Предпоследний звонок

Кажется, в моих мемуарах мы приблизились к окончанию школы. Ты извини, дорогая, за сумбурность моих воспоминаний. Я часто неожиданно перепрыгиваю с темы на тему, возвращаюсь назад или забегаю вперед, но ведь это не научный доклад о строении Солнечной системы, и я пишу так, как будто мы с тобой просто разговариваем, сидя у костра на берегу озера. Никакого плана у меня нет.

Моя школа была восьмилетней, а это значит, что по окончании восьмого класса мне предстояло сделать выбор: доучиваться еще два года в другой школе до получения полного среднего образования или сунуться в какое-нибудь училище, чтобы «получить профессию».

Выбор фиговый, честно говоря.

О профессии я всерьез тогда не задумывался. Были кое-какие разрозненные мысли, были увлечения, но ни одно из них не приближало меня к пониманию того, что делать дальше. Как уже упоминалось, я был влюблен в железную дорогу, целых два лета в каникулы проработал на Детской дороге в парке Гагарина. Рельсы, тепловозы, вагоны, стук колес — романтика. Был проводником, ревизором (билетики у пассажиров проверял), стрелочником, осмотрщиком вагонов. До помощника машиниста не дослужился, потому что по возрасту не подходил, но все равно был счастлив.

Я также мечтал стать киномехаником. Кино — еще одна моя страсть. Кинотеатры я посещал чуть ли не каждую неделю, пересмотрел все, что попадало в наш скудный советский прокат — от изрезанных ножницами американских боевиков до индийских музыкальных соплей. Просмотр фильма в большом кинозале всегда был для меня священным ритуалом: вот медленно гаснет свет, раздвигается занавес, открывая белизну экрана, где-то за спиной начинает тарахтеть кинопроектор, темноту прорезает луч света…

Всегда хотел попасть в будку киномеханика. В детстве эти люди казались мне волшебниками. Однажды мне улыбнулась удача. Мы с отцом пошли как-то в самый большой кинотеатр Челябинска, «Урал», сели ждать сеанса в фойе рядом с залом. В какой-то момент из потайной двери вышел мужчина — то ли покурить, то ли размять косточки. Поглядел на меня и подмигнул: «Хочешь посмотреть, как это работает?». Еще бы я не хотел!

Внутри комнаты механика было темно и очень душно. Огромные шумные аппараты нагревали помещение лучше всяких отопительных батарей. Стрекотали сложные механизмы, пропускавшие пленку, вертелись большие бобины, а за окошком в кинозале шел фильм. Челюсть у меня лежала на полу.

Чем не варианты профессии?

Нет, все не то. Как-то мелко и обыденно. Всю жизнь просидеть возле кинопроектора или в будке железнодорожного стрелочника? Я создан для чего-то большего. Зря, что ли, в детстве черкался в альбомах для рисования, изображая писателя, или пел эту дурацкую «Во саду ли, в огороде»! Ведь у меня есть определенные способности, вот же письмо с благодарностью из газеты «Пионерская правда», в которую я когда-то отправил короткий рассказ про говорящего кота!

Увы, в те годы, когда я заканчивал школу, возможностей реализовать творческие мечты было не так много. Точнее, для мальчишки из простой рабочей семьи их практически не существовало. Увидеть на полке магазина книгу со своим именем на обложке? Скорее, «ангелы начнут вылетать из задницы»! Выйти на сцену, попасть в телевизор или на радио? Да те же ангелы в ужасе полезут обратно! О чем вы, ребята! На, держи, неисправимый троечник, свою стандартную путевку в жизнь, будешь получать кровные сто пятьдесят рублей в месяц, женишься, заведешь детей, нарастишь пузо, ляжешь на диван и, в конце концов, помрешь как все нормальные советские люди.

Словом, восьмилетку свою родную я заканчивал почти в состоянии ступора. Экзамены сдал в целом хорошо, аттестат получился терпимый, но я не знал, что делать дальше, и родители никак не могли мне помочь. Они сами жили на автопилоте.

Прозвенел обыденный Последний звонок, отшумел дурацкий выпускной вечер… Почему дурацкий? Потому что спортивный зал закрыли на ремонт. Пить сок и есть пирожные пришлось в столовой на первом этаже, а танцевать — в коридоре на третьем. Представляешь такую дискотеку, при свете дня и в коридоре? Посидели мы с друзьями на подоконнике, послушали музыку, да и пошли себе по домам.

Я вступал в то лето 1988 года совершенно опустошенным и растерянным.