Глава 3. Город свободных нравов

Каждая девушка имеет свой интерес в жизни, и только одна я живу, как ночной сторож при чужом складе.

Или сделайте со мной что-нибудь, папаша, или я делаю конец моей жизни…

И. Бабель. Одесские рассказы

Профессиональная проституция возникла в России намного позже, чем в других странах, — лишь при Петре Великом. Тогда как «жрицы любви» существовали, сколько себя помнит человечество: во времена Древней Греции, Рима, Вавилона и Иудеи. В те далекие эпохи на многие вещи смотрели проще, в том числе и на продажу собственного тела. Впрочем, и в России еще в 1649 году царю Алексею Михайловичу, отцу Петра I, пришлось издать указ, обязывающий городских объездчиков следить, чтобы «на улицах и в переулках продажных бродячих женщин не было».

Однако широкое распространение проституции в России случилось позже и стало своеобразным следствием преобразования общества «на западный манер», затеянного великим царем-реформатором. Хотя это занятие, по крайней мере формально, преследовалось законом и при Петре, и особенно при Елизавете Петровне и Анне Леопольдовне. За блуд женщин ждало наказание розгами, а затем заключение в монастыре для покаяния и перевоспитания.

Несмотря на подобные меры, в России именно в этот период началась повальная эпидемия венерических заболеваний, в частности сифилиса, затронувшая даже царствующий дом. Она так стремительно распространялась по городам и селам, добравшись до Урала и Сибири, что, согласно статистике, к 1880 году от нее пострадала пятая часть населения. И это было неизбежно, поскольку проституция лишь набирала обороты, после того как в России возникли большие группы неженатых мужчин (чиновников, солдат и матросов).

Озаботившись здоровьем своих подданных, особенно воинства, Екатерина II издала «Устав городского благочестия». В соответствии с ним публичные женщины были обязаны проходить регулярный медицинский осмотр и заниматься своей деятельностью только в специально отведенных для этого районах города. А император Павел I даже ввел для проституток нечто вроде униформы — желтое платье, и с той поры символом «профессии» стал именно этот цвет. Позже публичных женщин обязали иметь медицинское свидетельство, которое стали называть «желтым билетом».

Затем, уже при Николае I, была создана жесткая система полицейского и медицинского надзора за проститутками, которая функционировала вполне успешно. Она предусматривала осмотр публичных женщин в полицейских участках, что было отменено лишь в 1909 году.

В 1861 году император Александр II своим указом отменил крепостное право в России, и это привело к бурному развитию капитализма в стране. В городах становилось все больше свободных и обеспеченных мужчин, желавших потратить свои деньги на жриц любви. И повсюду стали возникать публичные дома.

Публичный дом по закону могла содержать только женщина. Девушки, жившие в нем, были свободны от большинства бытовых хлопот: их обеспечивали крышей над головой, пропитанием, одеждой, охраной и прочим. Тем не менее проститутки оставались совершенно бесправными перед своей хозяйкой, которую называли «мамочкой» или «мадам». Часто они попадали в долговую кабалу к ней, то есть фактически в рабство.

И пусть количество домов терпимости под давлением общественного мнения существенно сократилось к началу XX века, зато стало больше женщин, «работавших» самостоятельно. Большинство проституток происходило из крестьян, и на то были свои причины. Девушки отправлялись на заработки в город, но часто им не удавалось никуда устроиться, а тем временем на вокзалах и возле фабрик их подстерегали вербовщики. Нередко девушек, даже совсем юных, увозили в город обманом, пообещав пристроить на какое-нибудь место, и действительно «трудоустраивали». В Одессе босяки империи Корнилова даже немало этим гордились, хотя утверждали, что девушки попадали не только в жрицы любви, но и в кухарки, прачки, уборщицы. И заодно уж становились осведомителями, кто в полиции, кто в бандах.

Проститутки появились в Одессе в первые же годы после ее основания. Многие из них обитали в соседних селах, таких как Нерубайское и Гниляково, возникших намного раньше Южной Пальмиры. Имея семьи и даже детей, эти жрицы любви при первой возможности устремлялись в город и посещали на дому молодых офицеров и унтеров. В городских архивах можно найти жалобы крестьян, просивших де Рибаса вернуть в семьи жен и матерей, ведь «хозяйства без женщины приходят в упадок». Однако градоначальник ничем не мог помочь: эти дамы были свободными, крепостного права в Новороссийском крае не существовало никогда.

В архивах можно также найти свидетельства того, что и сам дюк де Ришелье столкнулся с этой проблемой. Попытки бороться с проституцией он начал предпринимать уже на третий год своего правления. Возглавляемые полицмейстером отряды полиции предпринимали рейды по одесским публичным домам, закрывая их и пытаясь привлечь их обитательниц к уголовной ответственности. Увы, как всегда, из этого ничего не вышло.

Проблема заключалась в том, что женщин не за что было привлекать: на тот момент в Российской империи не было закона, запрещавшего продажу своего тела. Дома терпимости существовали вполне официально, под надзором врачей и полицейских. И поэтому Ришелье был вынужден с ними смириться. Более того, в 1812 году, когда формировалось одесское народное ополчение для борьбы с Наполеоном, по личному дозволению дюка в двухтысячный отряд зачислили более двадцати проституток.

Светлейший князь Михаил Воронцов, который сменил Ришелье и Ланжерона на посту градоначальника Одессы, тоже пытался пресечь деятельность жриц любви, но в итоге это привело лишь к распространению нелегальной и неконтролируемой проституции, следствием чего стала эпидемия сифилиса, причем не в одной только Одессе, но и во всем Новороссийском крае. Учтя это обстоятельство, Воронцов отменил свои запреты, и в городе возникло несколько благоустроенных публичных домов, за которыми пристально надзирали как врачи, так и правоохранительные органы. Преемник Воронцова, граф Строганов, в свою очередь, отказался устраивать гонения на проституток и дома терпимости, заявив, что скорее не его указы искоренят проституцию, а проституция искоренит чиновников Новороссийского края, да и его самого. Он поступил иначе: повысил налоги на публичные дома, что позволило ему существенно пополнить бюджет города. По его словам, «порт в прибылях не может сравниться с доходами от домов терпимости».

А с 1860 года в Одессе начинается особый расцвет этой древнейшей профессии.

Собственно, Одесса всеми приезжими — купцами и промышленниками, офицерами и чиновниками различных ведомств, людьми света и даже воротилами преступного мира — воспринималась как город свободных нравов: сюда съезжались, чтобы отдохнуть и забыть о доме. Конечно, индустрия сексуальных услуг расцвела с невиданной силой. К тому же профессия проститутки в Одессе не считалась особенно позорной, что в полной мере отображено в одесском юморе.

В городе функционировало более двадцати домов терпимости, где в общей сложности было зарегистрировано свыше шести тысяч женщин, занимавшихся продажей собственного тела. Дома терпимости в Одессе располагались как в центральных фешенебельных районах, так и в беднейших кварталах. Своего рода первенство по предоставлению сексуальных услуг удерживала улица Глухая, находившаяся в самом центре Молдаванки. Длиной она была не более 250 метров, но почти все дома здесь были притонами и одноэтажными борделями, а любовные услуги стоили от 25 копеек до рубля.

«Ночные бабочки» Одессы были женщинами удивительной красоты — слияние крови самых разных народов давало потрясающие результаты. К тому же дамы эти были необыкновенно темпераментными. Даже крупные газеты Петербурга и Москвы в превосходных степенях описывали красоту одесских «девочек». Поэтому, кстати, их еще и похищали, чтобы продать в гаремы и бордели.

Этим своеобразным бизнесом чаще всего занимались портовые босяцкие банды. Правда, банды эти не брезговали и дочерьми богатых семейств, превращая их в «живой товар». Иногда девушкам удавалось сбежать с кораблей, увозивших их на чужбину, но далеко не все могли доплыть до берега.

Так случилось и с дочерью княжеского рода, которую мы уже упоминали и сейчас назовем княжной Марией В. Но начнем по порядку.

На берегу моря в районе Аркадии полиция обнаружила труп молодой девушки. Следователи долго не могли установить ее личность, но вскоре сыщикам стало известно, что богатый дом князя В. был ограблен неизвестными. Бандиты похитили крупную сумму денег, драгоценности. Сам хозяин был жестоко убит, а его дочь бесследно исчезла.

Марии В. было семнадцать. Несмотря на благородное происхождение, она предпочитала водить дружбу с весьма темными личностями — завсегдатаями одесских притонов, содержателями припортовых кабаков и борделей. Среди них выделялся некий Петр Степанов (имя мы изменили, ведь дело-то не в имени, а в сути истории, которую мы расскажем). У Марии даже был кратковременный роман с ним. Помимо прочих достоинств, Степанов был завсегдатаем борделей с улицы Глухой. Степанов привлекал Марию авантюрной романтикой, но родители, богатые люди благородного происхождения, конечно, были против связи дочери с подобной личностью. Девушке сватали в женихи молодого офицера из рода Горчаковых. И вскоре Мария прислушалась к родителям и согласилась вступить в брак с Горчаковым-младшим. Девушка разорвала отношения с авантюристом Степановым, но этот самый авантюрист измены простить не смог.

По данным городской полиции, Степанов долгое время руководил бандой, которая, в частности, похищала девушек и молодых женщин, продавая их в рабство в публичные дома Константинополя, Варны, Афин и Бухареста. За каждую проданную девушку бандиты получали от владельцев заграничных борделей по 150–200 золотых рублей. Банда имела в своем распоряжении быстроходные шхуны для перевозки «живого товара». Преступников долгое время прикрывали некоторые чины пограничной полиции.

Вскоре стали известны подробности ограбления дома семейства В. и исчезновения молодой княжны. Банде преступников помогал дворецкий. Он передал Марии письмо, якобы написанное ее женихом, офицером Горчаковым. Поддельное письмо содержало просьбу приехать в порт как можно скорее. Жених якобы писал, что он ждет Марию для тайного обручения. Девушка поспешила к любимому. И… была схвачена Степановым. Вместе с другими пленницами бывший возлюбленный планировал продать и юную княжну.

Шхуна с невольницами под покровом ночи отошла от причала и направилась в сторону Турции. Ограбление дома отца Марии стало своеобразной дымовой завесой, причем у этой завесы было целых две цели. Во-первых, конечно, скрыть исчезновение девушки, а во-вторых — направить полицию по ложному следу. Ведь на богатый дом семейства В. могла напасть любая городская банда, да и залетные тоже могли появиться. Вот они будто бы и украли семнадцатилетнюю Марию.

Банду Степанова в дом под покровом ночи пустил все тот же дворецкий, польстившись на обещание части награбленного. Кроме того, Степанов пообещал ему новый паспорт и безбедную жизнь за границей. Старшего из семейства В. убили в постели тремя ударами ножа, затем преступники вынесли из дома все драгоценности, 49 тысяч рублей ассигнациями. Трех человек из прислуги бандиты застрелили как ненужных свидетелей. Убит был также и продажный дворецкий. С ним не пожелали делиться, к тому же он много знал о планах банды Степанова.

Шхуна тем временем уже вышла в нейтральные воды и взяла курс на Стамбул. В трюме корабля томились тридцать привлекательных молодых одесситок. Мария, узнав об этом, поняла, что вместе с другими будет продана на невольничьем рынке. (Заметим, что на дворе уже вторая половина XIX века, а «просвещенные европейцы» вовсю поставляют товар на невольничьи рынки… Более того, их с удовольствием приобретают евнухи для гаремов богачей и содержатели домов терпимости.) В отчаянии девушка решила покончить жизнь самоубийством. Она прыгнула в море, и, увы… к берегу прибило ее труп.

Мы еще познакомимся с подобными аферами, когда девушка могла находиться уже где угодно, а бандиты продолжали требовать выкуп у ее родственников. Полиция нечто подобное подозревала, тем более что тело несчастной уже было найдено. За домом В. была установлена слежка. И вскоре правоохранители убедились в своей правоте — Степанов потребовал у старшего брата Марии 20 тысяч рублей за возврат девушки. Бандиты утверждали, что ее содержат на одной из пригородных дач. Причем деньги следовало передать похитителям сразу — золотом или ассигнациями. В полицию бандиты соваться не советовали — иначе они убьют Марию.

Но преступников взяли — вместе со Степановым полиция арестовала четверых его подельников. Арестованным грозила смертная казнь. Во время заседания суда Горчаков ворвался в зал и расстрелял и Степанова, и его подручных.

Но почему, спросит нас читатель, вы поместили эту историю в главу, которая рассказывает о проституции? Ответ очевиден — Степанов и подобные ему продавали девушек не только благородного происхождения, но и красавиц, которых похищали в том числе и из домов терпимости. Непокорные чаще кончали жизнь самоубийством, но иногда их и убивали.

Надо признать, что не все одесские проститутки были законопослушными. В архивах Одессы сохранилось немало уголовных дел, повествующих о том, как «ночные бабочки» вступали в сговор с уголовниками, грабили и убивали своих клиентов. Но бывало и так, что они поставляли бандитам своих «коллег»…

Проституция в Одессе не была, как мы уже говорили, делом постыдным. Многие из жриц любви были достаточно гордыми и самолюбивыми. Они считали возможным выбирать себе клиентов по собственному вкусу. Но иногда, увы, это приводило к смерти.

Бордели, притоны, дома терпимости, располагавшиеся на Молдаванке и Пересыпи, в Романовке и на Слободке — окраинных кварталах Одессы, — зачастую работали нелегально. Власти то и дело запрещали проституцию и пытались бороться с ней. Полиция время от времени устраивала облавы на ночные заведения.

С высоты нынешнего опыта это, конечно, кажется борьбой с ветряными мельницами. Ведь запретный плод, как известно, сладок. И чем больше и усиленнее что-то запрещают, тем больше людей отдают силы, средства и иногда даже жизнь, чтобы это запрещенное получить во что бы то ни стало. Достаточно вспомнить историю «сухого закона» на любом континенте.

Но вернемся к Черному морю. Как правило, в Одессе этого времени за вывеской игорных домов скрывались подпольные притоны и дома терпимости. Чаще их содержали уважаемые в городе и к тому же не самые бедные люди. Одна из известных сетей подпольных публичных домов принадлежала зажиточному мещанину З. Полиция обвиняла его в растлении малолетних, создании нелегальных притонов и подпольных борделей. Благодаря показаниям одной из несовершеннолетних девиц З. арестовали, а его заведения временно закрыли.

Собственно, «золотой век» публичных домов в Одессе пришелся на время правления Александра Ланжерона. Только тогда все заведения были открыты и работали вполне официально.

А в дальнейшем, при всех градоначальниках, проституция оставалась бизнесом почти полностью нелегальным и, как всякий нелегальный бизнес, приносила огромные доходы. Кроме того, как мы уже рассказывали, самых красивых могли и продавать…

Наиболее дорогими проститутками считали содержанок. Они принадлежали только одному благодетелю и могли обходиться весьма недешево — несколько тысяч золотых рублей в месяц. Девушке снимали квартиру и выделяли внушительную сумму на личные расходы. Но в любой момент владелец мог продать ее в заведение классом ниже.

Заведения делились на классы, в зависимости от цены услуг. К примеру, в Колодезном переулке, который выходил прямо на знаменитую Дерибасовскую, «веселые дома» были вполне пристойными, а девушки брали за свои услуги от одного до пяти рублей (притом, что на пятьдесят копеек можно было спокойно прожить день).

«Веселые кварталы» Одессы назывались не «улицами красных фонарей», а «улицами белых простыней» — если проститутка была занята, она вывешивала на окно белую простыню. В небогатых окраинных кварталах проституция была своеобразным семейным бизнесом, а бывшие проститутки ценились весьма высоко. В Одессе даже существовала поговорка, что лучшая жена — это бывшая проститутка.

В то интересное время проститутка, как мы уже упоминали, могла промышлять не только продажей своего тела, но и воровством и спекуляцией. Вообще говоря, одесский уголовный мир был достаточно четко структурирован. И «ночные бабочки» тоже являлись неотъемлемой частью этого удивительного сообщества. Конечно, выделялись так называемые «хипешницы».

Хипеш — ограбление с помощью красивой женщины легчайшего поведения. Некоторые лингвисты и писатели ХХ века ошибочно полагали, что хипеш является синонимом таких понятий, как шум, крик, вой. На самом деле это определение всевозможных процессов, сопровождающихся яркими звуковыми эффектами.

Хипешницы были, по сути, не столько проститутками, сколько мошенницами. Они обирали своих клиентов, действовали четко и слаженно, зачастую с помощью полицейских, действительных или мнимых. У хипешниц была заранее продуманная и отработанная схема поведения. Хипешницы завлекали клиента, потом, раздев его, поднимали этот самый хипеш — то есть начинали кричать со всей мочи. На крик прибегали городовые (разумеется, те самые, что были в доле). Городовой начинал составлять протокол по факту изнасилования или грязного домогательства. Клиентами обычно были солидные степенные люди, купцы или чиновники, приехавшие в Одессу поразвлечься и отдохнуть, обремененные семьями и заботами. Они вовсе не мечтали о том, чтобы их имя каким-либо образом появилось в полицейских документах. Понятно, что такие неудачники готовы были отдать любые деньги за то, чтобы их фамилии не значились нигде. Собственно, и отдавали…

Если же не отдавали, хипешница сама обчищала портмоне и карманы клиента — тот был настолько увлечен процессом составления протокола (полицейский же был в доле и потому умело отвлекал внимание от мошенницы), что не видел ничего вокруг. В обоих случаях результат был одним и тем же — пустые карманы насмерть перепуганного клиента, мечтающего оказаться от этого места как можно дальше и как можно быстрей, а также улов, с разной степенью честности распределенный между подельниками. Как правило, хипешница тоже действовала не одна, ей помогали мелкие воришки — наводчики. О жаргоне, которым пользовались «коллеги» между собой, мы уже упоминали и поговорим еще в следующих главах книги.

Хотя, конечно, в истории города, даже несмотря на обилие уничтоженных архивов, достаточно случаев куда более страшных, чем, по сути, невинное облапошивание богатого купчика, пожелавшего продажной любви.

Вторая половина XIX века во многом была временем относительной стабильности в империи — заводы и фабрики производили товары, купцы торговали, порты принимали и отправляли грузы и пассажиров, в 1860-х годах путешествующие в основном сменили экипажи разной степени удобства на железнодорожные вагоны… Город стал принимать еще больше гостей, и у жриц любви, конечно, прибавлялось клиентов. Причем самых разных… Вероятно, история, которую мы расскажем далее, в определенной мере связана с разнообразием посетителей, а не только со склонностями дам.

В середине XIX века город всколыхнуло известие о страшной находке. В одном из двориков Молдаванки были найдены три черепа недавно убитых людей. Конечно, полиция возбудила дело по факту находки, и за него взялся известный всему городу следователь Чебаков (о том, насколько точно в этой книге мы указываем имена, уже говорилось, но можем повторить и еще раз: не так важно, какую фамилию носил тот или иной персонаж, куда важнее, чем он был знаменит и какой след оставил в истории Одессы).

Так вот, о черепах. Под подозрение полиции попали все жители трехэтажного дома, во дворике которого была сделана страшная находка. (На Молдаванке, конечно, многое видали, но анатомический театр, вернее, его экспонаты, — это было слишком даже для бессердечной Молдаванки.) Следователи опросили каждого обитателя дома, но дело с мертвой точки сдвигаться и не думало. Эксперты полиции не смогли определить, кому принадлежат эти черепа. Известен был лишь тот факт, что их отделили от тела, в общем, не так давно. Также легко удалось установить, что погибшие были мужчинами. Первое предположение, которое возникло сразу же, — черепа бросили в выгребную яму, чтобы скрыть следы преступления (или преступлений), хотя совершенно непонятно, кто их совершил и с какой целью.

В силу своеобразия места события — повторимся, это была Молдаванка — при жизни пострадавшие могли быть бандитами. Но это также могли быть и совершенно обычные люди, мужчины самых разных профессий, даже принадлежавшие к разным социальным группам и просто посетившие (не самым удачным для себя образом) одну из обитательниц дома, девушку легкого поведения. Но была ли дама, что называется, в доле, то бишь была ли она причастна к убийствам, или ее посещение и последующая кровавая драма — события, никак не связанные, — это оставалось неизвестным.

После опроса всех свидетелей следователь установил, что не так давно из упомянутого дома съехала некая Леля Лежнич. Она была одной из многочисленных «ночных бабочек» и имела профессиональное имя, попросту говоря, кличку Леля Льняная.

Соседи, это известно многим, замечают все. Как-то раз одна из соседок Лели проговорилась другой, что видела, как к девушке входит клиент, но не видела, чтобы он от нее уходил, хотя следила внимательно. Предупрежденная вторая соседка чуть позже рассказала первой, что и она заметила клиента, который решил, вероятно, остаться у Лели жить, — никто не видел, как он уходил и уходил ли вообще.

Одновременно полиция прочесывала участки и установила, что примерно в то время, когда происходили убийства, в городе пропали три человека: в двух полицейских участках были найдены заявления родственников о пропаже. Пропавшие никак не были связаны друг с другом, разве что могли в разное время, как уже упоминалось, снять одну и ту же «ночную бабочку». Так как все проститутки в городе состояли на полицейском учете, то новое место жительства Лели Льняной оказалось найти достаточно просто.

Теперь она жила на Николаевском бульваре. Лелю арестовали по подозрению в совершении тройного убийства. И во время второго допроса девушка созналась в содеянном.

Мотив убийства был банален — немалые деньги, которые Леля отбирала у состоятельных клиентов. Полиция выяснила, что подобным образом девушка получила как минимум три тысячи рублей. Кроме того, стало известно, что одно время она состояла в банде с Молдаванки, где ее и научили орудовать ножом, душить жертву, в том числе и шнурком от корсета, и убивать остро заточенной шпилькой для волос.

Дальше клубок размотать было несложно: в тесном, битком набитом дворе вынос тела скрыть было бы невозможно. Льняная убивала клиентов (возможно, не одна), расчленяла тела, каким-то образом отделяла мышцы (возможно, тоже не в одиночку, хотя утверждала обратное), а кости сбрасывала в нужник. Но самое-то отвратительное заключалось в том, что она делала с останками! Девушка пекла пирожки и этими пирожками с человечиной несколько месяцев угощала соседей!

Как бы то ни было, вина Лежнич была доказана и ее приговорили к повешению. Сам же следователь Чебаков не смог доказать участие Лели в еще нескольких убийствах. Хотя, возможно, и не пытался, удовлетворившись показаниями девушки.

Вот такая милая и добрая городская история… Под стать историям, которые будут рассказаны в следующей главе.

Кстати, заметим, что практически все «байки» в этой книге так или иначе связаны с кровавыми драмами. Тема, в общем, способствует. Да и время на дворе стояло такое интересное, что каждое последующее лицо, за редчайшим исключением, было более жестоким и беспринципным, чем его предшественник.