Семейная жизнь

Когда я окончил ВГИК, то получил серьезное приглашение на работу в «Ленфильм», в Объединение Глеба Панфилова. Им понравился мой дипломный фильм по мотивам рассказа Шукшина «Штрихи к портрету». Как-то Элем Климов мне даже сказал:

– Зря ты не поехал к Глебу в Петербург, уже снимал бы давно. Потому что Глеб поддерживает своих ребят. А на «Мосфильме» тебе все запрещают.

«Ленфильм» был для меня студией неизвестной, а на «Мосфильме» я уже во время учебы в рамках практики исполнял обязанности второго режиссера на картине «Принимаю на себя» про Серго Орджоникидзе режиссера Александра Орлова. Кроме того, после окончания ВГИКа я был направлен на «Мосфильм» в объединение С. Ф. Бондарчука сразу от двух мастерских: Столперовской и Дзигановской.

И я выбрал «Мосфильм». Но на самом деле мне просто не хотелось из Москвы убегать, потому что я все-таки не терял надежды, что мы с Юлей будем вместе.

Желание иметь семью у меня было всегда. С одной стороны, я люблю одиночество, потому что в одиночестве я и над собой работаю, и над стихами, и над творческими замыслами. Мне это нравится, поговорить с тишиной, тишину послушать. Но я считаю, что у человека должна быть семья, свой очаг. Все-таки это разные вещи – жить одному или жить с одиночеством. К тому времени у меня уже и сердце стало прихватывать – и мне нужен был постоянный человек рядом. Поэтому я всегда старался быть в компаниях, желательно шумных. И чтобы скрыть свое внутреннее состояние, я старался шутить, хохмить, что-то придумывать.

Поэтому когда я пришел делать Юле предложение, я был готов к созданию семьи. Но у меня возник конфликт с Монаховым, и мы с Юлей вынуждены были уйти. Мы с ней больше шестнадцати лет болтались по Москве без жилья, снимали квартиры, где придется. А мне не давали работать как режиссеру.

Юля сама независимая по своему характеру. Она после окончания ВГИКа не хотела идти на «Мосфильм», потому что папа там был царь и бог. Он к тому времени работал не только как оператор, но и как режиссер. И Юля, чтобы не говорили, что она по блату отца пришла на «Мосфильм», ушла на Киностудию им. Горького в объединение С. А. Герасимова и проработала там более десяти лет на очень серьезных картинах. Она очень органично вошла в тот коллектив. У нее появились друзья и подруги. Например, Марк Волоцкий, директор Музея киностудии, стал другом семьи. Я от него очень многое узнал об истории нашего кинематографа – то, о чем не печатали и не писали.

Однако в своей работе я не обращался к Юле за советами. Она просила меня почитать ей что-то из сценариев, над которыми я работал – я отказывался. Я всегда считал, что мужик должен быть самостоятельным, у жены помощи не просить – поэтому в работе мы храним дистанцию. Она не вникает в мои дела, а я – в ее. Хотя украдкой, может быть, она и читала мои сценарии. Я, например, украдкой читал то, над чем она работала на студии Горького. Во всяком случае, я ни разу не застал ее за чтением моих работ, но она и так понимала, что я подаю какие-то сценарии, которые не проходят, не устраивают.

Был, например, сценарий «Маляры». Спустя годы по нему вышел фильм, но уже под названием «Трам-тарарам, или Бухты-барахты», где я сыграл главного героя. Эльдор Уразбаев снял эту комедию сценариста Рудольфа Тюрина, всю искромсанную и переписанную, а первый вариант «Маляров» я пробивал лет пять – так и не пропустили. Вроде бы и комедийная история, но все-таки грустная, как «Афоня» у Данелии. И Рудольф Тюрин был недоволен, что Эльдор многое переписал, чтобы угодить цензуре. Но в этом фильме впервые прозвучала песня «Вальс маляра» на мои стихи. Еще никто не знал, что я поэт, но Эльдору понравилось мое стихотворение, и композитор Женя Крылатов написал замечательную музыку. Этот вальс звучит в финале фильма:

Кружится, кружится, вертится, вертится

Солнце мое и Земля.

И почему-то мне верится, верится,

Что это все – для меня.

А за окном, за окном в белой церкови

У алтаря, алтаря,

Жизнь моя богом, я знаю, проверится –

Жил я зазря иль не зря.

Слова вроде бы грустные, а музыка веселая такая. И это совпадало с характером персонажа, которого я сыграл. Картина очень понравилась зрителям, но сейчас почему-то ее не показывают.

В том фильме, кажется, дебютировала Катя Двигубская, дочь Наташи Аринбасаровой. Она играла мою дочку. И Наташа там прекрасно исполнила роль преподавательницы музыки. Женечку Стычкина я порекомендовал Эльдору. Это был и его дебют в кино.

И, конечно, за период ухаживаний и за годы нашей совместной жизни я множество стихов посвятил Юле. Юля, безусловно, считает, что все стихи, обращенные к женщинам в моей поэзии, посвящаются ей. Но есть стихи, непосредственно к ней обращенные.

Вот такое стихотворение я написал, когда Юльке исполнилось 17 лет[4].

Ю.М.

Семнадцать лет приходят в осень,

Чтоб желтым пламенем аллей

Сгорала грусть, светлела просинь

Небес и глаз твоих… Смелей!

Не бойся мучиться и плакать,

Девчонка добрая, живи…

И жди, когда в дожди и в слякоть

Нагрянет таинство любви.

И будет солнечность рассветов

В твоих глазах искать приют,

И, как росинки с тонких веток,

С ресниц слезинки упадут.

Янтарно вспыхивая, ночью,

Как звезды яркие, тебе

Расскажут слезы многоточьем

Про одиночество в судьбе,

В которой дети громким смехом

Взорвут затишье… Из окна,

Увидев сад, где белым снегом

Придет на землю тишина,

Тебе захочется смеяться,

Чтоб одиночество души

На части стало разбиваться,

От счастья чувствовать и жить…

Но вдруг припомнится та осень,

Где желтым пламенем аллей

Сгорала грусть, светлела просинь

Небес и глаз твоих… Смелей!

Налей

В бокал прохладного вина!

Ты никогда среди людей

Не будешь плакать… у окна…

Одна…

До дна!..

На самом деле Юле я огромное множество стихов написал, но стесняюсь ей об этом говорить. Боюсь, в следующий раз будем о чем-то спорить, а она скажет:

– Это что же, стихи писал, а теперь конфликтуешь?!

Поэтому я хитрый, утаиваю все. Иногда я даю ей рукописи что-то поправить, а она говорит:

– Ну, это стихотворение точно мне посвящено.

Я отвечаю:

– Как же, размечталась.

Хотя она права. Она всегда безошибочно угадывает стихи, которые для нее написаны.