Царь Македонии

Царь Македонии

Александру не было еще восемнадцати, когда его можно было видеть на поле битвы при Херонее, в 8 километрах к северу от современной Левадии (в Беотии). Здесь, на левом крыле македонской армии, он возглавил илу (эскадрон) из 225 тяжеловооруженных кавалеристов. Филипп, к которому совет амфиктионов в Дельфах обратился с просьбой покарать совершивших святотатство жителей Амфиссы, должен был сначала уничтожить тех, кого выставили против него Афины и их фиванские и фокидские союзники. Мы не имеем детального описания этого сражения на берегах Кефиса и Гемона. Но представляется несомненным, что македонская кавалерия, составленная из гетайров (конные спутники царя или же люди, привязанные к нему узами личной преданности), решила исход дела, охватив правое крыло греческих союзников и опрокинув фиванские фаланги (приблизительно 12 тысяч пехоты), в том числе знаменитый «Священный отряд». Кавалерии Филиппа, которая стала у него основной наступательной силой, было поручено нащупать фланги противника, обогнуть их и осуществить стремительную атаку, рассеивая и уничтожая противника в ходе безжалостной погони.

На этот раз армия признала юного Александра своим настоящим командующим, достойным наследовать царю. Он, так сказать, получил погоны и завоевал доверие македонян. Но можно ли верить следующей фразе Плутарха («Александр», 9, 4): «Все это, естественно, заставляло Филиппа еще больше любить сына, так что он радовался даже тому, что македоняне называли Александра царем, а Филиппа — военачальником»? Скажем лишь, что Александр стал довольно популярным в народе юным царевичем, однако ему еще многому следовало научиться у своего отца.

После битвы Филипп отправил Александра в Афины вместе с двумя лучшими военачальниками, Антипатром и Алкимахом, поручив им передать афинянам тела павших на поле битвы сограждан и согласовать условия почетного мира. Афины отказались от своих претензий на Херсонес Фракийский (нынешний полуостров Галлиполи) при входе в Дарданеллы, распустили Морской союз, который они возглавляли, и поклялись вечно оставаться союзниками македонского царя. Это дало им возможность сохранить свои старинные владения — Лемнос, Имброс, Самос и Делос, а также вернуть область Оропа к северу от Аттики. Мир был принят благодаря усилиям сторонников, которых Филипп приобрел в Афинах своей умеренностью, а также благодаря тому шуму (и даже ужасу), который вызвало здесь поражение при Херонее. Специальным постановлением афиняне объявили Филиппа своим гражданином и возвели на агоре его статую. Неизвестно, задержался здесь Александр после обмена клятвами или совершил с отцом поездку по Пелопоннесу, поскольку на статуе в Олимпии он изображен вместе с ним, либо вернулся в Македонию к матери, у которой были все основания опасаться своих соперниц и которая очень нуждалась в поддержке сына.

Стоило, однако, вернуться из поездки Филиппу, как разразились сразу два скандала. Филипп принял решение отвергнуть Олимпиаду, чтобы жениться на Клеопатре, племяннице его родственника и одного из военачальников Аттала. Ей было пятнадцать или шестнадцать лет, а Филиппу — больше сорока пяти. Главным, очевидно, было то, что она принадлежала к македонской знати, между тем как Олимпиада оставалась в Пелле иноземкой. Она всегда считалась лишь седьмой официальной супругой государя, не говоря о его любовницах, наложницах и наложниках. «В темноте все женщины одинаковы», — скажет одна из них. В то же самое время Филипп вел с сатрапом Карии Пиксодаром переговоры о женитьбе своего второго сына, слабоумного Арридея. Надо сказать, что престолонаследие в Карии могло осуществляться и по женской линии, и вот уже на протяжении двух лет Пиксодар прилагал усилия к тому, чтобы стать полностью независимым от персидского царя. Можно было предполагать, что супруг его дочери станет царем не только в Азии, но и в Македонии. Возможно, именно к этому времени следует отнести происки Олимпиады, ее сына Александра и их друзей с целью расстроить этот брак. Отправленный тайно в Галикарнас трагический актер Фессал выставил Арридея в невыгодном свете и предложил, чтобы честолюбивый сатрап заключил союз с Александром. Об этом узнал Филипп, прилюдно упрекнул младшего сына в столь низком и недостойном поведении и изгнал из Македонии по крайней мере четверых сторонников Александра: Гарпала, Неарха, Эригия и Птолемея.

Филипп находился тогда на вершине могущества. Собравшиеся в Коринфе весной 337 года представители всех, кроме Спарты, греческих городов и государств постановили заключить в Греции всеобщий вечный мир и учредить конфедерацию или союз во главе с Советом (?????????), формируемым по принципу пропорциональных выборов. Совет, в свою очередь, решил начать против Персии «войну возмездия» — «чтобы отомстить за святотатства, которые совершили варвары по отношению к греческим святыням» ста шестьюдесятью годами ранее. Каждое государство должно было выставить воинский контингент. Филипп был назначен главнокомандующим (??????) и облечен неограниченными полномочиями как на суше, так и на море. Ни одному греку, под угрозой изгнания и конфискации имущества, не позволялось служить против царя или оказывать помощь его врагам. Разве Александр, который вел тайные переговоры с персидским сатрапом, не подлежал такому наказанию?

Буря разразилась на свадьбе Филиппа зимой 337/36 года. Когда были спеты венчальные песни, принесены жертвоприношения, произведено ритуальное разрезание хлеба, исполнены танцы, начался большой пир, в котором участвовала вся свита Филиппа. Здесь достаточно привести рассказ, имеющийся у Плутарха («Александр», 9, 7–11) и основанный на утраченном сочинении Сатира («Жизнь Филиппа»), неоднократно цитируемом Афинеем (250f; 557d–e): «Аттал, дядя невесты, напился на пиру и стал призывать македонян просить богов о том, чтобы от Филиппа и Клеопатры родился законный наследник престола. Вспылив, Александр сказал на это: „Так что, выходит, дурная твоя башка, я по-твоему незаконнорожденный?“ — и швырнул в Аттала чашу. Тут Филипп схватился за меч и поднялся с места, чтобы броситься на сына, но, к счастью для них обоих, от ярости и вина поскользнулся и упал. Александр же стал над ним глумиться, говоря: „И этот-то человек, мужи, собирался переправляться из Европы в Азию, а сам с ложа на ложе не может перебраться, не растянувшись!“». После этой пьяной сцены Александр переправил свою мать Олимпиаду в Эпир (в Пассар, в 9 км севернее Янины?) через Катарский перевал Пинда, а сам отправился к иллирийцам (в Корчу, Албания?).

Ссора не могла длиться долго. По просьбе коринфянина Демарата, посредника и друга македонян, возможно, отряженного советом Коринфского союза как раз с этой целью, Филипп призвал к себе сына, который был ему нужен по раду причин. Во-первых, Александр должен был оставаться наместником Филиппа в Европе, в то время как сам царь во главе союзных войск отправлялся в Малую Азию, а кроме того, на Александра возлагалась задача набрать и организовать экспедиционный корпус, который весной 336-го должен был создать плацдарм на другой стороне проливов. Еще он должен был заручиться нейтралитетом Эпира, где плела интриги его мать Олимпиада, подбивавшая противников Македонии на выступление. После своего демарша, расстроившего карийскую партию сводного брата, Александру следовало поучиться дипломатии. Неизвестно, что происходило в семействе вдали от посторонних глаз. Как бы то ни было, после нескольких месяцев переговоров было решено, что Филипп отдаст сестру Александра, еще одну Клеопатру, в жены эпирскому царю Неоптолему, брату Олимпиады. Тем самым он намеревался обеспечить эпирской династии новые права на македонский трон, устранив повод для острого беспокойства Александра и его матери и упрочив на время восточной кампании западный тыл.

В конце весны — начале лета 334 года армия в 10 тысяч человек под предводительством Пармениона и Аттала легко переправилась в Малую Азию и, не встретив сопротивления, продвинулась вдоль берега до области Магнезии на Меандре, в 40 километрах к северу от Смирны. Сатрапы, больше занятые проблемами престолонаследия в Персии, чем обороной морского побережья греческой Ионии, в тот момент им не мешали. К тому же они содержали в греческих городах и даже в самой Македонии столько соглядатаев и сторонников, что не могли не сомневаться в действительном разрыве Анталкидова мира 387 года.

Аттал, дядя новой царицы, оставил столицу, восстановив в ней против себя немало недовольных, среди которых были и настоящие враги, в том числе молодой Павсаний, сын Кераста, наместника области Орестида, который входил в число телохранителей Филиппа. Диодор (XVI, 93, 3–94) подробно повествует о том, как, желая поглумиться над Павсанием, Аттал напоил его и велел конюху его изнасиловать. Царь, видавший и не такое, от души над этим посмеялся. Указываемая дата происшествия — 344 год — делает мотив мести Павсания, совершенной восемью годами позже, в высшей степени сомнительным. Античные источники обвиняют то род Линкестов, то персидский двор, то Олимпиаду и даже самого Александра в том, что они возбудили в Павсаний ненависть к Филиппу и вложили в его руки оружие. Больше доверия вызывает куда менее романтический рассказ Аристотеля, современника этих событий («Политика», V, 8, 10, 1311b 1–3): Павсаний пронзил царя кинжалом у входа в театр в Эгах, куда царь отправился в конце августа 336 года по случаю брака своей дочери с царем Эпира, и сделано это было по личным мотивам, а не в результате заговора. Когда пятью годами позже Александр вопрошал оракула Амона относительно истинных виновников преступления, он знал об этом не больше нас с вами.

Мы не в состоянии даже сказать, был ли Павсаний убит стражей на месте или его схватили, пытали и приговорили к смерти на войсковом собрании, после получения показаний. Рассказ, имеющийся в «Вульгате», приходит в противоречие с тем, что повествуется в Оксиринхских папирусах (XV, 1798, 1, строки 6–8) и у Юстина (IX, 7 и XI, 2, 1)¹³. Как бы то ни было, новое царствование началось кровавой баней: по крайней мере семь смертей. Но что толку тому удивляться, а тем более возмущаться! Во-первых, такова была обычная практика монархий Ближнего Востока, в том числе и Македонии, родовое же правосудие ничего общего не имеет с нашим правосудием, а во-вторых, многоженство всюду влечет за собой неизбежные конфликты между матерями возможных престолонаследников либо между единокровными или самозваными братьями. Стоило Олимпиаде, гордо облачившейся в траур по убитому супругу, вернуться из Эпира (160 км), как она тут же отдала распоряжение умертвить младенца последней царицы, ее соперницы, а саму ее принудила повеситься, потребовав смерти и ее дяди и опекуна Аттала, а затем наказав Александру как примерному сыну «отыскать и покарать виновников покушения», что фактически означало устранение его соперников: Карана, сына Филиппа от первого брака (Юстин, IX, 8, 2; XI 2, 3), Аминта, сына прежнего царя Македонии Пердикки III и мужа одной из дочерей Филиппа (Лолиэн, VIII, 60; Арриан «История после Александра», 1, 22), а также Аррабея и Геромена из правящей семьи в Линкестиде, обвиненных в причастности к покушению на Филиппа. Александра из Линкестиды, брата двух упомянутых царьков, пощадили — да и то на время — лишь потому, что «он оказался одним из первых среди друзей Александра, кто встал рядом с ним и, облаченный в панцирь, сопровождал его в царский дворец» (Арриан, I, 26, 1). Последняя подробность свидетельствует о поспешности, с какой Александр стремился завладеть атрибутами власти: троном, оружием, печатями, казной… Курций Руф (VII, 1, 6), основываясь на «Вульгате», добавил еще более символическую деталь: «Поскольку (Линкест) первым приветствовал Александра как царя, он избежал если не обвинения, то наказания». Дабы подчеркнуть преемственность, до 328 года Пелла продолжала чеканить золотые и серебряные «филиппеи», выпуская в добавок серебряных «александров» с выбитым орлом¹⁴.

Говоря по правде, царского титула Александр удостоился лишь целый месяц спустя после смерти Филиппа. И не потому, что ему еще не исполнилось двадцати, а потому, что наиболее высокопоставленный и прославленный человек при дворе, Антипатр, исполнявший роль регента, должен был созвать собрание вооруженных македонян, которому, по традиции (?????), и принадлежало право назначать государя. Можно себе представить, какой эффект произвел приказ о всеобщей мобилизации, разосланный из трех дворцов — в Эгах, Эдессе и Пелле и обращенный ко всем свободным мужчинам Македонии, которые были способны носить оружие и которые обитали на землях, простиравшихся от истоков Чрны и озера Преспы на западе и до устья Неста напротив острова Фасос на востоке, то есть на территории площадью 30 тысяч квадратных километров, на три четверти гористой и фактически лишенной дорог, где было всего восемь округов и двенадцать присоединенных или находящихся под протекторатом Македонии областей. Если подлежащий мобилизации контингент действительно составлял, как утверждает «Вульгата» (Диодор, XVII, 17, 3–5), 24 тысячи пехотинцев и 3300 кавалеристов, и если плотность населения, согласно данным топонимии и археологии, аналогична той, какая была в конце прошлого века, общая численность населения Македонии могла находиться в пределах от 520 до 550 тысяч человек. В 336 году почти половина македонских армий была занята в Малой Азии (Лолиэн, IV, 44, 4), и поскольку их действия были весьма успешны, не было оснований их отзывать. После тщательной агитационной обработки, проведенной военачальниками и людьми из свиты Филиппа, около 10 октября 336 года войско, численность которого составляла самое большее 10 тысяч человек, принимая в расчет кампании, в которых Александр уже принял участие, а также отсутствие достойных соперников, шумными выкриками провозгласило Александра «царем македонян».

Поскольку настоящего выбора не было, речь здесь идет о чем-то принципиально отличном от выборов как таковых. Царь принял на себя обязательство исполнять национальные религиозные культы и гарантировать их отправление, вести своих солдат к победе, быть справедливым в дележе добычи и завоеванных территорий, возвеличивать свою страну, постоянно заботясь о ее процветании. Распорядитель культов, верховный судья, главнокомандующий, щедрый жертвователь, он должен был оставаться на посту благодаря своим успехам и благосклонности судьбы, делая подарки, а в случае нужды прибегая к строгости. Если государь не исполнял своих обязанностей, собрание могло отказаться отправиться в поход, исполнять его распоряжения и приказы, а в крайнем случае — и сместить. Однако после того как воины давали личную присягу своему провозглашенному царю, эта присяга накрепко связывала их с главнокомандующим, а торжественные жертвоприношения подчеркивали священный характер такого назначения.

Александру оставалось лишь дать высшим греческим учреждениям возможность утвердить свое назначение, в то время как собранные со всех концов греческого мира мастера и художники возвели вечное пристанище для праха умершего царя. Это был колоссальный (высота 14 м, диаметр 120 м) курган (??????) в Палатице к югу от Вергины, где в октябре 1977 года в ходе раскопок, которые проводил Манолис Андроникос, были обнаружены две великолепные погребальные камеры с преданными огню останками и утварью Филиппа II и какой-то молодой царевны, быть может, Киннаны, его дочери, выданной за Аминта в 337-м и убитой в 316 году (Диодор, XIX, 52, 2).

Немного найдется месяцев в жизни Александра, которые были бы так наполнены положительной деятельностью и решительными поступками, как осень 336 года. Стоило вести о смерти Филиппа разнестись по Греции, как повсюду к власти снова пришли враждебные Македонии партии. Пример здесь подали Афины со стоящим в их главе Демосфеном, которые вели агитацию в Фессалии, Фивах, на Пелопоннесе. Оставив на земляных работах наименее обстрелянных из своих солдат и забрав с собой всю легкую кавалерию и копейщиков, Александр, обогнув горные массивы Оссу и Пелион, внезапно оказался на юго-востоке Фессалии и принудил местную знать, собравшуюся в Фарсале, подтвердить звание македонского царя как правителя и защитника (?????) фессалийцев, некогда присвоенное его отцу. Не встречая сопротивления, он прошел Фермопильское ущелье и в местечке Антела, где сошлись на осеннее собрание амфиктионы, представители Священного союза в Дельфах, заставил их подтвердить свое звание «Предводителя», или «Вождя» (??????) Греции.

Александр проследовал в Коринф через Фивы, македонский гарнизон которых не сдался восставшим. Здесь, на конгрессе, где отсутствовали только спартанцы, он добился возобновления договора от 338 года: ему, как и отцу, было присвоено звание главнокомандующего с неограниченными полномочиями (????????? ??????????), которому было поручено вести войну с персами. Главная идея политики покойного царя находила новое подтверждение. Она выражалась в двух словах: «всеобщий мир» (????? ??????) между европейскими и малоазийскими греками, что предполагало их солидарность в противостоянии варварам, силившимся их поработить, и единство командования. Отсюда и произошли три звания, присвоенные юному македонскому государю: таг, гегемон и стратег. На него была возложена задача набирать войско и вести его в бой. Напуганным афинянам не оставалось ничего другого, кроме как специальным постановлением назвать Александра «благодетелем» города, и те самые граждане Афин, которые в сентябре решили наградить венком убийцу Филиппа, почли за благо несколькими месяцами спустя наградить двумя золотыми венками Александра. Как тут не посмеяться вместе с Диогеном, старым киником, который именно в тот год средь бела дня разыскивал по городу с фонарем настоящего человека и, как передают, попросил Александра не застить ему света. «Что я могу для тебя сделать? — сказал ему царь. — Отойди-ка чуточку от солнца» (Плутарх «Александр», 14, 4; Арриан, VIII, 2,1 и др.).

В начале 335 года Александр вернулся в Эги. Вооруженные македоняне и делегации союзных или покоренных государств сопровождали юного государя, облаченного в расшитый плащ, когда он предавал огню набальзамированное тело Филиппа и его украшения на вершине гигантского кургана, который насыпали тысячи рук в низменной долине Галиакмона (совр. Альякмон). На пол подземелья Александр опустил тяжелую шкатулку из декорированного звездами золота, куда были заключены прах отца и его диадема. Александр укрыл все это пурпурной, расшитой золотом тканью, которая еще и сегодня кажется наполненной живыми токами той эпохи. Тут же он устроил погребальные игры: они состоялись в Дионе, у подножия Олимпа; в программу входили скачки и мусические состязания. А чтобы подчеркнуть преемственность в политике, в ожидании приготовления союзных соединений к вторжению в Азию Александр готовился принудить балканские народы принять участие в освобождении греческого мира от персов. Подобно тому как он заставил замолчать своих противников на юге, ему следовало подавить в зародыше всякое помышление о независимости от Македонии или нападении на нее у народов, обитавших на северо-востоке и западе, — трибаллов, фракийцев, иллирийцев, «поскольку он был убежден, что, если ослабит хватку, все на него набросятся» (Плутарх «Александр», 11, 4).

Весенняя кампания 335 года готовилась — как на суше, так и на воде — тщательно и со знанием дела¹⁵. Ее ход известен нам лишь на основании нескольких параграфов «Анабасиса» Арриана (I, 1–6) и «Географии» Страбона (VII, 3, 8), причем оба ссылаются на воспоминания Птолемея I, составленные сорока годами позднее описываемых событий. Отметим здесь лишь три эпизода, которые будут повторяться в следующих кампаниях: овладение перевалом с боя; форсирование крупной реки; достижение успеха с помощью артиллерии (метательных машин). Кампания, которую провел Александр с марта по май 335 года, — быть может, самая блестящая и стремительная за все его царствование. Она привела его от Амфиполя, сборного пункта македонян и их балканских союзников, через долины Струмы, Месты, Марицы и Осыма — через Дунай к современной Александрии в Румынии, что составляет по прямой с севера на юг примерно 400 километров. Ущелья, леса, горные потоки, горы, степи были пройдены менее чем за месяц.

Целью кампании было усмирение и покорение независимого фракийского племени, кочевавшего между Плевной и Тырновом на севере современной Болгарии. Но чтобы сюда добраться, необходимо было переправить через центральный Балканский хребет, Стару-Планину, вблизи самой высокой его точки (г. Ботев, 2376 м) 15 тысяч фалангистов и лучников, полторы тысячи всадников и чрезвычайно тяжелый обоз. Троянский перевал (1051 м), который варвары перекрыли двух– и четырехколесными повозками, был атакован фалангой с фронта и легкими вспомогательными соединениями агрианов, скатившимися с окрестных вершин. По равнине Александр следовал во главе своей кавалерии. Через высоко поднявшийся Дунай переправлялись ночью, на участке между Белене и Свиштовом. Полторы тысячи всадников и 4 тысячи пехотинцев переплыли реку на плотах, изготовленных из челноков, которые были связаны между собой досками, а также на нескольких греческих судах, пришедших из Черного моря; некоторые плыли на бурдюках. Затем Александр поспешно перебросил армию на иллирийский фронт в современной Албании. Этот обратный путь войска проделали по долине Искыра, через область нынешней Софии и югославскую Македонию (от Титова-Велеса на Битолу), а также перевал Полоске, после чего с помощью машин начали осаду горной крепости Пелион (находившейся, вероятно, на холме возле современной Корчи). Македоняне, которых, в свою очередь, окружили иллирийцы-тавлантии, вырвались из непрочно замкнутого кольца, лишь прибегнув к своим скорострельным метательным машинам, катапультам и баллистам и двигаясь вдоль рек Деволи и Семани, которые вытекают из озера Микри-Преспа. Обманным маневром Александр заставил рассредоточившегося противника спускаться с господствующих высот, благодаря чему смог легко перебить вражеских воинов.

Это позволяет сделать следующие выводы: 1) метательные машины были переносными; 2) кампанию сопровождал крупный инженерный корпус; 3) юный Александр, не имевший рядом с собой ни Пармениона, ни Антипатра, смог добиться от этих разнообразных родов войск превосходных дисциплины и маневренности. Кроме того, мы видим, что Александр был одаренным тактиком. Итоги кампании, которая являла собой генеральную репетицию похода в Малую Азию, таковы: она придала уверенности воинам, привлекла в войско значительный контингент фракийских, пеонских и иллирийских наемников, а также пополнила казну в результате продажи тысяч обращенных в рабство пленников греческим торговцам с Черного моря. Филипп дал сыну прекрасные уроки того, что война способна оплачивать всевозможные счета: это касается и политики, и дипломатии, и экономики.

Александр так далеко продвинулся на север навстречу скифам и кельтам, что по Греции пронесся слух о его смерти. Как и в прошлом году, государства, входившие в Союз, больше не чувствовали себя связанными договором, заключенным с «гегемоном», «стратегом-автократором». Демосфен даже представил народному собранию в Афинах воина, лично видевшего, как погиб Александр. На самом деле Александр был ранен камнем, выпущенным из пращи, а также ударом палицы. Фиванцы убили двух военачальников, оставленных им царем, и осадили в своей цитадели Кадмее македонский гарнизон. Враждебные «тирану Греции» афиняне и фиванцы вели переговоры с персидским царем, предполагая заключить с ним направленный против Македонии союз: «всеобщему миру» они предпочитали «царев мир», предполагавший отказ от греческих интересов в Азии и постыдные персидские подачки, которые за истекшее столетие способствовали обнищанию греческих государств и заставляли их враждовать друг с другом.

Новости о восстании в Фивах, а также о происках Демосфена и проперсидских сил достигли Александра в августе 335 года, когда он принимал изъявления покорности от иллирийцев, побежденных в долине Деволи — Семани близ Адриатического моря. Меньше чем за тринадцать дней он с 15 тысячами воинов, лошадьми и всем обозом осадных орудий пересек горы, которые отделяли его от пределов Беотии. То был небывалый подвиг, который так и остался невоспетым публицистами, поэтами или риторами по той причине, что македонская канцелярия к тому времени еще не организовала регулярный выпуск коммюнике, отчетов и победных реляций. Это произошло лишь год спустя, после освобождения побережья Малой Азии. В настоящий же момент маршевая колонна поддерживала ежедневный темп в 32 километра — несмотря на жар раскаленных известняков, непроходимые леса предгорий, пыль фессалийских равнин, многочисленные препятствия в виде не имевших переправ рек, горных перевалов высотой от одной до двух тысяч метров, усталость людей и вьючных животных, которые сражались и терпели лишения без отдыха вот уже 120 дней. В безводных теснинах хребтов Грамма, Пинда и Отриса, не говоря уже о Фермопилах, дорога бывает такой узкой, что четыре человека едва могут следовать в один ряд¹⁶.

Александр оказался в Онхесте, в 15 километрах от Фив. Восставшие предпочитали думать, что имеют дело с тезкой, одним из трех враждовавших с Филиппом линкестидских царьков, или с регентом Антипатром. Трагическое заблуждение. Главнокомандующий посылает к ним гонцов, пытается вести переговоры, за добровольную сдачу предлагает прощение (и получает отказ), после чего строит свои полки в фалангу фронтом к двойному укреплению, прикрывающему небольшую крепость к югу от города, участвует в штурме и в уличных боях и позволяет своим воинам и союзникам — беотийцам, платейцам и фокейцам, пеонам, фракийцам и фессалийцам — грабить, насиловать и убивать. «Всех фиванцев Александр продал в рабство, за исключением жрецов, всех гостеприимцев македонян, потомков Пиндара, а также тех, кто голосовал против отложения. Всего было продано около 30 тысяч. Погибло же свыше 6 тысяч человек» (Плутарх «Александр», 11, 12).

Не будем доверять этим цифрам. Слишком уж они красноречивы. На самом деле Александр поручил грекам, собравшимся в Коринфе, непростое дело — решить дальнейшую судьбу фиванцев. «Принявшие участие в этом деле союзники, которым Александр поручил определить, что будет с Фивами, решили разместить в Кадмее гарнизон, а сам город снести до основания и поделить его земли, за исключением святилищ, между собой. Всех же остальных продать в рабство — детей, женщин и уцелевших мужчин, за исключением жрецов, жриц, гостеприимцев Филиппа и Александра, а также поверенных в делах Македонии в Фивах. Говорят, Александр, высоко ценивший оды Пиндара, сохранил дом поэта и пощадил его потомков» (Арриан, I, 9, 9–10). Больше милосердия Александр проявил к Афинам: от них он потребовал лишь отправить в изгнание одного оратора[5]. Аристобул из Кассандрии, принимавший участие в походе, рассказывает, что великодушие Александра дошло до того, что он помиловал сестру фиванца Феагена, командовавшего греками, разбитыми при Херонее. Ее обвиняли в том, что она столкнула в колодец одного из нападавших — своего насильника фракийца.

Все античные авторы утверждают, что приключившаяся с Фивами в сентябре 335 года катастрофа заставила задуматься прочие греческие города. Лишь немногие говорят о том, что ни македоняне, ни их царь не принимали решения о частичном сносе мятежного города под аккомпанемент флейт и барабанов, ибо решение это приняли их ближайшие соседи, так что Александру вменяется преступление, о котором он никогда и не помышлял. Отметим, что Александр повелел пощадить святилища Диониса, бога, который родился или же вырос в Фивах, и Геракла, своего предка. Вновь заселенный город так быстро набрался сил, что уже через несколько лет снова восстал против Македонии. Это — не что иное, как прямое вероломство, единственное, чего юный царь никогда не мог постичь и чего никогда не прощал.