Сгорающий от жажды и любви

Сгорающий от жажды и любви

Сильная личность, которая отступает на полпути к победе, забияка, угасший в своей постели, атлет с железным здоровьем, закончивший жизнь посреди оргии в тридцать два года — можно ли поверить, что он умер естественной смертью?

Официальные документы указывают один-единственный симптом: жар, который вызвал наряду с ознобом неутолимую жажду. И, факт еще более странный, если попытаться объяснить его смерть микробом или неизвестным вирусом, лейшманиозом или калаазаром, подхваченным в Индии от собак Самбхути (Курций Руф, IX, 1, 31–34; и т. д.), острым алкоголизмом, раком, СПИДом, — ни один из 24 прочих сотрапезников, присутствовавших на последнем пире, не пострадал от того же недуга, не умер, к примеру, от малярии, желтой лихорадки, лейшманиоза (черной лихорадки) или пищевого отравления. Здесь и речи нет об эпидемии, а ведь все они жили в одних и тех же условиях влажной жары и нерегулярного питания. Добавим, что, как утверждает медицина, алкоголическая кома не длится восемь дней, и у нас нет никаких данных о том, что хотя бы один из патологических факторов, которыми объясняют случившееся, существовал в это время в тех местах. В то время как у нас на глазах внезапно развиваются и мутируют вирусы гриппа, Вавилон не стал бы гигантской столицей, какой он фактически являлся на протяжении тысячелетий, если бы болотная лихорадка была в те времена столь опасна, как в VII веке н. э.

Разумеется, многие подчеркивали ставшее общим местом пристрастие Александра к вину, пристрастие, последствия которого нашли отражение даже в официальных записях «Царского ежедневника», «в котором постоянно встречаются слова „проспал день после застолья“, а иногда даже „и следующий день“» (Плутарх «Застольные беседы», I, 6, 623е; ср. Элиан «Пестрые истории», III, 23 и Афиней, 434b). И еще следует отметить, что такой свидетель, как Аристобул, категорически отрицает эти обвинения: «Он так затягивал свои пиры не ради вина как такового (потому что Александр много не пил), но из расположения к товарищам» (Арриан, VII, 29, 4; ср. Плутарх «Александр», 23, 1). И кроме того, пиры и оргии участились лишь в самом конце царствования, с января 324-го по май 323 года. Могло ли шестнадцати месяцев хватить на то, чтобы превратить умеренного выпивоху в пьяницу? Как бы то ни было, смерть Александра для нас — настоящий стыд и срам!

В медицине существует много неразрешимых проблем, назовем для примера лишь некоторые: астма, мигрени, энурез, ожирение, язва двенадцатиперстной кишки. Все это истинные недуги, а по своим последствиям — социальные язвы. Некоторые ученые возводят их к органическим причинам, но большинство считают психогенными. Возможно, их этиология как раз смешанная, и без определенного попустительства как со стороны тела, так и души они бы не возникали. Ибо мы говорим о недугах психосоматического характера. Так и смерть Александра, будучи рассмотрена изнутри, возможно, была связана с болезнью такого же рода⁵⁵. Жар, этот простой симптом, ничего не объясняет. Злоупотребление красным вином, даже усугубленное возможным употреблением галлюциногенов вроде персидской хаомы, ничего не оправдывает. Опьянение, которое погубило офицеров в ходе празднеств в Сузах, не имеет ничего общего с предсмертной жаждой Александра, потому что в первом случае речь шла о состязании кто больше выпьет, а во втором — о «сильном приступе жара» (Аристобул, цитируемый Плутархом «Александр», 75, 6).

В главе, посвященной фактам, мы, как и все античные свидетели, подчеркнули беспокойство, неуверенность, нервозность и раздражение, преследовавшие Александра начиная с декабря 324 года, за шесть месяцев до смерти. Из рассказа Афинея (XII, 53), который основывается на надежном источнике, создается впечатление, что Александра донимали мрачные и недобрые предчувствия, что для него, прежде столь нежно любившего своих воинов и товарищей, человеческая жизнь утратила всякую ценность. В припадке неистового гнева он умертвил 10 тысяч касситов из Луристана без различия пола и возраста и лично принял участие в этой бойне.

Отчаяние овладело им со смертью друга, мужественного и горячо любимого Гефестиона, который умер от переедания и перепоя во время лихорадки 10 ноября 324 года. «Относительно траура, в который погрузился Александр, имеются разные мнения. Все, однако, сходятся в том, что скорбь его была велика… И некоторые из подчеркивающих неразумие, кажется, полагают, что слова и поступки Александра, продиктованные чрезмерным страданием из-за смерти самого дорогого ему человека, служат к его чести…» (Арриан, VII, 14, 2). Это тот же самый тип травмы, аффективного шока, который, присоединив свое действие к действию материального фактора, к соучастию со стороны тела, способен вызвать наступление смерти. О каком элементарном присутствии духа можно вести речь, когда человек, ощутив себя покинутым, предался разврату, резне, попойкам, самым безумным прожектам покорения мира, всем мыслимым суевериям, астрологии, который самым жалким образом заблудился посреди каналов, окружавших Вавилон?! Охваченный страхом, он, смельчак из смельчаков, пугался снов, предзнаменований, несносных многочисленных предсказаний весны 323 года. Александр распорядился, чтобы в Александрии его культ был соединен с культом Гефестиона. Он так хотел присоединиться к другу, что тело в конце концов уступило. Хотя можно умереть и от скорби, на мой взгляд, Александр скончался от крайнего изнеможения, физического и морального одновременно. Диагноз можно поставить какой угодно: депрессия, стресс, неврастения или меланхолия (кое-кто, начиная еще с античности, усматривал в этом своего рода самоубийство). С обретенным под конец умиротворением смотрел он на товарищей, проходивших перед ним один за другим, и без каких-либо «исторических» слов передал свой перстень Пердикке.

Много раз в ходе завоеваний друзья Александра сравнивали его труды и подвиги с подвигами и трудами Геракла, и сам Александр назвал своего первого сына Гераклом, по имени своего мифического предка. Он умирал, подобно этому фиванскому герою на Эте, сжигаемый жаждой и любовью. В самом деле, странное сходство, которое должно было дать толчок многочисленным истолкованиям в будущем. Столь двусмысленный конец Александра неизбежно оживлял сомнения относительно его происхождения. И не нужно было ни греческих, ни индийских философов, чтобы установить, что при соединении многих причин всякая смерть в некотором смысле напоминает новое рождение.

Окружение и родичи, воспитатели и педагоги, инженеры и товарищи Александра оказали ему величайшие услуги, и он смог привлечь их к себе своими мужеством и щедростью. В конце своего земного пути царь производит впечатление мятущейся и нежной натуры, стремящейся не столько к славе, сколько к избавлению от своего состояния.