Глава 16. Король Одессы

— …Пристав собрал участок и сказал им речь. «Мы должны задушить Беню Крика, — сказал он, — потому что там, где есть государь император, там нет короля. Сегодня, когда Крик выдает замуж сестру и все они будут там, сегодня нужно сделать облаву…»

И. Бабель. Одесские рассказы

И вот наконец тот самый, всем известный Король воров… Но рассказ о знаменитом Япончике будет не веселой историей о босяке, вышедшем в люди, нет, — это еще одна кровавая драма, которых в этой книге и так предостаточно. К сожалению, время, когда Мишка стал Королем, было жестоким и бессердечным. И потому люди в это время не могли быть ни порядочными, ни добрыми, ни человеколюбивыми. Одессе еще повезло, что Япончик вообще существовал. А если бы из маленького Мойше вырос второй Тертичный?.. Даже страшно представить такое.

Но пока мы слышим только младенческий плач: это 30 октября 1891 года у еврейского мещанина, фургонщика Меера-Вольфа Мордковича Винницкого и его жены Доры Зельмановны родился сын Мойше-Яков. Во всех документах мы будем читать: Моисей Вольфович Винницкий. Когда Моисею-Мойше было шесть, отец умер. Это и есть начало всей истории Мишки — трудное детство выковало именно тот характер, о котором больше столетия одесситы никак не могут забыть. И, кстати, не только одесситы… Ох, не только.

В многодетной и очень небогатой, чтобы не сказать бедной, семье было пятеро детей. Моисей с десяти лет стал учеником в матрасной мастерской Фарбера. Одновременно он учился в еврейской школе на улице Болгарской и успел закончить четыре класса. В шестнадцать Мойша перешел работать электриком на завод «Анатра».

Мишка жил не просто в Одессе, Мишка жил на Молдаванке. Это то особое место, где за много лет создался свой «город в городе» — со своими понятиями дозволенного и запретного, языком и культурой. Там, где мошенничество, вымогательство и ограбления были скорее правилом, чем исключением.

Говорили, что здесь, на Молдаванке, действовала высшая воровская академия. Выражаясь высоким штилем, она готовила кадры и на экспорт, и для всей огромной Российской империи. Целые династии шулеров, медвежатников и воров бережно передавали по наследству свое ремесло, которое странные люди в полицейской форме почему-то считали преступным. Но шо же делать, если таки кроме этого делать ничего не можешь?

Моисея Винницкого с детства выделяли раскосые глаза, широкие скулы, небольшой рост и смуглый цвет кожи. Об этом нам говорят полицейские документы, хотя, в общем, понятно, что Япончиком мальчишку могли назвать уж точно не за свободное владение языком самураев или за искусство обращения с самурайским же мечом. Впоследствии эта колоритная кличка приводила в ужас не только полицейских, но и зажиточных фабрикантов и промышленников, обитателей той, другой части Одессы, за пределами Молдаванки.

В октябре 1905 года Одессу сотряс кровавый еврейский погром: он начался уже на следующий день после выхода царского манифеста, который даровал свободу слова, собраний, печати и совести. Погром бушевал несколько дней, но полиция в происходившее на окраинах не вмешивалась. И тогда стихийным образом стали возникать как отряды различных революционных партий, так и отряды вооруженной еврейской самообороны. Взяв в руки оружие, молодежь старалась не допустить в еврейские кварталы погромщиков-черносотенцев. Именно в один из подобных отрядов вступил Моисей Винницкий, чтобы защищать родную Запорожскую улицу от жаждущих насилия погромщиков.

Но как только Моисей получил оружие в руки, расставаться с ним он уже не пожелал. В разгар событий 1905 года Япончик создал воровскую шайку с революционным названием «Молодая воля». По другой версии он лишь присоединился к уже существовавшему отряду анархистов-террористов, в который входили юноши 15–19 лет. Отряд грабил склады, магазины, жилые квартиры. Эта полубандитская организация имела самый пестрый состав: членами ее были гимназисты и беспризорники, босяки и отпрыски буржуазных семей. Если верить полицейским сводкам, в «Молодой воле» было до ста участников.

Шайка, руководимая молодым Япончиком, промышляла вооруженными разбоями, кражами и нападениями на квартиры и усадьбы зажиточных людей. В августе 1907 года молодой Винницкий лично возглавил налет на мучную лавку купца Т. на Балтской дороге. У ограбленного господина изъяли 20 тысяч выручки наличными. В этот же день он нанес визит на квартиру подрядчика Л. У мосье Л. налетчики не смогли забрать ключи от сейфа — перепуганного подрядчика неожиданно хватил удар, и он потерял сознание. А приказчика у Л. не было. Тогда налетчики, рассудив, что нет смысла уходить с пустыми руками, раз уж все равно приехали, подогнали к дому ожидавшую их пролетку, на руках вынесли железный сейф (весом пудов пятнадцать) и укатили. Через сутки полиция нашла сейф на свалке в глухом пригороде Куяльника — вернее, то, что осталось от сейфа, вскрытого медвежатником, работавшим за процент. Как мы видим, стиль, некогда привитый Кирьяковым, оказался весьма жизнеспособным. Япончику достался жирный куш — 30 тысяч золотых рублей.

Власти наконец взялись за ум, ну или хотя бы попытались навести порядок. Генерал от кавалерии Александр Каульбарс, временный одесский генерал-губернатор (часто его называют командующим военным округом, но это ошибка; все дело в событиях 1905 года, после которых кадровые военные часто назначались на совершенно гражданские посты, чтобы с военной решительностью и жесткостью разделываться с любыми недовольными), требовал от начальника полиции немедленного расследования всех этих возмутительно наглых преступлений. Оказалось, что в числе ограбленных был и ближайший родственник генерала — муж его младшей дочери, фабрикант Захаров. Иначе, как нам почему-то кажется, гнев генерала был бы куда тише.

В том же 1907 году одесские революционеры решили убить генерала Каульбарса. Он жестоко карал бунтовщиков, подписывал смертные приговоры, порол розгами подчиненных. И вот все в той или иной степени революционные организации Одессы устроили своеобразное состязание — кто первый уничтожит Каульбарса. Но, кроме революционеров, на генерала охотились и налетчики, имевшие к нему немало претензий. И, конечно, одним из первых в это сомнительное состязание ввязался Япончик. Как-то раз он переоделся чистильщиком сапог, взяв с собой и ящик с принадлежностями для чистки. Не торопясь, он добрался до улицы, по которой часто ездил генерал. В сапожном ящике никто бы не нашел ни щетки, ни гуталина — на самом-то деле в него была встроена бомба: ее следовало метнуть в жертву, как только генерал появится на виду. Все вышло, в общем, как Мишка и планировал, — генерал проезжал мимо, ящик с бомбой полетел в Каульбарса, но, к несчастью для революционного дела, генерала сохранила судьба.

Однако другая версия рассказывает совершенно иную историю с все тем же ящиком для чистки обуви. В ней Япончик принимал участие в покушении на полицмейстера Михайловского полицейского участка подполковника Кожухаря, работавшего на Молдаванке. Взяв ящик чистильщика обуви, в котором находилось взрывное устройство, Мишка сел на углу улиц Степовой и Дальницкой, где часто можно было увидеть полицмейстера. Когда тот показался, Япончик принялся зазывать его, предлагая свои услуги. Полицмейстер в конце концов согласился, но стоило ему поставить ногу на ящик, как Мишка привел в действие взрывное устройство и бросился бежать. Через секунду полицмейстера разорвало на клочки.

Одесская полиция сбилась с ног, разыскивая молодых террористов. На Мишку Япончика не указывало почти ничего, сам он затаился и лег на дно где-то на Молдаванке. Однако через несколько месяцев уже вернулся в строй и успел принять участие в нескольких налетах. В конце 1907 года налетчики ограбили мельницу. Из помещения вынесли 120 мешков муки и пшеницы и 10 тысяч рублей ассигнациями. Примерно тогда же грабители Япончика полностью обобрали ювелирную лавку на Екатерининской улице. Полиции удалось задержать одного налетчика, но ловкий ципер ночью перепилил решетку и сбежал.

Гембель — крупная неприятность.

Скокер — взломщик.

Известно, что Михаил Винницкий стал прототипом знаменитого Бени Крика, романтического бандита, отчаянного пройдохи. Ведь о короле Молдаванки обитатели этого уникального района слагали многочисленные легенды. Уголовный мир знал Винницкого под несколькими кличками: Жиган Рубин, Король и Лимончик. Во времена расцвета он, как считается, руководил огромной бандой, состоявшей из более чем четырех тысяч человек. Это был стройный мужчина с отличной фигурой, достаточно привлекательный и похожий на японца только раскосыми глазами и желтоватым цветом лица.

Молдаванку, самый криминальный район Одессы, обслуживал, как мы уже знаем, Михайловский полицейский участок. По легенде, его двухэтажное здание биндюжники облили соляркой и подожгли с четырех сторон. Так бандиты Япончика решили уничтожить и все дела, и все архивы, а заодно показать, кто в известном околотке хозяин. Это был ответ уголовников на речь пристава — мы даже осмелились вынести эту речь в эпиграф. В том виде, правда, в каком ее донес до нас великий Бабель.

Здание полицейского участка приехали тушить 40 пожарных. Но в самый ответственный момент кто-то слил из всех бочек воду. Через несколько часов после поджога дом горел, как свеча, к ужасу пристава и полицейских. Кроме нескольких сундуков ничего спасти не удалось, к тому же под шумок из горящего здания сбежали все арестанты. Они ведь были не дураки и не желали гореть за идею, а Мишка, задумывая поджог, похоже, успел позаботиться об этих несчастных людях.

За пожаром наблюдал убитый горем полицмейстер. В двух шагах от него стоял щеголь в кремовом костюме отборного сукна с галстуком «кис-кис» и в желтой соломенной шляпе-канотье. Этим щеголем с раскосыми глазами и был Мишка Япончик. Понаблюдав за пожаром еще немного, он удалился выпить «Смирновской» за удачный исход дела.

У Япончика, как у любого порядочного предводителя войска (а разве банда не была Мишкиным войском?), имелась и своя штаб-квартира. Она располагалась в центре города, в потайном зале одного из кафе. Там часто собирались нечистые на руку коммивояжеры, ушлые маклеры, биржевые игроки и шулера, не скрывавшие своих умений. От них Мишка узнавал о многих предстоящих крупных сделках. После чего ему не составляло труда спланировать будущий налет.

Вооруженному ограблению чаще все-таки предшествовало письменное вымогательство. (Япончик не любил пачкать руки кровью. И предпочитал не подставлять «под мокрое» ни своих людей, ни даже своих «клиентов» — отдайте только гроши, зачем нам ваша драгоценная жизнь?) Как-то известный сахарозаводчик Е. получил записку примерно такого содержания: «Убедительно просим вас помочь подпольному революционному движению. Передайте сумму в столько-то рублей золотом или ассигнациями».

Здесь — и мы еще к этому вернемся — надо сказать, что Япончик начинал именно как анархист-вымогатель. Эти достойные люди сначала отправляли богачам так называемые «ксивы» — в них значилось, что уважаемый промышленник или банкир должен передать в фонд партии анархистов некую сумму золотом или ассигнациями для поддержания революционного террора.

Как-то подобное письмо — на блатном жаргоне также называвшееся «мандатом» — получил промышленник Б. Письмо заканчивалось изящной подписью «ваш искренний друг и защитник Мишка Япончик» и нарисованной от руки печатью «Боевой отдел Молдаванки». Требования к фабриканту были самыми простыми, к тому же промышленнику нужно было их выполнить (ни боже мой, не мгновенно!) в течение двух-трех дней. А вот в полицию обращаться ему настоятельно не рекомендовали, тем более что, по словам автора записки, урядники все равно куплены и проданы и это заявление ровным счетом ничего не даст. Но вот автора письма может и озлобить. Мишка писал: «Молдаванка хочет жить. Она тоже хочет пить вино и водку. Она тоже хочет веселиться, но веселья у нее нет, потому что люди живут очень бедно. Если вы к завтрашнему дню не положите 50 тысяч рублей для веселья Молдаванки, у вас загорится сахарный завод в Виннице».

Фабрикант не отреагировал, и на следующий день завод загорелся. Причем именно тот, что работал в Виннице. Поэтому, получив очередную «ксиву» от Япончика, промышленник поспешил отдать эти тысячи. И Молдаванка в самом деле гуляла! Гуляла на все 50 тысяч!

И так было много раз: на деньги, полученные от богачей, Япончик закатывал настоящие пиры для Молдаванки: рыба-фиш (это не ошибка, уважаемый читатель, ведь «рыба-фиш» по-одесски означает настоящий кулинарный шедевр — фаршированную рыбу), омары, икра, сыры, коньяк и водка. Столы ломились, спиртное подавали исключительно в ведрах.

Глава криминальной общины не унимался и продолжал рассылать письма с угрозами богатеям и фабрикантам. А чтобы они были посговорчивее, кое-где совершенно случайно… гремели взрывы. Так «поощряли» бизнесменов, чтобы они отдавали деньги, в том числе и на революционную деятельность.

Коллектив Мишки слагался в основном из молодых жителей Молдаванки, которым уже почти нечего было терять. Причем национальность особого значения в банде не имела. Но Мишка не только кутил и прожигал деньги. Изъятые у буржуазии ценности и средства Мишка Япончик вкладывал в то, что мы сейчас назвали бы «теневым бизнесом»: он активно контролировал подпольную торговлю ворованными вещами на одесской толкучке, весь наркобизнес на Молдаванке, получал неплохие проценты от торговли «живым товаром» в порту.

Примерно к 1905 году относится и начало сотрудничества Япончика с так называемой «еврейской самообороной», молодежной группировкой, созданной во время погромов 1905 года. С ее помощью группа Винницкого стала получать денежные средства и оружие, в том числе и из-за границы. Можно сказать, что к 1907 году эта группа уже стала хозяйкой Молдаванки, а мандат с подписью «Молодая воля» был по-настоящему волшебным: все, что было указано в мандате, выполнялось немедленно, деньги мгновенно поступали революционерам, ведь купцы уже прекрасно понимали, чем грозит отказ от выполнения требований анархистов.

Поймать Михаила Винницкого с поличным одесской полиции долго не удавалось — ведь на время совершения того или иного преступления у Япончика всегда было заготовлено убедительнейшее алиби. То он выдает замуж сестру (и его видит сотня свидетелей), то открывает новый ресторан (опять-таки при огромном стечении народа).

Но все равно в конце 1907 года Михаила Винницкого наконец арестовали. Неизвестно, за анархистские ли подвиги, за подрыв ли генерал-губернатора, которого, возможно, и не было… Заслуживают доверия — относительного, конечно, — только сведения о преступлениях, за которые Япончик и получил свой приговор — каторжные работы. Среди них — налет на мучную лавку на Балтской дороге, предпринятый в августе 1907 года вместе с анархистами из «Молодой воли». В суде его обвинили также в налете на квартиру Л., предпринятом в октябре 1907 года в компании с теми же анархистами. А в декабре его арестовали, совершенно случайно опознав в доме терпимости на Глухой улице. Хотя, если мы вспомним господина Черта-Тертичного и его «любовь» к Япончику, возможно, случайность эта была совершенно не случайной.

Как бы то ни было, но 2 апреля 1908 года Одесский окружной суд приговорил Япончика к бессрочной сибирской каторге. Давая показания следствию и суду, Япончик взял себе имя своего младшего брата, Абрама Винницкого, который вместо него работал в матрасной мастерской. По другой версии, за убийство полицмейстера Япончика приговорили к повешению, но, поскольку преступник был еще несовершеннолетним, это наказание заменили на каторжные работы.

Так или иначе, полиция вменила Япончику организацию нескольких вооруженных налетов и следствие смогло доказать причастность Винницкого к этим дерзким преступлениям. Поэтому вердикт суда был самым суровым: пожизненная каторга, лишение всех прав состояния и высылка в сибирские поселения. Там Моисей Винницкий общался и с политическими заключенными, есть свидетельства того, что он нередко защищал их от произвола уголовников. С достаточной долей уверенности можно утверждать, что это происходило вовсе не из-за того, что революционные идеи захватили юного одессита. Пройдя тюремные «университеты», юноша научился бороться за себя и за других, не прощать обид; он превратился в опасного и матерого бандита, который, однако, при случае пользовался революционными лозунгами, бывшими тогда в большой моде.

На каторге Япончик пробыл почти 10 лет, в 1917 году его амнистировали: революция открыла двери многим уголовным и политическим арестантам. Через несколько месяцев король Молдаванки вернулся на родину. Здесь его ждали старые надежные подельники и новые перспективные дела. Но с каторги в Одессу Япончик возвращался не спеша: какое-то время он провел в Москве, где у него были знакомые анархисты и блатные «братишки», потом заехал в Петроград и только в июле 1917 года добрался до Одессы-мамы.

Но что творилось с политикой в прекрасной Южной Пальмире? Не могла же она оставаться этаким «островком безмятежности», над которым не дуют вихри враждебные и мимо которого проносятся, не задев ее, революционные бронепоезда.

Конечно нет. В сентябре 1917 года Одесса страдала от невиданного разгула преступности. Местные газеты ежедневно сообщали, как минимум, о пяти убийствах и тридцати вооруженных ограблениях. Мятеж генерала Корнилова, заявления Центральной Рады об автономии Украины, победа большевиков во многих местных советах — все это значительно ослабило власть, и она уже едва могла защищать простых граждан. Фактически вместо «троевластия» повсюду воцарились безвластие и хаос, что значительно облегчало «работу» воров и вымогателей, гарантируя им безнаказанность.

В том же сентябре Одесса постоянно содрогалась от перестрелок. Неизвестно за что между собой сражались отряды деморализованных солдат, одесская милиция, гайдамаки, то бишь сторонники Центральной Рады, банды налетчиков… Наверняка этот список еще можно продолжить. Мнимые милиционеры, солдаты-дезертиры и бежавшие с кораблей матросы врывались в квартиры одесситов. Всех, конечно, интересовали деньги и ценности — политическая подоплека действий бандитов стремилась к нулю. Дезертиры избивали и грабили прохожих, дебоширили в трактирах, постреливая в стены и посетителей, не обходили вниманием публичные дома и кинотеатры. Воровские авторитеты разъезжали по городу на автомобилях, стреляя в прохожих, так просто, от скуки и безнаказанности… Толпы босяков штурмовали участки, требуя освободить задержанных преступников. А когда сторонники Центральной Рады узнали, что в одесской милиции избивают гайдамаков, они тоже стали осаждать участки.

В октябре 1917-го улицы Одессы были ареной сражений между милицией и гайдамаками. Последние смогли захватить Александровский участок, некоторые другие районы города, контролировали вывоз товаров из Одессы. В это время в Южной Пальмире появилась Мария Спиридонова, вождь левых эсеров, — она подлила масла в и без того неплохо горящий огонь страстными призывами к террору и революции.

Грех было не воспользоваться паникой, а Япончик таки не был глупцом. Вместе со своей бандой он обчистил почтовое отделение на Ближних Мельницах, а также кое-какие магазины и склады в центре Одессы. Много шума в городе наделало их вооруженное нападение на Румынский игорный клуб. Люди Япончика ворвались в него под видом революционных солдат и матросов, после чего, угрожая оружием, забрали с кона 100 тысяч рублей, да к тому же обчистили карманы посетителей, в которых нашли еще 200 тысяч. В клубе тогда присутствовало более ста человек, и все они были ограблены. Бандиты срывали с женщин бриллианты и прятали их в голенища сапог. Вели они себя так, что один из посетителей клуба от страха скончался на месте.

В тщетной попытке противопоставить хоть что-то разгулу бандитизма создали Думский комитет общественной безопасности, но не господам думским чиновникам утихомиривать разыгравшуюся стихию…

Япончик тоже не чурался громких заявлений: «изъятие ценностей у буржуазии» он сопровождал рассуждениями об эксплуатации еврейского пролетариата.

Во времена гетманского режима Япончик решил легализоваться, причем как крупный бизнесмен, предприниматель. Но его бурная натура требовала иного — и он окунается в рэкет. (И опять мы видим, что задолго до прихода такого понятия идея уже вовсю воплощалась в жизнь и недурно эксплуатировалась — к удовольствию одних и тихому негодованию других.)

Теперь Мишка совершенно официально владел рестораном «Монте-Карло» на улице Мясоедовской. Ему также принадлежал один из первых городских синематографов — «Корсо». Кроме того, по сведениям филеров, он был тайным держателем воровского «общака».

На самом деле то, что Мишка был королем бандитов Одессы, — это миф. Вернее, мифом является то, что он стал королем до 1917 года. И этот миф берет начало в произведениях Бабеля — в описываемые великим одесситом времена Япончик еще отбывал каторгу в Сибири. Тогда никто не мог даже в самом страшном сне представить ни октября 1917 года, ни интервенции, ни… Да, в общем, люди многого представить не могли, хотя самые суровые ветры уже вовсю дули над Российской империей. Кроме того, Мишка был слишком молод для столь солидного поста, тем более в воровском мире, где все решает не возраст, а опыт… Его звезда взошла в 1917 году — когда в ореоле революционной славы Япончик вернулся в Южную Пальмиру.

Для успешной легализации Япончик использовал свое революционное и каторжанское прошлое. «На случай погромов» он организовал Еврейскую революционную дружину самообороны, полубандитское формирование, которое уже не грабило, а реквизировало ценности для нужд революции. В этом отряде, вооруженном револьверами и винтовками, а также двумя пулеметами, действовало от 100 до 120 человек.

Далее, с конца октября, разграблению подверглись одесские винные и спиртовые склады. Эта эпидемия, то разгораясь, то затухая, длилась около четырех месяцев и получила название «винного бунта». В это время Япончику удалось добиться некоторых тактических преимуществ: он устранил своего конкурента в криминальном мире, носившего кличку Акула, а также стравил банды с соседних Пересыпи и Слободки. Последняя и вовсе превратилась в сплошной «бандитский фронт»: за влияние здесь схватились сразу несколько группировок (в одну только ночь на 4 ноября там нашли 11 трупов). Апофеозом этого беспредела стало создание независимой «Молдаванской республики» в конце ноября 1917 года — в том районе Молдаванки, где хозяйничал Япончик.

В одесском Тюремном замке воры подняли бунт — заключенные разоружили охрану, открыли камеры и ворота тюрьмы. Сбежало тогда много народу, и как минимум пятьдесят опасных рецидивистов влились в банду Япончика. По другой версии, Япончик в середине ноября сам инспирировал этот бунт.

Считается, что Япончик призывал бандитов Одессы не грабить рабочих, а «перенести свою деятельность в центральные, буржуазные кварталы». Якобы люди Япончика даже убили какого-то налетчика за нападение на рабочих и прикололи к его одежде соответствующее воззвание. Этот документ, опять же по неподтвержденной версии, был подписан самим Мишкой и обещал строго карать обидчиков трудящихся. Япончик приказывал грабить только буржуазию и офицеров.

Но мало было Одессе налетчиков и бандитов, была еще и политика — которая сначала разъединяла, а потом объединяла, а потом опять разъединяла политические (да, пусть они называют себя политическими) течения и их приверженцев.

Так или иначе, властям Центральной Рады в конце концов удалось объединить против себя почти всех: русских патриотов, интернационалистов-большевиков, эсеров, анархистов и меньшевиков. Были с ними согласны (в кои-то веки и ненадолго) лидеры «бандитского мира» и профсоюзов. Верных Центральной Раде гайдамаков в городе насчитывалось только три-четыре тысячи, а силы вышеописанной «антиукраинской оппозиции» были больше раза в два: около семи тысяч дружинников, красногвардейцев, солдат и матросов Черноморского флота. При этом власть была не в состоянии контролировать «дружинников-налетчиков», кстати, грабивших в основном еврейских лавочников и аферистов.

В то время Япончик не отказывался от старых контактов с анархистами, и с каждым днем в прекрасной Одессе возникали все новые анархистские группы — только здесь могла появиться группа «анархистов-обдиралистов», то есть тех, кто «обдирал» буржуазию. Именно эта группа устроила мощный взрыв на Дерибасовской, требуя положить конец народным и милицейским самосудам над пойманными ворами и грабителями: «представители власти» пытались карать пойманных и уличенных прямо на месте преступления. «Обдиралисты» угрожали «начать террор над местным населением за издевательства над ворами» и заявили, что располагают немалыми силами — пятью сотнями вооруженных бойцов при двух пулеметах.

Бандиты и неотличимые от них анархисты захватили в центре города, на Дворянской, публичный дом Айзенберга. Проституткам выдали по 500 рублей из реквизированных денег. Почти полсотни анархистов перебрались сюда жить, устроив здесь свой штаб. А бездомным проституткам от широты душевной было предложено разделить с анархистами место под крышей.

То же продолжалось и в декабре 1917 года: не прекращались винные погромы и перестрелки гайдамаков с красногвардейцами, в которых погибли 23 человека. Для криминального мира в целом и Япончика в частности декабрь стал месяцем удачных «эксов»: у купца Карского они забрали только бриллиантов на 500 тысяч; напав на дачу Сухомлинова, унесли с собой немало ценностей; налет на кассу мыловаренного завода принес им 40 тысяч рублей; а в магазине Тоскано бандиты похитили товаров на 200 тысяч. Кроме того, были ограблены кожевенный завод Шаца, военный склад на Дальницкой, а также предприниматель Кухта, вследствие чего Япончик и его люди стали богаче еще на 60 тысяч рублей. Но над головой бандитов, пока еще почти незаметные, начинали сгущаться тучи…

Тучи разразились громом, когда украинский комиссар Одессы создал летучие отряды по борьбе с бандитизмом. Это были уже серьезные силы, к тому же располагавшие лошадьми, мотоциклами и даже автомобилями. Уже в конце года летучий отряд провел грандиозные облавы на Косарке, Молдаванке, Пересыпи, Сахалинчике. Удалось арестовать несколько сотен бандитов. Впрочем, их затем освободили, причем достаточно быстро…

Пятого января 1918 года в результате забастовки рабочих электростанции вся Одесса осталась без света. Грех было этим не воспользоваться — и банда Япончика, с немалой выгодой для себя, прошлась по буржуазным кварталам.

А через 10 дней в Одессе начались настоящие уличные бои, которые много позже назовут «одесским Октябрем». Жертвы с обеих сторон составили около 130 человек убитыми, а ранено было более трех сотен одесситов. Каждая из сторон находилась в полной уверенности, что защищает «светлое будущее простого народа». Вместе с подобными ей формированиями большевиков, левых эсеров и анархистов дружина Япончика участвовала в уличных боях за Молдаванку, штаб округа и вокзал.

Шли бои, царила послевоенная неразбериха. Арестанты, оказавшиеся на свободе, десять дней держали город в страхе. «Одесская революция» закончилась тем, что уголовники напали на регистрационное бюро милиции. В огне погибло 16 тысяч карточек на преступников Одессы, в том числе и досье Мишки Япончика и его дружков, собранные за долгие годы их деятельности. Впрочем, весьма вероятно, что Япончик с самого начала нацелился на регистрационное бюро и воспользовался для уничтожения документов первой же возможностью. Позже сведения о жизни Мишки до 1918 года собирали по крупицам, использовали подшивки дореволюционных газет, воспоминания, обрывочные документы гражданского архива. И нет никакой гарантии, что собранные сведения о нем являются подлинными. Переписывать историю стали не вчера. И даже не в этом тысячелетии. Ведь неведомо, кто был автором, к примеру, уцелевших документов гражданского архива.

После падения Центральной Рады и провозглашения Одесской советской республики с собственным правительством — Совнаркомом — еврейская боевая дружина Япончика стала частью Одесской советской армии, вошла в резерв правительства и командования и получила государственное содержание. После «одесского Октября» и сам Михаил (уже не Мойша и не Моисей) Винницкий превратился в прославленного революционера; руководство «красной» Одессы всячески привечало его.

Как бы в ознаменование этого в начале 1918 года самым грандиозным образом была отпразднована свадьба Япончика и некой Цили, работавшей на фабрике Жакко. Сотни гостей плясали «семь сорок» в помещении танцклассов Двойреса, где проходило торжество. Вскоре у молодой пары родился ребенок — девочка, которую назвали Адой. Отметим сейчас, что в 1923 году супруга Япончика эмигрировала из России и поселилась во Франции, где дожила до глубокой старости.

Впрочем, Япончик отнюдь не остепенился, став семейным человеком: и при Одесской республике он продолжал реквизировать добро «на нужды армии и революции». С помощью анархиста Рыта Мишка пытался контролировать «Союз безработных» Одессы. Именно он придумал оригинальный лозунг «Все дома — безработным! Вся власть — безработным!». Этот союз насчитывал около 25 тысяч членов, причем половина из них принадлежала к деклассированным элементам: это были уголовники и босяки, вовсе не желавшие честно трудиться, а если прибегнуть к более поздним формулировкам, можно сказать, что им это было «западло», то есть не по чину.

В феврале в Одессе появился «красный диктатор» Муравьев, который пытался ликвидировать местную преступность, но тем не менее достаточно быстро наладил связи с Япончиком и Яшкой Зайдлером — командиром Первого отряда анархистов-террористов. И все же банде авантюристов, прикрывавшейся революционными лозунгами, не удалось удержать Одессу под своей властью.

Тринадцатого марта 1918 года в Одессу вошли австро-венгерские и германские части, которыми командовал генерал Кош. Буквально накануне ночью Япончик со своей бандой совершил налет на гостиницу «Версаль», один из банков, а также на военные склады. Части Одесской советской армии, большевистские вожди и представители советской власти просто-напросто бежали из города, не оказав ни малейшего сопротивления оккупантам. Тем не менее, эвакуировавшись из Одессы, «красные» оставили в городе многочисленное и разношерстное подполье, ориентировавшееся в основном на большевиков, анархистов и левых эсеров.

Понимая, что «бандитско-босяцкий элемент», если воспользоваться большевистской терминологией, немало значит в Одессе, большевики и анархисты предпринимали все возможные шаги, чтобы возвести на трон «короля воров» Одессы своего человека. Забавно, но Мишку Япончика они считали революционером. Примерно к тому же стремились и вооруженные дружины террористов Зайдлера и Котовского, а также дружина «Моревинт». Япончик же, оставаясь человеком вне партий и течений, просто-напросто умело использовал революционные лозунги и ловко играл в политику. Цели политические давали ему и его банде значительную финансовую и организационную поддержку.

Вероятно, к октябрю 1918 года Япончик сосредоточил в своих руках значительную власть над уголовниками, число которых в полумиллионном городе составляло около 20 тысяч. Он контролировал воров, «присматривал» за спекулянтами, шулерами, валютчиками и проститутками. Все это приносило не только громкую славу, но и немалые деньги. Впервые Япончик объединил под своей рукой уголовный мир Одессы и стал его королем. Полиция была куплена, она махнула рукой на окраинные районы Одессы, откуда Япончик получал основную долю своей дани.

Среди городских легенд того времени есть и такая. В январе 1919 года Япончик, выходивший в этот момент из знаменитого кафе «Фанкони», был арестован и препровожден в отделение контрразведки. Однако спустя совсем недолгое время к зданию подкатили десятки пролеток и фаэтонов. Это бандиты собрались выручать своего атамана. Причем выручать его эти достойные господа, настроенные весьма решительно, собрались с оружием: при них оказались обрезы, пистолеты и даже гранаты. Перекрыв улицу, они возвели баррикаду прямо под окнами здания контрразведки, опрокинув свои фаэтоны и телеги. Атамана бандитов отпустили, причем достаточно быстро.

В Одессе сложилась странная обстановка: губернский староста, генерал Мустафин, якобы представлял власть гетмана Скоропадского. Тем не менее реальной властью обладали немецкие и австрийские генералы — историки советских времен потом писали, что Скоропадский «опирался на немецкие штыки». Но ведь не только он один на них опирался…

В «гетманский» период банда Япончика вовсе не почивала на лаврах своего предводителя. Всего через месяц после того, как в Одессе установилась власть гетмана, они ограбили банковскую контору Зонштата, причем унесли оттуда полмиллиона рублей! Сделано это было уже по-настоящему красиво: разобрав крышу здания, бандиты вскрыли сейф с двухсотпудовой дверью. А вскоре ограбили и банкира Хаиса, и в этом случае выручка составила 200 тысяч рублей.

В октябре 1918 года австрийские войска провели на Молдаванке одну за другой несколько облав — и таким образом то ли Япончику, то ли власти удалось ликвидировать сильные банды Цыгана, Штоса и Ленского. Теперь уже Мишка стал главным авторитетом района. В октябре были ограблены склады кожевенного завода, мануфактурных товаров Левина, Земского союза. Налет на владения помещика Консе, который был родственником черносотенца Пуришкевича, тоже весьма удался: добыча бандитов составила 800 тысяч рублей.

Но в ноябре 1918 года в Украине поднялось восстание против власти гетмана. Недавние его союзники, Германия и Австро-Венгрия, капитулировали перед странами Антанты, и поэтому им пришлось спешно вывести свои армии из Украины. Войска восставших украинских крестьян во главе с комиссаром Херсонщины Иваном Луценко уже 5 декабря 1918 года оказались на подступах к Одессе. В городе началась паника: никто не хотел заниматься его обороной, в то время как в его центре то и дело вспыхивали перестрелки между немецкими солдатами и польскими легионерами.

Мишка мгновенно почувствовал, что власть ослабла, точнее, исчезла, и со своим «партизанским отрядом» перешел к активным действиям. В зал русского театра прямо во время спектакля для офицеров бросили бомбу, ограбили несколько гостиниц. Особенно нравилась бандитам собственность немецкой армии. Украинские республиканские части вступили в город 11 декабря, и тогда же в порту произвели высадку силы стран Антанты, в основном Франции, после чего заняли несколько прилегавших к порту улиц и Николаевский бульвар.

Япончик пришел к выводу, что ситуация самая подходящая для того, чтобы вызволить из тюремных застенков своих товарищей-уголовников. В Одесском цирке проходил митинг сторонников социалистических партий, и кто-то выдвинул лозунг о немедленном освобождении всех политических заключенных из тюрем. Толпа трудящихся под предводительством бандитов, под красными флагами, распевая «Марсельезу», отправилась на штурм Бульварного полицейского участка. В тот день на свободу вышли более пятидесяти как политических, так и уголовных заключенных. Однако оставались еще узники в Тюремном замке. Изображая подгулявшую шумную компанию, люди Япончика вместе с отрядами большевиков и анархистов миновали немецкие заставы у Чумной горы и оказались возле огромного здания городской тюрьмы. Там, у ворот, уже буйствовала многотысячная толпа босяков, воров и пролетариев. Они убрали часовых, взорвали ворота и отобрали у надзирателей ключи от камер. Всего в тот день освободили около 700 заключенных, большинство из которых были уголовниками. А вот «политические» так и остались в застенках. Охранников тюрьмы, числом 60 человек, буквально растерзали, а начальника тюрьмы сожгли заживо, после чего уничтожили всю канцелярию вместе с делами преступников.

Среди освобожденных были и настоящие изуверы: Мария Токарчук, расчленявшая трупы своих жертв (вот еще одна Мария-Мурка… Никогда нам не узнать, кто был той самой Муркой, как не узнать, не была ли это лишь легенда), серийный убийца Имерцаки и другие…

Шестнадцатого декабря Япончик адресует новое воззвание представителям преступного мира. Теперь он призывает не грабить рабочие кварталы. Это вполне понятно — силы хоть и велики, но небесконечны. Зачем же распыляться, когда есть еще не охваченные банки, казначейство, купцы…

В Одессе завязываются бои между войсками УНР и белогвардейцами, которых поддерживают французы. В разгар боев, 18 декабря, бандиты ограбили казначейство — сумма добычи была вполне достойной: миллион рублей. Осталось понять, кто же все-таки развязал те бои…

Двадцатого декабря 1918 года власть в Одессе перешла в руки белогвардейцев и союзников Антанты. Вследствие этого почти три месяца, то есть до конца марта 1919 года, Одесса представляла собой островок внешнего благополучия среди хаоса Гражданской войны. В городе опять стали открываться шикарные рестораны и роскошные магазины, публичные и игорные дома, десятки театров и кабаре, на уже знаменитой киностудии снимались фильмы. Богачи, слетевшиеся сюда со всех концов бывшей империи, проматывали свои деньги именно в Одессе.

В такой обстановке бандитам, естественно, хватало работы. До крайности обнаглев, они совершали налеты на Дерибасовской средь бела дня. Через местных атаманов Япончик правил всей Одессой.

Военный губернатор Одессы, все тот же белогвардейский генерал Алексей Гришин-Алмазов, ответил на бандитский террор настоящей войной. По его приказу в предместья вошли армейские подразделения с броневиками. Тех, кого поймали на месте преступления, немедленно расстреливали. Прошли грандиозные облавы, во время которых убивали даже просто подозрительных личностей.

Япончику приходилось, что называется, бороться на два фронта: и против претендовавших на его территорию «гастролеров», и против власти, посягающей уже, собственно, на его жизнь. Битва шла такая жестокая, что Король Воров прислал губернатору Одессы письмо с просьбой: «Мы не большевики и не украинцы. Мы уголовные. Оставьте нас в покое, и мы с вами воевать не будем». Но губернатор с колоссальными амбициями это предложение не принял, и война продолжалась. Широкомасштабные облавы проводились с привлечением французских и греческих солдат. Власть закрыла 44 бандитских притона, называвшихся буфетами, трактирами, паштетными… Однако на репрессии властей бандиты ответили своим террором. Кроме того, они укрепили свои связи с революционным подпольем, имея теперь общего врага.

Япончик договаривался с ними о совместной борьбе, используя в качестве посредников Котовского и анархиста Анатолия Железнякова (под фамилией Викторс он прибыл в одесское подполье для организации «Интернационального бюро анархистов»). Достаточно успешно приторговывая оружием, Япончик снабжал им дружины анархистов и большевиков. В частности, Одесский ревком получил от него 200 гранат и 80 револьверов. Большевик Ф. Анулов-Френкель вспоминал, что «большие услуги штабу ВРК (то бишь военно-революционного комитета) в доставке оружия оказывал Мишка Япончик за сравнительно небольшую плату…»

Параллельно Япончик начал распространять слух, что имеет «бандитскую армию» в десять тысяч человек. Вероятно, преувеличивал, хотя треть или даже половина — это уже очень немало. Да плюс 300 боевиков из революционного подполья… Действительно, одесская «городская партизанская война» начала 1919 года была чрезвычайно опасна для белогвардейцев и весьма выгодна большевикам.

В это время, то есть зимой 1919 года, Япончик завязал близкий контакт с известным авантюристом Борисом Михайловичем Ржевским-Раевским, приехавшим в Одессу еще в августе 1918 года. О нем мы уже упомянули, в красках описав его неординарную личность.

Здесь же только обратим внимание уважаемого читателя на то, каким тесным оказывается мирок бандитской Одессы — не совсем пауки в банке, но определенно «две хозяйки на кухне». А уж в мутной водичке революционной Одессы, в полной политической и управленческой неразберихе… Удивительно, как многим из них вообще повезло выжить в те дни.

В марте 1919 года, когда вокруг Одессы бушевало крестьянское восстание, Красная Армия через Перекоп вышла к Черному морю. Четырнадцатого марта Одесса оказалась на осадном положении.

В самые тяжкие дни обороны города Япончик поднял бунт в предместьях Одессы, начав со своей Молдаванки. Дружинники Котовского, анархисты, большевики, левые эсеры совместно с бандитами выгнали с окраин белогвардейские власти, державшиеся теперь только в центре города. Генерал Бискупский, командующий гарнизоном Одессы, предпринял попытку подавить бунт с помощью воинских частей, для чего отвел их с фронта. Однако они не сумели справиться с бандитами. К тому же фронт все приближался, силы Антанты покидали Одессу, в то время как Красная Армия уже вплотную подошла к городу. Точнее, это были отряды херсонского атамана Григорьева. За полтора месяца до этих событий он заключил формальный союз с командованием Красной Армии и теперь выступал на стороне большевиков.

Именно атаман Григорьев захватил Одессу в середине апреля 1919 года. И тут же у него с Япончиком начались серьезные трения, весьма скоро переросшие в открытую войну. Тогда Григорьев поклялся, что поставит Япончика к стенке. В те смутные дни и особенно ночи в городе не прекращались перестрелки — между собой воевали победители: Григорьев, Япончик, комендант Одессы Домбровский (из анархистов), большевики. Эта музыка прекратилась только 22 апреля — части Григорьева ушли из Одессы, а «за бандитизм и контрреволюцию» советский комендант Домбровский был расстрелян.

Сейчас разумно будет привести паническое письмо в ЦК партии, написанное С. Соколовской, входившей в состав руководства большевиков: «Одесский пролетариат — это бандиты, спекулянты, гниль. Возможно, мы попадем в самое отчаянное положение, накануне падения Одессы останемся без средств, а в Одессе без денег революция не двигается ни на шаг».

И снова мы заметим, что госпожа Соколовская была удивительно права, ошибаясь только в географии: на самом-то деле без денег «революция не двигается ни на шаг» не только в Одессе, но вообще нигде. Любые восстания и революции требуют двух жертв: крови и денег.

Особый отдел ЧК при Третьей украинской армии посетил Япончик, предложив организовать отряд из своих соратников «для защиты революции». Его предложение было поддержано Реввоенсоветом армии, после чего Япончику разрешили создать батальон особого назначения для войны с Деникиным. Солдат в этот батальон набирали только из одесских бандитов, для которых Япончик был атаманом и которых сам Мишка называл боевиками.

Поскольку добровольцев оказалось больше тысячи человек, батальон преобразовали в 54-й имени Ленина советский стрелковый полк Третьей армии.

Есть версия, что бравое войско Винницкого в Одессе именовалось громко: «Дивизия имени мамаши Цимес». Но сие, возможно, очередной миф. О тех временах известно так мало (мы уже знаем почему), что нет никакой возможности отделить правду от вымысла. Возможно, что и все изложенное ранее, как и то, что будет рассказано ниже, — тоже чистой воды легенды или, как говорят в Одессе, байки — ведь достаточно не только уничтожить информацию, но и сочинить вместо уничтоженной другую историю, более удобную…

В полк вошли три батальона. Первые два составляли добровольцы — одесские воры и налетчики, дружинники еврейской самообороны. Третий батальон собрал в себе мобилизованных студентов Новороссийского университета. Также в полк зачислили 132 коммунистов, призванных губкомом КП(б)У для того, чтобы они вели пропагандистскую и воспитательную работу среди личного состава. Впрочем, большинство из них отказалось вступать в этот полк и заниматься там пропагандой — они вполне реально оценивали опасность какой бы то ни было работы среди бандитов и утверждали, что находиться среди личного состава данного полка опасно для жизни. При этом полк был отлично вооружен: имел 40 трофейных пулеметов и конную сотню. Сопровождать воинство на фронт должны были оркестр и граммофон. Штаб его находился в гостинице «Дом отдельных комнат», что на улице Новосельского.

Полк Япончика пополняли самые странные люди: уголовники, анархисты, мелкие авантюристы всех мастей. А среди них затесались и законспирированные контрреволюционеры, к примеру, небезызвестный Жорж Белый. Сразу после того, как Одессу заняла Красная Армия, то есть в апреле 1919 года, он создал подпольный белогвардейский террористический отряд, чтобы бороться с большевиками. Тогда же боевики Жоржа совершили ряд покушений на городских большевистских руководителей. Тем не менее Япончик назначил его ротным командиром.

Советская власть на юге Украины летом 1919 года худо-бедно существовала только в крупных городах, а провинция оставалась в руках восставших против большевиков крестьян. Под Одессой бунтовали немецкие колонисты, действовали подразделения крестьянских атаманов Заболотного, Живодера, Казакова и, разумеется, знаменитого Махно… Пока с севера к Одессе двигались петлюровцы, на востоке белогвардейцы прорвали фронт, взяв Херсон силами одного казачьего полка. Учитывая непростую военно-политическую обстановку, в середине июля 1919 года Совет обороны Одесского военного округа направил полк Япончика на подмогу 45-й стрелковой дивизии для борьбы с войсками Петлюры.

Страшно даже представить себе, что творилось вокруг города. А уж то, что происходило в самом городе, не то что представить, даже назвать благовоспитанными словами нет никакой возможности.

В воскресенье 20 июля полк Япончика торжественно прошагал по центральным улицам Одессы. Об этом едва ли не праздничном событии остались свидетельства очевидцев: «Впереди шли музыканты. Люди Япончика собирали их по всему городу. Трубачи и флейтисты из Оперного театра, нищие скрипачи, побиравшиеся по дворам, гармонисты из слободских пивнушек — все они сегодня шли рядом, играя походные марши и знатные молдаванские мелодии. Позади оркестра, на белом жеребце — сам Япончик в кожаной фуражке, как у Котовского, в офицерском френче и красных галифе… Рядом несли огромное знамя тяжелого малинового бархата. На нем было вышито полное название полка: “Непобедимый революционный одесский железный полк Смерть буржуазии”. Комендант Одессы П. Мизикевич на банкете в честь отбытия полка на фронт преподнес Япончику в награду серебряную саблю с революционной монограммой и пожелал бойцам боевых успехов».

По другим сведениям, генеральскую саблю Япончику вручили на прощальном митинге в Одесской консерватории от имени Совета обороны.

Когда полк стал погружаться в эшелон на станции Одесса-Товарная, сразу же выяснилось, что не хватает по меньшей мере трехсот студентов и без малого семисот одесских воров. Уже по дороге на фронт еще несколько сотен боевиков бежали из вагонов, и в итоге до места назначения добрались всего семьсот с небольшим бойцов из предполагаемых двух тысяч. Так или иначе, 23 июля 1919 года полк Япончика прибыл в распоряжение штаба 45-й дивизии, которой командовал И. Якир. И там, в городке Бирзула (ныне Котовск), прошел очередной парад полка. Тот был признан боеспособным и включен в бригаду под командованием самого Котовского.

Вскоре полк Япончика вступил в свой первый бой, завершившийся для него удачно. Забросав окопы противника гранатами, одесситы вынудили его отступить. Однако на следующий день петлюровцы вернулись на оставленные позиции, после чего обратили вояк Япончика в бегство. В свое оправдание боевики заявили, что отступили лишь из-за предательства соседних частей и потребовали, чтобы их вернули в Одессу. Некоторые бывшие уголовники сбежали в Одессу самостоятельно, другие разбрелись по окрестным селам, чтобы заняться «реквизициями», не видя смысла рисковать жизнью там, где можно неплохо поживиться.

Как вспоминал помощник начальника штаба 45-й дивизии Д. Коренблит, «возникла опасность образования в тылу 45-й дивизии бандитской шайки. Надо было изолировать от “храброго воинства” Мишку Япончика». Был составлен план, в соответствии с которым Якир выдал Япончику распоряжение о том, чтобы он отправился вместе со своим полком в штаб армии и там получил новое назначение. Якир рассчитывал на то, что Япончика арестуют в пути, а его бандитские батальоны разоружат. Поскольку прямо добраться из Бирзулы в Киев было невозможно — на пути стояли петлюровцы, — двигаться можно было только через Ольвиополь.

Япончик подозревал, что над ним готовится расправа, к тому же он недурно знал большевиков. Он отобрал чуть больше сотни наиболее преданных боевиков в свою личную охрану и отправился в Ольвиополь. В Киев, однако же, он ехать не собирался, понимая, что там его ждет только ЧК. Он рассчитывал как-нибудь прорваться в родную Одессу, а потом… как карта ляжет — то ли снова стать ее королем, то ли лечь на дно. Поэтому на станции Помашная он повернул эшелон в сторону Одессы. Другая версия гласит, что уже все пути к Киеву на тот моменты были отрезаны белогвардейцами, григорьевцами и махновцами, так что Япончик никак не мог выполнить приказ командования: он попал бы в руки врагов, которые непременно его повесили бы. Так что Япончик вовсе не дезертировал, а поступил в соответствии с обстановкой. Существует еще одна версия, которая гласит, что полк Япончика все-таки бежал из Бирзулы, намереваясь добраться до Одессы через Вознесенск на проходящем пассажирском поезде. При этом всех, кто был в поезде, боевики Япончика сначала ограбили, а потом прогнали прочь.

Котовский отдал приказ настичь дезертиров и наказать их по всей строгости закона военного времени. По его распоряжению за беглецами на специальном паровозе ринулись комиссар Фельдман со своими заместителями-политруками Линовым, Свиридовым, Федоровым и Максимовым. Военкомам всех железнодорожных станций на пути Япончика было велено не пропускать его поезд. Однако тот, угрожая военкомам расстрелом, добивался своего, и поезд его шел не останавливаясь, вне всякого графика. И тем не менее…

О гибели Япончика рассказывают по-разному, и все же верить стоит лишь документам из архивов. Процитируем некоторые из них, удержавшись от каких бы то ни было комментариев. В докладе уездвоенкома М. Синюкова Одесскому окружному комиссару по военным делам говорится: «4-го сего августа 1919 года я получил распоряжение со станции Помашная от командующего внутренним фронтом т. Кругляка задержать до особого распоряжения прибывающего с эшелоном командира 54-го стрелкового советского украинского полка Митьку Японца.

Во исполнение поручения я тотчас же отправился на станцию Вознесенск с отрядом кавалеристов Вознесенского отдельного кавалерийского дивизиона и командиром названного дивизиона т. Урсуловым, где распорядился расстановкой кавалеристов в указанных местах и стал поджидать прибытия эшелона.

Ожидаемый эшелон был остановлен за семафором. К остановленному эшелону я прибыл совместно с военруком, секретарем и командиром дивизиона и потребовал немедленной явки ко мне Митьки Японца, что и было исполнено. По прибытии Японца я объявил его арестованным и потребовал от него оружие, но он сдать оружие отказался, после чего я приказал отобрать оружие силой. В это время, когда было приступлено к обезоруживанию, Японец пытался бежать, оказал сопротивление, ввиду чего был убит, выстрелом из револьвера, командиром дивизиона. Отряд Японца, в числе 116 человек, арестован и отправлен под конвоем на работу в огородную организацию».

Итак, 4 августа 1919 года король Молдаванки Михаил Винницкий был застрелен в поезде, на котором пытался уйти с фронта. Убийцу, военного комиссара Никифора Урсулова, власть наградила орденом Красного Знамени.

Как водится, есть и другая версия этих событий. В соответствии с ней Урсулов, Синюков и их отряд устроились в засаде возле железнодорожного депо. Закрыв семафор, они вынудили эшелон Япончика остановиться. Как только Япончик с женой и адъютантом двинулись к будке стрелочника, чтобы разобраться, в чем дело, Урсулов, Синюков и одесский чекист Зорин принялись палить из засады, уложив всех на месте.

Третья версия утверждает, что Никифор Урсулов застрелил Япончика в глиняном карьере, расположенном в полутора километрах от Вознесенска. В качестве доказательства и трофея Урсулов взял себе генеральскую шашку Япончика. Бойцов же незадачливого полка Япончика под направленными на них дулами пулеметов вывели из вагонов и препроводили в концлагерь, организованный в Кантокузовке. Очень скоро на месте появился прокурор, а затем и части особого назначения (то бишь каратели), которые принялись отлавливать по одному бросившихся в бега бандитов. Кого-то из полка Япончика расстреляли за разбой, других направили в одесские тюрьмы, где после короткого суда они получили различные сроки заключения. Примерно пятьдесят человек из незадачливого 54-го полка очень легко отделались, направленные на принудительные работы… в огороды.

Разумеется, в скором времени они сбежали из-под стражи и вернулись на свои «малины».

Печальная, в общем, история. Никто толком ничего не знает, но все готовы к убийствам. Причем ради чего? Ради политических целей… Страшное время, бесчеловечное! Хотя это мы уже говорили.

Легенды утверждают, что похороны Япончика отличались крайней помпезностью. Отпевал его кантор хоральной синагоги Миньковский, а певчими были солисты одесской оперы.

Прошло всего четыре часа после похорон, и на кладбище явился комиссар полка Фельдман. Он не поверил в столь нелепую смерть Япончика и потребовал вскрыть его могилу. Когда тело вновь достали на свет божий, Фельдман наконец удостоверился в том, что перед ним Король, столкнул труп в яму и сказал: «Собаке — собачья смерть». Затем, через два дня, приехал военный народный комиссар УССР Н. Подвойский. Поблагодарив тех, кто принимал участие в ликвидации Япончика, он опять-таки велел вскрыть могилу, тоже желая лично удостовериться в том, что Япончик действительно погиб.

По какой-то причине одесские уголовники сочли виновным в смерти своего короля именно Фельдмана. Прошло несколько месяцев, наступил октябрь 1919 года. Фельдман, только что вернувшийся от батьки Махно, тогда работал в подполье. Однако люди Япончика опознали его на одесском базаре и убили «за предательство». То же случилось и с большевиком Хазисом, агентом уголовного розыска. Что касается настоящего убийцы, Н. Урсулова, то он прожил долгую жизнь и много лет преспокойно трудился директором Вознесенского маслозавода.

Нам остается только упомянуть, что же стало с остальными членами семьи Михаила Винницкого.

Три его брата погибли во время Великой Отечественной, воюя за родину. Григорий, младший из них, до войны работал начальником Одесской электростанции. Многие племянники Винницкого тоже погибли на войне или были уничтожены оккупантами. Долгую жизнь прожил один из братьев Япончика — Юдий Вольфович. Ветеран Великой Отечественной, он в 70-е годы эмигрировал в США. Дочь Япончика проживала в Баку до 1990 года.