоял безмолвно, терпеливо, все понимая…

Наконец Вася с Катей, настрадавшись и наплакавшись, насилу оторвали мать от могилы и почти на руках отнесли, надломленную и притихшую, в сани. Еле увезли с кладбища. Вася все оборачивался на могилу отца, пока она не скрылась из глаз.

Через несколько дней Суриковы навсегда распрощались с Сухим Бузимом, где были прожиты последние счастливые годы и пережито первое тяжкое горе.

Гаврила Федорович помог сестре собраться и переехать в Красноярск. Поселились на Благовещенской, в первом этаже дома, выстроенного Иваном Васильевичем. Падчерица Лиза осталась в Бузиме, — она уже два года как вышла замуж.

После степной глуши Красноярск показался чуть не столичным городом, хоть его немощеные улицы по весне и осени утопали в непролазной грязи. А по ночам город погружался в непроглядный мрак: уличных фонарей и в помине не было, а про водопровод и говорить не приходилось. А дворы!.. Глухие высокие заборы, за которыми жили большими семьями, засветло запирая от лихих людей двери и ставни на болты! Близкое золото в горах накладывало свою печать на быт сибиряков. Рядом со скудостью и нищетой — несметные богатства золотопромышленников. Вроде бы и каждый мог найти «золотишко», только не каждому доступно было искательство… Неохотно общались друг с другом сибирские семьи, разве что родня. А уж приезжих да пришлых и вовсе чуждались. Жили уединенно, изредка навещала Суриковых торгошинская родня. Сами в Торгошино уже не ездили и коней продали.

По смерти мужа назначили Прасковье Федоровне крохотную пенсию — три рубля в месяц. Пришлось сдать верхний этаж жильцам. Снял его командир енисейского казачьего полка Иван Иванович Корх, женатый на дочери красноярского губернатора Замятнина.

Корх платил за верх десять рублей в месяц. Вместе с пенсией это составляло те тринадцать рублей, на которые предстояло существовать всей семье. Прасковья Федоровна с Катей стали брать заказы на вышивку и плетение кружев.

Вставали в доме до света. Перед уходом в школу Васе полагалось наколоть дров и натаскать воды из колодца. Мать держала детей в строгости — ничего нельзя было сделать и никуда пойти без ее разрешения.

По вечерам Катя с матерью вышивали при свечах в пяльцах, а Вася, покончив с уроками, играл на отцовской гитаре или рисовал. Этого любимого дела он не оставлял и по-преж1 нему крепко дружил с Гребневым.

Пришла весна 1861 года. Вася с отличными отметками закончил школу. Минуло ему тринадцать лет. Осенью он должен был перейти в красноярское приходское училище. В день окончания школы заместителю губернатора Родикову была преподнесена акварель, изображавшая букет живых цветов.

Старик надел очки и долго, с интересом рассматривал рисунок, потом спросил:

— Кто рисовал?

К нему подвели Васю Сурикова. Старик поглядел на него поверх очков и сказал:

— Ты будешь художником.

Николай Васильевич Гребнев расцвел от удовольствия и гордости за своего любимца, которого перед тем долго уговаривал написать эти цветы. Вася стоял молча, но все в нем горело. Ему страшно, хотелось поверить в это предсказание.

Как в тумане шагал он домой по. деревянным тротуарам и в мозгу и сердце нес слова-старого Родикова. Долго потом он не мог освободиться от этого полного надежд и тревоги-ощущения.