Красавиц много в Петербурге

Долли ещё не раз будет описывать в дневнике поэтическую красоту Натальи Николаевны Пушкиной: Это такой образ, перед которым можно оставаться часами, как перед совершенным творением Создателя. Но восхищаясь её внешностью, она была невысокого мнения об уме красавицы: Всё же она недостаточно умна, и у неё как будто нет воображения. Иногда Фикельмон приглашала Наталью Николаевну вместе с Пушкиным к себе на званые обеды и ужины[78], но никогда одну на свои дружеские вечера. Натали не стала её приятельницей. Как и довольно неудобные для её кружка жёны друзей графини — княгиня Вера Вяземская, графини Луиза Карловна Виельгорская и Анна Андреевна Блудова. Наталья Николаевна была сдержанной, неразговорчивой, не умела — не из-за отсутствия ума, а от застенчивости — вести беседу, красиво излагать мысли. Для Долли же это качество было в числе непременных достоинств человека. Впрочем, все записи Фикельмон, относящиеся к Пушкину и его жене, давно уже известны в пушкинистике, и я не буду их повторять.

Гораздо меньше сохранилось сведений о других музах Поэта. Пестрящий описанием светских красавиц дневник Фикельмон поможет восполнить этот пробел.

Я уже говорила, что записки графини опровергают миф о её романе с Пушкиным. Очень важно и свидетельство П. А. Вяземского: Пушкин, такой аристократ в любви, не был влюблён в графиню. При этом с присущим ему сарказмом Пётр Андреевич замечает: Или боялся он inseste[79] и ревности между матерью и дочерью? — письмо к жене от 26 апреля 1830 г.

Будь по-иному, вряд ли бы Долли так бесстрастно фиксировала флирты Пушкина с другими женщинами: Графиня Пушкина в этом году красива; она сверкает новым блеском благодаря почитанию Пушкина-поэта. Эта запись Фикельмон 8 ноября 1832 г. уточняет наконец период увлечения Поэта Марией Александровной Мусиной-Пушкиной.

Кокетливая старшая сестра Урусовой давно волновала Пушкина. Вначале он издали, не смея приблизиться, восхищался ею. Исследователи считают, что появившейся в 1828 г. в Петербурге после поездки в Италии графине Мусиной-Пушкиной Поэт посвятил стихотворение «Кто знает край, где небо блещет».

Так давно решено, ещё в прошлом веке, первым биографом Пушкина Анненковым: стихи навеяны прихотью красавицы Мусиной-Пушкиной, которая после возвращения в столицу из путешествия капризничала и раз спросила себе клюкву в большом собрании. Пушкин хотел написать стихи на эту прихоть и начал описанием Италии: «Кто знает край…». Но клюква, как противуположность, была или забыта, или брошена. Основанием для такого заключения послужил эпиграф к стихотворению: По клюкву, по клюкву, / По ягоду, по клюкву… — строчки из известной в то время прибаутки.

Весьма наивное объяснение! Но с тех пор эта нелепая версия кочует по пушкинистике. И никто до сей поры не потрудился её опровергнуть. Нелепость — не в атрибуции адресатки послания, а в объяснении повода для вдохновения. Пока согласимся с тем, что оно действительно посвящено Марии Александровне, что, по мысли комментаторов, подтверждается и самим Поэтом — пиши Марию нам другую. А имя героини стихотворного послания — Людмила — это вроде бы для отвода глаз.

Скажите мне: какой певец,

Горя восторгом умилённым,

Чья кисть, чей пламенный резец

Предаст потомкам изумлённым

Её небесные черты?

Где ты, ваятель безымянный

Богини вечной красоты?

И ты, харитою венчанный,

Ты, вдохновенный Рафаэль?

Забудь еврейку молодую,

Младенца-бога колыбель,

Постигни прелесть неземную,

Постигни радость в небесах,

Пиши Марию нам другую,

С другим младенцем на руках.