Спасти камер-юнкера Пушкина

8 мая 2013 года

Завтра день рождения Булата Шалвовича Окуджавы. Много раз признавался ему в любви – могу бесконечно его цитировать. Приглашаю всех завтра в 3 часа дня на Трубную площадь, где состоится большое уличное представление с участием бардов, поэтов, артистов. А вечером в «Школе современной пьесы» буду вести концерт, открывающий фестиваль его памяти «И друзей созову…» Часто думаю о том, что Булат Шалвович постоянно соотносил себя с Пушкиным. Посвящал ему стихи. Не в смысле «посвящения», а просто Пушкин как-то присутствовал в его стихах. И вот сегодня хочу сказать о Пушкине. С одной стороны, он наше «все», а с другой – наше «ничего». Давно стал таким общим местом. Это как мы дышим воздухом: когда сильная загазованность, мы замечаем, что дышать невозможно. Или наоборот, когда попадаем к океану, замечаем что воздух чистый. Но в обычный день не фиксируемся – дышим и дышим. Пушкина почти не помним, упоминаем всуе. Вот спросите себя: когда я последний раз открыл томик Пушкина? Меня к Пушкину вернул только что завершившийся драматургический конкурс «Действующие лица». Совершенно неожиданно среди сотен пьес, которые ежегодно к нам приходят, вдруг обнаружилась пьеса, на которой сошлись самые непримиримые оппоненты из состава жюри – «Спасти камер-юнкера Пушкина». Пьеса победила в «Действующих лицах», а затем и в Конкурсе конкурсов. Невероятно, что некий Михаил Хейфец, извините, из Израиля, вдруг показал нам «наше все», развернув нас к тому, чего мы уже не замечаем. Он придумал простой и в своей простоте замечательный сюжет: живет обычный русский человек, живет, как все сегодня – без какой-бы то ни было национальной идеи, как большинство того народа, о котором Пушкин сказал, что он безмолвствует.

Пьеса начинается репликой: «Пушкина я возненавидел еще в детстве». Потому что воспитательница в детсаду поставила пятилетнего героя в угол и не позволила играть в единственный на весь сад игрушечный подъемный кран. В наказание за то, что не слушал стихи Пушкина. Потом ненависти к Пушкину добавили школьные учителя. И вдруг происходит нечто странное: каким-то образом Пушкин начинает нашему герою помогать. Не стану пересказывать сюжет. Грандиозная идея пьесы в том, что мы не начинаем свою жизнь с начала и не обрываем ее. Наша жизнь вписывается в нечто гораздо большее; и только ощутив это, мы улавливаем ее смыслы. Пушкин не имел понятия о нас, так же как мы не думаем о Пушкине. Но, тем не менее, и он, и каждый из нас в той или иной форме задавал вопросы: кто я, зачем я, откуда я, куда я?

У Пушкина так: «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем судьбою тайной ты на казнь осуждена?.. Кто меня враждебной властью из ничтожества воззвал? Душу мне наполнил страстью, ум сомненьем взволновал?..»

Наши вопросы выглядят не столь поэтично. Кроме того, они абсолютно не озвучены и не поддержаны государством, ибо эти «проклятые» вопросы, сформулированные на государственном уровне, и есть национальная идея. Вдруг оказывается, что можно соотнести себя не только с кем-то из твоих коллег или приятелей, а ощутить, что пусть в миллиардной частице, но ты есть продолжение тех, кто был до тебя. И даже такого человека, как Пушкин, который в быту был не идеален, который был не вполне русским, который любил, ревновал, стрелял, обманывал, не соглашался с властью двести лет назад. Но который помогает тебе сегодня жить. Прежде всего, тем, что хотя бы частично подсказывает ответы на эти вечные вопросы…

Не случайно многие наши великие предшественники и современники, познавая свою жизнь, соотносили себя с Пушкиным: Цветаева, Булгаков, русские философы, Окуджава. Поэтому, как это ни высокопарно звучит, но я призываю как-нибудь (прямо сегодня) прийти домой, взять книжечку… Нет книг Пушкина? Войдите в интернет и наберите начальные строки самого классического… «Пора, мой друг, пора…» Или «Снова тучи надо мною собралися в тишине…» Или «Я к вам пишу, чего же боле…» И почитайте. И вы увидите, что жизнь приобретет новый смысл.

А в качестве эпилога – стихотворение Окуджавы. Хотел взять фрагмент, но привожу полностью. Уж очень актуально.

Сталин Пушкина листал,

суть его понять старался,

но магический кристалл

непрозрачным оставался.

Что увидишь сквозь него

даже острым глазом горца?

Тьму – и больше ничего,

но не душу стихотворца.

Чем он покорял народ,

если тот из тьмы и света

гимны светлые поет

в честь погибшего поэта?

Да, скрипя своим пером,

чем он потрафлял народу?

Тем, что воспевал свободу?..

Но, обласканный царем,

слыл оппозиционером,

был для юношей примером

и погиб в тридцать седьмом!

Снова этот год проклятый,

ставший символом уже!

Был бы, скажем, тридцать пятый –

было б легче на душе.

Может, он – шпион английский,

если с Байроном дружил?

Находил усладу в риске –

вот и голову сложил…

Впрочем, может, был агентом

эфиопского царя?..

Жил, писал о том и этом,

эпиграммами соря…

Над Москвой висела полночь,

стыла узкая кровать.

Но Иосиф Виссарьоныч

не ложился почивать.

Все он мог: и то, и это,

расстрелять, загнать в тюрьму,

только вольный дух поэта

неподвластен был ему.

Он в загадках заблудился

так, что тошно самому…

И тогда распорядился

вызвать Берия к нему.