Кто бежит на ловца?

А вот история, которую позаимствовал у меня Фазиль Искандер. Итак. Однажды, это было очень давно, при советской, разумеется, власти, я выступал в Ташкенте, а оттуда поехал в Туркмению, в город Чарджоу. Не помывшись, не побрившись, не выпив чаю, я прямо с вокзала отправился в обком партии, чтобы отметиться и получить формальное разрешение на выступления. Так было положено. А надо сказать, что поезд из Ташкента в Чарджоу прибывал где-то в час дня, пока я добрался до обкома – обеденный перерыв. Жара, духота, обеденные перерывы в Азии – почти до вечера. Но делать нечего – сижу, жду. Мне нужен товарищ Хаджибеков, секретарь по идеологии. Наконец к вечеру, когда жара чуть отступает, я вижу, как по коридору движется нечто толстое и убедительное. Я кидаюсь к нему:

– Товарищ Хаджибеков?!

– Да, это я.

– Прекрасно! На ловца и зверь бежит!

Доброжелательное выражение тут же исчезает с его лица:

– Как вы смели обозвать меня зверем?! А?!

– Что вы, – отвечаю я, легкомысленно надеясь на то, что все обойдется, – вы тут, товарищ Хаджибеков, совершенно ни при чем. Это такая русская пословица, мол, когда кого-то ищешь-ищешь, ждешь-ждешь, а он вдруг идет тебе навстречу, ну и говорят: «На ловца и зверь бежит!»

– Слушайте, – багровеет он, – я про русские пословицы все знаю сам. Только как вы смели меня обозвать зверем?!! Зачем?!!

В ужасе я продолжаю твердить про пословицу. Он же идет куда-то по коридору, стучится в дверь, я вижу табличку – кабинет первого секретаря обкома, заходим вместе. За столом сидит точно такой же убедительный и толстый. Хаджибеков что-то говорит ему на своем языке, я ничего не понимаю, звучит шершавый рокот и только одно слово четко пробивается наружу по-русски: «зверь». Наконец первый секретарь поднимает на меня глаза:

– Вы зачем, – спрашивает он, – назвали секретаря по идеологии зверем?

– Есть такая русская пословица, – ору я не своим голосом…

– Понятно-понятно, – усмехается первый, – про пословицы довольно, про пословицы мы поняли. А вот кто вам позволил людей оскорблять?!!

Словом, ни о каких выступлениях в Чарджоу уже не могло быть и речи, и я уехал несолоно хлебавши…

Как-то я был в гостях у Фазиля Искандера и рассказал ему об этом приключении. Прошло довольно много времени, Фазиль мне звонит:

– Женя, позволь мне использовать твой сюжет про ловца и зверя…

– Понимаешь, Фазиль, а я уже сам написал об этом небольшую новеллу в три странички…

– Так и я уже написал. Большую повесть.

– Но я уже свою новеллу отдал в «Новый мир»…

– Так и я уже отдал свою повесть в «Новый мир»…

Через несколько дней звонит мне зав. отделом прозы «Нового мира» прозаик Руслан Киреев:

– Женя, что же получается? – спрашивает он с некоторой укоризной.

Мне, конечно, жаль, что все так складывается, но от своей новеллы я не отрекаюсь.

– Тогда, – говорит Руслан Киреев, – мы опубликуем оба произведения. Так будет справедливо!

Опубликовали. А еще через некоторое время опубликовали новую повесть Фазиля Искандера «Поэт», где я выведен в качестве главного героя. Ну, тут уж Фазиль все сочинил сам и, разумеется, не должен был просить у меня никаких разрешений…

Я говорю Евгению Рейну:

– Ладно, Женя. Вот Пушкин подарил Гоголю сюжеты «Ревизора» и «Мертвых душ» и не жалел…

– Еще как жалел! – отвечает Рейн. – «С этим хохлом нужно держать ухо востро!» – жаловался Пушкин. Пушкин поехал в Оренбург за материалами для своей «Истории Пугачевского бунта», а оренбургскому губернатору сообщили, что, мол, Пушкин едет не только и не столько как сочинитель, а что он – тайный ревизор. Губернатор рассказал об этом Александру Сергеевичу, а Пушкин по простоте душевной доверился Гоголю. Гоголь тут же написал «Ревизора».

– Да еще, – подливаю я масла в огонь, – вывел Пушкина Хлестаковым!

– Конечно, – прикидывает Рейн, – можно утверждать, что сам бы Пушкин никогда не взялся бы за этот сюжет, а взялся бы – так, может быть, написал хуже Гоголя. Можно говорить, что мои сюжеты у хороших прозаиков как раз на месте, они из них романы делают, а я только эссе да новеллы коротенькие сочиняю.

– А может быть, Женя, ты понял ценность этих историй только тогда, когда их начали красть? «Что имеем – не храним…»

– Знаешь, историю про угрей, которую Ира Новодворская опубликовала в Питере, а Люда Штерн – в Америке, действительно, жалко. Я ее выдумал от первого до последнего слова.