Карикатура на Ахилла

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Карикатура на Ахилла

В силу того воспитания, которое Александр получил у матери, он должен был представляться себе пожалуй что новым Ахиллом. Олимпиада повторяла это сыну столь же часто, как и Лисимах, его воспитатель. «Никакого лоска в нем не было и в помине, однако поскольку он называл себя Фениксом, Александра — Ахиллом, а Филиппа — Пелеем, в нем души не чаяли и ставили его на второе место» (Плутарх «Александр», 5, 8). Сразу же после своего восшествия на престол тот, в ком Демосфен видел «мальчишку» (?????????), с армией в 30 тысяч человек переместился в Фессалию и явился непосредственно во Фтиотиду, где родился Ахилл. В беседе с местными властями он подтвердил, что в силу связи с этим героем, предком царского рода его матери, народ Фессалии будет впредь освобожден от всяких налогов. Что до него самого, то Александр поклялся, что Ахилл останется его образцом и пребудет рядом с ним во всех опасностях, которым он подвергнется.

Подобно Ахиллу, Александру не терпелось выказать себя более щедрым, более мужественным, более великим, чем его отец, и поэтому он, царь македонян, ставший главнокомандующим (?????) фессалийских войск и верховным вождем (??????) Греческого союза, в начале весны 335 года устремляется туда, где теперь находится Западная Болгария, берет штурмом и грабит, подобно Ахиллу в окрестностях Иды, все крепости, которые препятствуют его продвижению вперед, продает пленников в рабство и отважно переправляется через Дунай, чтобы броситься в погоню за гетами, или скифами, «доильщиками кобылиц». Ведь сам-то Ахилл вступил в схватку лишь с амазонками!

В конце мая до Александра доходит тревожная весть, что с запада на Македонию движется царь Иллирии Клит. Александр вовремя является к крепости Пелиону (близ современной Корчи), в которой затворился Клит, и нападает на нее, но в свою очередь оказывается в окружении посреди высот, занятых врагом. Он вырывается из окружения, узнает, что фиванцы подняли восстание против размещенного у них македонского гарнизона, мчится в Беотию, покрывая за день более 32 километров, осаждает семивратный город, начинает штурм и с боем пролагает себе путь по городским улицам. Шесть тысяч фиванцев убиты, 30 тысяч, как говорят, взяты в плен. Весь город, за исключением дома Пиндара и храмов, подвергается методическому сносу — в такт, под звуки флейты. Как и древняя Троя, теперь это не более чем руины. Прочие греки, устрашенные этим примером, успокаиваются и присоединяются к победителю. Александр возвращается в Македонию в октябре героем своего народа, прочие же видят в этом чудо: Ахиллу перед Троей было столько же лет, сколько Александру. Но, к несчастью, Фивы — греческий город, а Троя была городом варварским.

Подражание Ахиллу явно прослеживается в трех других случаях, имевших место во время похода в Азию. Первой заботой юного полководца было явиться в апреле 334 года туда, где прославился его предок: в Троаду. Бредя «Илиадой» Гомера, б?льшую часть которой Александр мог продекламировать наизусть, он сам себе представляется вечно юным персонажем, вышедшим из мифологии. Он обнаруживает в себе черты нового Ахилла; впоследствии он стал считать себя новым Гераклом или новым Дионисом. Для Александра история только и делает, что повторяется вновь. К примеру, когда Александр совершал жертвоприношение загробному духу Приама, обегал обнаженным курган Ахилла, возлагал на него цветы и делал возлияние, посылал Гефестиона воздать почести могиле Патрокла, склонял голову на могиле Аякса, устраивал на поле битвы атлетические игры, он напоминал своим солдатам, что они греки и что под руководством потомка этих героев они своими подвигами создают основу новой эпопеи. Как упоминает Плутарх («Александр», 15, 8), Александр говорил даже о том, как счастлив был Ахилл, имея при жизни верного друга, а после смерти — великого поэта, чтобы воспеть свои подвиги. Наивное приглашение, адресованное будущим курителям фимиама!

Осада Газы в сентябре — октябре 332 года стоила Александру двух ранений. К нему привели Батиса, или Бетиса, коменданта крепости. «Через пятки еще живого Бетиса были пропущены ремни, и его, привязанного позади колесницы, лошади протащили вокруг города. Царь кичился тем, что наказал врага, подобно Ахиллу, к которому возводил свое происхождение» (Курций Руф, IV, 6, 29). Тот же Курций Руф (VIII, 4, 26) вкладывает в уста Александра в Бактриане четырьмя годами позже, в момент женитьбы на Роксане, рассуждение, в котором в качестве примера избирается Ахилл: «Он сказал, что… нет иного средства заставить побежденных позабыть свой стыд, а победителей лишить надменности. Ведь и Ахилл, от которого он ведет свой род, сошелся с пленницей». Но, возможно, здесь перед нами аргумент, восходящий к какому-нибудь ритору.

Но что уж наверняка не является риторическим измышлением, так это случаи, когда Александр, подобно разгневанному Ахиллу, на несколько дней уединялся в своем шатре. Это случилось, когда завоеватель был выведен из себя бунтом своих солдат: первый раз на берегу Биаса близ Амритсара в 326 году, а во второй — в Описе близ Багдада, когда все завершилось несколькими казнями и большим примирительным пиром. Однако такие поступки не дают возможности называть Александра героем: скорее, он предстает антигероем, некой карикатурой на Ахилла, поскольку лишен подлинного душевного величия и не способен владеть собой.

Несомненно, для некоторых Ахилл — человек кровожадный, грубый и мстительный, чьи вспышки гнева могли привести лишь к катастрофе. Престранный образец для подражания! Особенно если продолжить сравнение и довести его до обстоятельств смерти одного и другого. Оба, судя по всему, желали краткой, но славной жизни, предпочитая ее долгой, но посредственной (Курций Руф, IX, 6, 22). Однако оба упустили из вида прискорбный конец. Ахилл погиб вовсе не в схватке с противником, а от стрелы, пущенной трусом (Парисом, прозванным Александром!); Александр погиб от собственной невоздержности.

Олимпиада, которая сама практиковала разные мистические культы, внушила своему сыну, вначале ребенку, а затем чрезвычайно благочестивому молодому человеку, должным образом соблюдавшему обряды, два повода для беспокойства: относительно своего происхождения и насчет своей судьбы. Устремленные к небесам глаза, вздернутые дугами брови, прорезанный морщинами лоб, наклон головы Александра достоверно о том свидетельствуют. Разумеется, он не был кривляющимся безумцем, опьяненным музыкой, танцем, священными ароматами или же ядами, как не был он и пришедшим в исступление шаманом; нет, им владела пламенная страсть к потустороннему. Легенда повествует о том, что Александр принудил дельфийскую Пифию, хотя день был неприсутственный, дать ему ответ: «Ты непобедим, сын мой».

Это сомнительное вопрошание оракула покоится на подлинном основании, точно так же, как и желание Александра обоготворить свою мать, приписываемое ему Квинтом Курцием (IX, 6, 26; X, 5, 30). Оно подтверждается одной надписью из Дельф от 327 года (Fouilles de Delphes, Epigraphie, III, 5, № 58). Всюду, где проходил Александр, он совершал поклонение местным богам, будь то Зевс в Олимпии, Дионис во Фракии, Афина в Троаде, Артемида в Эфесе, Нимфы Ксанфа, Геракл в Тире, бог Амон в Сиве, боги-покровители Египта, Бэл-Мардук в Вавилоне, Ахурамазда в Персидской империи (огни которого он распорядился поддерживать), Шива в Индии и т. д. В этом крылась одна из причин успеха Александра среди покоренных народов. Здесь нет ничего безнравственного, ни следа политической недальновидности. Скорее, такое поведение можно определить как доказательство терпимости, далеко опередившей эпоху.

Однако в этом кроется нечто, не имеющее ничего общего с безразличием к разным религиозным догматам и обрядам, а именно, некоторая слабость характера, постоянный страх: «А достаточно ли было принято мер предосторожности против судьбы?», неодолимое желание быть обнадеженным, защищенным, застрахованным. Александр постоянно вопрошал все оракулы, так же как постоянно обращался за советом к прорицателям, самым знаменитым среди которых был Аристандр из Тельмесса. Из десятка анекдотов, касающихся влияния этого последнего на состояние ума Александра, напомним самый старинный и наиболее достоверный, поскольку его в близких выражениях сообщают как серьезный Арриан (I, 11, 2), так и благочестивый Плутарх («Александр», 14, 8–9). Когда весной 334 года подготовка к походу в Азию была в разгаре, пришло сообщение, что деревянная статуя Орфея в Либетрах, у подножия Олимпа, покрылась каплями пота. Все были напуганы, однако Аристандр призвал Александра исполниться уверенности. По его словам, чудесное явление означало, что поэтам и музыкантам, потомкам Орфея, придется проливать пот, воспевая подвиги юного полководца, имеющие совершиться в скором времени. Это не слишком-то хорошо аттестует как самого героя, так и его подхалимов. И можно ли говорить о его набожности, когда, в случае опасности, он велит своему прорицателю изменить календарь? Впредь 30-й день месяца Десия стал 28-м, а сам месяц был назван вторым Артемисием (Курций Руф, VII, 7, 22–29). Вот и пиши историю при таких ухватках героя!