Преданный герой
Преданный герой
И вот мы вновь видим Александра в древних столицах империи — в Пасаргадах, Персеполе, Сузах. Он стал еще более властным и щедрым, но и более винолюбивым, чем когда-либо прежде. Он казнил предателей из числа сатрапов и наместников, укрепил свою армию азиатскими частями, сформированными по македонскому образцу, основал еще две Александрии (в Кармании и в Сузиане), уволил с выплатой значительных премиальных ветеранов, переженил 10 тысяч своих воинов на 10 тысячах персиянок, дав им приличное приданое, и тем не менее никто его не благодарил, а сам он был несчастлив. Часть пехоты Александра, завидуя тем привилегиям, которые были пожалованы персидским гвардейцам, подняла мятеж в Описе; управлявший царской казной Гарпал бежал из Вавилона в марте 324 года; самый дорогой друг Гефестион, хилиарх, то есть Великий Визирь, умер в Экбатанах; регент Македонии Антипатр больше не слал добровольцев; греки отказывались подчиниться указам, которые обязывали их принять изгнанников и учредить в честь Александра официальный культ. Короче, друзья покинули или предали Завоевателя, который в это самое время собрался обогнуть Аравию и покорить все Средиземноморье вплоть до Гибралтара, как Геракл.
И в самом деле, отношения между Александром, находившимся в Сузах или Экбатанах, и Антипатром в столице Македонии Пелле стали похожи на отношения между Геркулесом и его двоюродным дядей Эврисфеем в Тиринфе: оставшийся дома, за надежным укрытием крепости регент требовал от героя завоеваний, трудов, подвигов — все более величественных, вплоть до спуска в преисподнюю, в надежде, что там он и останется. Чем выше взмывает герой или гений, тем низменнее, завистливее, трусливее становится мир. Александр, который не питал относительно людских достоинств никаких иллюзий («удел царя, благотворя, дурно слыть»), не мог ускользнуть от закона Немесиды, от всеобщей зависти. Он спустится в преисподнюю и, как вавилонский герой Гильгамеш, не принесет оттуда ни живой воды, ни счастья, но лишь известие о своем близком конце.
Перед возвращением в Вавилон зловещие предзнаменования становились все более многочисленными. После новой победы, одержанной зимой 325/24 года над коссеями, или касситами, горцами из Луристана, маленькая армия медленно продвигалась по долине Тигра. В 50 километрах от Вавилона астрологи или жрецы Бэла-Мардука, только что составившие гороскоп Царя мира, дали ему знать, «что в настоящий момент вход в Вавилон не предвещает ему добра» (Арриан, VII, 16, 5). Они сообщили, что, если самая крупная из планет Солнечной системы, которую мы называем Юпитером, около 20 апреля нашего календаря войдет в знак Тельца, царю придется прибегнуть к весьма сложным профилактическим ритуалам. Так, он не должен был входить в святой город с запада, через край мертвых, но с востока, где не могла пройти военная техника македонян.
«Подойдя к стенам, Александр увидел множество разбранившихся воронов, которые клевали друг друга, и несколько их упали подле царя. Затем, поскольку Александру донесли на Аполлодора (из Амфиполя, одного из товарищей царя), военного наместника в Вавилоне, что он совершил жертвоприношение относительно судьбы царя, Александр призвал прорицателя Пифагора. Тот не стал отрицать, что такое было, и царь спросил его, каковы оказались жертвы. Когда Пифагор ответил, что печень оказалась без доли, Александр воскликнул: „Увы! Недобрый знак!“… Ручной осел напал на самого крупного и красивого из содержавшихся в зверинце львов и залягал его насмерть» (Плутарх «Александр», 73, 2–6).
Несмотря на все эти предсказания, Александр вошел в город вместе с армией с неблагоприятной стороны и, что еще важнее, в недобрый час. Стоило ему появиться, как какой-то шут гороховый, никому не известный местный житель, надев царскую мантию и диадему и ничего не говоря, уселся на его трон. Александр избавился от этого человека, который, быть может, был царским двойником, по случаю празднования Нового года (акиту) принявшим на себя несчастья, угрожавшие царю. Однако царь был не в состоянии отменить ужасное предсказание: какой именно узурпатор придет ему на смену?
И напрасно хлопотал он вокруг Вавилона, возводя арсеналы, причалы, гавани для тысячи сосредоточенных им здесь судов, напрасно объезжал каналы и протоки громадного оазиса, напрасно проводил вдоль Евфрата отводной канал, чтобы зарегулировать его течение, что новый Геракл, отводящий русло Алфея и Пенея, чтобы вычистить конюшни царя Авгия. Завидовавшим ему богам не было угодно даже, чтобы он начал свою великую экспедицию в Аравию и вокруг Аравийского полуострова, которую задумал вместе с Неархом, своим великим флотоводцем. Мерясь силами с волнами, Александр неизбежно заставлял вспомнить о Геракле, этом победителе потоков в Олимпии, который в полном смысле слова поверг на землю бога Ахелоя, прежде чем сам был смертельно уязвлен этим чудовищем, перевозчиком Нессом!
И в самом деле, в то время как в мае 323 года Александр обследовал громадное окружающее Вавилон болото, его суденышко отделилось от остальной флотилии и на три дня и три ночи исчезло под древесным пологом. «Свисавшей веткой диадему с головы Александра сбросило в озеро. Один из гребцов подплыл к диадеме и, желая спасти ее наверняка, надел себе на голову, а затем подплыл к кораблю» (Диодор, XVII, 116, 6, что подтверждается Аррианом, VII, 22, 1–6). На этот раз святотатца не казнили на месте (возможно, им вообще был будущий царь Селевк), а обратились за советом к прорицателям, которые попытались заклясть судьбу, распорядившись о совершении пышных жертвоприношений богам, что на практике означало зарезать тучных животных и распределить их мясо в ходе больших пиров, сопровождая трапезу обильными возлияниями восточных вин. Раз Александр — это новый Геракл, пусть он осушит большой кубок полубога!
Александр помнил, что в Вавилоне ему предстояло свидание со смертью (индийский мудрец Калана назначил ему его немногим более года тому назад), и стал падать духом. Он терял веру, стал подозрительным по отношению к друзьям. Жалобы Олимпиады на регента Македонии Антипатра, на македонскую знать, даже на врачей тем более западали ему в душу, что юный сын Антипатра Иол был его главным виночерпием, а следовательно, в любой момент мог его отравить, что Кассандр, старший сын Антипатра, только что явился в Вавилон, чтобы оправдать своего отца и посмеяться над восточными нравами при дворе и, наконец, что сам Антипатр, освобожденный от функций регента и получивший задание привести в Азию новобранцев, его приказа не исполнил. «Стоило случиться сколь угодно малому пустяку, который выходил из круга привычного и обыкновенного, как Александр тут же придавал ему значение чуда или предзнаменования. Весь царский дворец кишмя кишел жертвоприносителями, очистителями и гадателями, которые наполняли Александра всяческим неразумием и страхами» (Плутарх «Александр», 75, 1).
Нам уже доводилось читать протоколы официальных сводок о смерти Александра, какими они предстают в «Царских ежедневниках». Итог можно подвести единственной фразой Аристобула, который считал, что Александр умер оттого, что выпил много вина, когда у него был сильный жар (см. Плутарх «Александр», 75, 6). Однако тем же Плутархом, тем же Аррианом (при том, что он-то и привел «Дневники»), а также всей александрийской традицией и в особенности весьма обстоятельным рассказом о смерти Александра, который следует за «Эпитомой деяний Александра», — всеми ими, повторяю, в расчет принимается также и совершенно иная версия: молодой царь, или скорее молодой тиран, которого ненавидели как македоняне, против воли удерживавшиеся им в Азии, так и сторонники бывшего регента Македонии, был отравлен собственным виночерпием Иолом во время попойки у Медия из Лариссы, фессалийского вельможи. Доставленный Кассандром в ослином копыте бесцветный яд, именуемый «воды Стикса», был якобы влит в холодную воду, предназначенную для разбавления несмешанного вина царя. Виночерпий якобы, как ему и полагалось, отпил из кубка неразбавленного вина, после чего, сочтя вино то ли слишком теплым, то ли слишком крепким, охладил его или развел. Так Александр (подобно Ахиллу, ставшему жертвой хилого Париса; так самый доблестный гибнет от руки самого трусливого) был поражен в единственную свою слабую точку, любовь к доброму вину, — как Ахилл был ранен стрелой в пяту. «Внезапно, словно пораженный сильным ударом, Александр громко вскричал и принялся стонать, после чего друзья вывели его под руки вон. Царские слуги сразу же его уложили и принялись пристально за ним наблюдать, а поскольку боль не проходила, вызвали врачей. Однако никто из них не смог помочь, и когда царь, которого не отпускали многочисленные болезненные симптомы и продолжали мучить дикие боли, утратил надежду на то, что выживет, он снял с пальца перстень и отдал его Пердикке… а потом прибавил (и это были последние его слова), что виднейшие его друзья устроят ему грандиозные погребальные игры» (Диодор, XVII, 117, 2–4).
Что подкрепляет такое утверждение71, так это не расследование, проведенное матерью Александра несколькими месяцами спустя после смерти героя, даже не слухи, распространенные Олимпиадой в 317 году с целью дискредитации семейства Антипатра — Кассандра, будущего царя, и Иола, его брата. Еще меньше имеет смысл обращать внимание на памфлеты, обвиняющие Александра во всех смертных грехах. Версия отравления подтверждается от обратного — добрым здравием всех прочих участников пира в количестве 21 человека и безразличием, в котором пребывал двор на протяжении восьми первых дней после смерти Александра. Претенденты на трон (или на троны), греки и македоняне, со времени убийства Пармениона до глубины души возмущенные тираническими методами нового режима, персидские аристократы, ставшие жертвами санкций, — все они были немало заинтересованы в том, чтобы Александра не стало и чтобы заговор удался.
Вспомним, что именно в эту эпоху и именно в этих столицах Персидской империи яд являлся удобным средством для смены режима. В 338 году, в том самом году, когда Филипп Македонский при поддержке своего сына Александра окончательно сокрушил силой оружия Афины и их союзников, царь Персии Артаксеркс III Вахука (Ох) умер, отравленный евнухом Багоем, который возвел на трон Дария III Кодомана. Позднее он стал фаворитом Александра… Почти все царствовавшие Аршакиды и Сасаниды были убиты.
Официальные сведения «Царских ежедневников», опубликованных теми, кто намеревался унаследовать империю Александра, не выдерживают никакой критики. Они указывают лишь один чрезвычайно неясный симптом — жар после винопития, не давая при этом никаких уточнений; в них даже подчеркивается, что молодой царь не терял сознания после выпивки, что исключает предположение алкогольной комы. С порога отметается и возвратная лихорадка, подхваченная в болотах месяцем прежде. Сообщения эти, кроме того, явно призваны замарать память о человеке, который, согласно «Дневникам», проводит все время в составлении безумных планов, играх и оргиях. И напротив, версия семьи Александра, говорящая о скоропостижной смерти без лихорадки, но мучительной, при том, что неотступно находящиеся при больном врачи не смогли оказать ему помощи, обожателям героя представляется куда более правдоподобной. Поскольку он стал опасен для регента Македонии и его амбициозных сыновей, род Антипатра отравил Александра в ожидании того, что затем будут отравлены его мать, жена и сын, — короче, того, что со всем родом Аргеадов будет покончено раз и навсегда.
«Шах» и «мат» — два персидских слова, которые означают «царь умер». Именно из Персии арабы принесли к нам в Средние века игру в шахматы, игру, собственно говоря, «шаха» и в «шаха»72. Старинные названия шахматных фигур говорят об этом с достаточной ясностью: пешки, которые составляют его инфантерию; кони, представляющие кавалерию; боевые слоны, по-арабски «аль-фан»; ферзь, который, вне всякого сомнения, судя по современным фарси и хинди, представляет «везира», или «визиря» персов и турок (по-арабски «васир»), лицо более подвижное, чем царь, и подчас более могущественное, чем он, только благодаря французской любезности и культу Девы превратившееся в XV веке у французов в dame (дама); и, наконец, король. Александр, который играл в Вавилоне с Медием за несколько часов до того, как получить «мат», оказался побит предателями-противниками в его же собственной игре в царя.