А потом я протащила в самолет мертвого кубинского аллигатора

НОЯБРЬ 2009 ГОДА:

Он был моим первым. Он был большим и с широкой шеей, как у игрока НФЛ. Он улыбнулся и сказал:

– Вот ты где! Я тебя повсюду ищу.

Виктор вытаращился на меня так, словно я свихнулась, и обратил мое внимание на то, что у него выпадают волосы, а также не хватает нескольких важных зубов, но все это было неважно. Я влюбилась.

– Заплати сколько потребуют, – сказала я Виктору. – Джеймс Гарфилд будет моим.

Мы оба были напуганы этим внезапно возникшим у меня желанием стать владелицей пыльного чучела головы кабана, висевшего на трясущейся стене. Кто-то распродавал наследство, и мы зашли заглянуть, что к чему.

Виктор отказался отдавать деньги за то, что считал отвратительным, но было что-то такое в этой беззубой улыбке, что так и кричало:

– Я ПРОСТО ЧЕРТОВСКИ РАД ВАС ВИДЕТЬ.

И когда мы ушли оттуда без этого чучела, я почувствовала себя опустошенной. Всю следующую неделю я смотрела на пустое место на стене, откуда Джеймс Гарфилд мог бы мне улыбаться. Каждый раз, когда Виктор пытался меня подбодрить какой-нибудь шуткой или видео, в котором люди себя калечили, я выдавливала из себя улыбку, а потом, грустно вздохнув, говорила:

– Джеймсу Гарфилду это точно понравилось бы.

В итоге моя меланхолия стала невыносимой, и Виктор все-таки сдался и отвез меня обратно в тот дом. Он ни капли не удивился, увидев, что Джеймса Гарфилда так никто и не купил. Виктор заставил меня остаться в машине, заявив, что мой вожделеющий взгляд явно помешает ему торговаться, и предложил парню, заведовавшему распродажей, продать ему голову кабана за двадцать пять долларов. Мужчина фыркнул и сказал, что он мог бы просто вырвать из головы клыки и продать их за эти деньги в Интернете, и Виктор вернулся в машину, чтобы рассказать о том, что торги провалились.

– ОНИ СОБИРАЮТСЯ РАСЧЛЕНИТЬ ДЖЕЙМСА ГАРФИЛДА? – закричала я. – ОСТАНОВИ ИХ. ЗАПЛАТИ ЛЮБЫЕ ДЕНЬГИ. ОН ТЕПЕРЬ ЧЛЕН НАШЕЙ СЕМЬИ.

Виктор смотрел на меня недоумевающим взглядом.

– Я бы сделала это ради тебя, – сказала я. – Я бы заплатила террористам любой выкуп, чтобы тебя спасти.

Виктор вздохнул и опустил голову на руль.

Двадцать напряженных минут спустя он вернулся в машину и положил в багажник прекрасную голову Джеймса Гарфилда, как какой-то долбаный американский герой. Я немного всплакнула, а Хейли хлопнула от восторга в ладоши.

– Ты будешь моим лучшим другом, – сказала она, поглаживая рыло.

Виктор посмотрел на нас обеих как на спятивших, а потом уставился куда-то вдаль и заставил меня поклясться, что это не положит начало коллекционированию голов диких кабанов.

– Не говори глупостей, – сказала я. – Джеймс Гарфилд единственный и неповторимый.

Когда несколько недель спустя к нам в гости приехали мои родители, мама в недоумении покачала головой. Я думала, хотя бы отец немного порадуется, что его любовь к чучелам все-таки мне передалась, но он казался не менее озадаченным, чем Виктор. Он с недоумением посмотрел на шерсть, облезавшую с головы Джеймса Гарфилда, и сказал мне, что мог бы сделать куда более симпатичную кабанью голову, раз уж я этим увлеклась.

– Нет, – сказала я. – Этой достаточно.

Я не была фанатом чучел и никогда им не стану.

Одно мертвое животное дома – это экстравагантно и артистично. Когда же мертвых животных больше одного, то это уже попахивает серийными убийствами.

АПРЕЛЬ 2010 ГОДА:

Сегодня по почте пришло полбелки. Это верхняя беличья половина – почти до пупка, и она стоит на небольшой деревянной дощечке.

Это очень странно. Мало того что я не ждала посылок с расчлененными белками, так белка еще и наряжена ковбоем. В лапе она держит крошечный пистолетик, угрожающе наставленный на того, кто на нее смотрит (наверное, чтобы защитить миниатюрные меченые карты, которые она держит во второй лапе), и она всегда смотрит прямо в глаза, где бы ты ни стоял, прямо как Мона Лиза.

– Эй, Виктор! – крикнула я из гостиной. – Ты что, купил мне половину белки?

Виктор вышел из кабинета и замер на месте, уставившись на направившего на него оружие маленького разбойника.

– Что ты наделала? – спросил он.

– Испортила рождественский сюрприз? – предположила я. Мне было как-то сложно сожалеть о том, что я не дала ему устроить мне сюрприз, – ведь посылка была адресована мне, но потом я прочитала приложенную к посылке записку и обнаружила, что она пришла от девушки, которая читает мой блог. Девушка выразила полное согласие с тем, что Виктор был совершенно не прав, когда отказывался купить мне в прошлом месяце чучело белки, гребущей на каноэ, которое я нашла в одном антикварном магазине.[46]

– Ой, ладно, забудь, – сказала я. – Оказывается, эти полбелки – подарок от человека, который смыслит в искусстве.

– Ты же это не серьезно.

– Было бы грубо ее НЕ повесить, – объяснила я Виктору. – Я назову ее Гровер Кливленд.

Виктор таращился на меня, недоумевая, как он до всего этого докатился.

– А разве ты мне как-то не сказала, что наличие дома более чем одного мертвого животного граничит с серийными убийствами? – спросил он.

– Да, но у этого есть шляпа, – сухо парировала я. С такой логикой ему было не поспорить. Никому было бы не поспорить.

ЯНВАРЬ 2011 ГОДА:

«Я писатель, немного подверженный стрессу, и если мне хочется купить изготовленное гуманным образом чучело мыши, то я не обязана ни перед кем оправдываться».

Вот что я кричала, пока Виктор сверлил меня взглядом и заливал капающей с одежды дождевой водой все фойе. На самом деле мы спорили не о том, можно ли мне тратить деньги. Спорили мы из-за того, что купленное мной чучело мыши потерялось. На сайте службы доставки написали, что оставили его на крыльце, но его нигде не было видно. Я подозревала, что ее попросту украли, но даже мысль о том, как сильно удивились воры, когда открыли коробку с мертвой мышью, не могла меня утешить. Тогда я заметила, что на сайте службы доставки перепутали номер дома, и отправила Виктора посреди ночи и под дождем на поиски соседа, который наверняка был очень озадачен полученной по почте мертвой мышкой. Виктора моя просьба слегка удивила, но, поорав какое-то время про… Ну не знаю. Я его не слушала. Может, про бюджет?.. Он наконец накинул пальто и отправился на поиски мыши. Он вернулся двадцать минут спустя и сказал, что такого адреса и в помине не существует и что он поспрашивал людей в домах с похожими адресами, но никто из них никаких посылок не получал. Он весь промок и был очень недоволен, и, подозреваю, это объясняет иррациональность его реакции на то, что я вытолкнула его обратно за дверь, чтобы он обошел всех соседей в квартале.

– Ты ведь даже мне не сказала, что купила чучело мыши, – закричал Виктор.

И я ответила:

– Это потому что ты спал, когда я увидела его в Интернете, и оно было настолько дешевое, что его могли увести у меня прямо из-под носа. Я не хотела пробираться на цыпочках в спальню в три часа ночи, чтобы шепотом тебе сказать: «Эй, дорогой. Я тут нашла чучело умершей своей смертью мышки по выгодной цене. Можно я возьму твою кредитку?», потому что это было бы БЕЗУМИЕМ. Вот почему я воспользовалась своей кредиткой. Потому что я уважаю твой режим сна. Но потом я попросту позабыла тебе рассказать, потому что я купила это чучело в три часа, когда была пьяна и уязвима. Прямо как ты со своими кухонными ножами, которые без конца покупаешь в магазине на диване. Только это куда лучше, потому что я бы и правда использовала чучело мыши. Если бы, конечно, оно у меня было. Только вот оно пропало, – в конце я уже перешла на шепот.

– Ты что… ты что, плачешь? – спросил в недоумении Виктор.

Я протерла глаза:

– Немного. Мне просто не по себе, когда я представляю, как он там сидит один-одинешенек под дождем.

Мой голос задрожал, и Виктор закрыл глаза. И принялся тереть себе виски. Сделав глубокий вздох, он смерил меня взглядом и ушел на улицу под дождь. Сорок минут спустя он вернулся с маленькой мокрой коробкой и взглядом, в котором читалось:

– Отныне я буду отключать твой компьютер перед тем, как пойду спать.

Но я подскочила и осыпала его дюжинами поцелуев, которые он принял с угрюмым видом, вытираясь протянутым мной полотенцем.

– Я был в заброшенном доме в конце квартала, – сказал он. – Видимо, кто-то просто сваливает туда все, что пришло по неправильному адресу. Там на крыльце штук двадцать пять разных посылок.

Но я его уже не слушала, потому что была полностью поглощена тем, что доставала Гамлета фон Шницеля из его водонепроницаемого пакета.

– Это. Еще. Что за хрень? – спросил Виктор.

Но было и так прекрасно понятно, что это такое. Это была мышка, одетая как Гамлет. Воротник фреза, как у Шекспира, удерживал его бархатную накидку, и, казалось, он беседует с отбеленным мышиным черепом, который был зажат в его крохотной лапке. Я протянула его Виктору со словами:

– Увы, бедный Йорик! Я знал его.

Виктор посмотрел на меня обеспокоенно.

– У тебя явно проблема.

– НЕТ У МЕНЯ НИКАКОЙ ПРОБЛЕМЫ.

– Именно так и говорят люди, у которых есть проблемы. Отрицание – первый признак наличия проблемы.

– А еще это первый признак отсутствия проблемы, – парировала я.

– Я почти уверен, что оборонительная позиция – второй признак.

Я поставила Гамлета фон Шницеля под стеклянный колпак, чтобы защитить его маленькие ушки от обидных обвинений Виктора. Но не могла не признать, что тоже не совсем понимаю своей недавно появившейся одержимости странными чучелами. Это меня и правда беспокоило.

Я все еще не понимала, почему моего отца так привлекают мертвые животные, и покупала чучела только тех, которые были ужасно старыми или умерли по естественным причинам. Я все еще прогоняла пауков и гекконов из дома с помощью газетки, вежливо предлагая им «пойти подышать свежим воздухом». Я всегда считала себя любителем животных, жертвовала деньги на приюты и никогда не носила натуральный мех, но все это в корне противоречило другой стороне моей личности, которая постоянно изучала ассортимент магазинов, выискивая бобров в деревенских нарядах, или любовалась диорамой Тайной вечери, всех персонажей в которой изображали выдры. Виктор был прав: мне было пора остановиться. Я убеждала себя, что с этим покончено, клялась себе, что к концу жизни ни за что не окажусь, как мой отец, в окружении бездушных трупов с немигающими глазами. Я решила во что бы то ни стало одолеть свое странное и ужасное увлечение.

АПРЕЛЬ 2011 ГОДА:

Я только что купила пятидесятилетнего кубинского аллигатора в наряде пирата.

Но в этом не было ни капли мой вины. Виктор сломал руку, упав с какой-то лестницы в Мексике, и я отправилась с ним в командировку в Северную Каролину в качестве помощника. Поездка проходила без происшествий, пока мы не заглянули в небольшой магазинчик по дороге в аэропорт. Когда Виктор отлучился в туалет, я наткнулась на маленького, страшно старого аллигатора, который был полностью одет и стоял на задних лапах. На нем был потертый костюмчик из фетра, берет и пояс. У него недоставало одной руки, и стоил он какие-то девятнадцать долларов. Его крохотный пояс печально свисал, и я оценила всю иронию того, что пояс, который надели на аллигатора, был не из крокодиловой кожи. Его рот был разинут в широком оскале, словно он очень давно меня ждал. Я прекрасно помнила свою клятву больше не покупать чучела животных и принялась судорожно придумывать отговорку, а Виктор тем временем выискивал меня между рядами. Я задумала прикрепить к плечам аллигатора ремень, засунуть ему в зубы помаду и сказать, что это моя новая сумочка, но было уже слишком поздно. Он подкупил меня своим беретом.

Я слышала, как Виктор шаркает в соседнем ряду, и приподняла аллигатора над полками.

– Привьет, мон ами! Мьиня зовут Жан Луи, – сказала я с дерзким французским акцентом. – Я никогда ни биваль раньше на самольете и был бы рад приключениям!

– Ох, – сказала сконфуженная пожилая дама с другой стороны полок. – Что ж, удачи, наверное?

Виктор похлопал меня по плечу, и я даже вскрикнула от неожиданности. Виктор смотрел на нас с Жаном Луи с отвращением.

– Не осуждай нас, – сказала я кротко и обняла аллигатора, словно защищая его. – Кроме друг друга, у нас больше ничего нет.

Виктор покачал головой, но ничего не сказал и молча пошел на кассу расплачиваться. Жан Луи нагнулся и прошептал мне на ухо: «Подкаблучник», но Виктор все равно протянул кредитку озадаченному кассиру. Хорошо, что Виктор не знает французского.

– Мне нужно будет непременно сделать ему крюк вместо недостающей лапы, – сказала я, когда мы вышли из магазина. Аллигатор был слишком хрупкий, чтобы класть его в чемодан, так что я положила его в сумочку, но Виктор заявил, что они ни за что на свете не разрешат мне сесть в самолет с мертвым аллигатором. Я выразила несогласие, заметив, что ему и оружие-то нечем держать, но его крохотные сверкающие зубы говорили о другом, и я вспомнила, как меня однажды заставили выбросить перед посадкой маленькие маникюрные щипчики. Тогда я решила обратиться за советом к экспертам (то есть ко всем своим подписчикам в «Твиттере»).

Если вкратце, то могу вам сказать, что если спросить людей в «Твиттере», можно ли провозить с собой в салоне крохотное чучело аллигатора, то большинство из них ответят: «Эм-м, нет. Да на самолет даже грудное молоко брать не разрешают». Потом ты объяснишь, что аллигатору явно за пятьдесят, он в одежде, и у него нет лапы, и тогда некоторые изменят свое мнение, но большинство продолжит утверждать, что аллигатор будет расценен как оружие. Тогда ты напишешь: «Я даже представить не могу, чтобы кто-то всерьез подумал, будто я попытаюсь захватить самолет, используя в качестве оружия крохотного одетого аллигатора», и все в «Твиттере» будут такие: «Что, правда? Ты что, себя первый день знаешь? Потому что это явно в твоем духе». И они будут правы.

Но переживать по-настоящему я начала, только когда оказалась в очереди на посадку и задумалась: а может быть, за эти пятьдесят лет кто-нибудь догадался использовать этого аллигатора, чтобы пронести кокаин, а потом позабыл его оттуда достать, и теперь меня арестуют в аэропорту за кокаин, спрятанный в желудке у аллигатора, которому лет больше, чем мне самой. Я тихонько спросила Виктора, не знает ли он, портится кокаин или же всегда остается пригодным к употреблению, и он такой весь мне:

– А МОЖЕТ, НЕ БУДЕМ ГОВОРИТЬ ОБ ЭТОМ ПЕРЕД СЛУЖБОЙ БЕЗОПАСНОСТИ?

И я такая типа:

– Ну это не для меня. Я спрашиваю ради аллигатора, – и он сверкнул на меня глазами.

Я сделала глубокий вдох и успокоилась, а потом представила себе, что стою перед сотрудником службы безопасности:

– Ах, это? Так это старый кокаин. Он испортился лет, наверное, сорок назад. Это не мой. Это аллигатора. Я же не могу отвечать за распутную жизнь, которую вел этот аллигатор еще до моего рождения. Кроме того, он не знает, какие у вас тут правила. Он с Кубы.

Я была уверена, что они ко всему этому отнесутся с пониманием. И потом, таковы риски, на которые приходится идти, когда берешь с собой на самолет мертвого аллигатора.

Разумеется, мы с Жаном Луи спокойно прошли проверку, и никто даже глазом не моргнул на аллигатора на конвейерной ленте. А вот Виктора остановили для полного досмотра. Наверное, все из-за его потливости и из-за выступающей на лбу венки. В суматохе мы с Жаном Луи спокойно прошли без каких-либо проблем. Виктору есть чему поучиться у аллигатора.

Когда мы наконец уселись в самолет, я опустила столик перед Виктором и усадила на него Жана Луи, чтобы он мог смотреть в иллюминатор.

– Убери эту проклятую штуку с моего столика, – прошептал сквозь сжатые зубы Виктор.

– Но он никогда раньше не летал в самолете, – объяснила я.

– Вуле-ву присьесть у окошка? – радостно спросил Жан Луи.

Виктор уставился на меня:

– Я не шучу. Из-за тебя нас вышвырнут с самолета. Убери его.

– Не говори глупостей, – сказала я. Мужчина напротив таращился на аллигатора, поэтому я повернула Жана Луи к нему.

– Вотр шемиз э мучо буэно[47], – уверенно сказал Жан Луи. Мужчина уставился него, приоткрыв рот.

– Он сказал, что ему нравится ваша рубашка, – объяснила я ему как бы между прочим.

Виктор обхватил голову руками.

– Если я потеряю свои бонусные мили из-за этого, то я тебя убью.

Тут мимо прошла стюардесса – это была деловая женщина, и вид у нее был такой, как будто ей не помешало бы выпить. Я подозвала ее жестом и широко улыбнулась, когда она ко мне подошла и увидела у меня на коленях Жана Луи.

– Простите, мой сын хотел бы посмотреть кабину пилота.

Она немного помялась, поглядывая на Жана Луи, а потом сказала:

– Знаете, мы больше этого не делаем, – а потом поспешно удалилась.

– М-м-м, – уклончиво произнес Жан Луи.

– Когда мы приедем домой, я куплю Жану Луи крошечную гофрированную пиратскую рубашку. А еще крюк вместо лапы. А еще сочный такой конский хвостик.

Виктор отложил свой журнал и смерил взглядом мертвого аллигатора: казалось, он представляется ему настоящей пропастью, предназначенной поглощать наши деньги.

– Ну все, – сказал он. – Ты это сделала. Ты умудрилась стать своим отцом.

– Не говори глупостей, – беспечно сказала я, прикидывая, со скольких кукол Барби мне придется снять скальп, чтобы сделать добротный парик для аллигатора. – У моего отца совершенно нет вкуса, когда дело касается пиратских нарядов для аллигаторов. Я совсем не похожа на своего отца. Честно говоря, в этом плане я вообще ни на кого не похожа.

Виктор посмотрел на меня и на Жана Луи, и его взгляд смягчился.

– А знаешь что? Ты даже не представляешь, насколько ты права.

Я посмотрела на Виктора, а потом положила голову ему на плечо, переставив Жана Луи на пустое сиденье рядом с нами. А поскольку я не была до конца уверена, следует мне обидеться на Виктора или поблагодарить его, постольку я просто закрыла глаза и постепенно погрузилась в сон, раздумывая о том, делает ли кто-нибудь крошечные карманные часы для аллигаторов.